"Салфетки - 11" Голосование

Поздравляем победителя конкурса «Салфетки — 11»
УЛУ СЕНКОВИЧ!

____________________________________________________________________________________  

Задание конкурса «Салфетки-11»:

Снова я в мокром и грязном плаще тащусь через хляби чужих земель,

Снова мне в жизни немного надо — хлеба и добрый стакан коньяка.

Лютня меня обнимает за плечи, я последний спятивший менестрель,

И безумье мое идет впереди, и знамя несет в руках.

№1 Никонович Сергей — 1 = 1

№2 Шани — 1+1+1 = 3

№3 Белка Елена

№4 Melody — 1 = 1

№5 Эсти — 1 = 1

№6 Малышева Алена

№7 Линце Аниша

№8 Книга Игорь — 1 = 1

№9 Рейко Жулинская — 1+1 = 2

№10 leshik birich — 1 = 1

№11 Олекса Сашко — 1 = 1

№12 Сенкович Ула — 1+1+1+1+1+1+1 = 7

№13 Риндевич Константин

№14 Ворген Мария — 1+1+1 = 3

№15 Тигра Тиа — 1 = 1

№1

Меченая

Белые ступени покрывает слой пыли. Ноги утопают в нём, как в дорогом мягком ковре.

С каждым шагом лютня становится тяжелее. Другой бы уже давно выкинул бесполезный инструмент. Кому нужен менестрель в мёртвой пустыне?

Я не могу так поступить. Она нужна мне, я приготовила подарок.

Для тебя.

Груз памяти со временем становится неподъёмным. От этой ноши невозможно избавиться. Наверное, ты и сам ощущаешь то же самое.

Ведь на нас лежит самое страшное проклятие, которое только возможно было заслужить.

Татуировкой, выжженной на моей лопатке, жаждал обладать каждый.

Глупцы.

В лохмотьях одежды я укрываю Метку Бессмертия.

Она – всё, что мне досталось в наследство от погибшей цивилизации.

Когда-то я мечтала посмотреть мир. Теперь меня от него тошнит. Я устала просыпаться в чужих домах и кроватях. Устала от пустынных улиц и городов. Устала от тишины. Устала от звуков лютни. Устала напиваться в одиночестве.

Самопровозглашённая повелительница этого мира. Владычица ничего.

Всё, что я могу, это верить, что мой путь скоро окончится.

Что где-то там, за новым поворотом, я встречу тебя.

Пожалуйста, только дождись.

Я отдам всё за взгляд живых глаз, улыбку, прикосновение.

Если лютня, наконец, обретёт слушателя, я обещаю, что буду играть для тебя дни напролёт.

Единственное богатство, которое у меня осталось – мой дар.

Не важно, кем ты окажешься, не важно, где ты и как далеко. Ты существуешь, а значит, я когда-нибудь разыщу тебя.

И усну на твоих руках…

№2

Молоком и медом

Вьюжит, ох вьюжит, так и сыплет снегом! Нет, не замерз, но спасибо, сынок, что подсадил – хреново брести по трассе в темень да непогоду. Не бойся, мне рядом. А то вижу, как на меня косишься. Бродяга с изможденным лицом, седая борода всклочена – бомж, в натуре. Веришь, что моя дочка учится в МГУ?

Гудит двигатель, медленно тащится фура. Знаешь, я ведь тоже когда-то крутил баранку. Ездил по области, доставлял сникерсы на оптовые базы. Или тампаксы? Не помню.

А в динамиках у меня пела Янка. И в тот вечер, как чокнутую подсадил, она тоже надрывалась: домооой!

Какая чокнутая? А такая — руки в бисере, ксива на груди болтается, в тонкой пальтишке – зимой! За спиной кунгурка — гитара, значит. Симпатичная – девчонка, не гитара. – Замерзла? – спросил, а она в смех. И глазами сверкает, шальные такие глазища. – Домой, говорит, еду. Там вечная весна, там реки текут молоком и медом, а солнце никогда не садится. Что мне какая-то вьюга? И подхватила дуэтом с Янкой: от голода и ветра, от холодного ума… Я до того, признаться, трахнуть ее хотел, если позволит, а тут всякий зуд пропал. Хотя красиво пела, прямо как музыкантша… обдолбанная.

Вместе недолго ехали. Попросила она тормознуть на повороте, поссать, мол, – и юрк в лес. Нет и нет. Вышел я из кабины, обогнул фургон с памперсами и следы увидал. Побрел по ним, а они и исчезни. Дальше был только снег, пушистый сугроб, нетронутый. Девственный.

А я вернулся к машине. Вскоре бросил ту работу, уехал воевать в чужую страну. Вернулся, бизнес открыл. Деньги, жены, заграницы. А только чем дальше, тем острей понимал, что зима вокруг и благополучие зыбко, и никогда, никогда на здешней земле реки не потекут медом и молоком. Такая хуйня.

Бросил я все, в скит подался. Только не помогли мне молитвы, помогла кунгурка. Песни пел в переходах. О вечной весне, о солнце в сияющем небе. О той, с бисером на запястьях. О меде и молоке. Меня слушали… может, и ты слушал, парень? А теперь вот… рак, четвертая стадия. Отпел свое.

Так что высади на повороте, пора мне.

Домой.

№ 3

Бродяга

Я давно забыл, где мой дом и куда по петляющим тропам иду.

Взгляды в спину, дождливые струи в лицо. Я блуждающий пилигрим.

Я гонимый розой ветров — не нужно гневных речей — я и так в аду.

Всё равно дождь смоет ваши проклятья и ханжеский грим.

Мне дворцовые стены и крыши не заменят лазурных небес купола.

А алмазами звёзд, блестящих над степью ночной — я ужасно богат.

Да, бродяга я, вечный, без друзей и семьи — даже скупого угла.

Ветер вольный моя родня и единственный кровный брат.

Не роняй понапрасну горячие слезы на мою промокшую грудь —

Как родился, как жил — так и этот «прекрасный» мир я покину один.

Не жалейте меня — ведь я никогда не жалел, что избрал этот путь.

И теперь Свобода моя Королева, а я вечный её паладин.

№4

Ночь в трактире

Первым в глаз получил кузнец. Он спиной скользнул по столу, смахнув по дороге кружки с пивом. Сидевшие за столом ремесленники вскочили на ноги, живо принявшись за обидчиков: и за кузнеца, который лишил их пива, и за плотника, что толкнул кузнеца на их стол. За плотника вступились его дружки – дородные, крепко сбитые носильщики из порта. Дико обиделись за кузнеца поджарые подмастерья из ткацкого квартала.

В драке досталось всем – даже миловидной, размахивающей свиным окороком служанке, и черному коту, которому отдавили все четыре лапы и хвост. К кошачьему визгу присоединился вой врущихся в драку и стук переворачиваемой мебели. Ошалели на улице, рвались на цепях псы, ревели в хлеву испуганные коровы.

Шум и гам стрелой разорвала тоненькая ниточка мелодии.

Все замерли. Застыла с окороком служанка. Подняли скамью, уселись за стол присмиревшие ремесленники. В развороченном, вывернутом наизнанку, пахнущем спиртным и кровью зале воцарилась тишина.

На широком подоконнике, прислонившись спиной к стене, сидел незнакомец. Его плащ покрывала дорожная пыль, а лицо было скрыто в тени капюшона. Тонкие пальцы его слегка касались струн лютни, осторожно пробуя их на ощупь. И вдруг осмелели, движения их стали уверенными, лаская неказистый с виду инструмент, и в зал ароматом трав ворвалась мелодия.

Он пел. Он душу изливал боявшимся пошевелиться слушателям. Он рассказывал о простых, казалось, вещах: об улыбке матери, о дыхании ветра, о запахе цветов на рассвете, об одинокой смерти, когда друзья отвернулись, а враги забыли.

И текла за окном ночь… и взошло над городом солнце. И смолк менестрель. Повесил на плечо лютню, поклонился слушателям и вышел.

Плотник неожиданно вспомнил, как в далеком детстве воровали они с кузнецом крупные, наливные яблоки из монастырского сада. Виновато посмотрев на былого друга, он вздрогнул, когда вдруг растянулись в теплой, приятельской улыбке разбитые в кровь губы кузнеца.

№5

***

Тень. Лишь тень. Угол душного трактира. Я скрыт от всего мира. Меня не видно. Только наблюдаю, как от алкоголя люди становятся искренней и веселей. А меня же нет. Я – лишь тень. Один среди теней, сам стал тенью.

В руках лютня. Смотрю. Нет лютни. Только бутылка дешевого вина. На плечах дырявый плащ. Смотрю. И того нет. В сердце радость. Нет радости, лишь тоска.

Пью вино. С каждой бутылкой на душе легче; с каждым глотком пьяные люди становятся ближе; с каждой каплей – мир идеальней, а тоска по совершенству – меньше. Они похожи на инструменты. Можно играть. Выдавить улыбку или заставить плакать. О, слёзы. Я вас люблю.

Кажется, я пьян. Из меня льётся пафос, как дешевое вино из этой зеленой бутылки, что я держу в руках.

И была у меня бочка пафоса. И разливал ее по бутылкам. Затем продавал. А люди пили. Утром, днём, вечером…

Пьянь. Сколько можно пить? Сейчас возьму еще бутылочку…

Не подходите ко мне! Нет, я не тот менестрель. Я – тень. У меня нет души, лишь силуэт и бутылка дешевого вина – вот всё, что имею. В ней я утолю свои печали, в ней найду сочувствие, в ней, верно, и умру.

«Он разливал пафос по бутылкам…»

Где моя лютня? Ее нет. Есть лишь бутылка дешевого вина.

№6

***

-Эй, бард, спой нам!

В придорожной таверне стало тихо. Все взоры обратились в сторону крайнего столика.

Хрупкая фигурка в сером плаще с накинутым капюшоном неторопливо взяла в руки лютню и тихо произнесла:

-Сегодня я петь не хочу. Поэтому поведаю вам одну из сказок.

Пальцы легко пробежались по струнам. По помещению пронеслась нежная мелодия, заставив застыть в ожидании чуда. Неторопливо перебирая струны, не поднимая головы, менестрель начал рассказ:

-В одной стране… в какой – сейчас неважно! жила золотоволосая принцесса. Красивая, умная, любимица родителей и народа. Ее песнями и сказаниями не могли наслушаться. Привыкла Златовласка к восхвалениям, привыкла к поклонению. Возгордилась, возомнила, что лучше всех и не найдется никого, кто сможет превзойти ее. Уговорила родителей созвать со всех сторон поэтов, музыкантов, сказителей и устроить соревнование. Тот, кто хотя бы сравнится с нею, станет ее соправителем. Проигравших казнят. Три дня шло соревнование, три дня площадь была залита кровью. Никто не смог даже встать на один уровень с принцессой. Гордость ее взметнулась чуть ли не до небес. Дошли известия о музыкальных состязаниях до Богини, одарившей принцессу талантом. Разгневалась она на то, как девушка воспользовалась даром. Сошла на землю прямо в покои к принцессе. Предложила отменить состязания. Златовласка только посмеялась над ней и заявила, что превосходит даже Богиню. Прокляла тогда ее Создательница. Ходить принцессе вечно по миру, не зная покоя, нигде не задерживаясь больше одного дня, исполнять свои песни и сказания за кружку вина и корку хлеба. До тех пор пока не найдется тот, кто окажется талантливее. Говорят, по сей день бродит принцесса по землям нашего мира. Ни дома, ни семьи, ни друзей. Одна дорога впереди.

Последний тревожный аккорд. Менестрель допил вино одним глотком. Поднялся, закинул лютню на плечо и в гробовой тишине направился к выходу.

Сквозняк от открывшейся двери взметнул капюшон, на свету от свечей сверкнуло золото волос. Дверь захлопнулась.

№7

Чужак

Гора(1), зачем явился ты в этот край? Я вижу, с собой несешь ты музыку, но это не твой мир, и слушать здесь тебя не будут. Никогда не познать тебе наши тайны, не услышать мелодии людских душ. Ах, видес(2), не понять тебе наши чувства, звучащие в этой песне над землей и не разобрать в ней слов.

«Слава тебе — властителю дум всех народов,

Вершителю судьбы Индии…»(3) – захочешь ли ты искренне пропеть эти строки? Нет, твоя музыка не сможет передать силу нашей веры и любви к этой жизни.

И пить ты будешь не ласси(4), а свой коньяк, частичку грязного, порочного мира, далекого от нас. Да, бадмаш(5), тебе не дано понять искренность наших песен, этот край не для тебя. Там, далеко ты поешь лишь затем, чтобы развлечь народ и завлечь в сети свои Мем-лог(6). А, может, есть одна Мем-сахцб(7), но это уже не важно – ведь ты покинул ее. Ты представлял себе истинных принцесс в изумрудных сари, ты желал почувствовать магию их красоты. Ты ждал, что увидишь танец наших женщин, ты надеялся, что анчал(8) не станет скрывать красоту их тел, а дупатта(9) и вовсе исчезнет, открыв глазам твоим истинную стройность природы, тонкий стан юного мангового дерева.

Ты пришел сюда, чтобы найти ту Индию, которая до сих пор снится тебе, но ее ты не увидишь. Такой Индии нет – это лишь сладкая ложь. Наши женщины не станцуют для тебя, наша музыка не дастся тебе, наш воздух задушит тебя. Гора, ты всегда будешь чужаком здесь, этот мир тебя не примет. Пой свои песни и мечтай о той Индии, которая не дана белым людям. Ты безумен, если все еще не осознал свою ошибку. Иди же дальше и не вспоминай этот край. Здесь тебе и твоей музыке не место.

(1) Го’ра — хинди «светлый», типичное обращение индийцев к европейцу.

(2) Ви’дес — хинди «чужак».

(3) Строки из гимна Индии.

(4) Ласси — популярный индийский напиток.

(5) Бадмаш — хинди «плохой человек».

(6) Мем-лог — белые женщины.

(7) Мем-сахцб — госпожа.

(8) Анчал — край сари, обычно прикрывающий грудь.

(9) Дупатта — шарф, который носят женщины вместе с шальвар камизом.

№8

Художник должен быть свободным

Она нетерпеливо ждет меня, но я не спешу. Мои пальцы чувствительнее, чем у пианиста. Мое зрение острее, чем у часовщика. Мягкая беличья кисть плавно скользит по ее поверхности.

– Привет! – улыбается она. – Мы опять встретились. Скучал без меня?

Из-за спины наползает тень, вызывая озноб. Пришла Та, другая, сопровождающая меня повсюду. Теперь они внимательно следят за каждым моим движением. Спешить нельзя. Я вдыхаю воздух пустыни. Что-то новенькое на этот раз. Неужели специально для меня? Кисточка натыкается на препятствие и рука замирает. Достаю баллончик и сдуваю песок. Тонюсенькая капроновая нить. И правда, для меня. Когда-нибудь я доберусь до Него.

Страх царапнул за шею, вызвав ёк в сердце. Сделать паузу и успокоиться. Медленно поднимаюсь и делаю пару шагов назад. Самая приятная сигарета за последнюю неделю и глоток коньяка для прояснения мыслей. У меня свой подход, свои методы и я не в армии. Художник должен быть свободным, не стиснутым рамками бюрократии и устава. Десятки пар глаз держат меня в прицеле. Делаю несколько глубоких вдохов и возвращаюсь к Ней.

– Скучал без меня?

Она не отстанет, пока не услышит ответ.

– Да.

Тень пропала, и ласковые лучи солнышка согрели затылок. Делаю круговое движение кистью и рука замирает. Воздух в баллончике закончился, но это уже не важно. Вторая капроновая нить блеснула на солнце. Он снова проиграл и я это точно знаю. Иначе тень не ушла бы так быстро. Выверенное движение пинцетом и я вывинчиваю взрыватель.

Поднимаю правую руку вверх. Как из-под земли вырастают фигуры в камуфляже. Хлопанье по плечу, крепкие рукопожатия. Я закуриваю и допиваю остатки коньяка. Подходит Командир и стискивает в объятиях.

– Мы обязательно найдем эту сволочь! – он сжимает кулак.

Изображаю подобие улыбки и едва киваю головой. Меня ждет полная фляжка коньяка и рюкзак с продуктами. Можно растянуть на неделю.

Махаю рукой на прощанье и иду дальше по бескрайней, уходящей за горизонт дороге. Художник должен быть свободным.

№9

Попутчики

Снова я в мокром и грязном плаще тащусь через хляби чужих земель,

Снова мне в жизни немного надо — хлеба и добрый стакан коньяка.

Лютня меня обнимает за плечи, я последний спятивший менестрель,

И безумье мое идет впереди, и знамя несет в руках.

— Хорошо, — я закрыл глаза, щурясь от весеннего солнышка, — сегодня умерла последняя царица. Простой люд может вздохнуть спокойно. А мне-то что? Теперь будут чаще приглашать играть на свадебках, веселее будет житься народу-то!

Жирный котяра, одинокий, как и я, вдруг замурчал, вылезая из-за запазухи:

— Думаешь, новая власть не затмит старую? Мурр!

— Мой Принц, Вам нечего бояться, кому нужен безумец без гроша за душой? Со мной Вы в безопасности! К тому же, недалеко пригоняют стада на водопой, веди же себя, как кот, Рыжик!

— То, что умерла старая королева, ничего не значит. Меня надо расколдовать, я должен вернуться во дворец! А еще я голоден. Ты в своем безумии и сухарями доволен! Но я — не ты, мне противна любая постность, мне противна самогонка… Я начинаю охотиться на грачей! Мяу!

Со злости кот выпустил когти, их остроту я ощутил через три свиты. В не по-кошачьи серьезных глазах застыла человеческая тоска и дружеская просьба, такое знакомое отчаяние. Так на меня смотрели жена и дети, когда я уходил из дому, повинуясь зову ветра странствий.

Я тихо спрятал кота понадежнее от чужих взоров, прикрыв потрепанным шарфом, прихватил лютню и побрел в деревню.

Принц и нищий бард. Нет, безумец, почитающий рыжего кота за принца – уже не такая заметная парочка в наше смутное время. События при дворе сейчас волнуют всех, даже самых неграмотных и темных крестьян, пьяниц и убийц.

У королевы не было наследников, только племянник Анри. Забавный рыжий мальчуган. Судьба его перевоспитает, будущему королю полезно знать, как живут подданные.

Показались покосившиеся домишки.

Нас встретила маленькая девочка, должно быть, сбежала от матери. Работать запретили по случаю великой скорби. Легкие каштановые волосики, выбившиеся из-под кокошника, напомнили мне дочку.

— Дедушка… — запыхавшись, проговорила она, — а Вы издалека идете?

— Да, — захотелось улыбнуться поласковее. Дите же.

Рыжик вновь принялся за свое, вылез наружу.

— Мяу!

— Ой, какой котик! Погладить можно? Он голодный?

Вот Рыжик мой на обед заработал.

№10

***

Лютый холод и снежный буран

Опостылевших северных стран,

Здесь безжизненный блеск ледяной принимают за свет.

Звуки лютни развеют метель,

Где пройду я, чудак-менестрель,

Кто услышит волшебный напев мой – тот будет согрет.

За окном снегопад без конца

И зима усыпляет сердца,

Наши чувства и наши слова никому не нужны…

В этих песнях так много огня,

Но никто не споет для меня,

Я не думал, что это так сложно – дожить до весны.

Звуки лютни творят чудеса:

Слышу – песне вторят голоса,

Льда все меньше, он жалобно тает, рождая капель.

Ночь уходит – все ближе рассвет…

Я остался один не согрет,

Но я верю, что там, впереди, и меня ждет апрель

№11

***

Снова я в мокром и грязном плаще тащусь через хляби чужих земель,

Снова мне в жизни немного надо — хлеба и добрый стакан коньяка.

Лютня меня обнимает за плечи, я последний спятивший менестрель,

И безумье мое идет впереди, и знамя несет в руках.

Одинокая бензоколонка у самого края дороги. Раскаленный от солнца асфальт, плавится, словно шоколад. От этого воздух пахнет смолой и пылью, и… чем-то еще. Чем-то более противным и наверняка ядовитым.

Жарко. Очень жарко…

Сухой ветер играется с обрывками газет, фантиками из-под жвачек, листьями. Сейчас почти полдень, и моя смена закончится буквально через несколько минут. Я выхожу на улицу, направляюсь к месту для курения, закуриваю. Смотрю на дорогу и… и не верю своим глазам.

По дороге мчит колонна байкеров. Их около двадцати, не меньше. Из-за испарения, кажется, что они появляются просто из ниоткуда. Как будто наступает апокалипсис. Земля раскалывается, поднимает вверх столбы пыли, брызги разбитого асфальта летят в разные стороны. Вокруг все грохочет и трясется, и в этот момент появляются они – «демоны ада». Тяжелые мотоциклы подъезжают к бензоколонке, ревя мощными двигателями. Я смотрю на них, словно завороженный, забываю даже о том, что в руке у меня тлеет сигарета. У кого-то играет музыка. По-моему это… нет. Ах, да. Perl Jam играют «Save You». Я узнаю эту песню и невольно улыбаюсь. Здоровенный парень подходит ко мне, приветствует кивком головы. За спиной у него, в черном чехле, гитара. Он закуривает. Вижу, что несколько таких же здоровяк следуют его примеру, не спеша идут к курилке. Остальные крутятся возле своих мотоциклов, что-то расспрашивают у моего напарника.

«Господи, — думаю я. – И не жарко им? Не жарко в этих кожаных жилетках, в джинсах, заправленных в высокие ботинки? А волосы… Какие длинные волосы! И бороды…»

— Ребят, — спрашиваю я. – А куда едете-то?

Бородач усмехается, и мне становится как-то не по себе.

— Дальше, — отвечает. – Мы всегда едем дальше. – Он выбрасывает окурок в урну. Кто-то хохочет, кто-то «заряжается» пивком. Байки слепят глаза блестящими хромированными боками. Один парень поворачивается ко мне спиной, надпись, вышитая красными нитками на его куртке, упирается мне в глаза… и безумье мое идет впереди, и знамя несет в руках.

№12

***

Стук в дверь едва различим. Отпираю. На пороге стоит до нитки промокший мужчина с дорожной котомкой за плечами. Дотрагивается тонкими пальцами до края шляпы, здоровается. Яркие голубые глаза его безмятежны как летнее небо.

– Хозяйка, пусти переночевать. Я замёрз и голоден. Денег у меня нет, но я заплачу за ночлег песней.

– Уходи.

– На дворе дождь. А в твоём доме тепло и уютно. Всего одна ночь! Утром я исчезну.

– Иди своей дорогой, путник. Я не могу. В доме нет мужчины, а у людей слишком длинные языки.

– Я подарю тебе свои лучшие песни!

– Музыкой не накормишь, словами не утолишь жажду. А песню мне уже дарили.

– Тогда прости, хозяйка, что потревожил, – взгляд мужчины печален и добр. В голосе не слышно обиды. Глаза его не видят людей, только их души. Так было всегда.

– Постой.

Собираю еду, оставшуюся от ужина, заворачиваю в полотно, отдаю. Странник склоняет голову, улыбается, благодарит. Десять лет прошло, а он совсем не изменился, так же обаятелен и красив.

– На сеновале тепло и сухо. Можешь остаться до утра.

– Спасибо, хозяйка. Не беспокойся. На рассвете я уйду.

– Тебе решать.

Хочу закрыть дверь, но не могу удержаться от вопроса:

– Скажи, ты нашёл то, что искал? То, ради чего бродишь по свету?

– Я не теряю надежды, – удивлённо вглядывается, но меня не видит. Разве странник может за мечтой рассмотреть человека?

– Тогда прощай. Лови несбыточное.

Уходит в темноту не оглядываясь. Так и не узнал меня. Не вспомнил. Да и кто я для него? Одна из забытых мелодий, всего лишь десяток коротких строк.

– Мама, кто это был? – сын сонно щурится в дверях.

– Никто, милый. Просто ветер.

– Что ветер искал? – сын смотрит недоверчиво. Глазища яркие, совсем как у отца, и такие же голубые.

– Своё безумие. Он искал своё безумие.

– У ветра есть дом?

– Нет. Дом ветру не нужен.

– Глупости! – протестует сын. – Дом нужен всем. Я знаю – после странствий он вернётся. К тем, кого любит.

– Ветру это не нужно, милый. Ветер любит только свободу.

– Он счастливее нас?

– Не думаю. Он так одинок.

№13

***

Грустная музыка лилась над площадью. Люди, спешащие по своим делам, останавливались, заслушавшись. Музыка бродячего менестреля, казалось, обнажала их душу, и у каждого слушателя всплывали самые печальные воспоминания. У иных даже наворачивались слёзы. Но вот, достигнув пика музыка на мгновение смолкла, погрузив площадь в мёртвую тишину, а потом вновь полилась, но мотив её был уже совершенно иным. Слёзы высохли и им на смену пришли радостные улыбки, будто произошло что-то неимоверно хорошее. Люди задвигались, точно кто-то снял с них снежное проклятье, заторопились по своим делам.

Лютня менестреля окончательно смокла, когда на площади остался только один парень, который явно не торопился уходить.

– Вы замечательно поёте, – сказал оставшийся, подойдя к музыканту и достав золотой.

– Мне не нужны деньги, – ответила ему девушка-менестрель, убирая лютню. – Я уже взяла свою плату.

– Да? – удивился парень. – И что же это?

– Печаль.

– Печаль? Нелепая замена серебру, – рассмеялся парень. – Но я слышал, у менестрелей много причуд. Но ваша музыка великолепна. Не пожелаете ли выступить в замке лорда этих земель? Я ищу музыкантов для приближающегося праздника.

– Мне не интересны места, где каждый готов удавить друга, брата или соседа, – ответила менестрель. – Если лорд хочет услышать мою игру, пусть сам найдёт меня.

– Боюсь, это невозможно, он не сможет при всём желании покинуть замок надолго.

– Это не нужно, – улыбнулась, будто маленькому ребёнку, девушка. – Достаточно, чтобы он этого захотел.

– Но скажите хотя бы, каково ваше имя? Ведь иначе найти вас будет невозможно.

– Это так, ведь люди часто дают мне чужие имена. Вдохновение. Память. Вера. Любовь. Глупыши, они ищут меня там, где меня нет, – девушка грустно улыбнулась.

– Но как вас всё-таки зовут?

– Надежда. Просто надежда.

№14

***

Менестрель вышел на дорогу, посмотрел по сторонам и уселся прямо на нагретый солнцем асфальт. «Все, — решил он, — больше никуда не пойду, буду сидеть здесь, пока не сочиню песню». Вскоре на дороге появилась телега, запряженная старой лошадью. Лошадь думала о прожитой жизни, изнуряющей работе и отсутствии благодарности со стороны хозяина. Хоть бы шляпу соломенную подарил. Увидев на дороге человека, лошадь остановилась. «Все, — подумала она, — с места не сдвинусь, пока мне не подарят соломенную шляпу». И так, постепенно, на дороге народу все прибывало. У каждого было свое «все». Мясник хотел, чтобы вернулась жена, корова – дополнительную порцию клевера, мальчик – новую машинку, молочница – сокращенный рабочий день. Так бы они и стояли на дороге поныне, но начался сильный дождь и все разбежались. Остался только менестрель, который сочинил песню и отправился дальше.

№15

***

…в полумраке казалось, что в двери зашел кусочек лета. Шальная улыбка, взгляд цвета полуденного неба, сильные руки с тонкими запястьями и длинными пальцами. Руки, созданные для ласки и любви.

Он шагнул ко мне, не замечая ничего и никого, и это было как четыре ноты Бетховена: судьба.

…мне снова снился он. Дотрагивался то бережно, то страстно, заставлял трепетать и вздыхать, и лететь за ним в неведомые дали, плакать и стонать, и верить ему, только ему. Каждый раз – первый и последний. Единственный.

– Просыпайся, моя прекрасная леди, – глубокий голос заставил меня вынырнуть из грез.

Я прильнула к нему, готовая отозваться… и застыла. Он пах женщиной. Четвертый вечер подряд – одной и той же. И думал о ней!

Вывернувшись из его рук, я упала обратно в кресло. Я вся звенела от возмущения…

Но растерянность была ему к лицу. Эта закушенная губа, взгляд за окно – там пела вьюга. Люблю слушать её, но ненавижу холод. Все равно! Сегодня же уедем. Найдем, где перезимовать без жадных девиц.

– Иди ко мне, моя злюка, – от страсти в его голосе я задрожала, чуть не поддалась…

– Скорее! – вклинилось фальшивое контральто, впустив в комнату сквозняк и гул нетрезвых голосов. – Он уже пришел! Ты знаешь, чего мне стоило уговорить на прослушивание…

Прослушивание? О нет! Снова они хотят, чтобы он любил меня напоказ, не для меня – для них! Нет. Ни-за-что!

– Иду, – отозвался он и схватил меня. – Пожалуйста, не упрямься, моя девочка. Это не надолго, всего лишь зиму. А весной…

Я дрожала от злости: «Мы уезжаем сегодня!»

– Там холодно, сыро…

Я молчала. Он вздохнул, погладил нежно и попросил:

– Только сегодня, ты и я. И уедем.

Отвечать было не обязательно, он понял и так. Просиял, шепнул какую-то глупость…

Потом был полный людей бар и мы, совсем одни. Мы занимались любовью, словно в первый и последний раз, и фламенко уносило нас за край света, от восторженных воплей и горящих глаз продюсера:

– Сенсация! Гастроли! Альбомы! Гонорары!..

Но мы уже неслись дальше, под рокот мотоцикла и колыбельную вьюги. Мой бард и я – за его спиной.

_____________________________________________________________________________________

А также внеконкурсные работы в поддержку темы творчества, великого, свободного и безумного.

Риндевич Константин:

***

Я откровенно скучал. Стоять на страже, пока остальные слушают песни схваченного менестреля – та ещё работёнка. Но что поделать? Быть может, именно этот музыкант тот таинственный монстр-менестрель, о котором нынче трубят на каждом углу? Вот и приходится смотреть за ним, чтобы во время концерта ничего не учудил.

И вообще, зачем начальник заставил его петь? Наверное, его слишком задела фраза менестреля о том, что его песни не для обычных людей, вот и решил показать свою власть. А мне тут стоять с берушами и позёвывать от скуки.

Хайнц, ещё один стражник, вместе со мной назначенный в караул, в конце концов плюнул на все приказы и вытащил затычки – любопытно стало, чему все внимают с таким благоговением, что аж замерли. Вытащил – и тоже пропал из этого мира.

Не могу сказать, что любопытство не терзало меня, но здоровая осторожность сдерживала: вдруг это и впрямь тот самый монстр-менестрель? И он только и ждёт, когда и я попаду под чары его музыки, чтобы всех нас перерезать? Или что он там делает со своими жертвами, не знаю. Хотя говорят, никаких ран на них нет.

Менестрель в последний раз ударил по струнам, но никто не сдвинулся с места. Я напрягся, особенно когда Хайнц вдруг дёрнулся и деревянным шагом направился к выходу. По пути он задел другого стражника – и тот рухнул, будто неживая кукла, а за ним, будто по приказу, попадали и все остальные.

– Ты что сделал? – вскричал я, выдёргивая затычки и бросаясь к менестрелю.

– Ты мудрый мальчик, – усмехнулся старик-музыкант, убирая свой инструмент. Он нисколько не испугался ни меня, ни того, что здесь случилось. – Я говорил – моя музыка не для человеческого уха, она предназначена для ушей богов.

– А что с Хайнцем? – от его голоса я замер, не в силах пошевелиться

– Он не слышал половины песни, и потому жив, но обречён искать по свету то, что напомнило бы ему о моей музыке, – пожал плечами менестрель. – Люди всегда хотят недоступное им…

Тигра Тиа:

Шпильки и Моцарт

Ну и мне тоже хочется поучаствовать.

Рассказ о том, что вышло у халифа Мизарского с Ясминой, дочерью хозяина кофейни у Западных ворот великой столицы.

И в дополнение — песня слепого певца полностью.

И еще один внеконкурс под занавес от Джета:

***

Дни разлинованы,

Словно его

Тетради,

И обозначены –

Каждый своим

Тэгом.

Утро встречает колючим и злым

Снегом,

Синее утро,

Ранняя, первая стадия.

Кедры застыли

В белом зимнем наряде

Рядышком с офисом,

Наискось от

Входа.

На мониторе тянутся строчки

Кода.

День.

Эта серая,

Нудная,

Долгая стадия.

Чай ароматный

И горка свежих оладий,

Вымыть посуду –

Хоть чем-то помочь

Маме,

А за окном –

Тишина,

Городок замер…

Вечер, усталость и сонная

Третья стадия.

Лишь по ночам,

Не раздумывая,

Не глядя,

Он пропадает

В далеких чужих

Странах,

Вдаль.

По дорогам и таинствам романов.

Ночь –

Это сладкая и желанная стадия.