Салфетки N 101. Тур второй. Голосование.

Жители Мастерской, на ваш суд представлены 20 замечательных миниатюр. И одна на внеконкурс.

Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, самые лучшие.

Голосование принимается до 20-00 по Москве воскресенья.

Прошу выделять топы жирненьким шрифтом и оставлять по паре ( хотя бы!) ласковых слов на каждую миниатюру.

ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.

__________________________________________________________________________________

1 .

— Господи! – вскричал мужчина, отползая по сырой глинистой земле, от приближающейся смерти. Огромные, скалящиеся пасти, холодные глаза, что жадно смотрели на «лакомый кусочек». Их становилось все больше. Привлеченные запахом крови, хлюпая по грязи короткими, но мощными лапами, они неспешно выползали на берег.

— Я сделаю все, что до этого не хотел! Вернусь домой, стану примерным семьянином, найду нормальную работу, — его голос срывался от неконтролируемого страха. — Только прошу, нет, умоляю, спаси!!!

Группа спасателей, прибывшая ранним утром на берег амазонки, где, по словам местных жителей, заблудились туристы. В живых никого не нашли. Лишь на илистом берегу, лежала покореженная, грязная камера. В ней остались кадры о местной флоре и фауне, а так же запись о последних минутах жизни ее владельца.

— Здесь делать нечего, — Гарри подошел к дереву, где валялся кусок окровавленной ткани. Подняв его двумя пальцами, он поморщился, — Похоже, у наших зубастых друзей, был сытный ужин.

Спасатели пробирались сюда больше суток, но жаль, что не успели спасти туристов. Хорошо, что хоть запись осталась. Жены и матери, смогут похоронить своих мужей и детей. Так всем будет спокойнее. Наверное. Нам же пора возвращаться. Но не успел, он и шага сделать от дерева, как над головой громко хрустнула ветка. Вскинув голову, Гарри успел только интуитивно вытянуть перед собою руки, закрываясь. Через мгновение, он уже лежал на сырой, холодной земле, придавленный чем-то тяжелым, ерзающим и издающим хрипло-сопящие звуки.

— Мать твою! – заорал спасатель, испугавшись, и попытался отодрать «это» от себя. Но оно очень крепко вцепилось в куртку. На Гарри не мигая, уставились огромные красные глаза. А из черной пасти, что-то капало ему на щеку. – Уберите это от меня!

Другие спасатели, окружив их, увидели странную картину. В засохшей грязи, что местами успела облупиться. Одежда изорвана, всклоченные волосы, в которых запутались листья и мелкие веточки. Вцепившись в одежду спасателя, лежал не кто иной, как один из пропавших туристов. Он, похоже, свалился на их товарища с дерева. И пытаясь что-то сказать, просто плакал.

Гарри замер, услышав хриплое, но явно произнесенное на человеческом языке:

— С-спа-сибо…

Турист? Живой? Невероятно! Облегченно выдохнув, он обессилено упал на спину и, раскинув руки, рассмеялся. С ним многое происходило, но чтоб туристы падали на голову, такое впервые. Ребята еще долго смеялись и шутили над ним, вспоминая, тот испуганный вопль о помощи, а спасенный турист, до самой больницы, куда того повезли на осмотр к врачам, не отпускал его руку. И все-таки приятна искренняя благодарность тех, кого они спасали.

2.

Улыбайтесь, господа!

Ой, только не говорите мне, что люди везде одинаковые! Жадные, мол, завистливые и равнодушные. Я давно понял, что относиться к людям нужно так, как хочешь, чтоб они потом к тебе.

Вот, к примеру, у нас на работе. Замечательный коллектив! Я новичок, правда, но ко мне сразу со всей душой! Как только первую зарплату получил, подходят – один, второй – улыбаются, говорят: «Ну, что тушуешься? Давай, накрывай!»

Я тоже заулыбался в ответ: «Тортик, чай, кофе, — спрашиваю, — подойдёт? Сейчас я быстренько сбегаю!»

А они: «Ты сбегаешь, конечно, но не за тортиком!» И засмеялись.

Я сам, вообще-то, не пью: здоровый образ жизни, то-сё. Но ради коллектива… Сбегал, значит. Почти половину зарплаты истратил. Посидели. Душевно так.

Наутро, правда, я совсем расклеился. Еле до работы добрался. Зелёный весь. Мне говорят: «Ничего, брат! Это с непривычки. Вот поработаешь еще чуток – втянешься!» По плечу дружески похлопали, улыбнулись.

Недавно день рожденья у меня был. Я не стал афишировать. Чего на подарки напрашиваться? Так сотрудники сами забеспокоились: «Как же, — говорят, — такой праздник, а ты молчишь?! Мы должны поздравить тебя всем коллективом! Обидеть хочешь?! Давай, беги!»

Как отказать, когда люди такие внимательные, сами догадались? Обижу ведь. Сбегал, конечно. Посидели душевненько опять. Подарили мне чудесный сувенир: большая деревянная утка синего цвета, а в спине у неё – дыра. Для цветочного горшка, видимо.

Я, правда, цветов дома не держу – у меня аллергия. Но сувенир и так сгодиться. На пол поставить – очень даже ничего. Надо для него только место найти в квартире.

Сейчас мне начальство поручило очень ответственное дело. Я за помощью к коллегам обращаюсь. Так никто ещё не отказал! Правда, и не помог пока никто. Только обещают, а срок уже поджимает.

Но почему, в конце концов, мне помогать должны? Все заняты. Загрузка у каждого такая, что наоборот, меня помочь просят. Я – всегда пожалуйста! Даже после работы могу, если надо.

А что? Коллектив ведь хороший, душевный.

Вот на природу выезжали и все вместе сфотографировались. Меня только тут нет – я как раз фотографировал. А коллеги ничего получились – улыбаются!

3.

От гнилостных испарений невозможно дышать. Мутная, пузырящаяся болотная жижа, кажется, скоро закипит на раскаленном солнце. Огромные туши аллигаторов выползают на берег, в остекленевших глазах – жажда крови, в предвкушении трапезы оскалены кожистые мешки пастей. За обманчиво медлительными неповоротливыми движениями – скрытая готовность к молниеносному броску. Они надвигаются со всех сторон.

Часто моргаю, чтобы отогнать наваждение, с трибуны смотрю прямо в зал. Обстановка с претензией на роскошь – декоративная отделка стен, строгие ряды обитых бордовым бархатом кресел, системы видеотрансляции. Лица собравшихся вполне интеллигентно-доброжелательны. Откуда же ощущение, что выжить в этой экстремальной ситуации будет нелегко? Пора начинать:

– Уважаемый председатель, уважаемые члены Ученого Совета, разрешите представить вашему вниманию диссертационную работу на тему…

4.

Я глянул вниз и, спустившись к воде, пошёл на свет.

У костра сидел человек.

— Здравствуйте, — робко произнёс я.

— Здравствуйте, — сказал незнакомец, повернувшись ко мне.

На его груди я заметил фотокамеру.

— Не возражаете, если присяду, — спросил я, указывая на камень.

— Пожалуйста.

Я сел.

— Вы здесь давно?

— Нифига не помню, — рассержено ответил он, — знаю, что был фотографом и по глупости угодил в переплёт. Работал в фотосалоне, ещё статейки крапал… Думаю, мой хозяин поцапался с кем-то, случилась разборка, а я не успел смыться, ну, и пуля…

— Так мы том свете?

— Да. А у вас что случилось?

— Не помню.

— Эй, мертвячки! — прокричал надтреснутый голос сзади.

Мы обернулись. Из дымки выплыла убогая посудина. Она причалила. Лодочник спрыгнул на берег, и я смог разглядеть его: невысокий, коренастый мужик в заломленной на затылок ушанке, одетый в телогрейку и штаны, заправленные в валенки.

— Мертвячки, — радостно произнёс он, — быстро в лодку, пора переправляться.

Параллели с загробным царством Аида возникли сами собой.

— А плата? – спросил я.

— Здесь вам не земная жизнь: денег нет. Запрыгивайте, а не то веслом оприходую, — недовольно буркнул Харон.

*

Сколько мы плыли, не знаю. Фотограф, похоже, ушёл в себя, рассматривая водную гладь. Лодочник налегал на вёсла.

— А что за цветные мерцания у горизонта? – спросил я.

— Ваша земная жизнь, — сухо ответил Харон.

Странное дело, я помнил все человеческие представления о загробном мире, но припомнить свою земную жизнь не мог. Кто я? Откуда? Как меня зовут? — Как корова языком слизала.

И тут случилось то, о чём в древнегреческих мифах не говорилось. Я сначала запаниковал. Из воды вынырнули крокодилы. Фотограф слетел с катушек и, схватившись за камеру, стал снимать их. Монстры кружили вокруг лодки, угрожающе разевая пасти, но нападать не собирались. Я нервно хихикнул: кажется, обитатели реки позировали. Харон, прекратив грести, щёлкнул пальцами. Крокодилы исчезли.

— Приколы Аида, — пояснил лодочник, — а монстры, кстати, в прошлой жизни были светскими львицами и моделями, то-то я смотрю, ты вцепился в камеру.

*

Наконец, мы причалили к берегу. Он был каменистым. Первым сошёл Харон, за ним – фотограф. Он чуть не поскользнулся на мокром камне, смешно замахав руками, но удержал равновесие, и я вспомнил. Также в салоне он неуклюже рухнул, срезанный пулей – попал под чью-то горячую руку. Я улыбнулся иронии загробного царства: может, не случайно я оказался вместе с фотографом в одной лодке, может, моя пуля и настигла его тогда?

5.

В палатке было нестерпимо душно. Дуглас проснулся полчаса назад и так и не смог больше заснуть из-за жары. И как эти чёртовы черномазые только живут здесь? Поворочавшись ещё минут пятнадцать, Дуглас надел на шею фотоаппарат, который снимал только на время сна, и полез к выходу. Выбравшись из палатки, он кое как разогнулся, огляделся и замер.

— Какого чёрта?!

Лагерь походил на бойню. Повсюду были разбросаны внутренности, куски плоти и разорванная одежда. И кровь. Даже в неверном свете костра, Дуглас видел что кровью залито буквально всё пространство лагеря.

— Что за дела?!

Он в страхе огляделся кругом. Ночные джунгли, не вызывавшие ранее каких либо эмоций, теперь казались преддверием ада, готовым поглотить человеческую букашку.

— Дуг… — голос был тихим, но для человека, находящегося практически в последней стадии страха, он прозвучал как раскат грома. Подпрыгнув на месте на добрых три фута, Дуглас обернулся в сторону говорившего.

— Майк?! Это ты?!

Майк лежал на границе освещённой зоны. Как и всё в лагере, он был залит кровью, и Дуглас понял — дело дрянь.

— Беги, Дуг… — прохрипел Майк, — Беги…

— Что происходит, Майк?! Что, чёрт возьми…

И тут он услышал. Мягкие шаги за палаткой Майка. Затем раздалось низкое рычание и что-то большое стало выбираться на свет. Дальше смотреть он не стал. Издав дикий вой, Дуглас рванул в джунгли…

— Следы обрываются здесь, бвана, — Угамби указал на песчаный берег, — а ещё мы нашли это.

— Пошутили, блин, — Майк мрачно покрутил в руках найденный фотоаппарат.

— А сколько дичи зря перевели на эти ваши де-ко-ра-ци-и, — Угамби грустно вздохнул.

— Бедный старина Дуг, — Майк хмыкнул, — Хотя — сам виноват. Достал уже своими поучениями! Великий охотник, блин! «Неделю в джунглях с одним ножом» — ага, как же…

Майк бросил последний взгляд на воду, в которой то тут, то там виднелись морды крокодилов, досадливо сплюнул и махнул рукой чернокожим. Им предстоял долгий путь…

6.

— Беня, Беня, шо ты говорил за эту дурацкую крокодилью ферму? Какие крокодилы, Беня? Я сижу уже час, а ни один крокодил обедать так и не пришел! Беня! Софа в прошлый отпуск на верблюдах каталась и в пирамидах лазила! А мы чем хуже? Шоб мы так жили! Тайланд… Беня, фотографии должны быть, таки! Доказательства! Ищем до здрасьте этих уродов, чтобы не думали, что умнее нас! Вот не делай мне наивность на лице! Какие пожрамши? Думаешь, их тут кролями кормят? Явно какую-то аферу мутят! Знаешь, Беня, сколько крокодилье мясо в Москве стоит? Ой, ну не строй мне Клару Цеткин! Много, Беня, много! Помнишь дядю Мойшу с третьего подъезда? Таки, он в Москве курятину за вырезку с крокодильего хвоста по две тысячи за килограмм отдает! Они, таки, на этом гешефте свою Розочку вырастили и Савушку женили! Беня, я тя умоляю! Не расходуй мне нерв! Смотри, Вениамин Петрович палкой же шурудит. Сейчас все лучшие кадры пощелкает! А ты вцепился в меня, как тот лишай до пионерки! Говорю тебе, не привезем крокодилов. Софа, таки, будет править баль! А ты это счастье будешь хлебать ситечком. Беня! А давай от них яйцо загилим? Ой, не протухнет! Я тебе говорю, не протухнет! Таки, не надо мине этих подробностей! Беня, лови ушами моих слов: таких фаберже ни у кого не будет! Софа, таки, там рядом не стояла! Тихонько, Беня, спускаешься к воде и берешь то, что плохо лежит. Не найдешь яиц, так хоть прутиком по дырочке крокодила стукнешь. Беня, не делай мне беременной головы! По носу стукнешь! До тех дырочек, о которых ты думаешь, тебе не добраться! Беня, не бежи так шустро, а то, не дай Бог, догонишь свой инфаркт! Кто тебя слопает? Их же нету! Отдохни от этой мысли! Беня, береги фотоаппарат – он по наследству еще Яшеньке достаться должен! Беня! Ты куда! Беееннння!!! Не смей падать к этим чудовищам! Ты вгоняешь меня в гроб и даже глубже!

7.

Микки Маус, Гуффи, Шрек… Кто еще? Конкуренты- империалисты сплясали джигу на наших костях. Ага, вспомнил — мишки Гамми, семья прыгунов — наркоманов. Рисованных толстопузов.

Не то, что мы с Чебурашкой, кукольные, мягкие на ощупь. Даже Шапокляк кажется красоткой после диснеевских штамповок. Но Москва слезам не верит, тем более крокодильим.

Двадцать лет как нас проводили на пенсию, точнее выкинули из Союзмультфильма за профнепригодность. Не форматные мы, инертные. Драйва видите ли не хватает!

Старуха с крысой пару лет на вокзале фокусами зарабатывала. Все голубой вагон ждала. Говорят, дождалась, укатила.

Чеба, нежный и впечатлительный, сразу в лес ушел, схрон вырыл, к зиме полинял, как тот заяц.

Кстати, где сейчас ТОТ заяц? Как Волка проучил, страшно подумать…ориентацию потерял.

Видели их новые имиджи в прессе? Символы зимней Олимпиады. Оба блондинами заделались и помолодели даже. Хорошо устроились, мохнатые, на проценты от продаж живут и не бедствуют.

Я Чебу давно с собой в Африку звал, к родне. Жарко, говорит! Уши потеют, а бриться не могу, шерстку беречь надо — она мое все.

Так и расстались. Скучали, конечно, письмами обменивались.

А сегодня у меня радость — едет друг в гости с целой группой репортеров. Шепнул надысь по скайпу;

— Ты, Гена, принарядись, костюм, шляпу, гармошку не забудь. Тряхнем стариной!

Родню подготовь, чтобы все культурно случилось. Здрасьте! Как жизнь? Как здоровьице? Пожалуйте к столу! Там смотри — я тебя в столицу перетащу, будем дуэтом гастролировать. Как в лучшие времена.

Обнялись мы с ушастым на берегу, как будто сто лет не видались. Плачем навзрыд.

Я душу свою, словно старый баян раскрыл, про день рождение запел. Приготовились к фотосессии, он уши прижал, я хвост между ног спрятал, чтобы все красиво в кадре…

— Гена, ты своим — пожалуйте к столу — когда сказал?

— Как поздоровался — так и сказал. Сам же велел!

— Придурок ты, Гена. Приступаем к плану Б. Теперь громко — во всю глотку орем — Прилети к нам Волшебник в голубом вертолете! Последний шанс отсюда свалить.

И больше никакой самодеятельности!

8.

Моя работа — дерьмо! Сами посудите, выслеживать медиа персон, звезд и здездулек в обыденной жизни и делать жареные кадры. Гонорар зависит от внезапности и эпатажности. «Участник Дома 2 прилюдно опозорился»,« Финалист Евровидения разнес половину ресторана», «Опальный олигарх просаживает нефтяные акции в компании шлюх».

Не-на-ви-жу себя каждое утро, люблю вечером, пересчитывая хрустящие банкноты.

Последнее время с деньгами плохо. Желтуху прикрыли, пару месяцев жил как рантье. Потом словил Фортуну, устроился на испытательный срок в Nat- Geo. Это как после дома терпимости попасть в монастырь кармелиток.

Сейчас главред ждет горячего и уникального репортажа. Как не упасть лицом в грязь, как не скатиться в пошлый формат? Это не исподтишка адюльтер президента банка подкараулить, надо изголиться на фотографии, которых еще никто и никогда не видел.

Помог Колян, такой же фальсификатор, как и я, но в сфере оккультизма. Великий маг, магистр темных наук, супергуру, продающий рублевским бездельницам тибетский гербарий и бульонный концентрат с хайнаньского рынка — панацею от всех бед.

— Вован, плацебо намбер ван — крокодильи слезы. Слышал о таких? Целебное средство, по словам Авиценны. Твари зеленые плачут от переизбытка солей в организме, надо изловчиться и собрать несколько капель. Найдем местного аборигена, променяем его жизнь на огненную воду и … тебе репортаж, мне годовой доход. По рукам?

*

Три дня во влажном климате свели с ума. Сначала Колюню, потом и меня. Огненной воды, нашего валютного резерва в малярийном аду, осталось лишь на операцию — «Смерть аборигену!»

И вот старик, черный как уголь, ловкий как мартышка вывел нас на берег Амазонки. Щелкнул мне пальцами — веточками — мол, готовь свое « великое око» и вошел в воду по пояс.

— С ума сошел! Куда лезешь?

— Говорил тебе — не наливай ему больше!

Мы с Коляном остолбенели. Рядом с туземцем всплыли желтоглазые перископы, несколько туш окружили старую «головешку», другие поплыли к берегу.

Я рванул из чехла Кенон, автоматом настроил фокус. Про диафрагму уже не вспомнил. Снимал на ходу, профессионально отключившись от реальности.

Крокодил рыдал, пока жевал Кольку, рыдал навзрыд. А рядом плакали другие, управляющиеся с жилистым мяском проводника. Я вцепился в камеру, понимая, что делаю последний репортаж в своей жизни. Потом заорал дурниной, бросил все и рванул в джунгли.

*

-Владимир, неподтвержденный документально рассказ гроша ломанного не стоит! Где техника?

— Там осталась…

— Зайди в бухгалтерию за командировочными — я распорядился. Через неделю жду с фоторепортажем. У меня на твою ставку уже очередь стоит.

Я тяжело вздохнул, повернулся к выходу. Съезжу на халяву, если «око» не найду — хоть за Кольку выпью.

9.

Видишь крокодилов — пиши про гладиолусы

— Нет, в самом деле, почему сразу – и кулаком? Губы в кровь… Мне же сегодня еще в эфир! Приходилось получать по физиономии от дам, но то пощечины – изящно, по-женски…

— Знаешь, в тот момент мне хотелось сделать тебе больно, а не обидно. Пощечину оставлю для другого раза. Не дергайся, щипать не будет, — она щедро полила ватный диск перекисью.

Он все-таки дернулся: с детства терпеть не мог все эти прижигания разбитых коленок и ссадин — неизбежных спутников взросления. Но получать по морде после тридцати от дамы хрупкого сложения, да еще на глазах у коллектива! Позор… Он, аксакал местного радиоэфира, считал чуть ли не своим фирменным стилем нахально-хамское обращение с женским полом (сказались дикая юношеская влюбленность и недолгий брак). Но, похоже, женщин это и притягивало. Барышни любят хулиганов… Но эта «барышня» – из ряда вон. Новый редактор эфира… Дневной сменщик предупреждал, что новенькая – эдакая «леди», таких в их «Вороньей слободке» еще не было. «Леди», однако, удивила: била не истерично, наугад, а как надо – без внешних эффектов, на поражение. Однако после того, как он в туалете смыл кровь с физиономии, ноги сами понесли его в редакторскую.

Рекламная карта выверена, до вечернего ток-шоу полчаса – есть время на кофе. Десять вечера, на студии только она, режиссер и этот… в голове вертелось булгаковское «тяпнутый». Пришел, сел напротив, — губа все еще сочится кровью, — молчит. Ну так и она не из разговорчивых. Повторно проверила рекламу, изображая занятость… Нет, действует на нервы. Достала из аптечки перекись, подошла к «тяпнутому».

— Никогда еще так не знакомился с девушками.

— Удивительно. При таких манерах это должно было войти в привычку.

Он улыбнулся и тут же схватился за разбитую губу. Докопался же до человека, без спросу стал просматривать фото в ее зеркалке, да еще и комментировать снимки и фотографа. А фото необычные — лишенные монотонности композиции, непривычные ракурсы.

— а то фото… с крокодилами – ты снимала?

— да. Знаешь, в Индии говорят: «В воде не ссорься с крокодилами». Первый рабочий день… сожрете вы меня.

— Тебя сожрешь! Прости, плохо начал.

— Принято. – и вдруг, не сдерживаясь, улыбнулась,- ты все-таки болван, хоть и мэтр эфира!

Опять пришлось хвататься за разбитые губы – ее улыбка оказалась заразительной.

На часах десять-тридцать: «Сегодня ток-шоу посвящено самым необычным способам знакомства. Звоните, по итогам будут выбраны три победителя (а ведь я уже в топе!). Эфир продолжит композиция Элтона Джона «Crocodile Rock»!

10.

А хай-тек

Погода была хорошая. Тело наслаждалось, впитывая солнечное тепло, и все внутри было в гармонии с внешним миром. Теперь можно отдыхать, пока опять не вернется голод.

Смутная мысль ворочилась в голове Сэмми, мешая полностью насладиться покоем. Что бы это было такое?

— Как он? — это Герард, нежащийся рядом, вдруг решил начать светскую беседу, — Кэнон, кажется?

«И откуда он знает?» — Сэмми удивился. Мужчина оказался неожиданно вкусен, в меру упитанный, однако без лишнего жира — Сэмми не любил слишком жирное. Но насчет имени… Откуда?!

— А ты откуда знаешь, как его звали? — не скрывая удивления, ответил он вопросом на вопрос Герарда.

— Да на нем же написано! Ты что, по английски не понимаешь? Вон, читай — «Ка», «э», «эн». «о» и опять «эн» — «Кэнон»! Очень неплохой аппарат, зря ты его…

«Тьфу ты, умник!» — Сэмми облегченно вздохнул. «Это он про ту штуку...» А вслух сказал:

— Не знаю, чем он так хорош. Абсолютно несъедобен, хуже антилопьих рогов. Ну и бери себе, если неплохой.

— Спасибо, друг! — Герард даже пустил слезу, хватая и унося в пасти фотоаппарат, — Настоящий хай-тэк!..

«Надо же, „ха-ай-тэ-эк“, — Сэмми про себя поддразнил Геру, — » А хай и тэк, пусть балуется..."

Сэмми был хоть и не самым продвинутым крокодилом, но точно знал, что лучше упитанный фотограф в желудке, чем его помятый и абсолютно теперь бесполезный фотоаппарат.

— Да не за что, друг! — Сэмми наконец-то спокойно замер, полностью погрузившись в переваривание добычи.

11.

Мой отец болтался как пьяный. Взгляд задурманенный, смотрит все время сквозь. Сквозь меня — своего сына, сквозь двух подонков со стволами, что вкололи ему какую-то дрянь и затолкали нас в машину, даже сквозь помятую и побитую зеркалку, которой так дорожит. Я и сам болтаюсь, нет, меня просто выворачивает от страха. Получить от взрослого мужика в ребро — это было неожиданно и жутко больно. С того момента я ни пары из уст.

У нас с отцом никого нет, кинутся нас не скоро. Я хоть и сопляк, как говорит мой папаша, но примерно догадывался, что нас ждет и куда нас везут. Ужасная боль в боку. Я почему-то ждал, что мне на голову наденут черный мешок, как в кино, но этого не произошло.

Мы подъехали к какому-то водоёму. Головорезы сильно зашевелились. Один из них выскочил из машины с папиным фотоаппаратом и с силой куда-то его закинул. Я так и думал — все дело в нем.

В следующие несколько секунд он открыл дверцу с моей стороны и одним рывком, за шиворот вытащил меня наружу. В это время второй выволакивал из машины отца. Я услышал, как она рухнул на землю и водитель как будто оттаскивал его.

Дверки захлопнулись и от головорезов остался только столб пыли. У меня немного отлегло. Как вдруг, глаза резанула алая полоска крови у отца на руке, я кинулся к нему, но за спиной я услышал плеск. В воде явно что-то есть.

— Папа… пап… — добудиться бы… прямо в ухо ему шепчу, — па-а-ап… — шепчу, чтобы не услышал тот, кто в воде.

Сердце уже не колотится, оно превратилось в кол, что стоит вертикально в груди и не дает вздохнуть.

— Папа! Да проснись же! Пап!

Снова плеск, но уже более явный. Боюсь смотреть туда. Боюсь. О Боже! Только не это! Из воды показалась голова аллигатора. Казалось, он просто смотрит и у нас есть еще время.

Я попробовал протащить отца по камням и песку, но ничего не вышло, не осилил. Кровь из раны сочится вовсю. Он ее чует…

Похоже здесь их гнездо. Да их тут тьма, просто кишит!.. Они выползали из воды и приближались к нам!

Мне пришлось бросить родного отца! Звериный, холодящий сердце страх, заглушил жалость и чувство вины.

Я бежал, а вокруг ни души, и спрятаться негде, остановился у какого-то дерева и оглянулся на дикий рев. Они дрались нападая друг на друга, клубились, изворачивались и рычали! Даже что-то похожее на лай было в том гуле.

… звери раздирали отца. Он так и не очнулся, не сопротивлялся… исподлобья, сквозь слезы я смотрел, как они рвали его тело на части, растаскивая в стороны багровую плоть.

По ногам потекло… нас никто не спасет и кинутся нас не скоро…

12.

Как известно желудок аллигатора способен переварить всё…
Но, как вы видите, наш фотоаппарат оказался не под силу
даже полусотне этим чудесным доисторическим рептилиям.

ПОКУПАЙТЕ НАШИ ЦИФРОВЫЕ ФОТОАППАРАТЫ CANON
САМЫЕ КРЕПКИЕ ФОТОАППАРАТЫ В МИРЕ!!!

P.S. Срочно нужен фотограф для работы с моделями.

13.

Дождливым летним днем в магазин вошли красивая молодая женщина Виолетта и её муж Николай.

— Милая, выбирай, всё что понравится, — проговорил Николай, не отрываясь от планшета.

— Спасибо, Пуфик! — ответила она, чмокнув его в потную красную щёку.

— Скажите, что это у вас? — обратилась Виолетта к продавцу.

— Отличный выбор, это — сумочка из кожи питона-альбиноса.

— Вы идиот? — Виолетта брезгливо сморщила маленький носик, уже три раза видевший пластического хирурга. — Дайте что-нибудь совершенно уникальное!

Продавец не ответил на грубость, ибо покупатель всегда прав. Он предлагал другие варианты, пропуская оскорбления мимо ушей. Но когда его терпение иссякло, он вспомнил ещё об одном товаре:

— Вот, пожалуйста, взгляните. Этот комплект единственный в своем роде.

Виолетта уставилась взглядом «Эллочки-людоедочки» на нечто. Даже Николай оторвался от планшета.

Перед ними стояли: коричневая сумка, на которой красовались два чёрно-красных глаза и сапоги, на которых вместо молнии торчали зубы.

— Что это за гадость? — вырвалось у Николая.

— Пуфик, не влезай. Из чего это? — спросила Виолетта у продавца.

— Это сумка и сапоги из кожи аллигатора, с вставками из его глаз и зубов. Этого монстра поймал я, — гордая улыбка осветила лицо продавца. — К сожалению, он сожрал всех членов нашей экспедиции, кроме меня.

— Ничего себе, вас не Крокодил Данди случайно зовут? — спросил Николай.

— Это моё хобби — ловить аллигаторов, — улыбнулся продавец.

Виолетта проигнорировала этот рассказ, её интересовало только одно:

— Представляю как Жанка и Илона мне обзавидуются! Прелесть! Пуфик, берём! — скомандовала Виолетта.

— Хорошо, Виола, раз тебе нравится, — устало вздохнул Николай, с опаской глядя на жуть, которую приобретает жена.

— Пуфик, ты старый и безмозглый дурак, сколько тебе повторять, не называй меня так, я не сыр!

— Да-да, помню-помню…

Когда покупатели ушли, продавец вздохнул с облегчением — все соки высосала эта Виола, что б ей, и усмехнулся.

Вечером, когда Виолетта легла спать, глаза аллигатора на новой сумочке моргнули, а зубы на сапогах клацнули. Никто из супругов не увидел и не услышал, как в прихожей новые аксессуары стали вдруг живым и голодным аллигатором. Если бы Виола не настаивала на том, чтобы по брачному договору спать с мужем в разных спальнях, она, может, осталась бы жива.

К тому моменту, как Николай, крайне удивлённый и одновременно почему-то немного обрадованный, нашел свою жену, вернее, что от нее осталось, эксклюзивные сумочка и сапожки стояли на своём месте, в магазине. Они вернулись к своему хозяину.

14.

Меня зовут Петр. И я страстно хотел стать фотографом. Фотик купил себе недешевый, литературы разной начитался. Но одного желания мало, необходим еще и талант. А вот с этим мне, увы, не повезло. Не повезло мне и со Светланой, моей коллегой. Подкатывал к ней по-разному, да все без толку.

Но моя история пойдет не об этом (хотя не будь Светки и этого фотика, закончилось бы все иначе). Я расскажу вам о кнопке.

***

С виду это была самая обычная кнопка. Похожая на ту, что есть в брелоке с фонариком. Пришел я, значит, на работу, глядь! – а у меня на столе эта ерундовина. Потыкал кнопку – ни ответа, ни привета. «Ну, – подумал, – батарейка села». Забросил ее в первый попавшийся ящичек, да и забыл. До обеденного перерыва.

В обед я изнывал от жары и мечтал о холодном пивке. Тут на глаза мне снова попалась эта кнопка. Взял ее в руки, повертел так и сяк. Та самая кнопка, которую я забросил в ящик. В голову не пришло ни одной дельной мысли, как же эта штука выбралась на поверхность. Вместо этого в мысли лез желанный напиток…

Тут произошло нечто странное. Только что на столе были лишь разбросанные папки с разными документами. Один миг – на столе уже стоял стаканчик с пивом, как по заказу. В голове сразу же родилось еще одно желание: чтобы начальник отпустил пораньше. Только подумал, как в кабинет влетела радостная Светка. Сказала, что босс всех отпустил, сын у него родился. И убежала. Вслед засобирались остальные. А я тупо смотрел вслед Светлане, затем на кнопку, потом на стаканчик пива и снова на кнопку. Тут и смекнул…

Разгулялся я в тот день на славу. Такого даже в студенческие годы не позволял себе. Вернулся домой очень поздно. Посмотрел на свою «берлогу» внимательно, чего-то в ней не хватало. «Бабу сюда надо, вот». Достал из кармана кнопку, нажал и шепотом так: «Давай мне, что ли, Светланку в жены».

И тут она зашла в комнату. Вся такая…домашняя. В халатике, в тапочках. И закатила скандал. Ну, знаете, как обычно это бывает. Раскричалась, мол, вернулся я поздно. Вещи на пол начала швырять. Погорячился я, видать, с желанием. Только нажал кнопку, чтобы отменить все скорее, как моя новоявленная супруга схватила фотик, захотела, значит, и его на пол сбросить. Заорал ей: «Не трожь!». А она в ответ: «Ну и провались ты к крокодилу в пасть вместе со своим фотоаппаратом!»

***

Почти так и вышло. Но не так уж сильно Светка захотела меня в пасть бросить, потому промахнулась. Жив-здоров я, как видите. Только фотик сломался. А жаль. Сколько бы я фотографий чудных сделал!

15.

«Дыщ-дыщ! дыщ-дыщ-дыщ! тыдыщк!» — раздалось за высокими коряжистыми акациями. И потом еще: «Тыдыыщк! ты-ды-ды-дыщк!»

«Разрывные пошли», — пулей промелькнуло в голове Джеда.

Он удирал от реки со всех ног.

«Как ты бежишь, Джед? Как ты бежишь? Как гепард!» — вспомнил он слова тренера.

Отбежав от реки метров 200, Джед Балдаст, эксклюзивный спецоператор и корреспондент танзанского отделения ВВС, тяжело упал в высокую траву и, задыхаясь, испытал противную тошноту.

«Старею». Вспомнил, когда-то выбегал стометровку за 9 из 10 возможных.

Отдышавшись, поднялся на локте и отер с лица пот, прокопченый пороховым дымом, которым тянуло с реки.

Нащупал в кармане дистанционный выключатель и щелкнул.

Прислушался. Вокруг миль на десять стояла божественная африканская тишина, нагретая горячим экваториальным солнцем. Потихоньку начинали стрекотать цикады и перелетать от цветка к цветку в своем пьяном танце бабочки. В траве и листве тень со светом играли в пятнашки. Но это пятна не леопардов, гиен, жирафов, не полоски зебр, не маскировка и мимикрия.

«Теперь тут не то что никаких хищников — теперь даже у самого любопытного африканского воробья целый месяц не появится и намека на желание сунуть сюда свой черный нос. После такой-то канонады! Ээхмаа!»

Джед перевернулся на спину и сладко потянулся. Высоко в небе редкими дымками парили облачка, слева далекой ермолкой белела Килиманджаро, перед лицом по гибкой травинке спешно полз жучок, словно сказочный купец перебегал по тонкому длинному арочному мосту.

Спустя четверть часа Джед стоял с фотокамерой возле реки. Испытанный Nikon, подвешенный на толстом суке, заснял в видеорежиме все точно так, как нужно. Осталось только смонтировать нелепую смерть спецоператора, взорвавшего весь запас динамита и снарядов в испуге перед неистовыми крокодилами. В воде плавали в состоянии разной степени поврежденности надувные фигуры ненавистных рептилий.

«Собрать этот мусор в воде. Смонтировать сюжет — последний прижизненный. Ах, какая ирония! И вставить карту в Canon. — он пнул покореженную зеркалку. — И отпуск… бесконечный отпуск длинною в жизнь». Добыча крокодиловой кожи, осевшая на оффшорных счетах зелеными миллионами, вполне позволяла не только это. Девочки, Лас-Вегас, то да сё.

Тени съеживались, подступал безумный зной полдня, который можно переждать в речушке.

«Люблю запах напалма в полдень», — усмехнулся счастливый Джед, не обратив внимания, как колыхнулся камыш и среди резиновых обманок по воде поползла округлая хищная волна.

16.

Ключ попал в замочную щель банковской ячейки с третьей попытки. «Держи себя в руках, — подумал Винсент Гауди, — паникёры всегда гибнут первыми». Он, затаив дыхание, медленно приоткрыл дверцу…

Камера на месте. Многое повидала старушка за последние годы. Плохое и отвратительное, доброе и замечательное – то, что сделало Гауди известным на всю страну. Лучшие издания буквально дрались за право разместить его фоторепортажи на своих страницах. И вот теперь слава закончилась. Жизнь наверняка тоже. Нет человека – нет проблемы. Если бы не камера, давно бы гнил на свалке под кучей мусора.

Проклятое любопытство! Разговоры о совести и гражданской позиции такой же блеф, как и образ честного политика. На самом деле, всего лишь нервный зуд в предвкушении очередной сенсации – как у наркомана при виде дозы. Какого чёрта он вообще ввязался в это дело? Всё тот же зуд — такого материала у Винсента ещё не было…

Гауди взял камеру в руку. Слегка качнул, словно пробуя на вес, и устало вздохнул. Вряд ли эти фотографии когда-нибудь напечатают. Да и не было бы их, если знать наперёд. Джон обещал пикантные сцены, а оказалось… Слухи-то давно ходили, что любит министр устроить себе на отдыхе райские кущи с пышногрудыми гуриями. Поначалу так и было, а потом неизвестно откуда свалился этот бродяга. Они его просто забили ногами, а министр старался больше всех…

Джон и сдал, сволочь. Большие деньги, видимо, хотел заработать. Вот и нажрался от души – получил свинцовую тетрадрахму прямиком в рот. Винсент фыркнул – ладно, о покойниках или ничего, или только хорошее. Главное, камеру успел спрятать в ячейку, иначе ругался бы сейчас с Джонни в другом месте. И в полицию не позвонил – тоже правильно. У министра там всё схвачено.

Однако, пора. Репортёры наверняка уже толпятся у входа к удивлению охранников министра. Думали тихо справиться? Нет уж, имя Гауди и несколько звонков с мобильника клерка должны были заставить коллег примчаться максимум через десять минут. Теперь твоё танго, Винс!..

Он медленно вышел на улицу, держа камеру в вытянутой руке. Да, народу собралось немало – знакомые и не очень лица, ненавистные рожи охранников… Щёлкали затворы фотоаппаратов, тянулись штанги микрофонов, растерянно переглядывались палачи министра.

— Это ваше! – выкрикнул Винсент, бросив камеру в толпу.

Гауди с болью смотрел, как тянутся руки к его старушке. Свора крокодилов хотела сожрать последнее, что у него осталось.

И зажатая в кулаке кассета, как чёрная метка…

17.

Взлет запланировали на среду. Среда — отличный день: почти середина, почти меридиан будничной круговерти. Почти идеал.

Оптимальное решение, казалось бы. Как для жаворонков, предпочитавших раскочегаривать метаболизм с понедельника и сопящих в сытой дреме в ночь с четверга на субботу. Так и для сов, которые считали: шевелиться раньше вторника – моветон.

Взлет запланировали на среду. Давно. Когда один земельник нагло увернулся ввысь прямо из укуса. Другие подумают: «Эволюция диктует законы, летуны выиграли, довольствуемся, ребята, ходячей добычей». Другие — да. Другие уступят, будут ловить тихий корм. Но настоящий охотник не выносит провалов. Вызов, разве можно его стерпеть?

Взлет запланировали на среду. Каждый ныне живущий мог читать записи папы-мамы…тысячи раз папы-мамы памяти о бурных дискуссиях. Решение далось нелегко. Ретрограды были против, новаторы голосовали за, приспособленцы метались от одного берега к другому, в зависимости от политики.

— Не дадим опровергнуть устои! Нырок-захват!

— Мы не хуже хлипких земников, захотим – сможем!

Единство далось нелегко: оторванные хвосты, сломанные зубы, чешуйки устилали берега рек. И все же хором (мертвецы голоса не имеют), – взлет!

Скольжение в трехмерном пространстве. О-о-о, сколько стратегий охоты. Нет перепонки? Ерунда! Нет крыльев? Пустое! Настоящего хищника это не остановит. А они — самые настоящие хищники. Хищнее и вообразить нельзя.

Взлет запланировали на среду.

А что есть среда?

Внезапно развитие зашло в тупик. Среда – она такая, у всех разная. Пузо набито, значит, среда через «много». Голод свистит в кишках – среда уже сейчас, вон сколько добычи в небе. Только в одиночку нельзя, не по правилам, не по-товарищески это. И вообще.

Кожистые крыланы ушли, сменились пушпёрыми свистунами, а всеобщая среда так и не наступила. Все были готовы, хоть прям сейчас, ерунда какая — воспарить, главное – единство.

Злеер долго смотрел на железную птицу, скользящую над отмелью, и его, наконец, проняло. Кожистые – могли, перьястые – могут, даже хлипкие голокожие – и те дразнят мосластой коленкой с высоты. «К тине единогласие, среда – сегодня! У меня. Я решил, и точка!»

Крокодилы внимательно наблюдали, как Злеер пробуравил реку, подпрыгнул и взмыл в небо. Клацнули клыки, истошный визг, кусок железной птицы плюхнулся в прибрежную грязь.

По реке, распространяясь вглубь континента и далее – по всему миру, пронесся шепот: «Среда… среда… Да точно, зуб даю, сейчас – среда!»

Взлет запланировали на среду.

Крокодилы шли на разбег…

18.

– Ну вот, ещё один. С вертолёта высадился: нанял, небось, за уйму бабок. Люби-итель!

– А ты почём знаешь, что не профи?

– Камера любительская, ты посмотри повнимательнее. Тоже мне, папарацци недоделанный. А бегает быстро, чёрт побери. Смотри-ка, нашёл тот гротик. Деваться ему больше некуда. Вход там узкий, мои крокодильчики не пролезут, а ему в самый раз, он худощавый. Вот теперь пусть там и посидит чуток, на косточки предшественников полюбуется. Места, правда, там маловато – не больше, чем в склепе. Но если у парня клаустрофобия, я тут ни при чём.

– Слушай, как они тебя находят? С тех пор, как ты отошёл от дел и укрылся на этом острове, про твоё убежище знаю, наверное, только я да ещё с пяток человек, которые тут с тобой безвылазно. Ну и те несчастные, которым не повезло до того. Но они уже никому не расскажут, верно? Так как же этот…

– Потом расскажу, а пока давай ещё картинкой полюбуемся. Смотри-ка, сколько их там собралось!

– И тебе нравится на это смотреть? Не тошнит?

– Я от римских патрициев происхожу, они ещё и не на такое смотрели в своём Колизее. А ты отвернись, если не нравится. Или пойдём, я тебе пока свою свиноферму покажу…

Через час:

— Ладно. Хватит ему уже сидеть в этом гроте, не ровен час, инфаркт получит. Пойду отгоню животных.

– Голыми руками, что ли?

– Зачем голыми? У них у всех чипы имплантированы. Маякну им, они и свалят обратно в залив.

— А с ним чего?

— Как чего? Контракт подписывать. Чтобы держал язык за зубами, когда я его выкину отсюда. А кому-то одному рассказал правду. Точнее, ту её часть, которую я разрешу – чтобы замануха была. И координаты островка. Мне же надо время от времени развлекаться чем-то.

– Ха-ха-ха! Ты что, правда думаешь, он, вырвавшись отсюда. не разболтает об этом всем подряд?

– А зачем? Я ему по контракту обещаю столько, сколько он в жизни не получит ни от газетчиков, ни от ТВ, ни от кого ещё. И одну десятую авансом. А остальное – когда сюда добирается очередной придурок с камерой. Кстати, спасибо, что напомнил – надо той девчонке деньги перевести. Надо же, быстро она его уломала – и месяца не прошло.

— Погоди, а как же кости? Ну те, в гроте…

– А, это? Свиные, естественно. Ты думаешь, хоть кто-то из них с перепугу заметил разницу?

19.

Добро пожаловать в наш краеведческий музей. Здесь вы увидите много уникальных экспонатов., многие из которых вам могут встретиться и в повседневной жизни. Вот, например. Обратите внимание на этот странный предмет. Называется он — фо-то-ап-па-рат. Нашим ученым ещё доподлинно не известно назначение этого предмета. Но многие наблюдатели отмечали, что человек сначала прицеливается этим предметом, а потом нажимает кнопку. Для нас, крокодилов, это абсолютно безвредно. Стоит также заметить, что люди с фотоаппаратами обычно безопасны и беззащитны…

Не стесняйтесь, подплывайте поближе, чтобы внимательней рассмотреть этот необычный предмет…

А сейчас мы с вами увидим совсем не безобидный аналог фотоаппарата — ружьё.

20.

Письмо с клыками

Здравствуй, наш дорогой Геночка!

Давно не писали тебе – были проблемы со временем. Переезд на новую ферму отнял массу сил и здоровья. Приходилось каждый день наблюдать нервную стажёрку, пытавшуюся покормить папу. Геночка, но ты же знаешь за папу! Он же не может, чтоб без эффекта! Он любит щёлкать челюстями, как артистка кастаньетами, и смотреть пронизывающим взглядом. Я тебе скажу, он её пронизал. Пронизал настолько, что бедная стажёрка чуть не упала к нам в воду. Пётр Васильевич, биолог, её едва ухватил. Видел бы ты, как обрадовались твои младшенькие! Но пришлось им разъяснить, что работников зоофермы не едят. Это всё равно, что прийти в ресторан и проглотить официанта на первое. Не практично же совсем. Особенно, если ещё не знаешь, дадут ли там десерт.

Твой брат Гоша женился. Ах, она такая хорошая девочка, такая хорошая! Теперь я тебе скажу — всё дело в яйцах. Они уже совсем не маленькие. Значит, скоро вылупятся мои внуки — твои племянники, чтоб они были здоровы. И нам не будет тихо в родном доме, я знаю, что говорю.

Аллигаторша тётя Зина передаёт тебе горячий привет и машет хвостом. Её сын отбился от лап и вёл себя неприлично. Я предупредила, если так будет продолжаться дальше, сдам его Петру Васильевичу на саквояжик. Это таки возымело действие, и он успокоился.

Приезжай скорее, скучаем за тобой всей семьёй.

Целую, мамочка.

P.S. Высылаю наше семейное фото. Недавно приезжал из города журналист и решил нас снять. Но ты же таки знаешь за папу! Он же не может удержаться! В итоге, интервью у нас не взяли, но подарили фотоаппарат. Журналист бежал настолько быстро, что мы не успели его поблагодарить.

ВНЕКОНКУРС