Разбор по-мастерски № 19 - под прицелом организатор и жизнь, такая какая она есть...

Правила

1. Победитель предыдущего тура — Ведущий — выбирает произвольный текст объемом 5-25 тысяч знаков с пробелами (согласие автора обязательно) и создает новую тему с заголовком «Разбор по-мастерски — <порядковый номер>»

2. Любой желающий новым комментарием пишет критический разбор на предложенный текст. Форма произвольная, но от нее зависит результат голосования.

3. Участники, зрители и критикуемый автор вправе вступать в вежливую и доброжелательную дискуссию с критиком в комментариях к критическому разбору.

4. Участники, зрители и критикуемый автор голосуют плюсами и минусами за критические разборы.

5. Через неделю Ведущий объявляет Победителя — автора критического разбора с наибольшим количеством голосов.

1) критический разбор просим публиковать с новой ветки, тогда он точно не потеряется среди других комментариев;

2) просим не прятать разбор в оффтоп, чтобы он выделялся среди других веток;

3) с той же целью убедительно просим помечать каждый разбор вот таким заголовком:

КРИТИКА НА КОНКУРС

ссылка на рассказ

Рождённый ползать, летать не может…

Мой первый полёт.

Впервые «счастье» полёта я ощутила в возрасте пяти лет. Мамина подруга — тётя Света, собралась навестить свою маму, что жила в деревне, и взяла меня с собой. А так как я плохо переносила машины и автобусы, то она решила в несколько раз сократить дорогу и приняла, на её взгляд, самое разумное решение — лететь на самолёте. Я не могу описать тот аэродром, где мы оказались, в памяти остался только самолёт. На тот момент я впервые видела так близко летающую машину, и поэтому мне было сложно судить, хороша она или не очень, велика или мала. Теперь я могу оценить его величину — это был такой милый «кукурузник». Аура удивления и небывалого счастья, что сейчас полечу по небу, исчезла сразу, как только мы вошли в самолёт. При очень тусклом освещении передо мной предстали внутренности этой железной птицы. Два ящика по бокам, предназначенные для сидения пассажиров, куча каких-то шлангов или железных тросов на полу и грязь…

Мы с тётей Светой расположились на одном из ящиков, а напротив сели другие «счастливцы». Только не помню, сколько их было — двое или трое и вообще, кто они и как выглядят, в моей памяти не сохранилось. Как только эта «прекрасная» машина оторвалась от земли, мой организм осознал, что небо не для него. Вспомнить в подробностях мне сложно, сильно маленькой я была и слишком… срочно заболевшей. Думаю, не только тётя Света прокляла тот день, когда решила, что лучше лететь на самолёте, но и остальные находящиеся на борту, включая пилота. Ему тоже досталось из-за небольших размеров салона. Мой желудок после того, как извергнул то, что было съедено за завтраком, решил продолжить…

Да, ездить на машине лучше, там хоть можно остановиться и выйти… подышать свежим воздухом и привести себя в порядок, а вот на самолётах, даже таких маленьких, как «кукурузник», увы, стоп-кран не предусмотрен.

Как мы приземлились и как добрались до дома тёти Светиной мамы, память от меня скрыла ввиду моего обморочного состояния.

Надежда на отдых у тёти Светы пропала сразу, как только она переступила порог отчего дома. Не предупредив маму телеграммой о нашем прибытии, решив сделать сюрприз, она ошиблась, получается, уже во второй раз. Мы как раз появились в дверях, когда пожилая женщина докрашивала пол в горнице.

Появление дочери её, конечно, обрадовало, не знаю, как насчёт моего явления в крайне неприглядном виде, но я не помню, чтобы бабушка сердилась. Меня, видимо, умыли и переодели, ну не в том же оставаться, в чём я пребывала в самолёте, мне повезло оказаться на огромной хозяйской кровати. Помню только, что тётя Света, обладая высоким ростом, стоя на порожке, который, к счастью или горю, бабушка не успела выкрасить, закинула меня на кровать своей мамы. Кровать стояла у стены, рядом с дверями, поэтому я очень ловко там оказалась.

Мне дано было указание лежать и отдыхать. Через какое-то время моё состояние вернулось в норму и мне захотелось срочно кушать, о чём я и прокричала. Заглянувшая тётя Света закинула мне на кровать кучку удивительной еды. На мой вопрос: «Что это?» она пояснила: «Бобы, это как горох, открывай стручок и ешь, обед будет чуть позже. Бабушка же не ждала нас».

Бобы пришлись мне по вкусу и помогли аппетиту ещё больше разыграться, недолго думая, я спрыгнула с кровати и прошлёпала по горнице, попутно заглядывая во все её уголки. На полу остались такие милые отпечатки моих ступней. Затем я вышла во двор и увидела, что там столько интересного…

Бабушку и тётю Свету я не заметила или постаралась не заметить, это я уже плохо помню. Одним словом, ребёнок, впервые попавший в деревню, пошёл на разведку.

Осторожно ступая по земле голыми подошвами или, вернее, покрытыми слоем краски, я проследовала к одному очень интересному сооружению. Как только мои глаза увидели его, сразу решила — это домик Тыквы. «А вдруг сейчас там у него в гостях сам Чиполлино?» И я, смело открыв небольшую, хотя для меня она была вполне большая, дверку, шагнула в домик.

Дверь резко закрылась, хлопнув меня по попе, и я оказалась в полной темноте, и тут… на меня стали надвигаться большие, просто огромные, размером с футбольный мяч, белые шары. Испугавшись, я попятилась назад и, конечно, завизжала…

Пара шагов и я плюхнулась во что-то мягкое и тёплое. Оказалось — в свежую коровью лепёшку. Это уж мне потом объяснили.

Помню, как тётя Света с бабушкой отмывали меня в тазу во дворе, а белые шары, оказавшиеся милыми цыплятами-переростками, расхаживали вокруг.

Меня не ругали, иначе я бы запомнила, да и как ругать такую хорошую девочку…

Вернувшись домой, естественно, на автобусе с несколькими остановками и приведением меня в чувство, я решила, что нам очень необходимы цыплята. Побывав в деревне, я считала себя уже крупным специалистом по их выведению, вернее, высиживанию.

Так как в моём детстве холодильник был не просто роскошью, а очень редкой роскошью, то его у нас, конечно, не было.

В комнате, в углу, возле швейной ножной машинки «Зингер», всегда стояла коробка (то ли от обуви, то ли от торта) с яйцами. Вот в неё я и села…

Оказалось, скорлупа яиц не рассчитана на вес пятилетней девочки, даже такой худенькой, коей я была. Радовался этому событию лишь наш кот Стёпка. Раньше ему приходилось воровать яйца из коробки, съедая даже скорлупу, дабы не оставлять следы преступления, а тут такое богатство, ешь сколько хочешь и никто за это не заругает…

Мой второй полёт.

Первый полёт нисколько меня не напугал, потому как потом было очень много весёлого, да и детская память выкидывает грустное, стараясь на первый план выдвинуть только хорошее. Поэтому, когда моя бабушка объявила нам с братом, что домой мы полетим на самолёте, я была этому только рада.

Почему на самолёте? Даже не знаю. Мы гостили в деревни у бабушкиных сватов, чтобы было понятней — сын бабушки (мой дядя) был женат на их дочери, а брат, для меня — двоюродный, для них — родной сын и внук.

Так вот, вернёмся к самолёту. На этот раз это был уже не «кукурузник». Я не разбираюсь в самолётах, не помню, как он назывался, смутно помню, как выглядел, но в памяти крутится Ан-24. Возможно, это и был он.

По какой-то причине взлёт задерживался, и мы с братом ушли в лес по грибы. Лес окаймлял аэродром с двух или трёх сторон. Никакой ограды. Просто площадка, расчищенная под аэродром, заканчивалась, и начинался лес.

Мне на тот момент исполнилось двенадцать, а брат был старше меня на два года. Поэтому бабушка без опаски проводила нас взглядом, и осталась ожидать у самолёта. Кстати, помню, что пассажиры или сидели прямо на земле или ходили вокруг самолёта.

Набрав целую куртку грибов, мы вернулись. Почему куртку? Да потому что больше у нас ничего не было. Мы связали рукава куртки брата и набрали в неё грибы.

Садясь в самолёт, радовались, что вернувшись, сразу нажарим картошки с грибами. Радовались мы до того момента, пока шасси не оторвались от земли…

Когда я открыла глаза, обнаружила, что лежу на земле, на нежной травке Новосибирского аэропорта. Куртка брата, свёрнутая, лежала у меня под головой, и никаких грибов, только голубое небо перед глазами.

Проходившие мимо говорили: «Зачем было такого больного ребёнка везти на самолёте?»

Кто был тот ребёнок, я не знала, вроде кроме нас с братом на борту детей не было.

Но после я поняла окончательно, что небо не для меня. Мой организм совершенно не воспринимает такую высоту.

Мой третий и последний полёт.

Я думала, что уже никогда не зайду на борт самолёта, но, увы, моим мыслям не суждено было сбыться.

Мне было двадцать лет, я недавно вышла замуж, и мой драгоценный уговорил меня сэкономить время и полететь к его родителям на самолёте.

«Всего каких-то сорок пять минут, а не восемь часов в поезде, и мы в Томске», — уговаривал он меня, парируя, что: «Раньше ты летала не на тех самолётах. А это будет хороший современный лайнер, и ты даже не почувствуешь ничего».

Я поверила и согласилась. Сами понимаете, когда на тебя смотрят влюблёнными глазами, и говорят: «Всё будет хорошо», ты веришь.

Самолёт был, конечно, крупнее, чем предыдущие, не знаю, насколько современный, но сев в кресло, несколько минут я действительно думала, что всё будет хорошо. Лайнер тронулся с места и плавно оторвался от земли. Я смотрела в иллюминатор, но вот почему-то Земля никак не хотела отрываться от самолёта, она изгибалась, растягивалась, как жвачка, и тянулась следом. А в голове началась канонада. Не знаю, как мой мозг не взорвался. Боль была ужасная, я скрючилась пополам, вроде так было легче и, уткнувшись в колени мужа, проскулила от боли все сорок пять минут. На этот раз тошноты не было, хотя я могу и ошибаться, потому как головная боль затмевала всё. Мой несчастный мозг очень хотел взорваться. Муж всё время полёта гладил меня по голове, проклиная себя в душе, что уговорил лететь. Самолёт приземлился, внутричерепное давление постепенно вошло в норму, а так как оно довольно-таки долго устанавливалось, то покинули мы самолёт последними. Муж, подхватив чемоданы, указал, на какой автобус я должна ориентироваться, и понёсся, как ураган, в надежде занять места. Отдышавшись, я решила, что идти не стоит, надо тоже бежать, хотя муж и предупредил — автобус без меня не уедет.

И я побежала.

Услышав призывные окрики таксистов, не останавливаясь, я повернула к ним голову, поблагодарила и сказала, что мы поедем на автобусе. В этот момент на моём пути попалась небольшая выбоина в асфальте, и я полетела… проехав лёжа пару метров. Результатом моего падения было разбитое, довольно таки сильно, колено на правой ноге.

Падение не было редкостью в моей жизни, с детства росла с братом и, естественно, все заборы, крыши, деревья…

А в итоге — постоянно разбитые колени. Отправляясь в дорогу, муж, зная мою привычку задирать нос и крутить головой, забывая смотреть под ноги, предупредил, чтобы я не забыла взять запасные колготки, и я их взяла…

Поднявшись, испытывая страшную боль и стыд, потому как юбка оказалась у меня на голове, я поплелась к автобусу. Мужу удалось занять места, и, оберегая их, он, вытянув шею, высматривал меня. Автобус был ужасно переполнен. Пассажиры советских автобусов всегда завидовали селёдкам в бочке. Им там было свободнее.

Пробравшись к месту с искажённым, залитым слезами лицом, чуть приподняла юбку, показав результат падения и, сев в кресло, уткнулась мужу в грудь.

Приехав на автовокзал, я, конечно, поплелась в аптеку, а уж потом туда, где в Советское время можно было обработать рану и сделать перевязку — в общественный туалет.

Приведя себя в порядок, надев запасные колготки, я выползла на улицу. Муж обречённо развёл руками. Автобус, единственный на то время, ушёл. Нам оставалось или ночевать на автовокзале, или ехать на какой-то там Томск-2 и там ожидать до четырёх часа утра то ли электричку, то ли поезд местного назначения. Но был и ещё один вариант — попытаться догнать автобус. Потому как там остались свободных два места, и была надежда, что шофёр нас подберёт. Пока автобус будет крутить по городу, мы по прямой опередим его.

Перспектива ночевать на вокзале с больной ногой меня мало радовала, и я выбрала третий вариант. Поймав такси, мы поехали на «пьяную дорогу». Приехав на место, где заканчивался город, мы стали ожидать и — о, счастье — появился автобус. Муж проголосовал, подхватил чемоданы и понёсся за ним. Но мы не заметили, что впереди, метрах в ста от нас, стояла старушка. Оказалось, она тоже ждала этот автобус. И он остановился прямо возле неё. Муж, конечно, добежал, а я… полетела кубарем, запнувшись об очередную выбоину. Шофер, посадив бабульку, сказал мужу, что только одно место и двоих он не возьмёт. Закрыл дверь и уехал. Левое колено теперь было совершенно такое же, как и правое. Запасных колготок больше не было, как и бинта.

Я стояла и ревела, по ногам текла кровь, а муж приближался ко мне, понимая, какое счастье ему досталось.

О возвращении на вокзал уже не было и речи, надо было любым путём добираться до родителей мужа. Калекам вредно оставаться без оказания помощи. В то время было немного машин, и ждать появления проезжающего мимо такси пришлось долго, но узнав, куда нам надо, таксист сразу отказался. Но потом, глядя на мои покалеченный ноги, и понимая, в какую ситуацию мы попали, он согласился довезти нас до какой-то деревни, а там… «Может, доберётесь сами». Да ещё заломил двадцать пять рублей. Я так рассердилась на него. Двадцать пять — на то время это треть моей зарплаты, да ещё не до нужного места, а высадит где-то за семнадцать километров. Муж готов был согласиться, сказав: «У деревенских есть мотоциклы, найдём кого-нибудь, кто довезёт».

Я демонстративно хлопнула дверцей и гордо заявила — НЕТ! Таксист отъехал недалеко. Посадил чуть не целый табор цыган и уехал в нужном нам направлении.

Через некоторое время появился «Жигулёнок» — муж поднял руку, даже не надеясь, что нам повезёт. Машина остановилась, из неё вышел мужчина. В наше время говорят — лицо кавказской национальности, а тогда — просто симпатичный грузин. Муж сказал, куда нам надо. Тот так обрадовался, потому как не знал дороги, но направлялся именно туда. В советское время поступали очень разумно. Выпускали не так много машин, а станций техобслуживания было и того… парочка на всю страну. Вот мужчина и ехал как раз на эту станцию. Подумаешь, чтобы привести в порядок машину, надо проехать каких-то пятьсот километров, и ты у цели…

Мы так обрадовались, что даже не спросили о цене.

Всю дорогу весело болтали, я почти забыла о коленях. Ехал он быстро, явно превышая скорость, и скоро мы догнали то такси. Сейчас никто не поверит, что можно узнать машину, на водителя которой ты обиделась. А тогда… машин было мало.

Я, конечно, не удержалась, высунулась в окно и показала водителю язык — и это в двадцать лет…

Приятный грузин довёз нас до самого дома, а когда муж протянул ему деньги, он отмахнулся и сказал: «Я не для этого вас вёз».

Да, было такое, когда лицо кавказской национальности не ассоциировалось с террором, с похищением, грабежом, а только с милым молодым грузином, который увидев на дороге девушку с разбитыми коленями, не боясь, что она измажет кровью чехлы в его машине, подвозит до нужного места и не берёт за это денег…

Жаль, я не помню его имя.

Спасая мои колени, свекровь по доброте душевней помазала их облепиховым маслом, и тут я узнала, что у меня на облепиху аллергия…

Ожидая нас в гости, мама мужа обегала всех, хвастаясь, что старший сын приезжает с молодой женой-красавицей. И у всех соседей, как только они увидели подъехавшую машину, вмиг закончилась соль, а ещё спички и у некоторых даже мыло…

Всем хотелось посмотреть на сноху-красавицу.

А я сидела на диване со страдальческим выражением лица. Под распухшими и гноящимися коленями были подушки, чтобы хоть как-то облегчить мои страдания…

Одним словом — красавица, просто принцесса.

Да, всё-таки, как прав Максим Горький: «Рождённый ползать, летать не может...»

Конечно, если вы не гусеничка (это дополнение от меня классику).