«Салфетки — 70»

№ 1

Кап-кап. Кап-кап.

Светлый грибной дождик стучал по жестяным отливам. Солнце, наплевав на непогоду.задорно разбрасывало лучи по двору, и нет-нет, да заглядывало в старый дом, выхватывая из мрака пролеты парадной лестницы.

— Вот, смотри, сейчас, — прошептал Игорёк. -Сейчас пойдет. Слушай.

Мальчишки замерли, боясь пошевелиться, опасаясь даже вздохнуть. Игорёк показывал пальцем то на лестницу, то на часы, висящие на стене. Стрелка неумолимо приближалась к половине седьмого.

— Слушайте, — еще раз напомнил Игорёк. Его спутники буквально превратились в слух. В полной тишине, нарушаемой только стуком капель, не очень отчетливо, но всё же внятно, раздались слова. Кто-то пожилой звал с третьего этажа:

— Галя, Галочка, — голос был глухим, будто говорили через подушку, но эхом раскатывался по дому. Правда эхо было странным. Шепчущим, будто не эхо, а его призрак. — Ты идешь, девочка?

На лестнице тот час появился силуэт. Девочка? Нет, скорее девушка, быть может даже женщина. Мальчишкам, сидящим за старой скамьей трудно было оценить возраст полупрозрачного создания.

— Осторожно, детка, не поскользись! — если можно кричать шепотом, то только так. Голос оставался далеким и приглушенным, разобрать его, расслышать, было очень сложно, но было отчетливо понятно, говорящий кричит. Звон бьющегося стекла, кототкий крик, и всё стихло. И тот час прекратился дождь.

— Видели? Так вот каждый дождь, — с гордостью проговорил Игорёк. — Мне старший брат показал, а ему приятель. Говорят тут до Революции жили какие-то масоны, так у старого деда внучка подскользнулась на мокром полу и вылетела в большое окно третьего этажа. Не столько разбилась, сколько порезалась стеклами. А старик проклял себя, свой дом и повесился. Теперь эти два призрака не дают никому жить в доме.

— Враки, — не очень уверенно прошептал очкастый приятель Игорька, — в доме нельзя жить из-за его аварийного состояния. Вот и всё!

На третьем этаже что-то зашуршало, и тройка пацанов бросилась прочь из дома, возглавляемая очкариком. Следом за ними.испугавшись криков мальчишек, из окна второго этажа выпрыгнул кот.

Дом на Поварской еще несколько лет простоял пустым, хотя, казалось бы, центр города. Заселить его, вернее устроить в нем офис, смогли только спустя пятнадцать лет. Молодой коммерсант, купивший аварийное здание по бросовой цене, первым делом поставил свечку за упокой прежних хозяев дома, и пригласил батюшку осветить постройку.

— Вот так вот, — довольно проговорил он, поправляя очки, — всё теперь встанет на свои места. А то, пугают тут детей…

№ 2

жду тебя…

Ты обещал прийти всего через пару минут, но не выполнил обещания.

И вот я застряла в этом мороке.

И с каждым днем и годом все больше пыли на ступенях.

И все светлей и все прозрачней мои руки.

Сначала здесь было так людно, так шумно.

Разносчики сновали туда-сюда, служащие с портфелями спешили по своим делам, важные начальники медленно поднимались по ступеням нагруженные тяжелыми размышлениями.

Но с каждым днем шума и суеты вокруг оставалось все меньше и меньше.

А я ждала тебя…

Иногда после дождя сквозь вымытое стекло пробивались потоки солнечного тепла.

И тогда я мечтала, как ты придешь, и я смогу уйти отсюда.

Сначала было интересно, потом скучно, потом одиноко.

Теперь мне никак.

В моей голове осталась одна цель – мне нужно быть здесь, когда ты придешь.

И это мое главное занятие – быть здесь.

И ждать…

Иногда мне кажется, что ты пришел, я подбегаю, закрываю тебе сзади глаза, целую…

Но это оказываешься не ты, а другой мужчина.

И этот мужчина смотрит на меня и не видит, а потом медленно сползает по ступеням вниз.

И пространство на мгновение опять наполняется шумом и людьми…

Иногда я смотрю в окно, я вижу там изменяющийся мир, и желание выйти наружу возвращается.

Но для меня это означает покинуть тебя.

А я не могу поступить так. Я же люблю тебя.

И я буду ждать тебя здесь. Пока ты не придешь…

№ 3

Мое сердце больше не бьется, я не могу разговаривать, да и воздух мне уже не нужен, я больше не в состоянии дышать…

Кажется, я приобрела такое состояние совсем недавно, а может и давно. Я сбилась со счета на семьсот двадцать каком-то дне… Сколько лет прошло?

Каждый раз я обхожу эти комнаты не оставляя следов на покрытом пылью полу, каждый раз я чувствую все тоже волнение, что испытывала тогда, разница лишь в том, что в висках уже не отдается бешеный ритм сердца… Он ждет меня там, должен! Но его там нет… Я знаю…

Каждый раз я умираю одинаково, каждый раз я надеюсь и поднимаюсь вверх по ступеням, но… Я опять вижу собственную смерть…

Я буду испытывать это вечно, вечно пытаться сбежать, уйти от наказания… Я ничего плохого не делала!!!

Однако я связанна с этим местом… Моя душа связанна с ним навсегда… Мне никогда не выбраться. Как ты мог бросить меня?! Как ты мог оставить меня? Ты лжец!

№ 4

Возвращение в чужой дом.

— Не верю своим глазам!

— Это тот самый дом, в котором ты жил в детстве?

— Да, но… Я его не узнаю.

— Ты был маленьким, — жена прикоснулась к моему локтю и неуверенно улыбнулась. — Наверное тогда всё казалось тебе огромным.

— Наверно. — Я подошёл к калитке и положил руку на почерневшее от времени и сырости дерево. — Всё выцвело. Я помню, забор был нежно-жёлтого цвета из молодой лиственницы.

Внутри дома было тихо.

— Это мёртвое место. — Нечаянно вырвавшаяся фраза на самом деле очень точно описывала мои ощущения. — Не понимаю, что случилось здесь… Всё было совсем иначе…

Лавка. Лавочка, на которой я проводил с книгой круглые сутки. Днём головой к лестнице, откуда лился яркий солнечный свет, а с наступлением темноты на другой стороне, где стоял светильник.

Теперь и его нет.

— Какие мутные стёкла. — Пыль покрыла всё. Потолок вместо синего с белым обрамлением стал серым. Перила потускнели, дерево рассохлось.

А ведь с лестничной площадки дверь выходит сразу на веранду, и можно попасть в сад. Теперь, верно, весь участок порос сорняком, но надо посмотреть, может где-то сохранились розы. И вишня, скорее всего, жива и цветёт год от года.

— Здесь силуэт человека. — Оксана указывала на стену возле стеклянной двери — Очень большой силуэт. Похоже, что это невеста. Но она выше меня на три головы!

Это была не невеста.

Я прекрасно помню картину, бывшую в своё время жемчужиной этого дома и достоянием всего города. Теперь она исчезла… Не представляю что могло здесь произойти…

Огромным ростом художник наделил графиню, что владела этими землями после смерти мужа — графа Эртнер. Она была умна, справедлива и крайне недурна собой. В народе её очень любили и уважали.

Графиня поднималась по дорожке, усыпанной цветками вишни. В её руках две чёрные розы, в память о покойном муже, а в волосы были вплетены алые ленты. Они струились по ветру распространяя аромат её духов на всю улицу. Верно это был чудесный аромат.

Прямо за графиней стояли трубачи с высоко поднятыми медными трубами. За ними шеренга высоких, как на подбор, гвардейцев. За их спинами толкались сотни радостных горожан. Всюду сновали дети, разбрасывая вишнёвые цветки.

Этим картина не заканчивалась. Она продолжалась на тяжёлых шторах, завешивающих вход на веранду, и на противоположной стене.

Увы, о том буйстве красок, что здесь было, остались одни воспоминания и молчаливый страж — нетленный силуэт графини.

— Нет любимая, это не тот дом в котором я жил.

№ 5

5 утра. Где-то в городе Хе.

— Слыш, Михалыч, а пятно на стене чем закрашивать будем?

— Да пёс его знает. А что есть?

— Ну, там на улице краска зеленая осталась…

— Дык чё спрашиваешь? Работать!

— Михалыч, чай не подъезд красим…

— Петрович, я счас тобой покрашу!

Сергей Петрович тяжело вздохнул и потащился на улицу. Там, под накрытием из гипсокартонных плит он нашел ведро, а в нем литров пять зелёной краски.

Петрович никогда не любил зелёный цвет. Его тонкая творческая натура не могла переносить этот ядовитый цвет хрущевских строений. А Михалыч ему как в душу плюнул. Ну нельзя бывший музей, храм культуры во все цвета радуги выкрашивать! Может сказать, что стырили? Да кому она нужна?! Нет, тут другой подход нужен.

Не сказать что мгновенно, но в голове рабочего возник хитрый план. Ну как хитрый? Рассчитанный на Михалыча.

С вдохновением на лице, Сергей Петрович понес ведро прорабу.

— Слыш, Михалыч? Во!

Василий Михалыч слегка удивился.

— Чё, во?

— Ну, во! Краску принес.

— Те чё орден дать? Иди работать!

Петрович хоть и ушел, но недолго праздник продолжался. Спустя несколько секунд из соседней комнаты донесся пропитый голос рабочего.

— Михалыч! Мне кажется, или это пятно на бабу похоже?

— Придурок, свет включи!

— Михалыч, мне страшно!

И Василий Михалыч, попутно вспоминая всё нехорошие слова которым научился за сорок восемь лет своей довольно посредственной жизни, пошел на помощь другу.

Тот сидел в комнате и с нетерпением ждал, когда же его план воплотится в жизнь.

Задумка действительно была на уровне второго класса, и заключалась она в том, что прораб в темноте должен был споткнуться о ведро, которое Петрович оставил в двери, и перевернуть его к… несчастью. Так не один Сергей Петрович был бы виноват, и стены остались бы в естественной цветовой гамме.

Ну откуда он мог знать, что товарищ вступит ногой прямо в ведро? Вероятность этого события была ровна приблизительно нулю, но Петрович опровергал собой все математические аксиомы.

Поскользнувшись на зеленой жиже, прораб сделал фигуру высшего пилотажа и подался головой к бетону. Если б он мог в это момент что-либо сказать, то, безусловно, это была бы фраза: «Сергей Петрович, я в Вас разочарован». Правда звучало бы это немного по-другому.

Уже созерцая на потолке звезды, Михалыч негромко ругнулся, обвиняя товарища во всех смертных грехах, и ушел в нирвану.

Рабочий день в городе Хе только начинался…

№ 6

Версия

Сашура-мальчик лет шести, с упрямыми светлыми кудрями, с серыми, серьезными не по –детски глазами, больше всего любил бывать в комнате-светелке, у милой бабули.

С трудом преодолевая крутые ступени, он поднимался в мезонин, часто заворожено останавливался у цветного окна, сияющего красным, синим, желтым цветом…

В мезонине, бабушка читала французские романы, Сашура, любимого «Степку-растрепку».

Однажды, пришла горничная Даша, бабушку просили спуститься вниз для ведения дел с управляющим, и мальчик с замиранием сердца открыл бабушкину книгу.

На черно-белых картинках шли морские сражения, одноглазый офицер призывал матросов к атаке, прекрасная дама, укутанная в прозрачный шарф…

До этого дня Сашура считал свою мамулю ангелом на земле, но увидев потрет дамы в книге, он понял, как ошибался.Он дал себе твердое обещание прийти сюда ночью и похитить портрет, чтобы уже никогда не расставаться с ангелом.

За ним пришла няня и увела его обедать, потом был бесконечный летний день.

За ужином Сашура услышал, что соседи по случаю дня Петра и Павла давали бал, мамуля с тетушкой после ужина собирались уехать.

Перед сном мамуся, как всегда зашла попрощаться, поцеловала его в лоб и упорхнула, как яркая, дивная птица.

Дом затихал, бабуля всегда ложилась раньше всех, только в кабинете деда светилась узкая полоска света. Он любил засиживаться за работой до утра.

Мальчик очень осторожно подошел к лестнице, в окне сияла полная луна. Сашура тряхнул кудрявой головой и заспешил в мезонин. С трепещущим сердцем и страхом от неминуемого наказания, он вырвал портрет прекрасной дамы и шлепая босыми ногами, побежал вниз. Одно неловкое движение и листок выскользнул из рук, закружился и упал на деревянные, темно-вишневые ступени.

Лунный свет ожил и бледная тень, прошла по лестнице ему навстречу, потной ладошкой он хотел ухватить призрак за прозрачные шелка, но легкий шелест, поскрипывание ступеней, и кажется стон, и призрак растаял за окном.

Сашура поднял портрет и поспешил в детскую, няня спала, он поцеловал ангела в лоб и спрятал его портрет под подушку.

История эта вызовет в семье много шуток, не всегда понятных Сашуре. Но пройдет двадцать лет и он напишет:

И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.

№ 7

— Нет, нет и еще раз нет! Я считаю, что нам нужно уехать из этого города как можно скорее!!! Я просто чувствую, как он у меня высасывает все соки!

— Но, я не хочу уезжать, здесь наш дом, родные…

— Нет, все! Митч, или мы с тобой расстаемся, и я еду одна или уезжаем вместе, выбирай! — Мэри хитро улыбалась, но глаза горели злостью.

— Хорошо, я согласен — Митч в очередной раз согласился с капризом невесты, но для себя он точно решил, что так соглашается с ней последний раз. Скольким он уже пожертвовал ради нее…

— Ура! Ура! Я побежала собирать чемоданы, а ты поезжай за билетами!!! Нью-Йорк, мы летим к тебе!!!

Где же Митч так долго копается? Как можно покупать билеты больше трех часов? А вот и он звонит, наконец-то!

— Алло, Митч, где тебя носит?

— Мисс Свон?

— Да… я, а кто это, почему вы звоните с телефона Митча?

— Это, шериф Джонс, приезжайте в больницу Св. Маргарет, произошел несчастный случай.

— Он жив? — прошептала Мэри еле слышно.

— Да, но состояние тяжелое, он в коме.

Мэри ехала в больницу как в тумане, и никак не могла поверить, в происходящее. Шериф сказал, что Митча нашли возле стройки, у строительного крана оборвался трос и на Митча упала плита… Мэри вспомнила, что дорога до билетных касс проходила как раз мимо стройки, где стоял высокий кран…

В палате Митч лежал очень бледный, вокруг него было много разных трубочек и непонятных Мэри аппаратов.

— Вы мисс Свон? — спросил врач.

— Да, как он?..

— Состояние крайне тяжелое, ему необходима срочная трансплантация легкого и почки, без операции он проживет не больше суток, мне очень жаль.

— Так почему же вы не делаете эту операцию??

— К сожалению, за сутки нам не найти подходящего донора, а его родственников мы проверили, они не подойдут.

Боль в груди Мэри была нестерпимой, слезы подступали к глазам… Как же так, ведь это ее вина, если бы она не настояла на этом переезде, он бы никуда не пошел…

— Доктор скажите, а я могу стать донором?

— Надо проверить, вам необходимо пройти обследование.

Пока Мэри ждала результатов, она прокручивала последний разговор с Митчем, а слезы лились по щекам…

— Мисс Свон, вы сможете стать донором — прервал ее мысли врач. — Но…

— Что? Говорите!

— Пересадка от вас двух органов спасет Митча, но это будет несовместимо с вашей жизнью, мы вынуждены отказаться от операции.

Мэри все поняла, это было ясно для нее как никогда, она знала что должна сделать…

И все-таки получилось все как хотел Митч, мы оба остались в родном городе, только я навсегда осталась туманом, но для меня счастье, что жив любимый…

№ 8

Нравился Ирочке Колька, Надьки, сестры, жених: всегда конфеты приносил, играл. А потом взял и сделал Надьке предложение.

Что тут началось! В доме весь месяц бедлам: мать с отцом туда-сюда носятся, цветы-торты-гости, Надька платье свадебное шьёт, с портнихой ругается, исхудала вся – одни глаза остались. И по лестнице: вниз-вверх, вниз-вверх целыми днями, как ветер. А самое обидное, никому до Ирочки и дела нет. Куда ни сунься: кыш, не путайся под ногами. Ух, как она злилась, особенно на Надьку: всё внимание ей.

В вечер перед свадьбой собрала бабуля всех на кухне, принесла шкатулку резную, которую никогда никому и тронуть не разрешала, прятала на антресолях. Ирочка ближе к бабуле пролезла и ахнула: гребешок там лежал блестящий, в камушках.

— Талисман семейный, — сказала бабуля Надьке. – Счастье мне принёс, и тебе пусть принесёт, надень его завтра.

Надька так и засияла, а Ирочка надула губы: значит, Надьке счастье, а ей ничего, разве честно? Дождалась, когда разойдутся все и проследила, куда сестра гребень положила – на полочку в спальне. Полночи не спала – ждала, когда уснут в доме, а потом подкралась и гребень стащила: не заслужила Надька счастья. И спрятаться решила в чулане, не идти на свадьбу. Пусть её поищут, узнают, как без неё плохо.

Проснулась Ирочка: тихо-тихо кругом. Дверь открыла – никого. Неужели без неё ушли в церковь? А гребешок-то в кармане, вот он. Так Надьке и надо! Села Ирочка на диван, а на полке рядом фотографии: папа, мама, она и Надька – и на море, и в зоопарке, все смеются. Грустно Ирочке стало, одиноко, вспомнила, как однажды всё варенье съела, а Надька перед мамой вину на себя взяла. Хорошая же она, Надька.

«Что же я наделала!».

Сорвалась с дивана – и за дверь, бегом по дорожке, за калитку, по улице, прямо как была – в тапках, нечёсаная. Сердце – бум! бум! Скорее, скорее! А у церкви народу полно, выходят на крыльцо Надька с Колькой, следом родня. Ирочка с разбега Надьке в живот уткнулась, ревёт:

— Не надо мне ничего, забирай ты это счастье, только не уходииии! – и гребешком ей в ладонь тычет.

Улыбнулась Надька, а гребешок не взяла:

— Счастье моё – рядом теперь, а это ты себе возьми, будешь замуж выходить, наденешь. И спасибо, что пришла, дурёшка. Думала, без тебя придётся торт резать.

И заглушил Ирочкин плач праздничный колокольный трезвон да крики: «Совет да любовь!».

№ 9

Почему-то люди боятся чердаков. Обходят их стороной, стараются не замечать, да и вообще делают вид, будто именно в их доме чердака-то и нет. Наша семья в этом отношении не выделялась из общей массы, чердак был заколочен ещё прадедом, и с той поры, насколько я слышал, не открывался. Да и что я мог слышать? Можно было подумать, что и само слово «чердак» находится под запретом, так редко оно произносилось.

Но только не для пацаненка в двенадцать лет, когда всё запретное интересно, опасное — преодолимо, а мечты кажутся столь реальными… Именно таким я был, когда в первый раз пробрался на запретную территорию.

Чердак был пуст. Я ожидал увидеть захламленный пыльный зал, но здесь было чисто, словно только что убрано. А посередине к самой крыше поднималась лестница. Тусклый свет пробивался через маленькое окошко наверху и едва освещал дальний угол.

Сделав несколько шагов я остановился. Вдруг до моего слуха донесся приглушенный смех. Я огляделся… и тут заметил над одной из верхних ступенек дверь. Это конечно не была дверь в привычном смысле. Она состояла из тумана и сверкала серебром, словно состояла из звездочек. А потом из неё вышла девочка. Она посмотрела на меня и сказала:

— Я Айя. Молодец что пришел. Давай играть?

— Ты знаешь меня? — удивился я.

— Нет, но одной скучно, а вдвоем весело!..

Я приходил на чердак в течение месяца, каждый день. Девочка из тумана уже ждала меня, или приходила сразу за мной. Айя рассказала о своем доме, и он оказался очень похож на наш. А потом она пропала, и дымчатая звёздная дверь больше не появлялась никогда…

Под лестницей я нашел старые бумаги, пожалуй это было всё, что осталось мне от прадеда. Чтобы понять его расчеты, пришлось много учиться. Но я старался. У меня была цель. Постепенно я стал понимать смысл его открытия. Вселенные как мыльные пузыри, летают себе в каком-то ещё более странном, чем наш, мире. Иногда они соприкасаются, и тогда возникают, проносятся сумеречные видения. Но и это движение происходит по определенным законам. Я продолжил работу прадеда, у меня было достаточно времени на это. И я нашел эти законы.

Я снова сижу на своём чердаке и жду. Прекрасная девочка Айя давно выросла, как и я. Скорее всего она забыла наши игры, забыла мальчика из другого мира. Но что, если нет? Что если наши дома — два узла, связавшие наши миры навсегда? Если это правда, то сегодня именно тот день, которого я ждал. Может быть — и она…

Тишину прорезал скрип двери, и над ступенями засеребрился туман, складываясь в нечеткий пока женский образ…

№10

Мрак вокруг, он же — в сердце.

— Постой, мне без тебя холодно! Ты слышишь, за что?- Стефанида сидела на мраморном полу и смотрела как Она, призрачно-прозрачная, поднимается по лестнице.

«Какая красивая, похожа на меня… Только я намного хуже, — пронеслась мысль в голове девушки».

— Ты сама виновата, Стефанида. Никто не запрещал тебе быть лучше, — сказала Она, даже не обернувшись.

— Ты читаешь мои мысли? Как? — девушка попыталась встать, но не смогла. Сил уже почти не осталось.

— Я знаю тебя восемнадцать лет, Стефанида. С того самого момента, как ты появилась на этот свет, — прошептала прекрасная тень. — Мне известно всё о тебе.

«Даже голос совсем как мой… — по щеке девушки прокатилась слеза». Первая за последние несколько месяцев.

— Отказываясь от тебя, я просто хотела заглушить боль. Мне было плохо, понимаешь?

За окном раздался грохот. Началась гроза.

Когда-то Стеф любила такую погоду. Она могла часами слушать раскаты грома, считая сколько секунд длятся перерывы между ними и вспышками молний. «Когда- то» было не так давно, чуть больше года назад. Но всё изменилось в один миг. Автокатастрофа, в которой из выживших – только она, расставание с тем, кто казался личным «Богом»- всё навалилось почти одновременно.

Прекрасная Дама замерла, оставшись единственным светом в серой комнате.

— Это не оправдание. Ты отказалась от Меня. Ты не прислушалась ко мне, не захотела. Теперь уже слишком поздно, ты знаешь правила. Я ухожу,- сказала она.

Собрав последние силы, Стефанида рванула за Ней. Руками попыталась схватить подол платья — не вышло. Упала, но боли не почувствовала.

— Ты не можешь вернуть то, что так просто упустила. Мне жаль,- прозвучала последняя фраза-приговор.

И Она ушла. А Стеф осталась. Комнату заполнила темнота. Но для девушки это уже не имело никакого значения.

Стефанида знала, что отныне она «мертва». Что та слеза была последней в ее жизни, потому что «мертвые» не плачут. «Мёртвые» вообще ничего не чувствуют, кроме холода и пустоты.

Стеф умерла не так, как обычно это происходит с людьми. Нет. Девушка всё ещё существовала, была на Этом свете. По-прежнему оставалось бледное, исхудавшее от тоски тело, огромные глаза (но они уже не блестели), улыбка (вот только губ, а не глаз, как и положено у «умерших»). Всё это было…

Но дело в том, что не тело делает человека по-настоящему живым, а душа. И Она, та самая душа Стефаниды, только что ушла по старой деревянной лестнице.

№ 11

— Красивый домик, — восхитилась Карина, — а сколько комнат и огромная гостиная. Просто не вериться, что ты купил его за бесценок.

Я нежно обнял её за талию. Карин, пробормотав под нос что-то о новой мебели и хорошие паласе, вырвалась из объятий и побежала осматривать второй этаж нашего маленького домика на окраине города.

— Ну, что скажешь? – громко спросил я, подходя к лестнице.

— Ты ещё спрашиваешь?! – воскликнула она. — Там даже детская есть. Дорогой, это дом в самый раз для молодоженов, — спускаясь в пролет, говорила она. Дневной свет из окна придал ей ореол милого создания с пушистыми завитками золотистых волос.

— Но вот лес, — я задумчиво посмотрел сквозь стекло на темные ветви леса с опавший листвой и легкий туман у самой кромки, — мы можем подождать в гостинице, пока не прибудут вещи.

— Нет, — твердо ответила она, игриво прижимаясь к моей груди, — на сегодня этот дом будет наш.

Сквозь сон мне послышался скрип половиц на первом этаже. Карин сладко спала, ничего слыша. Выбравшись из теплой постели, я пошел проверить шум. Я тихонько вышел из комнаты, меня встретила черная и непроглядная мгла с еле заметным свечением в конце коридора. За пределами спальни начинался неизвестный мне дом. Ночь высосала все краски, измазав черной кистью его нутро. Холод гулял вокруг меня, и лишь моё сиплое дыхание придавало жизни мертвой чернильнице.

Дойдя до лестницы, я кожей ощутил чьё-то присутствие — словно меня обнимали ледяные руки, шепча на ухо слова, которых я не слышал. Лунный свет падал через маленькое окно и освещал лишь крошечный островок пролета: казалось скопившаяся тьма поедала лунный круг, оставляя рябь на деревянных досках ступеней. Быстро спустившись, я проверил на первом этаже каждую комнату — но так ничего и не нашел, лишь еле слышное завывание ветра снаружи, и уханье сов из зловещего леса.

Выпуская клубы пара из трясущихся губ, я медленно проходил коридор, отчетливо слышал шаги, сопровождавшиеся странным потрескиванием стен и скрип ступеней лестницы с резными перилами. Шорох вдруг прекратился, и я замер около стены, вслушиваясь в холодную и пронизывающую тишину.

Шорох повторился, я резко выскочил из-за угла и замер на месте — от ужаса и размытого видения мертвой девушке в свадебном платье и с фатой на голове. Покойница улыбалась мне улыбкой, от которой холод пробил до самых костей. Она ещё секунду нависала над ступеньками, а затем прищурив глаза, устремилась наверх, издавая протяжный стон похожий на предсмертный крик. «Карин!...» — бросился я к любимой.

№ 12

Дым валил, на лестнице уже было нечем дышать. Громов вышел в халате и тапочках, выскакивать в таком виде во двор совсем не хотелось.

— Что горит?! – соседка снизу, прикрывая нос отворотом цветастого халата, задрала украшенную бигудями голову.

— Не знаю, – Громов перегнулся через перила. – Сам только вышел.

Рука скользнула по дереву. Оно совершенно не нагрелось.

— Дышать всё труднее, – пышнотелая дамочка поправила соскочивший с ноги шлёпанец. – Пойду-ка я на улицу. Только шубу накину.

Повинуясь всеобщему порыву, Громов надел трико, полушубок, и нехотя, поёживаясь, вышел в ночную стужу.

Двор был заполнен жильцами: в отличие от соседних многоэтажек, выход из подъездов был только внутрь. На улицу надо было идти через узкий тоннель, и народ не торопился.

Все дружно пялились вверх, пытаясь определить источник возгорания. Огня нигде не было видно.

— Может, с той стороны горит? – неуверенно произнёс парень с первого этажа.

— Возможно, — пожилой мужчина профессорского вида, с острой бородкой, поправил очки. Такое ощущение, что он только что вернулся с кафедры – шляпа, пальто, шарф – всё безупречно. Спасаясь от пожара, так не оденешься.

Покурив и поковыряв носком снег, Громов устало поозирался по сторонам. И зачем он только вышел? Ни пожарных машин, ни огня. Может, у кого-то яичница подгорела.

Он резко развернулся и собрался было вернуться в подъезд, как вдруг…

Резкая вспышка озарила небосвод, люди ахнули и попадали, как подкошенные.

— Зачем было так долго ждать? – Уло ворчливо оглянулся на напарника. – Надо было брать сразу.

— Нет, сразу нельзя, — со знанием дела, смачно прошелестел Ко-рат. – Надо, чтоб они вышли все. Иначе, как дымом, и не выкуришь. Долго могут скрываться. Мураши – они такие. До последнего будут в своих скворечниках сидеть. Не выгонит даже сирена.

Уло смотал путепровод, запаковал улов. На корабль затянуло до пятисот гохра груза. Ещё немного, и трюм будет заполнен.

— Пара ночей, и можем возвращаться.

— Да.

Протерев запотевшие от мороза иллюминаторы, машина дала резкий крен вверх, и опустевший дворик исчез вдали.

№ 1

Он встретил ее, неспешно идущую, в вечернем пустом коридоре школы. Вечернее солнце обхватила ее точеную фигурку сзади и укутала пышущим солнечным ореолом. Ее длинные белые волосы казались языками пламени солнечного костра. Такой, охваченной солнечным огнем, она ему и запомнилась на долгие годы.

Каждый учебный день после уроков он ждал ее, чтобы проводить, шагая за ней в отдалении. О том чтобы подойти и представиться не было и речи. Каждый день его преследовала картина, что он знакомится с ней, говорит. От картины этой приходил ужас. Ледяной лапой схватывало все внутренности и затруднялось дыхание. Но он вновь и вновь приходил к этому знакомству и так же снова ему становилось плохо. Нет, он не мог так поступить! Но не мог и отказаться от намерения познакомиться с ней, подружиться, быть рядом. И еще тяжело было от того что никому не мог доверить свою тайну.

Так все это и продолжалось: он ходил за ней после уроков, не смея подойти. Она шла впереди не оглядываясь. Но, вполне возможно, догадывалась, что он ходит за ней. Узнал где она живет. И, однажды, решил ждать ее в подъезде. Рассуждал просто: деваться будет некуда — так и познакомлюсь.

Монументальная лестница с резными деревянными перилами, потертый матерчатый диван в нише внизу, сноп солнечного света из маленького окошка над лестничным пролетом, создающий своей игрой с тенью невероятных духов. Все это запомнилось навсегда. Как-будто отпечаталось в памяти. Он ждал примерно полчаса, наблюдая за игрой света и ощущая запах пыли. Все эти полчаса тревожно ныло внутри. Разум и волю как-будто сжала стальная пружина. Он понял, что не сможет и слова вымолвить, кроме как на автомате. Слова были готовы уже давно. Эти «Здравствуйте. Давайте познакомимся. Как вас зовут?». А потом предложить свидание.

Тогда он не дождался совсем немножко. Дикий животный ужас поглотил его целиком, и он бежал. Что было бы, если бы дождался? Изменилась бы жизнь и судьба.

После этого прошла весна, и наступило лето. Он не мог ее видеть. Осенью она уже не пришла в школу. Гораздо позже он узнал, что она поступила в техникум. Он потерял ее навсегда! Такова была эта первая любовь! Он узнал, что любовь соседствует с ужасом. Позже, во времена студенчества, он вновь испытал те же чувства. Тогда он научился совладать с собой, и подобный ужас покинул его навсегда.

№ 2

Пачка салфеток с Бейкер стрит

— Молодого Стенди Баккета убили, инспектор. Вы это понимаете, а я это знаю.

Шерлок сидел в кресле, укрывшись пледом, и попыхивал трубочкой. Лицо сохраняло маску безразличия, и только глаза выдавали его крайнюю заинтересованность этим делом. Даже не так, Шерлока распирало желание хоть кому-то рассказать правду. Такое редко случалось, обычно сыщику хватало тех собеседников, что были всегда под рукой: меня, доктора, ну или, на крайний случай, брата. Но это убийство, нет, оно было выдающимся. Выдающимся по многим показателям.

— Но, Шерлок … — удивился инспектор. Он сидел в кресле, стоящем рядом, вытянув ноги к камину. Он устал, промок и очень хотел отдохнуть. К сожалению, инспекторам Скотланд Ярда редко удавалось найти минутку покоя. Мне искренне было жалко этих парней, которые не щадили своего живота, рискуя в темных подворотнях за жалкое жалование. Что-то подобное, наверно, испытывал и Шерлок, частенько оказывая им помощь, и не только консультациями.

Между прочим, сейчас инспектор пришел к нам в дом вовсе не из-за какого-то дела. Просто только здесь счастливчики, попавшие в число избранных Шерлоком, могли немного перевести дух, попить чаю, отогреться в рабочее время. Начальство свято верило — инспекторам стоит огромных трудов уговорить знаменитого сыщика помогать Скотланд Ярду.

-Да-да, убийство, — подтвердил Шерлок, выпустив колечко. — Сами подумайте, ведь у вас есть подозреваемый, я уверен. Есть человек, которому была выгодна эта смерть.

— Есть, — согласился наш гость. – Только есть свидетели смерти Стенди, и экспертиза, и результаты вскрытия. Стенди Баккет умер от разрыва сердца — необычно, для столь крепкого молодого человека, но всё в руках божьих.

— Свидетели? – деланно удивился сыщик. – Ну, это меняет дело. Кто видел, как умер Баккет?

— Его дворецкий и новая горничная.

— Они присутствовали рядом в момент смерти? – уточнил Шерлок.

— Да, Чарльз, дворецкий, вешал в этот момент плащ Баккета на плечики, а Сара убиралась на лестнице, этажом выше.

— То есть, они оба были не возле Стенди, когда тот умер?

— Нет, — согласился инспектор. — Но кроме них в доме никого не было. Они же находились в нескольких метрах от своего хозяина. Мимо них никто не проходил, а иначе к Баккету приблизиться было нельзя. У дверей стоял дворецкий, окна закрыты, если кто-то притаился в доме заранее, он мог бы спуститься сверху, но не мимо убирающейся Сары. Так что, они вполне свидетели.

— Ладно, и что у вас есть по этому делу?

— Шерлок, нет никакого дела, — отмахнулся инспектор.

— Но, всё же, инспектор?

— Хорошо. Был проведен опрос свидетелей. Со слов дворецкого Стенди пришел домой в подавленном состоянии и изрядно выпившим. Он встречался со своим кузеном, Ирвином Баккетом, что всегда портило ему настроение. Поднявшись на второй этаж, он вскрикнул и упал без признаков жизни. Чарлз бросился к нему, и сразу же вызвал доктора, живущего, между прочим, всего в тридцати ярдах от их дома. Доктор Маримар констатировал смерть, предположительно от шока, вызвавшего разрыв сердца. Позднее его диагноз подтвердили патологоанатомы. Вот и вся история. Да, Шерлок, вы правы, Ирвину была очень выгода смерть его кузена. Находясь в затруднительном финансовом положение, Ирвин нуждался в деньгах, и наследство, полученное после смерти Стенди, буквально спасло его от тюрьмы.

— От тюрьмы? – впервые я видел Шерлока удивленным.

— Ну, — замялся инспектор. – не от тюрьмы, от ссылки в Индию. Но другой на его месте оказался бы в долговой тюрьме —.это уж точно.

— Теперь понятно. И вы правы, инспектор. Другой бы. А вам хотелось бы посадить убийцу Стенди?

— Честно? – уточнил инспектор, — если вы про Ирвина, то его посадить страсть, как хочется, но, к сожалению, это невозможно. Не того поля ягода.

— И опять вы правы. Вы трижды правы сегодня, инспектор, поздравляю. Вы правы, в том, что именно Ирвину была выгодна смерть кузена, правы, что его надо посадить и правы, что это невозможно. Но вы ошибаетесь в причине. Вам не удастся посадить Ирвина не из-за его положения и нынешнего состояния, нет, а из-за его гениальной комбинации, приведшей к смерти Стенди. Хотя я знаю точно, как он это сделал.

— Я весь внимание, Шерлок, — обернулся к сыщику инспектор и достал блокнот. Он записывал много из того, что рассказывал сыщик, конспектируя методы расследования. Очень внимательный и способный инспектор, надо сказать.

— Записывайте, если вам это угодно, — улыбнулся Шерлок. – Вы, наверное, сами заметили, что Стенди всегда приходил в плохом настроении после встречи с кузеном, однако продолжал с ним встречаться. Этому есть объяснение и оно вам, скорее всего, известно.

— Да, Ирвин шантажировал Стенди. Сестра Ирвина, кузина Стенди, умерла совсем юной, в гостях у родителей Стенди, и у Ирвина, якобы, были улики против его дяди и тети. Дело тогда было замято — все же Стенди Баккет старший был не последним человеком в Адмиралтействе.

— Да, именно так, — кивнул Шерлок. – Бедняга Стенди младший был слишком юнн в те годы и не знал подробностей, в отличие от Ирвина который был на десять лет старше кузена. Эмели умерла без помощи со стороны, дело зря замяли. Опасаясь огласки, они бросили тень на доброе имя Баккетов. Но это дела далекого прошлого. А вот дела более свежие.

На журнальный столик упали письма и вырезки из газет.

— Здесь говориться о прибытии в Лондон известного медиума из Венгрии. Известный во всем мире шарлатан, надо вам сказать. Это в газетах, а письма принадлежат именно этому медиуму, который сообщает Стенди, что разговаривал с призраком Эмели, и знает, что ту отравили дабы всё наследие Баккетов не отошло к ней. Чушь, но Стенди с детства живет под давлением смерти кузины. Он не мог просто отбросить эти письма.

— Откуда они у вас? – удивился инспектор.

— Сара передала. Она тоже не верит в смерть от разрыва сердца. Она приходила и сказала, что перед смертью Стенди произнес имя кузины.

— И? – инспектор, просмотрев письма и вырезки, бросил их обратно на стол. – Это даже не улики.

Да, — вновь кивнул сыщик. – Как не является уликой и факт увольнения передней горничной, получившей письмо о смерти матушки и срочно уехавшей в Девоншир. Могу вас заверить, матушка жива и здорова и очень удивлена приездом дочери, хотя крайне ей рада. Я телефонировал им в поселок.

— Занятное совпадение, – пожал плечами инспектор, но было видно, что он сам себе не верит.

— Да, а вот еще одно занятное совпадение. В крови Стенди был найдены наркотические препараты, попавшие туда с алкоголем. Это довольно сильные галлюциногены. Это уже из заключения ваших экспертов.

На стол легла пачка листков.

— А теперь, от слов к делу, инспектор. Туфли у вас высохли, и пора нам сходить навестить одного покойника, — Шерлок встал с кресла, жестом приглашая гостя присоединиться к нему. О дальнейшем я узнала только через несколько часов. От восхищенного инспектора. Тот поочередно восхвалял гений Шерлока и проклинал хитрость Ирвина.

— Вы представляете, — говорил он, кутаясь в плед и потягивая теплый грог. Шерлок сидел рядом и улыбался, напоминая помоешного кота, наконец дорвавшегося до домашнего тепла и пищи. – Этот Ирвин уговорил венгра снять квартиру напортив дома Стенди. Будучи частым гостем в доме Баккетов, Ирвин смог нанести искусный рисунок на окно второго этажа, выходящего с лестничного пролета, как раз, на окна снимаемой венгром квартиры. В чем не отказать Ирвину, так это в таланте художника, рисует, как дьявол. Он еще в колледже подделал десятифунтовую купюру, было дело — это был его первый инцидент с полицией. Спасло вмешательство родни, в том числе и дяди. Дождавшись пока Стенди поднимется по лестнице, Ирвин включил мощный фонарь, стоящий в квартире напротив и направил синий луч как раз в окна дома Баккетов, спроецировав на стену силуэт девушки в белом платье, а моросящий дождь усилии эффект. Он же, в смысле Ирвин, написал письмо горничной, подделав почерк ее матушки. У женщины была привычка мыть окна на лестнице. Нет, вы только представьте — каков подлец. Но, к сожалению, это всё лишь между нами. Квартиру снимал некий Балинт Гравадига, медиум. Никаких следов пребывания Ирвина в ней нет, да и доказать их связь невозможно. Венгр мертв. Его тело недавно выловили в порту. Синий прожектор в квартире, а так же бинокль, сами по себе ничего не значат, как и эти письма. Без разговоров с Ирвином они бы никак не повлияли на Стенди. Подумаешь медиум, подумаешь призрак кузины.

Выговорив это, он надолго приложился к кружке, а потом продолжил:

— Нет, а я, дурень, соглашаюсь, иду в дом, встаю на лестницу, и тут – призрак. Будь я более нервным, шагнул бы назад и полетел бы со ступеней, а это верная смерть. Шерлок мне потом и сказал, мол, так и было запланировано разрыв сердца случайность, приведшая к осложнениям. Ведь нет ничего обыденнее упавшего с лестницы нетрезвого человека. А вот разрыв сердца, синий свет, замеченный дворецким, слова из писем от горничной, заставили Шерлока заинтересоваться делом. Жаль, никак мерзавца не призвать к ответу.

— И всё же Шерлок, как вам это удается? – покончив с грогом, не удержался инспектор.

— Это элементарно. Если есть кто-то, кому выгодна чужая смерть, надо искать способы убийства, — улыбнулся сыщик, провожая гостя.

№ 3

«Привидения, какой бред!» неуверенно я поднимаюсь по скрипучим ступенькам старого дома. Я люблю свою профессию, но иногда она меня раздражает. А скорее не сама профессия, а мое руководство. «Ну, что может быть общего между исторической журналистикой и научной?». А сегодня вообще отправили меня к писателю романа « Призраки утопленников». Я не читал этот роман, и не собираюсь. Кто в наше время верит в приведения. Вот, наконец дверь чердачной комнаты. « Я слышал этот Юррик-цон еще тот псих!», с момента выпуска книги он закрылся на чердаке. Через окно я посмотрел на колодец с забитой крышкой. «Да местечко жутковатое. Еще этот ливень точь, как в ужастике». Стоило мне потянутся к дверной ручки, как дверь распахнулась и на меня выскочил заросший мужчина с огромными очками. С воплями он помчался вниз, при этом сбив меня, что я слетел на один пролет вниз. Только благодаря поручню я удержался. Выскочив на улицу Юррик-цон радостно кого-то звал, раскрывая колодец. Когда крышка была снята, этот чудик так же быстро помчался обратно, совершенно не замечая меня. А следом за ним парил полупрозрачный силуэт девушки в свадебном наряде. От увиденного каждая моя волосинка стала дыбом, я что силы прижался к стенке, пропуская Ее. Когда призрак сравнялась со мной, я почувствовал запах плесени. Не выдержав, теперь уже я с воплями о помощи мчался вниз. Так я пробежал несколько километров.

С того момента прошел месяц. Теперь я хочу вернуться туда и проверить все. Может это лишь моя фантазия. Ведь приведений не существует. Ведь так?

№ 4

Дымный монстр

Как хорошо он спал, какой сладкий сон ему снился. Женская нога пышнотелой красотки протянулась под лестницей. Какие изгибы! Какой абрис бедра!

Как томительно и страстно, как призывно манила она в свои райские кущи, под переплетение перил и балясин, под чересполосицу ступеней, под белоснежную негу лестничных пролётов!

Он спал и видел, как эта нога выходит к нему, вытягивается в женский силуэт, продолжается мягким изгибом спины, фарфоровой шеей, нежными раковинками ушек…

Как же прекрасен был сон!

Монстр встал, протёр глаза, оглядел лестничную площадку, окно в туманной дымке и, зло сплюнув, пошёл в слякотную промозглую тьму – пугать запоздавших прохожих.

№ 5

***

Прозрачными ладонями

Откроешь эту дверь,

Последнее спасение

От будущих потерь.

Последнее пристанище

Холодной, словно лед.

Но здесь, на грани вечности,

Тебя никто не ждет.

Они тебя отплакали —

«Ушла во цвете лет...».

Жизнь дальше продолжается,

Тебе здесь места нет.

Прозрачными ладонями

Касаешься стекла.

Жизнь, яркая и теплая,

Меж пальцев утекла.

Ты шелестишь одеждами,

Не оставляя след,

Не тща себя надеждами —

Тебе здесь места нет.