Блиц министров "С Новым годом 2024!"

Кирьякова Инна

«Лев и фенек»

Тема «Девять жизней»

Лев сидел недалеко от виноградников и смотрел на облака. Место было удобное, до всего рукой подать: хоть до моря, хоть до реки, или гор, или пустыни. Краем глаза он заметил небольшого лиса – фенека, который разглядывал его из-за дальних кустов. Заметил – но не заинтересовался.

– Ага! Тот самый лев, разбойник, злодей! А ну, иди сюда, я тебя сейчас голыми руками…

Лев неспешно повернул голову на крик высокого, широкоплечего человека. У того были длинные, ниже плеч, волосы, небрежно разделенные на семь прядей.

Лев вежливо наклонил голову.

– Добрый день, уважаемый. Должен возразить – я не ваш лев.

– В каком смысле? – человек был озадачен.

– Я – лев Геракла.

– Геракла?..

Лев, как-то удержавшись на двух задних лапах, развёл передними.

– Да. Так уж судьба решила.

И, махнув кисточкой хвоста, отправился прочь. Даже не поглядел, не бежит ли за ним погоня. Никакой погони, впрочем, не было. В тех краях умели уважать волю небес.

Фенек вышел из-за куста и пошёл за львом. Тот грациозно переступал лапами, по-прежнему не оглядываясь. Лис уже отчаялся, что на него обратят внимание, хотя он был так близко к большому зверю, что пушистая кисточка львиного хвоста почти задевала нос фенека. Лев внезапно остановился и резко обернулся. Теперь они стояли нос к носу…

«Съест. Заманил – и съест… И зачем я…», – горько подумал лис.

– Ну, чего тебе? – спросил лев.

– Я… Просто любопытно…

– Что именно?

– Вы соврали про Геракла?

Лев издал низкий, суровый рык.

– Извините! Я не хотел! Ну… схитрили, да?

– Нет.

Лев сделал жест, который у человека мог означать – пожал плечами.

– С ним я тоже встречался, и не раз.

– О…

Уважительно сказал лис.

– И что же? Как?.. Как всё было?

Лев усмехнулся.

– Помню, в первый раз была ночь. Я брёл по дороге, освещённой лунным светом, и увидел другой, рукотворный свет, который то пропадал, то появлялся, создавая движущиеся тени…

– Как у Платона?

– Ой, этому Гераклу до Платона – как пешком из Ливана на Кипр.

– Кипр – остров…

– И я о том же. Нет, не платоновские тени, просто он держал в руке факел, и ветер трепал красные огненные языки. Геракл направился ко мне, в другой руке у него была огромная палица.

– Ой!

– Да…

– А вы?

– Я сказал: стой! Не вздумай даже, я не твой лев. Я лев Самсона… Он повздыхал, повздыхал – ну, а что тут поделаешь? И пошёл себе.

Помолчали. Потом лев снова зашагал куда-то, лис так же молча шёл поодаль. Наконец он заговорил:

– Это ведь опасно. Когда-нибудь кто-то из них не поверит вам, и…

– Я, хоть и похож характером на боевого пса, но – из породы кошачьих. У меня девять жизней. Да… А вот ты, дружок, как раз из рода собак. Хоть по повадкам и похож на кошку… Тебе нужен друг или… вообще кто-то, кто бы тебя приручил. Кстати, ты зачем за мной потащился? У меня свои дороги, ты со мной не сможешь…

– Вы сказали верно. Мне бы очень хотелось иметь друга… И ещё – я заблудился. Вообще, я живу в пустыне и…

– Это – туда.

Лев протянул лапу в сторону песчаных россыпей. Уже темнело. Лис понял, что пора расставаться, пора уходить. Только…

– Но… это не моя пустыня. Совсем не похожа.

– Об этом не волнуйся. Все пустыни соединены друг с другом. Иди, никуда не сворачивая, и попадёшь в нужное тебе место.

– Хорошо, спасибо…

Лис прошёл несколько шагов и обернулся. Лев глядел на облака, бегущие мимо луны. Потом повернул голову к своему бывшему спутнику:

– И вот что я скажу тебе на прощание. Если ты рискнёшь и позволишь себя приручить, и если этот человек уйдёт, оставит тебя… Ты станешь горевать.

– Но у меня будет друг. Оно того стоит.

Так сказал маленький фенек и скрылся в тенях ночной пустыни.

А лев пошёл своей дорогой. Ему никто не был нужен, и у него было девять жизней…

Армант, Илинар

«Сказочный сайт знакомств»

Баба-Яга сидела за массивным дубовым столом и просматривала картотеку.

Эх… сколько же одиноких девиц-то! А ведь и она была одинока. Знает, каково это. Вроде, и изба есть, и хозяйка на все руки, а всё одна. Решила она тогда написать объявленьице, что, мол, одинокая баба, хозяйственная, с приданым, станет верной подругой такому же одинокому мужику.

И… он почти сразу же и нашёлся! И кто? Леший! И жили-то в одном лесу, почитай, соседи, а если бы не её объявление, то так бы и коротали свой век безрадостно.

Муженёк, правда, днём по лесу бродит, порядок блюдёт, а она по дому хлопочет. Только в доме-то всегда порядок, времени свободного полно – вот, и решила она открыть сайт знакомств для таких же, как и она когда-то, горемык. Сайт не сайт, конечно – это словечко она в волшебном блюдце у себя увидела. А что? Чем её блюдечко не сеть? Всё в себя ловит, всё показывает! Правда, на деле настоящая сеть, как и прежде, народной молвой живёт. Дескать, есть такой сайт знакомств, по такому-то адресу – Лукоморье, 13, изба на курьих ногах, спросить Ягу-сваху.

Муж на пару деньков отпросился навестить старого друга в соседний сказочный лес. В Лихолесье, кажется, вот она и решила пока перебрать картотеку. И кого в ней только нет! Но больше всего, конечно, принцесс, что принцев ждут. Да и не только принцессы ждут принцев. Взять ту же Золушку. Сидит в золе, а туда же! Но эта хоть работящая. А остальные…

А дождь, как зарядил с самого утра – так всё льёт и льёт – какой принц в такую погоду пожалует?

И тут раздался робкий стук в дверь.

— Входи! – с надеждой крикнула Яга.

Дверь распахнулась, и в распахнутую дверь выпорхнула надежда – на пороге стояла очередная девица, а ничуть не принц. Вид у вошедшей был жалкий донельзя – богатое платье уляпано грязью, с волос стекают струи воды.

— Эх, бедняжка, — как это тебя угораздило в такую погоду путешествовать-то?

— Я узнала о вас по объявлению…

— Принц нужен? – вздохнула Яга.

— Принц… я ведь и сама принцесса.

Вид девицы совсем не тянул на принцессу, но… в душе-то каждая девица мнит себя ей.

Бабе Яге стало её жалко.

— Да ты садись в креслице у огонька, хоть обсохнешь. А я сейчас чайку заварю, пирожки из печки достану.

Девица подошла к креслу, плюхнулась в него, но тут же с визгом вскочила.

— Что такое?! – переполошилась Яга.

— Ах! – заплакала гостья. – Я села на какую-то острую иглу! Даже на копьё!

— Что? – вытаращила глаза Яга. – Иглу?! Откуда ж ей там взяться. У меня все иголки в шкатулке, я аккуратная.

Она стала ощупывать кресло, но ничего острого не нашла.

— Да, вот же, вот! – всхлипнула девица. – Смотрите!

Яга надела очки, склонилась над обивкой и только теперь увидела кошачий коготь, даже не коготь, а оболочку от него.

— А! – засмеялась она. – Это Баюн когти точил, вот, сколько ни ругаю его за кресло – всё одно, точит. Так эта чешуйка даже и не острая. И как это ты умудрилась во всех своих юбках её почувствовать? Ну, точно… принцесса. А ну-ка, посмотрись в это блюдечко, и оно тебя запомнит, а если принц появится, то я ему твой портретик и предъявлю. А вот тут… — Яга взяла чистую картонку, — я тебя запишу, чтобы не запамятовать… как принцессу на когте!

— Ой, что вы! – обиделась принцесса. – Не нужно на когте, звучит как-то неприлично, напишите лучше – на горошине.

— Ну, будь по-твоему.

Дождь стал потихоньку стихать, и когда был выпит чай и съедены пирожки, платье принцессы обсохло, и она засобиралась восвояси.

— Вы только не забудьте обо мне! И как только появится принц, сразу дайте мне знать!

Яга проводила гостью, но не успела убрать чашки, как в дверь снова постучали. К этой девицы не возникло никаких вопросов – сразу было видно, что принцесса. И выражение лица капризное, и носик вздёрнут, и тон приказной.

— Значит, так, госпожа Яга. Мне нужен богатый жених! А то сватаются одни ничтожества! То принц, у которого за душой лишь роза да соловей и, представьте, даже не из золота, а настоящие! То какой-то наглый солдафон. А мне нужен богач, тем более, что мой папенька профукал всю казну.

Яга вздохнула, сняла и с этой принцессы портретик и после записи в картотеке, отпустила её, села и задумалась.

Мысли были безрадостные. Ведь недаром о ней молва пошла. Сколько сердец она соединила. И всё шло, как по маслу, пока… не стали появляться все эти искательницы принцев. А глянешь на них – и даже не хочется, чтобы принцы объявились. Жалко, принцев-то…

Из размышлений её вывел очередной стук в дверь. Решительный, громкий.

— Входи, входи, гость дорогой, — обрадовано крикнула Яга.

И на пороге увидела… Змея! Но что это с ним? Куда делись ещё две головы?!

— Змеюшка! — бросилась к нему Яга. – Неужто, Добрынька до тебя всё же добрался?!

— О чём ты, мать? – недоумённо произнёс Змей. – У меня всегда была лишь одна голова. Да и не Змей я, а Дракон. Слышал я, что к тебе девицы захаживают. Суженных ищут. А принцессы, случаем, не захаживали?

— Ой, — обрадовалась Яга, — принцесс у меня ентих – пруд пруди! Да только… им же принцы нужны.

— Да я лучше всех принцев, — усмехнулся Дракон, — ни один принц не сравниться со мной богатством.

— Да ну! – всплеснула руками Яга. – Тогда, вот, держи. Аккурат недавно была, богатея ищет.

И она показала портретик последней принцессы. Тот глянул, поблагодарил и улетел.

Яга облегчённо вздохнула.

— Ну, лиха беда начала! Вот одна и пристроена.

Но каково же было её удивление, когда на следующее утро в дверях снова оказался Дракон и попросил ещё одну принцессу.

— Да ты что! – удивилась Яга. – Султан, что ли?

— Да нет… — ответил Дракон, — уже вдовец…

И облизнулся.

— А ты, мать дай мне всех принцесс. И я уж сам себе выберу.

Яга согласилась. И то верно — пусть сам выберет себе жену.

— Ты только карточки мне потом вороти. Не на всех же оженишься.

— Обязательно! – пообещал Дракон.

Но больше он так и не появлялся. А вернувшийся из гостей Леший, узнав о том, что произошло, всё понял, но не стал расстраивать жену и сказал:

— Ну, ничего. Видно, запамятовал. Зато у тебя остались и Золушка. и Алёнушка, и Хаврошечка, и Настенька… и уж если объявятся принцы, пусть лучше достанутся им. Принцессы-то все – будущие королевы. А при таких, у тебя в списочке были, одно лишь горюшко для людей будет.

Фомальгаут Мария

Тема «Гость из книги»

… долго размышляю, что же будет уместнее поставить на стол, а ведь правда, — что? Если в полночь придет Та, Которая, из Саги о Саге, я должен заварить осень, да покрепче, и обязательно позднюю, приправленную капелькой первого снега. Перевожу взгляд на Имя Имени, и мне все больше кажется, что скорее придет Потерявший, а для него придется заварить самую раннюю осень, и добавить ложечку лета. Проще, конечно, поставить чайник с поздней осенью и с ранней осенью – но до чего же оскорбится Та, Которая, увидев проблески сентября, а Потерявший и вовсе уйдет, как только почувствует снежный холодок.

Бросаюсь к своим сокровищам, лихорадочно перебираю книги, одну за другой, все четыре – Портрет портрета, Имя Имени, Спящий Сон, Осень Осенью, Сагу о Саге, и снова — Портрет портрета, Имя Имени, Спящий Сон, Осень Осенью, Сагу о Саге. Черт меня дери, понимаю, что если поставлю на стол что-то одно, для одного, то обязательно обижу всех остальных, если придет не тот, кого я жду. И что я делаю, зачем я снимаю со стены круглые часы, кладу их на сковородку? Часы плавятся шипят, скворчат, растекаются цифрами. Бросаю туда же несколько минут для вкуса, жду, когда время подстынет, режу пополам, раскладываю по тарелкам. Это пригодится мне, если придет Видящий из Спящего Сна, а вот если появится Ненарисованный из Портрета Портрета, мне несдобровать. И почему-то мне все больше кажется, что придет именно он. А уж если я запеку в печи заботливо собранные буквы и разложу на блюде, Осененный из Осени придет в ярость, не меньше, в его мире это неслыханное кощунство. Будь у меня пять комнат, было бы проще, я бы поставил пять столов, накрыл бы пять ужинов, разложил бы книги по комнатам, ждал… но… но комната всего одна над самой крышей, и пять книг, вот и все мое нехитрое имущество. Ставлю на стол чайник, еще не зная, чем его наполнить, понимаю, что поздно, поздно – что-то уже происходит, распахиваются врата между мирами. Изумленно оглядываю незнакомый мир, в котором я оказался, ваше лицо… Кто вы? И… как называется книга обо мне?

Фомальгаут Мария

«Крылатая тыква»

Тема «Я расскажу вам старую сказку»

… стук…

… дождь…

… стук…

… снег…

… стук…

… листья…

… стук…

… просыпаюсь, оглядываюсь, выволакиваю себя из объятий сна, отдергиваю занавеску.

— А-а-а-а!

Здесь надо закричать, не кричится, ничего не делается, смотрю и смотрю на тыкву с горящими глазами и перепончатыми крыльями…

Щелкаю замком, осень врывается в комнату в ореоле листьев и снежинок, тыква садится на подоконник, цепляется хищными лапами. Жестами показываю, что э-э-э, или сюда, или туда, нечего мне тут дом выстужать…

Тыква в изнеможении падает с подоконника в комнату, только сейчас вижу простреленное крыло, тонкую стрелу в перепонке. Мечусь по комнатам в поисках аптечки, а кто вообще сказал, что у меня есть аптечка, в холодильнике вроде бы зеленка была… Разламываю стрелу, долго мучаюсь с зеленкой и пластырем, вроде не кровоточит, да с чего она вообще кровоточить должна…

— Спа… си… бо… – оскаленный рот извивается, выжимая слова, — спа… си… бо…

Думаю, какого черта я только что сделал, понимаю, что вместе с тыквой точно так же могут прострелить меня…

— Вам… вам нужно пря… прятаться, — хрипит тыква.

Хочу что-то ответить, вместо этого развожу руками, где тут спрячешься…

— … они… они меня… застре…

Не договаривает, я и сам понимаю – застрелят, те, кто сейчас ходит по улицам, целятся в тыквы с летучемышиными крыльями, сбивают на лету, в упор застреливают соломенные пугала, тонкие скелеты…

— Вы… – тыква поднимает на меня глаза, даром, что нет у неё глаз, — вы мне… поможете?

Смотрю на перевязки, чем я еще должен помочь…

— … меня убьют…

Это мы уже слышали.

— … мне нужно домой…

Морщусь:

— Далеко живете?

— А, на другой стороне земли…

Меня передергивает, совсем хорошо…

Хватаюсь за соломинку:

— Могу купить вам билет на самолет… – говорю, тут же спохватываюсь, что тыкву пристрелят в аэропорту.

— Э… ну…

— Если бы вы положили меня в рюкзак…

Сжимаю зубы.

— Э… а… может… сначала окрепнете? Вы ранены…

Тыква осторожно смотрит за окно:

— Скоро пойдет снег, все заметет, мы не сможем отправиться в путь…

Меня коробит от этого «Мы», я-то во все это не ввязывался…

— … они уже знают про вас, — подхватывает тыква, будто читает мои мысли, — боюсь, они…

… даже не возражаю, что бояться должен я, а не тыква, а тыква должна пугать, а не наоборот.

— Может… пока перезимуете у меня, а там посмотрим? Давайте я вам чаю согрею…

Пьем чай под стук осени – дождя со снегом и листьями, тыква осторожно поправляет крыло.

— … там, на той стороне земли… – осторожно начинает тыква, — там… тоже хорошо…

Пытаюсь представить себе ту сторону земли, уютные домики, украшенные тыквами, высотные дома, за крыши которых цепляется луна, неоновые огни, галдящие подростки, которые запрягают кадиллак, чтобы скакать на нем верхом по шоссе среди кукурузных полей в свете полной луны… Правда, услужливое воображение тут же подсказывает тесный трейлер, или еще хуже, какую-то хижину из рекламных щитов на окраине городской свалки, я пытаюсь устроиться куда-нибудь хотя бы мыть полы, а тыква рассказывает мне о неограниченных возможностях, вспоминает тех, кто вот так же жил в коробке из-под холодильника, а теперь у них свой остров в океане с личным самолетом, у которого на борту два бассейна и…

… фантазии кончаются.

Открываю ноут, ищу какие-то сайты, сторожно пишу куда-то в никуда кому-то никому, что у меня ваша тыква, и все такое – жду до тошноты вежливого ответа, что по не зависящим от нас причинам никак вас пустить не можем, нам очень жаль, и все такое…

— … проснитесь… да проснитесь же!

Подскакиваю на кровати, да что опять такое, тыквенная рожа светит мне в лицо огоньками, хватит уже пугать, делать, что ли, больше нечего… а правда, что делать тыкве, ну хоть бы посуду помыла, что ли…

Они вас ищут…

Хочу спросить, кто, что, не успеваю – в дверь стучат, резко, нетерпеливо. Подскакиваю, наскоро набрасываю синий халат, расшитый светящимися звездами, только выскальзывая на улицу, понимаю, что вырядился до неприличного ярко, мерцаю своими звездами в темноте ночи…

… стрела.

Еще одна.

Еще.

Проклятия, выкрики откуда-то из темноты, не наш, не наш…

Вытягиваю руку, такси, такси, какое такси, кто меня в такси с тыквой пустит, кто меня вообще куда с тыквой пустит, ай, молодец, собирался же с рюкзаком идти, собрался, ничего не скажешь, в тапочках и в халатике…

Стрелы летят…

… не наш…

… не наш…

… лай гончих, бегущих за мной по пятам, ату его, ату, ату…

— … скорее!

Вздрагиваю от скрипучего голоса тыквы, тебе-то хорошо говорить, сидишь у меня на руках, когтями дерешь, побегала бы по ле… стоп, по какому еще по лесу, куда ты меня ведешь-то, какой еще лес, слишком густой, чтобы бежать, слишком редкий, чтобы спрятаться от выстрелов…

— … скорее!

Бегу со всех ног, взгляд натыкается на огни вдалеке, думаю, как их обойти, чтобы не заметили…

— … туда, — кричит тыква, — скорее!

— Но…

— … скорее!

Бегу, это еще что, почему земля проносится под ногами с космической скоростью, что за черт, огни приближаются, уже вижу причудливые деревья, усеянные тыквами, которые вспорхнули при моем появлении, захлопали крыльями, что-то черное метнулось из-под ног, кошка, еще одна, еще…

— Спа… си… бо, — шепчет обессилевшая тыква. Понимаю, что и сам устал, как черт, пробираюсь в приветливо открытый пряничный домик, устраиваюсь на постели, проваливаюсь в сон…

… бежать, говорю я себе.

Бежать как можно скорее, пока не грянула полночь, пока эти тыквы и пряничные домики не закололи меня, не принесли в жертву своим темным божествам, или что они там делают. Выворачиваю халат наизнанку, так не заметят, хотя все равно просвечивают звезды…

— Вы… вы куда?

— Я… э… – хочу сказать домой, понимаю, что не может быть никакого домой.

— Вам туда нельзя.

— Куда… туда?

— Туда… там… там ничего нет…

Понимаю, что рассуждать некогда, что уже все некогда, что надо срываться с места, бежать, спотыкаясь о ветви, хватающие за ноги, а куда я бегу вообще, черт, только заблудиться не хватало… взбираюсь на холм, почему не хватает воздуха, а ведь мне всего двадцать пять, оглядываю темноту ночи в той стороне, где должен быть дом…

… какого черта я вижу, марсианский пейзаж, что-то черное, стекловидное, мерцающее, из чего проступают руины, в которых мечутся призрачные тени, потрясают огромными стрелами, летящим через океан…

… трещат ветки, тыква неуклюже перебирается по деревьям, прыгает мне на плечо, чер-р-т, когти свои убери…

— Что… что там… – показываю в темноту, — это… это вы устроили?

— Что вы… это… это они… там…

Начинаю понимать все, все, а вовремя тыква сказала – «бежать...»

Фомальгаут Мария

Тема «Что помнит Зеркало»

… часы пробили полночь, мы в нетерпении уставились на зеркало, — но оно все так же отражало наши настороженные лица, и ничего больше.

— Это… это немыслимо… – Эдгар изумленно посмотрел на нас, — оно же всегда…

— Что-то случилось, — осторожно предположил я.

— … может быть, у зеркала есть свой предел, — добавила Элен.

Зеркало оставалось безжизненным, и мы поняли, что так и не узнаем правды…

— … взгляните, — старый хозяин показал на зеркало, — да посмотрите же!

Я оглянулся, чтобы увидеть, что не так в моем облике, что даже хозяин просит обратить на это внимание.

Зеркало, тем временем, потускнело, и показало раннее утро, почему-то весеннее, хотя на улице стоял поздний октябрь, и время перевалило за полночь.

— Смотрите, смотрите, — не унимался хозяин.

Я смотрел во все глаза и не верил своим глазам – я видел Эдгара, совсем еще юного мальчишку, который забрался в вазочку с конфетами, стоящую на столе…

— Вот видите, видите? – торжествующе воскликнул хозяин, — зеркало все помнит! Все-все помнит!

— Потрясающе, — только и смог выговорить я.

… зеркало сломалось, — наконец, подытожил Эдгар, и как раз в этот момент стекло потускнело, проступил осенний вечер, накрытый стол и Эдгар, осторожно подсыпающий что-то в чашку старого хозяина…

— Так это вы… вы… – Элен побледнела, — Эдгар… я считала вас…

— Наглая ложь! – Эдгар бросился к зеркалу, намереваясь разбить его. К счастью, мы с инспектором успели схватить обезумевшего наследника и скрутить ему руки за спиной.

— Ложь… ложь… – повторял Эдгар, — зеркало лжет!

— Зеркало не может лгать, это же зеркало, — отозвался инспектор, — мне остается только арестовать вас…

— … господин инспектор, вам не кажется, что здесь не все так просто? – осторожно спросил я.

— Почему вы так считаете?

— Взгляните сами… вот…

— Что это…

— Завещание покойного хозяина…

— Гхм, любопытно… «В случае моей смерти все мое состояние переходит к моему сыну Эдгару, в случае же, если мой сын скончается или запятнает себя каким-либо преступлением, я завещаю все свое имущество мудрому зеркалу, которое обладает невероятным даром все помнить...»

— Господин инспектор...? – осторожно начал я.

— Вы думаете...?

Я не знал, что ответить – а зеркало загадочно молчало…

Армант, Илинар

«Вечер воспоминаний»

Ясный месяц, зацепившись рогом за занавеску, слегка отодвинул её и заглянул в комнату. Хорошо там, тепло. И камин горит, и даже оранжевый, большой абажур над круглым столом – и тот, как солнышко. А на столе две дымящиеся чашки, с чайком, наверное…

А на небе нынче неуютно – и небо чёрное, холодное, и звёзды холодные. Не летние светлячки, а льдинки. И на земле не лучше, теми же льдинками покрылись лужи вместе с опавшими листьями. А от оранжевого окошка такое тепло, такой уют!

И стол-то круглый, а эти двое сидят рядышком, а не против друг друга, и беседу ведут, сразу видно, задушевную. Хоть послушать…

А собеседники-то будто два брата – оба лохматенькие, с ушками на макушке, и глаза у обоих круглые, жёлтые. Разве, что один чуть побольше и есть в нём что-то человечье, а второй – вылитый кот. Да кот и есть.

А ну как послушать, о чём говорят?

— Жару слишком много. Тит Титыч, — кот недовольно махнул хвостом, — уж на что я тепло любил, но это уж слишком. Ты бы поубавил, что ли?

— Это потому что батарею включили, Тарас, вот оно и жарче стало. Я жиличке-то ночей пять не давал спать, чтоб она к домоуправу сходила и стребовала батарею эту сделать, а то бы снова мёрзли.

— Домоуправу! – засмеялся Тарас. – Их давно и след простыл, теперь всё через компьютер решается.

— Кампютер… вот словечко – даже и не выговорить, французское, что ли? То-то и плохо, что кампютер, а на него нешто покричишь? Домоуправа-то можно к ответу призвать, а это… тьфу, никакой жизни в нём нет.

А ты, смотрю, прям, учёным становишься. При жизни-то али носился, как оглашенный за мухами, али спал. Я тебе про жизнь – а ты мне про еду да про забавы разные, а теперь поди ж ты… кампютер!

— Так то при жизни… — вздохнул кот.

— А что ж не убёг к своим-то? И нынче бы бегал, резвился.

— Да мне и тут с тобой неплохо. Коты ведь не только играться любят, но и отдыхать любят не меньше. И чем тут не рай? Тепло, уютно… вот и чаёк даже попить можно… из когда-то разбившихся чашек. Ты только подумай, Тит Титыч – вещь, души не имеющая – а туда же, живёт.

— Это потому как любимые были. Чашки эти. Вот эта – с цветочками – жилички, а с буковками – мужа ейного. Уж сколько лет они из них пили. Первая-то той зимой из рук у неё выпала, как муж помер, а вторая – как ты по весне… жаль, что не молочко в них, а чай. Редко стали молочко-то видеть с той поры, как ты не с ней.

— Молочко! – снова засмеялся Тарас. – Сказать по правде, я его не особо и любил. Разве что, когда маленький был. Ради тебя старался, уж больно ты до него охоч. Знала бы она, кому в мисочку наливает молочко это.

Жаль её. Добрая она, хорошая. Вот сейчас вспомнил, как она меня принесла. Это для тебя она жиличка, потому как ты – хозяин, а для меня она хозяйкой была. Не забуду того осеннего вечера — то ли дождь, то ли снег, холодно, ветрено и есть очень хочется… а мать ушла – дескать, сам уже кушать можешь, вот и охоться. Двух братьев ещё раньше забрали, они красивые уродились, пушистые, не то, что я. Это уже дома, при хозяйкиной ласке да заботе, опушился.

— Да и муж её тоже тебя жаловал. Он же тебя Тарасом и окрестил. Это надо же такое удумать – Тарас! А ведь прожил-то ты с ним долго – почитай почти двадцать лет…

Оба умолкли, в комнату вошла женщина и, подойдя к камину, выключила его, после чего уселась на диван и из-под шали вынула небольшой прямоугольник.

— Опять до утра будет читать… — вздохнул Тарас, — не спиться ей, всё тоскует.

— Э, нет, не книжица это, ты вглядись, вглядись – это же портретик. Твой портретик-то!

И точно – в руках хозяйки Тарас увидел свою фотографию в коричневой рамочке. И почувствовал и гордость, и печаль – это надо же, по супругу своему так не тоскует, как по нему.

И месяц за окошком тоже почувствовал, как где-то у него защемило, там, на обратной стороне, в области древнего кратера Пастера… он отцепился от занавески и глянул вниз – а ну как на земле, увидит что-то весёлое. Глянул и оторопел – там, на земле будто ожило только что услышанное им прошлое. У подъезда дома с оранжевым окном сидел небольшой кот, видно, подросток с взъерошенной рыже-бурой шерстью, так похожей на осенний лист.

И месяц вновь зацепился за занавеску, но уже с другой стороны, посылая свой луч-маяк тем, кто на счастье, ещё не ушёл из-за стола. И его услышали.

— Лети, Тарас! Я-то к дому привязан, а ты и теперь можешь гулять сам по себе…

Это люди не видят невидимое, но не коты. И уже через несколько секунд под окнами раздался оглушительный зов о помощи.

— Кричи! – просил Тарас. – Громче кричи!

А дальше всё было точь-в-точь, как и тогда, в тот далёкий октябрьский вечер. Ласковые причитания, пушистое полотенце, блюдечко с едой, жаль, что не молоком, но молоко будет потом, обязательно.

А месяц покидал окно, он и так задержался на месте слишком долго, и пусть звёзды были по-прежнему неласковы и холодны – ему было тепло, особенно в кратере Шрёдингера. Он даже чуть поправился за этот вечер.

Лерой Сергей

«Сладкоежка»

Тема «То, что нельзя брать»

Вадим раньше служил в морской пехоте, родился в Севастополе, так что витиеватостью фраз обладал и пользовался весьма профессионально и смачно. Но таких загибов трёхэтажного военно-морского мата я от него никогда ещё не слышал и просто умирал от смеха, несмотря на всю серьёзность и даже опасность ситуации.

— Лёша, камбала ты сухопутная! Ты меня слышишь?! Я тя, паскудника, в позу ротного пулемёта ставить буду долго и сладострастно, понял, килька тушёная?!

— Вадя, не ори, зверя привлекаешь! – сквозь смех всё-же предостерёг я его.

— Пошёл ты… — далее последовала невероятно закрученная словесная конструкция, по смыслу которой обычный пеший сексуальный маршрут в моём исполнении превращался в целое путешествие по волнам всевозможных извращенческих удовольствий. – И ты и твой зверь!

— Он не мой, он Лёшин! – хохотал я.

Лёша, бывший виновником беды, в которую попал Вадим, молча сопел за моей спиной.

— Криворукий… чтоб его… и три раза… — это всё, что можно было-бы повторить из Вадимовой тирады в ответ на это в приличном обществе.

Мы все трое сейчас забились в узкие расщелины в скале, куда каждый из нас пролез с огромным трудом, раздирая одежды и срывая кожу. А что поделать? Это было единственное место, где испуганные городские жители могли скрыться от бурого мишки, внезапно вышедшего на место нашего предполагаемого бивуака. Мы путешествовали по привычному нам маршруту втроём. Вокруг тайга, точнее её кромка, краешек горного хребта и река – потрясающее сочетание природных красот. Мы только вышли к реке, присели перекусить, чтобы потом разбить здесь лагерь до наступления темноты. Сели, вскрыли консервы, стали греметь ложками. Мы-то люди как люди, тушёнку едим, а Лёша, сладкоежка наш, сгущёнку открыл, наворачивал. Он же первым и увидел медведя – крупного, матёрого, который по хозяйски уверенно вышел посмотреть, кто тут в гости пожаловал.

— Мама, — севшим от испуга голосом пискнул Лёша и опрокинул пол банки сгущёнки, нагретой за день, прямо на грудь Вадиму, который уже поел и с удовольствием растянулся на травке.

— Ёшкин ты…!!! – завопил Вадим, который, как обычно, был в тельняшке, увидев смачное пятно сладкой жижи, неотвратимо расплывавшейся по ней.

— Уёшкиваем! – пискнул Лёша и первым нырнул в ближайшую щель.

— Стой, падла! – Вадим вскочил на ноги, медведь был у него за спиной и он его не видел.

— Вадя, полундра! – крикнул я и ломанулся вслед за Лёшей.

Поняв, что что-то не так, Вадим резко развернулся и увидел причину переполоха. Причина принюхалась, широко раздувая ноздри.

— …!!! – крикнул Вадим и ломанулся вслед за нами. А что делать – лезть от медведя на дерево – затея бесполезная.

Беда в том, что Вадим парнишка крупный, с широкой грудной клеткой. Вот и застрял. Мишка и до этого места протиснуться не смог, пыхтел и пытался дотянуться до него лапой.

— Вад, отдай ему тельняшку, — сказал я.

— Я ему лучше Лёшку отдам! – взревел тот так, что медведь шарахнулся от расщелины.

— Она сгущёнкой пахнет, она его привлекает, я читал, что медведи сладкое любят.

— Ах вот оно что? – саркастически спросил Вад. – Медведи сладкое любят? Так вот кто у нас Лёшенька, да? Я всегда знал, что он скотина, а какая – вот оно как выяснилось. Мишутка ты наш, выберемся отсюда, я тебя на цепь посажу и буду людям за деньги показывать!

Лёша что-то буркнул в ответ.

— Что ты там вякнул, креветка ракообразная?! – не унимался Вад, к которому опять тянулась когтистая мохнатая лапа.

Закончилось всё хорошо – буквально через пять минут на нас вышла группа туристов, что было невероятным совпадением в этих местах. Они и спугнули мишку.

Лёша избежал смертной казни, но тельняшку отстирывал в речке долго и упорно, под дружеским надзором Вадима.

— Нельзя было в поход это брать, — сказал мне Вад, когда мы уже сидели вечером у костра.

— Сгущёнку?

— Лёшу!

— Да ладно тебе, ну хорош уже, — хмуро сказал Лёша.

— Ты чем там шуршишь, селёдка? – спросил Вадим.

— Консерву открываю. Будешь?

— Давай. Что там у тебя?

— Сгущёнка…

Романова Леона

«Дон Базилио»

Тема «Царство сновидений»

Вальяжно развалившись на троне, Базилио оглядывал придворных сквозь прищуренные зеленые глаза. Кончик его пушистого рыжего хвоста слегка подрагивал в предвкушении изысканной трапезы достойной только правителя всех животных. По обе стороны от Базилио стояли две белые мышки. Каждая держала в лапке большое зеленое опахало. Они одновременно обмахивали им правителя, создавая приток воздуха. Но кот Базилио не обращал на них внимания.

Открылись двери и показались четыре пятнистых дога. У каждого в лапах было по огромному серебряному блюду переполненному различными яствами.

– Что это? – Базилио притворно сморщил розовый нос.

–Дон Базилио!– самый старший из догов поклонился и подошел к правителю, –извольте попробовать первое блюдо: ассорти рыбки морей всего земного шара. Обратите внимание и на второе блюдо. Здесь моллюски, выловленные из самых глубин океана. Если захотите попробовать и третье блюдо, то мы, ваши верные подданные будем безумно счастливы. Здесь печень носорога под особым соусом из кокосового молока. А четвертое блюдо – десерт: сливки взбитые из молока макаки.

–Матильда! – Базилио взмахнул пухлой лапой. Тут же рядом с Базилио появилась изящная белая кошечка с огромными голубыми глазами. Она подошла к правителю и аккуратно повязала на шее салфетку.

– Мне попробовать первой? – Матильда потянулась к блюду с рыбным ассорти.

– Оставь! – Базилио оттолкнул ее и обеими лапами вцепился в рыбу. – Я верю, что эти милейшие собачки не желают мне зла. – Тем более, что противные пудели, которые устроили мне засаду возле пруда с золотыми рыбками, наказаны. Они посажены в подвал с зубастыми крысами. Я думаю, это будет впредь хорошим уроком остальным.

– Как скажете, –Матильда присела в реверансе и повернувшись, встала за троном правителя.

– Ну и что нового в моем королевстве? –Базилио аппетитно захрустел рыбной корочкой.

– Разрешите доложить, дон Базилио? – к Базилио подошел огромный черный кот. Он был стар и слегка прихрамывал, но горящие огнем глаза и топорщащееся усы говорили о его грозным прошлом.

Базилио кивнул с набитым ртом.

–Наша армия непобедимых котов разгромила стаю неприятеля на границе королевства. Ни одна лапа сенбернаров не ступит более на нашу землю.

Отовсюду послышался восторженный визг и хлопанье лап.

–Базилио, Базилио! – послышалось где-то рядом. Кот недовольно завертел головой.– Кто смеет так бесцеремонно обращаться с его кошачьим величеством? Но мало того, кот вдруг почувствовал, как его еще и треплют за шерсть. А потом, о ужас! Еще и чешут за ухом.

Базилио открыл глаза и обнаружил, что он лежит на мягкой подстилке на полу в углу комнаты. А маленькая девочка –дочь хозяев Маша пришла с ним поиграть. Кот поднялся и стал с удивление озираться вокруг. Рядом с его лежанкой стояла миска с сухим кошачьим кормом. Мимо, пронеслась белая кошка Матильда, пренебрежительно махнув по его морде хвостом и вскочила на окно.

–Ну ты и соня! – Маша погладила котика и взяла его на руки. А Базилио прижался к теплой щеке девочки и затянул старинную кошачью песенку.

Жукова Наталия

«Успейте приобрести лучший в мире подарок!»

Тема «Подарок с сюрпризом»

Объявление от одинокой женщины!!!

Внимание!

Я одинокая женщина, которая хочет встретить умного и адекватного мужчину и стать для него самым лучшим подарком в жизни.

У меня прекрасный возраст, хороший и заметный вес и необычная для любой нации красота. Одеваться люблю во все яркое и радостное. Ни один мой выход из дома не был незамечен теми, кто попадался мне на пути.

Замужем не была, потому что козлы, которые встречались мне в жизни и называли себя мужчинами, не могли оценить ни внешней, ни внутренней моей красоты и всех достоинств.

О достоинствах. Самая моя важная черта — это любовь к справедливости. За нее я готова на все. Например, недавно с множественными травмами в больнице оказался мой сосед, который хотел попрать эту любовь и повесить картину на стене. Стена же является общей с моей. Когда я услышала звук молотка, я немедленно оказалась у соседа в квартире и потребовала не дырявить мою стену. Мои доводы не возымели действия, поэтому пришлось воспользоваться молотком, которым сосед и пытался вбить гвоздь в мою собственность! Но самое главное — он покусился на святое чувство любви к справедливости! Молоток помог: гвоздь вбит не был.

Кстати, полиция, приехавшая после госпитализации соседа, тоже столкнулась с моим обостренным чувством справедливости: я отстреливалась от них петардами, оставшимися с Нового года. Потому что несправедливо сажать человека, который борется за справедливость!

Но жажда справедливости — не единственная моя положительная черта. Я смелая и заводная натура. Придите в наш клуб кому за 40 и спросите, как я провожу свой досуг на клубных дискотеках. Только спрашивайте обо мне у новенького охранника, потому что у старого после предыдущей дискотеки стали дергаться конечности и часто моргать глаза. Это я просто пригласила его танцевать самбу. А он и не понял, что самба — это не совсем танец, а вид боевого искусства, почти как карате. Я продемонстрировала несколько приемов, а он не смог увернуться. Он долго еще кричал, что самба — просто танец. Дурашка, разве он понимает в танцах?

Ну что еще я могу о себе сказать? Приди — и ты все поймешь!

Я жду тебя, мой единственный друг! Познакомившись со мной, ты получишь счастливый билет в один конец: в пункт счастья!

Мои телефоны можно найти везде: в вагонах метро, на всех зданиях вокзалов железной дороги, на остановках общественного транспорта ( включая самокаты) и в медицинской книге моего личного врача-психиатра Ивана Петровича Астенизиса.

Звони мне, мой единственный! Твоя Афродита!

Аделина Мирт

«Мир забытых вещей»

Я редко помню свои сны, но вот уже несколько дней мне снится почти одно и то же. Понимание этого приходит, когда я оказываюсь на знакомом месте. Нет, это не просто место, а целый мир. Мир забытых вещей. Как бы абсурдно это не звучало, но что есть наши сны, как не парадоксальная вселенная, состоящая из абсурда и бреда, приправленная реализмом. Этот мир похож на огромную свалку, в котором доживают свои дни потерянные, брошенные и забытые вещи. По началу мне попадались только предметы, разбитые и целые, но, чем дальше я углублялся в пределы мира, стал находить транспорт, дома, многоэтажки, мосты, целые города. Теперь я всё чаще стал видеть людей.

Всё здесь было черно-белым, кроме вещей, которые принадлежали мне. Они выделялись на сером фоне яркими сочными красками. Я легко их находил, и начинал вспоминать целые эпизоды из жизни связанные с ними. Мои воспоминания транслировались на небе, выложенном тысячами экранов. Среди других черно-белых изображений мелькали радужно, а иногда – со звуком. Почему я попадаю сюда, догадываюсь смутно, мне нужно что-то найти. Но парадокс в том, что я забыл что… В своих поисках я путешествовал по миру, видел, как предметы медленно рассыпаются и превращаются в прах. Также видел иное, вещи просто исчезали, иногда на время, видимо их вспоминали, либо находили. В этой куче хлама временами блуждали белые силуэты, от них веяло холодом и бегали мураши, что-то подсказывало, что это забытые умершие, призраки.

Но самым страшным были забытые кошмары, они рисовались чёрными, дымящимися тенями, были агрессивны и всегда нападали. Натыкаясь на страшные исчадия воображения оставалось одно, бежать и прятаться, но они преследовали до тех пор, пока каким-то чудом я не покидал сон. Это были какие-то хищники, чудовища, реже зомби и вампиры, как бы это забавно не звучало. Самым страшным была пучина. Однажды она меня поймала, я тонул, задыхался во тьме и долго не мог выбраться из сновидения, парализованный страхом, висел внутри мутной холодной субстанции, без мыслей, без воспоминаний, без чувств.

Сегодня я вновь нашёл её шарф. Он сиреневой змейкой выделялся в груде серых предметов. Экраны тут же поймали воспоминание, где весенний ветер срывает с неё сиреневую, волнующуюся в потоках воздуха, ткань и бросает мне под ноги. Так мы познакомились. Это было давно. Итогом наших встреч стало откровение о том, что я всего лишь друг. Она любила другого. Тогда я решил больше не видеться с ней, а на память забрал этот шарф. Ну да, украл, но думаю она сама бы отдала, попроси я. Он и сейчас лежал во внутреннем кармане рюкзака, где-то в шкафу, но я о нём совсем забыл.

Погруженный в свои воспоминания, я неожиданно увидел её среди других блуждающих людей. Нет, она не была моим забытым человеком, потому как я помнил о ней почти всегда, к тому же она была черно-белой. Она выглядела потерянной, несчастной, забытой кем-то. Я хотел подойти к ней, заговорить, не зная, как поведёт себя фантом этого мира. Она не видела и не слышала меня. Но, когда я прикоснулся к её руке, на экране показались воспоминания. Я видел безрадостную жизнь любимой, как она расстаётся с парнем, безуспешно строит карьеру на нелюбимой работе, как проходят годы и что у неё никого нет. Мои желания могли рисовать в подсознании любые картины. Но что если это правда? Тогда у меня был шанс. Мелькнула мысль, что у меня всё ещё хранились её контакты. Я должен ей позвонить, назначить встречу и сам всё узнать. Но для начала, мне нужно найти способ это запомнить. Проснуться, вспомнить сон и найти её. Шарф. Мне необходимо достать шарф из рюкзака, тогда я вспомню сон. Я должен был проснуться сейчас, пока помнил о шарфе. Но пучина, неожиданно появившаяся из-под земли, обнаружила и поглотила нас. Во тьме я тщетно пытался найти её, пока не стал задыхаться. Чувствуя, что тону я проснулся в поту…

Я редко помню свои сны, но вот уже несколько дней мне снится почти одно и то же…

Романова Леона

«Дверь, которая открывается в тайну»

Тема «Дверь, которая открывает в...»

Много легенд ходят о сокровищах тамплиеров. Бесчисленное количество людей пытались их отыскать. Да только напрасными оказались все поиски. Хранятся они где-то за невидимой для простого человека дверью.

Мощные удары грома силой напоминали рассерженного исполина. Он грозно сотрясал неприступные башни замка Тампль. А дождь так обрушился на землю, словно пытался смыть весь Париж, превратившись в библейский потоп. Парижане затаились в своих домах, боясь высунуться на улицу. Некоторые в страхе молились перед иконами. Таверны были закрыты. Казалось, за одну ночь город вымер. Только в замке Тампль чувствовалось оживление. Во всех семи остроконечных башнях мелькал свет от факелов. В открытых настежь конюшнях можно было разглядеть, как туда- сюда неслышно скользили людские тени.

Великий магистр престарелый Жак Де Моле был совершенно спокоен. Прикрыв уставшие глаза, он откинул седую голову на спинку резного кресла, обтянутого алым бархатом и инкрустированного драгоценными камнями. Магистр сидел спиной к двери перед массивным столом, заваленным бумагами и свитками с таинственными буквами. На столе лежало распечатанное письмо, написанное арабской вязью, а рядом перо. Жак Де Моле скрестил на груди руки. На указательном пальце правой притягивал взгляд массивный перстень из неизвестного почерневшего металла со змеей, кусающей корону. Казалось, магистр спал. Но чуть подрагивающие веки и напряженная поза говорили о том, что магистр прислушивается к звукам из-за дверей. И вот тяжелая дверь заскрипела. Магистр вздрогнул, открыл глаза и обернулся. На пороге возникла фигура в простом плаще с капюшоном.

– Простите, мессир, я разбудил вас, – фигура почтительно поклонилась, а затем выпрямилась и откинула капюшон. Перед магистром предстал совсем молодой юноша. Темные вьющиеся волосы и чуть смугловатая кожа напоминали о его далеком мавританском происхождении.

– Проходи, Гийом, я давно жду тебя. Уже думал, что и не дождусь, – в голосе магистра послышалась горечь.

– Я выехал из Португалии сразу же как получил ваше письмо, – юноша в растерянности затеребил край мокрого плаща.

– Оставь здесь одежду и скорее садись к огню, – магистр жестом указал на пылающий в углу комнаты камин. – У нас совсем мало времени.

– Да, конечно, как скажете, мессир, – Гийом скинул плащ и остался в одной рубашке и грубых штанах, в которых ходят ремесленники. На нем не было привычного облачения рыцарей- тамплиером – белого плаща с красным крестом. Он сел на низенький стул и протянул руки к огню. – Но простите меня, мессир, за дерзость что произошло?

– Пока еще не произошло, мой мальчик, но недалек тот день, когда рыцарям Ордена придется скрываться в далеких странах.

– Вы хотите сказать, что кто-то посмеет покуситься на Орден? – юноша был поражен словами магистра.

– Да не кто-то, а сам король Франции. Он уже несколько раз подавал прошение о членстве в Ордене, но ему было отказано. Король такой пощечины не простит. Да к тому же он наверняка желает пополнить свою пустую казну деньгами Ордена.

– А как же папа? – удивился юноша, – он не допустит такого.

– Папа с удовольствием уничтожит Орден. Он давно мечтает присвоить себе наши сакральные знания, – магистр улыбнулся печальной улыбкой.

– Звучит ужасно! – юноша покачал головой.

– Не ужасней чем звуки ненастья за окнами. Когда я слышу эти раскаты грома, мне кажется, что это рычат наш король Филипп и папа Климент.

– Но тогда нужно спасать рыцарей, вывозить казну! – голос юноши зазвенел от напряжения.

– Казна уже вывезена. Хотя, кое-что я оставлю этим псам. Пусть грызут кость. А мясо им никогда не видать, – магистр поднялся с кресла. Для этого, мой милый Гийом, я и пригласил тебя приехать инкогнито.

– Я сделаю все, что вы скажете, мессир! – юноша порывисто вскочил на ноги. Правда, чем я могу помочь?

– Гийом, ты внук моего старинного друга Жофрея де Рекостьера. Он спас мне жизнь в битве при Акре. А тебе я поручаю спасти и хранить тайные знания. Они веками копились и передавались Ордену из разных стран. Теперь они в архиве.

– Мессир, это высокая честь для меня. Но как я смогу уберечь архив, если сюда нагрянут слуги короля? Может стоило его вывезти вместе с казной? – Гийом с тревогой посмотрел в глаза магистра.

– Ты сможешь, Гийом. Он находится за дверью, которая открывается… А впрочем, ты сейчас все увидишь. Иди за мной.

Магистр вышел и быстрой молодой походкой направился к узкой винтовой лестнице, которая вела под самую крышу. Гийом еле поспевал за ним. У двери магистр остановился.

– Смотри, – он вытянул руку, и юноша увидел перстень со змеей, кусающей корону. Это ключ. Достаточно поднести его к замку и дверь откроется. Никаким другим ключом эту дверь не открыть. Архив с тайными знаниями покажется только тому, кто владеет этим ключом. Можно разрушить даже замок, но архив никогда. К тому же у архива есть сторож. Очень страшный. Магистр усмехнулся и распахнул дверь.

Гийому показалось, что кто-то ударил его по голове, потом на него посыпалась пыль. Гийом чихнул и открыл глаза. Он находился в огромной комнате, стены которой полуарками уходили вверх. В каждой полуарке высились полки с толстыми фолиантами.

– Ну, как тебе? – раздался над ухом голос магистра.

– Но как такое большое помещение может находиться под крышей? – изумился Гийом. – Оно же просто не поместится.

– Обыкновенное помещение, конечно, не поместилось бы. Но, – Магистр поднял кверху палец, – за этой дверью находятся сакральные знания. Они не имеют границ. В этих книгах есть все. И мудрость жизни, и тайна смерти. Здесь сокровища равным, которым нет в мире. А сами фолианты могут и увеличиваться в размерах, и уменьшаться.

– Но вдруг кто-то найдет этот архив? Или я не сумею его сберечь? – Гийон ошалело оглядывался по сторонам. Ему казалось, что и комната увеличивается, и книги на глазах прибавляются.

– Не переживай, – магистр положил руку на плечо Гийома. Змея на перстне чуть царапнула юноше шею. – Его никто не найдет. Сейчас мы выйдем отсюда, я проведу обряд посвящения тебя в Хранители и передам ключ. Юноша оглянулся и побледнев, вскрикнул. Перед ним сидело непонятное существо ростом с собаку с крыльями орла и козлиной мордой. Существо покачивало огромными, как у дикого быка рогами, и жевало жвачку.

– Господи, что это? Или я вижу кошмарный сон? – Гийом еле держался на ногах от ужаса.

– Не бойся! Это Сторож наших сакральных знаний, архива Ордена, – зазвучал мягко голос магистра. – Он не причинит вреда посвященным. А от непосвященных Сторож заслонит архив своими крыльями. – Идем скорее, ты должен немедленно пройти обряд посвящения в Хранители.

Семь долгих лет провел под пытками по приказу короля последний магистр ордена тамплиеров Жак де Моле, но тайну сокровищ и архива он не выдал. Стража Филиппа Красивого прочесала весь замок Тампль. Но в маленькой комнатке под высокой крышей нашла всего лишь фигурку из бронзы непонятного существа с крыльями орла и мордой козла.

С тех пор прошло более полувека, но тайну архива тамплиеров никто так и не смог разгадать.

svetulja2010

«Болотная нечисть»

Тема «Неправильный злодей»

Агафья оглядела хозяйство, вроде все хорошо, чисто, прибрано, окошки вымыты, печка протоплена, Кузьма Кузьмич почивать изволит, молока напившись… Все тихо и спокойно. Матрена уж с утра была, больше не за чем, так что действительно вроде не о чем беспокоиться… Но вот как-то тревожно. Может из-за слухов, что та же Матрена принесла, мол на хибару твою покупатель нашелся и попрет тебя с житья-бытья, такие как она, мол, никому не нужны, нечисть одним словом…

А что сразу нечисть? Агафья еще раз оглядела горницу: прибрано, светло и чисто, а без нее домик-то совсем загибался, пропал бы. Хотя, по чести говорить, и она бы без него пропала. Подошли они друг к другу, как иголка с ниткой. Ну и что, что кикимора, да ведь она старалась не для себя только, а и для дома, а потом и для Кузьмы Кузьмича. И нахлынули воспоминания.

Люди современные — создания суетные и неразумные, все чего-то хотят, заветов предков не помнят, все новое им подавай. Вот Агафьино болото и высушили… Что с того поимели вообще сказ отдельный, а народу мелкого болотного тьму погубили и рассеяли, дома родного лишили. Выжившие, кто куда подался. Леший предлагал кикиморе у него остаться, да не захотела она, глядя на разворошенное болото, сердце надрывать, вспоминая и дом, и родичей. Ушла. Куда глаза глядят. И вывели на маленькую деревушку. Осень, холодно, по ночам так примораживало. Приют был необходим. В деревушке и встретила Матрену – домовушку, та и направила в этот дом. Пустой, заброшенный. И тогда оговорила, что только из добросердечия личного помогает, мол, на ее месте другой кто в три шеи бы вытолкал, не место нечисти и приблуде злобной среди допропорядочных домовых. Дом был крайним по улице, нежилой, покосился, врос крыльцом в землю, но двери-окна были на месте и целы, и печка работала исправно. Но это Агафья уже потом узнала, когда натаскала дров из сараюшки, завела веселый огонь и пригрелась в тепле. И осталась тут жить. И хоть Агафья и была кикиморой, и в болоте жила, да грязи не любила, а потому в скором времени в домике и порядок навела, и все отчистила, отмыла. Матрена ее не забывала, в гости почти каждый день наведывалась, чаю напьется, новости деревенские перескажет, паука в углу разглядит, шуганет многоножика, головой покачает – грязищу мол несусветную развела, да и отправится довольная вовсояси. А Агафья тоже довольна – ушла, и даже чашку со стола не смахнула, как в прошлый раз, когда паука не нашла… Так и жила тихо, мирно. В деревню не ходила, а вдруг правда, ее там бы встретили бранью и колотушками, хотя то Матрена говорила, но проверять как-то не хотелось. А потом однажды пришел к ней на крыльцо Кузьма Кузьмич. Дородный мужчина котовской крови и рыжего окраса. Попросился переночевать. А что не пустить? Зима на дворе, сугробы уже выше самого просящего. Пустила. На печке в угол овчинки кусок постелила, чтоб быстрее отогрелся, а то вся шерсть в ледяных колтунах была. Котовской еды в доме не водилось. Пришлось в деревню идти к Матрене молока просить. Агафья, конечно, и волшебной сущностью считалась, но мороз ни с кем не считался, пока дошла до матрениного дома, замерзла до дрожи. Та пустила, даже чаем напоила и кувшинчик с молоком дала, интересно ей было для кого и зачем, так глаза и горели любопытством, чуть было сама с кикиморой не пошла, да вспомнила, что негоже дом ночью оставлять без присмотра. Вдруг агафьины родичи нагрянут, а тут хозяйки нет, нахулиганят, набедокурят, посуду побьют, обворуют и все таком роде. В общем все как всегда – ложка меду, жбан дегтя. Но кикимора радовалась, молоко добыла, а остальное не важно. Молоко и тепло – самые волшебные средства. Кузьма Кузьмич, отогревшись и поев, рассказал свою историю. История была проста и коротка, как медная денежка. Жил-был котенок Кузенька, мамкин и папкин любимчик, пришло время в люди идти, свой дом искать. И дом нашелся и хозяин адекватный, он даже имя котовское точно угадал, а это о многом говорит. Жили они хорошо, а потом пропал хозяин, ушел далеко- далеко… Кузька не догнал. Всякое потом было и помойки, и подвалы, и собачьи стаи, и людские облавы. Стал Кузенька Кузьмой Кузьмичем. Сюда попал случайно, залез в крытую машину погреться, да и уехал незнаемо куда. Из деревни его какая-то противная нечисть с веником прогнала, вот еле добрел до Агафьи. Не открой она ему дверь, был бы наутро мороженый кот на крыльце… Агафья охала, ахала, даже всплакнула, слушая кузькины похождения, да и пригласила остаться у нее. А что? Вдвоем веселее, в доме тепло, мышей кот ловить умеет, зиму перезимуют… А кот добавил, что он и охранником может быть, и лапу вытянул с когтями, и улыбнулся во все свои 36 острых защитных кинжалов. Так и порешили. А наутро прикатилась Матрена. Ой, что было! Одним словом: дым коромыслом, пух и перья в стороны! Если бы не защита на доме, то вопли домовушки услышал бы и другой конец деревни. Всю родню вспомнила и кикиморы и котовскую, по всем прошлась, всех обласкала, за то, что без ее ведома нечисть болотная такую же нечисть городскую наглую приголубила, прикормила. Мол, гнать всех надо, а то расплодились и хозяйничают. Агафья от такого даже дар речи потеряла. Где она хозяйничала? Кого плодила? Стояла и хлопала глазами не в силах ответить. И тут ее осторожно так подвинули мягкой мохнатой лапой, рыжая наглая морда городской нечисти наклонилась к домовушке и как рявкнет: «Вон пошла из нашего дома!» Та от испуга аж на порожек села, и слова в горле застряли, заклокотали и только слышно: «Ик, ик, ик!» А потом отошла, подхватила свои юбки повыше и как кинется вон. Только и видели заплатки на валенках! И стали Агафья – нечисть болотная, да Кузьма Кузьмич – нечисть городская жить да поживать вместе. Матрена потом приходила, молчком посидит, чаю прихлебнет, хочет что-то сказать, да как на кота глянет, так домой и засобирается. Но со временем все же привыкла, снова рассказы да послухи приносила. Когда Кузьмича дома не было, и поругается, поворчит бывало, но уже не так. А вот сегодня эту новость про покупку дома притащила. И вдруг страшно стало кикиморе, а как и правда погонит их новый хозяин, в своем праве будет. Куда же они? Приспособились уже тут, сжились, сроднились.

Тихо, еле слышно скрипнула половица. На пол спрыгнул рыжий котище. Присел рядом с кикиморой, толкнулся лбом в бок.

— Чего грустим, Гапочка? – муркнул в усы рыжий, — Опять это чисть с добром приходила? Чего принесла?

— Ой, Кузенька, — всхлипнула Агафья, — так хозяин у дома появился! Как погонит нас! Что будет-то? Как жить?

— Да не переживай, раньше времени! – уговаривал кот, — Чай не дурной будет, свое счастье гнать! Договоримся!

***

В старом покосившемся доме на окраине деревушки, что затерялась в древних, еще первозданных лесах, у окна за столом сидел среднего возраста мужчина. Румянились пироги в плетеной плошке, фырчал самовар, мурчал рыжий кот, развалившись на лавке. А мужчина внимательно слушал маленькую с кота, сухонькую востроносую старушку, и порхали, порхали над клавишами ноутбука проворные пальцы…

Алешина Ольга

«Моя первая книга»

Моя первая книга была вовсе не книгой.

Когда мне было пять или шесть лет, я проснувшись, залезала в кровать к родителям. Мама сразу уходила на кухню, а папа доставал свежую газету и читал её. Мне были интересны буковки, и папа называл их. Сначала большой шрифт, потом поменьше, потом крохотный, как пишут в газетах. Буквы он складывал в слоги, а затем в слова.

Я запоминала и довольно быстро научилась читать. Я читала газету вместе с папой! Неважно, что там было написано, главное – папа был рядом и это общение дорогого стоило.

Мой папа был весёлый, красивый и называл меня Олюнькой. Это он придумал, а ещё рассказывал мне одну и ту же сказку: Жили-были два кота, чернота и белота. И работали коты с черноты до белоты.

Вот и вся сказка, но она мне нравилась больше «Золушки» и «Спящей красавицы».

Потому что рассказывал папа.

Так вот, мои первые книги, точнее газеты остались в моей памяти шуршанием бумаги, запахом свежей печати и… разговорами с папой. Не знаю, насколько это о первой книге, но это точно о моём детстве.

А ещё каждое лето папа возил нас с мамой на юг и по дороге мы с ним пели. Пели без мамы, мы словно ехали по серпантину вдвоём:

Дождливым вечером, вечером, вечером,

Когда пилотам, скажем прямо, делать нечего,

Мы приземлимся за столом,

Поговорим о том, о сём,

И нашу песенку любимую споём!

Ну что ещё рассказать о первой книге? Не было её у меня. Были газеты. Потом я прочитала двести томов всемирной литературы, которые тоже купил папа.

Постепенно они пропадали, продавались, дарились, куда-то девались. Но я успела прочитать их все!

Папа научил меня читать и любить книги. И писать картины. Он был художником. Сколько мастерских он сменил, сколько впечатлений у меня осталось!

Газеты это здорово, но разве они важны сами по себе? Важны мои воспоминания о папе. Да, я была папиной дочкой. Единственной и любимой.

Только это имеет значение. Любовь.

svetulja2010

«Путешествие во сне»

Утром был дождь, мелкий, нудный, хоронящий надежду на путешествие. Но куратор сказал, что панику отставить, прогноз хороший, и дождь скоро пройдет, и все будет. А потому выдвигаемся. Как долго я этого ждала. И вот еду, смотрю на мелькающие деревья за мокрым стеклом и предвкушаю…

Большущее поле, ровное, некоторые футбольные точно бы позавидовали. И огромные цветные купола воздушных шаров, глаз не отвести. Дождь, как обещано, кончился, шары блестят, чистенькие. Раз, два, три… насчитала дюжину. Вот это размах! Выбрала себе белоснежный с непонятной огненной птицей на боку, то ли феникс, то ли орел. Не важно — хочу на нем. А вокруг суетятся люди, такие же как я, желающие полетать, инструкторы, кураторы, техники. И бюрократия, как же без нее. Списки, подписи, чеки, инструкции. Ну, наконец-то, все! Повели к корзинам. А где же моя птичка?! Куда это мы, она вон в стороне осталась! И что это за недоразумение? Непосчитанное. Тринадцатое. Мелкое, купол неопределяемого цвета серо-бело-голубой, корзинка на двоих. И вообще вид совершенно потрепанный, словно ему сто лет от роду… или из музея только что вытащили пыль смыть… Ну, я, конечно, написала в анкете, что хочу необычайного путешествия и всю жизнь мечтала… но не на такой же степени древности транспортном средстве. Метаться поздно. Медленно, величаво всплывали вокруг меня разноцветные пузатые шары, заполняли небо яркими мазками и уплывали друг за другом. А я?! А мы?.. А мы остались вдвоем перед этим старичком. Отказываться я не собиралась, но как-то погрустнелось. Капитан нашего воздушного шарика, или как он правильно называется, не знаю, открыл дверцу корзины, приглашая зайти, улыбнулся ободряюще, …и я пошла. Хлопнуло за спиной и загудело разгорающееся вытянутым факелом пламя. Качнулась корзина, заставив схватиться за шершавые канаты строп, и поплыла вверх. Поле внизу становилось все меньше, а гудение горелки тише. Её уже за спиной и не слышно, хотя должна реветь и заглушать все вокруг. А ее словно выключили. Оглянулась на командира, узнать, что, мол, все в порядке, летим дальше? Но он только молча махнул рукой – смотри вниз. И я посмотрела…

Какие все же странные ощущения. Люди идут по улочкам, некоторые смотрят на нас, другим все равно, спешат по своим делам видно. Спокойные все, словно пролетающий воздушный шар над городом обычное явление. Я бы увидев, прыгала от избытка чувств, хотя в таких платьях не попрыгаешь и кружевным зонтиком не помашешь. А вон женщина с ребенком, и тот размахивает руками и смеется, словно мы знакомы, и нам рады. Машу и улыбаюсь в ответ. И пожелания счастливого пути вдогонку. Слышно все что внизу, очень хорошо слышно, словно не десятки метром между нами. А мы неторопливо летим дальше. Медленно проплывают игрушечные дома внизу, но видно каждую черепичку на крыше. Зрение стало как у орла. Интересно! Зеленые, серые, терракотовые крыши, словно застывшие цветные волны большие и маленькие, набегают друг на друга, теснятся и разливаются широко. И трубы, дымовые трубы лесом. А еще над каждой крышей плывут флюгера. Кораблики с резными парусами, легкокрылые птички, кошаки и песели, драконы и единороги, просто флажки и стрелочки. Сегодня ветер юго-восточный – теплый, легкий, ласковый, летний. И он несет наш воздушный шар дальше и дальше. Вот уже и крепостную стену миновали. Когда-то она охраняла город от чужаков, а сейчас постарела, потемнели ее камни, покрылись зеленым мхом, заплелись плющом и диким виноградом. Но поверху протоптана тропинка, а вон и одни из тех, кто протоптал. Любуются округой, сверху все видно лучше – подтверждаю. А вокруг — красота. Пространство под стенами города расчерчено на квадратики и полоски полей разной степени зелености. Текут между ними дороги-тропки, сливаются в одну большую, идущую от главных ворот и теряющуюся где-то в дали, а еще дальше стена леса. Кудрявая шкурка земли под нами кажется такой мягкой, пышной, так хочется провести ладонью, погладить, словно большой зверь внизу уснул. А мы летим все дальше… А лес не кончается и вдруг прорезается мысль – что за город я видела внизу? Откуда у нас тут черепичные крыши и платья в пол? Да и крепостей, как и их стен в ближайшей округе нет давным-давно… Оглядываюсь, но там уже все заволокло белесой дымкой, не разобрать, не рассмотреть то, что недавно так четко виделось… Снова бумкнуло за спиной, разворачиваясь газовое пламя, заревело… и разбудило…

Приехали. Наша машинка стояла на краю большущего поля. Дождь кончился. Влажный ветер холодил щеки, качал стадо воздушных шаров над полем. Раз, два, три… дюжина…

svetulja2010

«Продавец счастья»

Тема «Торговцы счастьем»

Саньку никто не спрашивал, хочет ли он в город. Но он, конечно, хотел, было очень интересно посмотреть, что тут и как. Отец решил, и они переехали. За перспективами, как он сказал. Здесь все было не так, как в родной Семеновке. В одном доме жило множество людей. Длинный коридор и двери напротив друг друга, за каждой семьи большие и маленькие. По утрам стоял шум и гам невообразимый. Кто-то бегал и топал по коридору, стучал и кричал, ругался и смеялся — суета неимоверная. В общем, просыпались все жители – резко, словно вздернули за шкирку и встряхнули. В деревне тоже вставали рано, даже еще раньше, чем в городе, но там не было этой суеты и спешки. Лениво уползал туман, тая под солнечными лучами, за ним следом, позвякивая колокольчиком, важно следовал бык Васька, а потом постепенно вливались в коровью реку Зорьки и Ночки… Тихо шуршала мать у печки, а немного спустя после ухода отца взрыкивал на дворе МТС трактор. Комнатка в коммуналке была крохотная, если всем встать одновременно, то и места свободного не останется, хотя семья у Ильичевых по меркам того времени небольшая: мать, отец, сам Санька, да младшая сестренка Оля. А вот кухня – общая для всех жильцов, была просторная с огромной квадратной дровяной плитой для готовки посредине, с множеством столов и столиков вдоль стен, со здоровенным краном в углу, и из него сама лилась вода. Все было здесь для Саньки чудно и непривычно.

Кузьмич и Серый были легендарными личностями. Санька узнал это буквально на второй день своего прибытия в город, когда познакомился с соседом. Колька жил с матерью на первом этаже барака-коммуналки, Санек с семьей приехали на второй. Знакомство произошло на пустыре за сараями. Санька стоял над странной кучей хлама, закиданной ветками и вырванной крапивой, думая, что это за помойка, как откуда не возьмись, появился мальчишка. Мальчишка был смешной, щуплый и на полголовы ниже Саньки. Но ерошился словно воробей в драке. Насупившись и сжав кулаки, наступал на Санька, зло выговаривая, чтобы тот убирался восвояси и не разевал рот на чужое. Что ценного в этой куче ржавых железяк, почти не опознаваемых тряпок и почему здесь нельзя было находиться, Санька понял не сразу. Потасовки не случилось, не в характере Саньки распускать кулаки без повода. А причины-то и не было. Боевой охранник старья оказался соседом, и звали его Колька. И само это собрание ржавых и поломанных железок, по словам Кольки, составляло невероятное сокровище. Собираемое, где только можно и не можно тоже, в ожидании того самого Кузьмича и Серого. Глаза Кольки горели фанатичным огнем, когда он рассказывал о богатствах кузьмичева сундука. Самым прекрасным там был пугач, совсем как настоящий пистолет, с грохотом и искрами стреляющий глиняными пульками … Остальное тоже было привлекательно, но менее ценно на взгляд Кольки. Девчачье и малышовое – мячики на резинке, колечки со стеклянными сердцами, карамельные петушки и звезды на палочках. Вот за этот хлам и можно было получить пугач. Сначала Санька не поверил, что такое может быть. Но Колька так убедительно рассказывал, да и вообще, зачем бы ему понадобилось еще это старье? А потому Санька примкнул к собирателю «сокровищ». Поделиться чем-либо он не мог, из деревни привезли минимум необходимого. Правда, там было большущее корыто для стирки, с которым мать не смогла расстаться, но его утрата из семьи точно больно бы отразилась на самом Саньке. А потому мальчишки промышляли в городе по чердакам, подвалам и прочим интересным местам. Иногда им улыбалась удача, чаще были гонимы жителями или такими же собирателями. Про Кузьмича знали все мальчишки города. Склад потихоньку рос, Санька узнавал город, Кузьмич не появлялся. Колька не расстраивался, уверяя, что тот приедет, а у них есть дополнительное время – чем больше соберут, тем больше получат.

Кузьмич с Серым появились в последнюю неделю августа. Ребята сидели за сараями, сокрушаясь и предвкушая начало учебного года. Санек уже познакомился со многими будущими одноклассниками, но все же немного тревожился. Первый раз в первый класс – это не просто так. Друг был старше и со знанием дела рассказывал про школьные порядки, учителей и занятия.

Первым приближение услышал Санька. Стук копыт лошади, здесь он звучал четче и громче, чем по деревенской улице, но такой характерный и родной он не спутал бы ни с каким даже во сне. Выбежав на улицу, мальчишки увидели серого коня, неторопливо тянущего тележку. Хозяин был так же сер, лохмат и нетороплив. Это и были Кузьмич и Серый. Колька приплясывал от радости, а Санька, наглаживая мохнатый теплый бок, вдруг отчетливо понял, как соскучился по Семеновке, по старым друзьям, по такому же вот коню, что возил агронома и иногда их деревенских мальчишек. О том, как здорово было протягивать ему посоленую краюшку хлеба, морковку или капустный лист и ощущать теплое дыхание и щекотку от осторожных губ такого большого и такого доверчивого существа. Кузьмич открыл сундук. Мальчишки рванули в разные стороны. Колька за сараи к обменному фонду, Санька в дом за хлебом. Вернувшись с краюшкой Санька увидел самый разгар торга. Кузьмич был старьевщиком. Вокруг телеги уже собралось немало народу с разными вещами на обмен. Взрослые обменивали тряпье и бутылки на крючки, какие-то резинки и еще непонятно что, пацаны разглядывали пугачи и свистульки. Санек, взглядом спросив разрешения у Кузьмича, после кивка скормил Серому хлеб, еще раз погладил лоб, прошелся по боку, трогая медные бляшки на упряжи и, наконец, увидел «сокровища». Да, пугач был вещью из вещей, и даже расплата за утраченное корыто на миг показалась Саньку не столь уж и значительной. Но было поздно. Колька носился туда-сюда, притаскивая железки на обмен. Санек присоединился. Когда до них дошла очередь, кучка была уже вся перед телегой. Но к обмену было принято не все. К великому расстройству Кольки на пугач не хватало. Не помогли уговоры и трясение очередной ветошью перед носом Кузьмича, тот не соглашался, отмахиваясь от мальчишки и кучки представленного хлама. Обмен перешел к другим, друзья сидели на обочине. Сил, смотреть на страдающего Кольку, у Саньки не хватало, а потому он снова отошел к Серому. Конь потянулся к рукам, ненавязчиво намекая на угощение. Хлеба больше не было, но кто отменял лебеду? Зеленый веник был принят с благодарностью и бодро жевался. Подошедший Колька был обфыркан, но допущен до глажения, а потом и до принятия подношения в виде очередного веника из лебеды. Большой серый конь как-то незаметно успокоил мальчишек, и те уже с упоением рассматривали упряжь, рассуждали о силе, масти и возрасте, о любимых угощениях и о том, как классно было бы прокатиться. Поток на обмен иссяк, все обменянное барахло было нагружено на телегу. Кузьмич прошелся вдоль повозки и коня, якобы поправляя упряжь и поглядывая на прилипших к коню мальчишек. Те, отошли в сторону, в последний раз оглаживая мохнатый бок. Тихо звякнула железка из брошенной кучки под ногой Кольки, тот вздохнул, глянув на закрытый уже сундук, и пошел к дому. Санек было двинулся за ним, но вдруг остановился окликнутый Кузьмичом. «Покататься хотите?» — спросил тот и не дожидаясь ответе мотнул головой, приглашая на телегу. «И дружка своего зови, — продолжил старьевщик, — до конца улицы довезем.» Дважды звать не пришлось. Моментально взобравшись наверх, Санька пристроился на облучке, рядом с Кузьмичом, Колька, сел позади. Кузьмич передал вожжи Саньке, разрешая управлять конем, а Кольке сунул в руки коробку, мол на будущий год рассчитаются. Ту самую коробку…

Колька, прижимая к груди пистолет, сиял словно начищенная медная монетка. Ну и что, что пострелять пока нельзя, но вот на будущий год они точно насобирают на большущую кучу пулек. Санька сиял также, держа в руках вожжи и причмокивая губами: «Н-но, родной! Давай!» И родной не торопясь, важно пошел вперед, легко тяня за собой телегу с тряпьем, железками, сундуком с сокровищами, двумя счастливыми мальчишками.

Армант, Илинар

«Тайна дома на холме»

Не спится? А, хочешь, я тогда тебе историю расскажу? Печальную историю. И страшную…

Жила-была в одной деревне девица-красавица – Дуняшей её звали. Хороша была Дуняша – пшеничная коса до пояса, глаза васильковые, а сама нрава кроткого, тихого, доброго. Родись такая красота в какой-нибудь богатой семье, гладишь, и кичилась бы своей красою, и смотрела бы свысока, но Дуняша бедна была.

Жила вдвоём с матерью на самом краю деревни, в старом обветшалом домике. Отец-то помер, когда она ещё совсем крохой была. Смотрела мать на дочку свою и лишь слёзы тайком смахивала – выросла дочка, замуж пора, а видать быть ей вековухой, кому же нужна невеста бесприданница?

И того не знала, что сердце дочки давно уже занято парнем одним, Гришкой- голодранцем, пусть с виду и хорош Гришка, да ни кола, ни двора, круглый сирота. Ходил он по дворам, кому надо – подсоблял: где дров наколет, где сена накосит, где крышу подправит. А за труд свой — то монетку получит, а то и тарелку щей. И в дом Дуняши заглянул как-то, дверь покосившуюся подправил. Мать-то отказывалась, говорила, что ей и заплатить нечем, да только получил Гришка за свой труд плату куда большую – сердце девичье. Но и своё ей оставил.

А ещё жил недалеко от деревни, особняком, богач один – Гордей Фомич. В годах уже, сед, но крепок ещё. А нрав имел крутой, жестокосердный, будто не сердце живое в груди, а камень. Трёх жён схоронил Гордей Фомич, угасали они рядом с ним, видно, нрава его и не выдерживали. Последнюю жену Великим постом схоронил, а как пост закончился, отправился в деревню. Приглянулась ему Дуняша во время службы, разузнал про неё – всем подходит – и скромна, и красива, и работяща.

Как увидела его на пороге мать – обомлела от радости, руками всплеснула, низко в ноги поклонилась. Не думала не гадала, что такое счастье им с дочкой привалит. И Дуняша обомлела, как опустилась на лавку при виде незваного гостя, так и просидела на ней безмолвно, не шелохнувшись, будто окаменев. Лишь, когда вышел Гордей Фомич за порог, ожила малость, да тут же и слезами залилась. И поведала матери тайну свою сердечную. Как услышала мать о Гришке-голодранце, схватилась руками за грудь, заголосила: «И даже думать не смей! У Гришки-то твоего даже крыши дырявой нет над головой! А с таким мужем, как Гордей Фомич, будешь в шелках ходить, нужды не зная, да и обо мне подумай, сил-то у меня почти не осталось, а тут хоть кусок хлеба иметь буду на старости лет!»

Застращала мать Дуняшу проклятьем материнским, смирилась та со своей участью, вышла за Гордея замуж, да только Гришеньку своего не забыла. И как только отправился муж в город – побежала к любимому на свидание.

За околицей деревни овражек один есть, тенистый, по склонам ивы раскинулись, тянутся ветвями навстречу друг другу – чем не укрытие? И стал этот овражек местом их тайных встреч.

Но только прознал о том муж, видно, донёс кто. Узнать-то узнал, но вида не подал, задумав дело чёрное.

В ту ночь гроза началась страшная, будто сами небеса хотели уберечь Дуняшу, оставив её дома. А там кто знает? Гроза-то подмогой оказалась Гордею в его злодеянии.

Заглушил грохот грома выстрелы, а начавшийся ливень смыл все следы…

А на следующий день, ввечеру, объявился Гордей в деревне, зашёл в дом тёщи и давай поспрошать – а не заходила ли Дуняша в гости, а не знает ли мать, где может быть её дочь? Мать лишь головой крутит — не ведаю, не заходила, а у самой сердце обмерло, почуяла беду. А Гордей из дому вышел, народ собрал, стал людей уже выспрашивать – не видел ли кто жену его молодую?

И нашёлся один, кто признался, что видел, мол, жену его с Гришкой-голодранцем. Стали тут все Гришку искать, да тоже не нашли. И порешили тогда, что сбежали влюблённые, вслух-то их осуждали, а про себя почти каждый радовался, что оставили молодые старого, злого Гордея с носом. Не любили его люди, хоть и ломали перед ним шапки…

И лишь болотная топь знала правду – куда делись влюблённые. Вон оно – то болото, совсем недалеко от овражка тенистого…

…

Не спишь ещё? Вижу, что не спишь. И ладно бы, если совесть тебя лишала сна. Гордей Фомич, так нет – снов ты боишься страшных. А ведь это я тебе их насылаю. Всеми стенами своими. Пусть ты и хозяин мой, пусть ты и построил меня на высоком холме. Только мне с этого холма всё видно: и деревню, и домик на окраине, и овражек, и болото топкое. И злодеяние твоё тоже видел. А потому и насылаю тебе сны страшные, едва смежатся твои веки. И видишь ты тогда, как расступается топь, как поднимаются из неё два мертвеца сплошь тиной покрытые, как ступают они на твёрдую почву, как медленно взбираются на высокий холм…

Изведу я тебя. хозяин. Либо бессонницей изведу, либо снами страшными. Одно лишь могу пообещать, что тайну сохраню. Ведь безмолвен я…

Жукова Наталия

«Печенье с песка»

Тема «Печенье с предсказанием»

Лето выдалось жарким.

Наташку, как обычно, отправили в лагерь. А она, как обычно, плакала и хотела к маме, еще даже с ней не простившись. У мамы разрывалось сердце от дочкиных слез и от необходимости бежать на работу. Наташка вцепилась в маму и не отпускала

— Наташенька, ну ведь тебе уже 10 лет!

— Вот именно. Я не хочу в лагерь. Я хочу в Москве!

— В лагере воздух!

— В Москве тоже есть воздух!

Этот диалог мог длиться вечно. И мама начала искать выход. И она его нашла:

— Дочь, смотри, какая девочка хорошая стоит. И одна. Пойдем знакомиться?

— Пойдем, — согласилась Наташка, понявшая, что мама на попятную не пойдет: путевки куплены, деньги заплачены, свежий воздух ждет.

Они подошли к девочке, которая стояла около умопомрачительного чемодана и грустно смотрела на автобус.

— Девочка, здравствуй, — сказала мама.

Девочка повернулась к маме и Наташке и удивленно поздоровалась.

— А почему ты одна?

Девочка не ответила. Тогда мама начала объяснять:

— Это моя дочка, Наташа. Она всегда плачет, когда надо ехать в лагерь. Представляешь, каждый год плачет! Может, ты подружишься с моей дочкой? Тебя как зовут?

Девочка грустно улыбнулась и сказала:

— Меня зовут Вика. Я бы тоже плакала, но мне некому плакать.

— Как? Почему ты одна? — уже встревоженно повторила мама свой вопрос.

— А!… Мама с папой за границей. Меня гувернантка привезла сюда. Чемодан выгрузила и уехала. Она в отпуске с сегодняшнего дня.

— Кошмар какой! — сказала мама. А Наташка подвинулась поближе к Вике и начала с ней разговор. Мама успокоенно вздохнула и, усадив девчонок в автобус ( Наташку она расцеловала раз сто пятьдесят, потому что очень любила дочку), побежала на работу.

А девочки сидели вместе и болтали всю дорогу до лагеря. Поскольку они были одногодками, их определили в один отряд и поселили в одну палату.

И началась лагерная жизнь.

День за днем — пролетела неделя. К Наташке приехали мама с папой, привезли гостинцев. К Вике никто не приехал.

Наверное, Наташка не очень понимала свою лагерную подружку, потому что каждый день непременно докладывала ей, как скучает по родителям и дому. А Вика просто слушала.

Вика умела играть в разные игры, была бойкой и разговорчивой. Но про родителей разговор не поддерживала.

Когда Наташка с зареванным лицом и пакетом гостинцев пришла в палату, Вика лежала на кровати и смотрела в потолок. В руках у нее была коробка. Жестяная и красочная. Наташка, хотевшая было продолжить реветь из-за уехавших до следующих выходных родителей, притихла.

— Вик, Вика!

— Привет, — Вика продолжала смотреть в потолок.

— Вик, ты чего?

— Да ничего. Так. Я привыкла. Мне родители гостинцы передали. Вот — печенье.

— Ух, ты! Я такого не видела никогда.

— Оно вкусное. Наверное. Соленое.

— Соленое?

— Да. Только я его уже видеть не могу. Меня им закормили.

Наташка готова была выручить подругу и съесть ненавистное той печенье, но сказать об этом стеснялась.

— У меня тоже гостинцы, хочешь? — и Наташка села к Вике на кровать и положила пакет с конфетами и шоколадками рядом с нарядной Викиной коробкой.

Вика посмотрела в пакет и схватила конфетку. Развернула ее и только потом спросила:

— Можно?

— Можно, конечно. А дай мне печенья попробовать?

Вика открыла коробку, Наташка увидела, что внутри коробка была поделена на отсеки. В каждом отсеке разные виды печенья. Выглядело печенье аппетитно и маняще.

Вика не отдала Наташке коробку, а вытащила из каждого отсека по одному малюсенькому печеньицу и высыпала их в Наташкину ладонь.

Ничего вкуснее Наташка не пробовала — так она решила, заглотив угощение. Ей так хотелось еще! Она съела бы всю коробку! Но Вика, съевшая еще какие-то конфеты из Наташкиного пакета, не торопилась угощать подругу. Хотя сама печенья не ела.

Но в течение недели печенье было съедено.

Наступили следующие выходные. И опять к Наташке приехали родители и навезли кулек вкусностей. А Вика опять осталась одна.

И снова Наташка плакала, прощаясь с мамой и отцом, но в голове ее сидела мысль: не прислали ли Вике еще печенья?

Да! Прислали!

Вика опять была одна в палате, новая коробка стояла на тумбочке. Наташка с надеждой смотрела на коробку и угощала Вику своими гостинцами. Но Вика коробку с печеньем не открыла. А Наташке было стыдно выпрашивать.

И вот как-то после завтрака девчонки из Наташкиного отряда собрались у «паутинки». Они лазили, висели вниз головами и переговаривались. Вики пока не было. Наташка ее ждала.

Когда девчонки разошлись и Наташка осталась одна, Вика пришла к «паутинке» с печеньем.

У Наташки блеснули глаза и заурчало в животе.

Но Вика встала внутри паутинки, открыла коробку и сказала:

— Я ненавижу это печенье! Я его видеть не могу! Всегда одно и то же!

— Дай его мне! — не выдержала Наташка.

— Нет! Оно мерзкое!

И Вика стала по одному кидать печенье в песок. Наташка бросилась его поднимать. Она жадно ела печенье, поднятое с песка, а Вика кидала и кидала. Потом остановилась:

—С вот эти печеньки мне нравятся, — и указала на один маленький отсек: там были тоненькие печенья с маком и какими-то пряностями: действительно, самые лучшие и самые вкусные. — Ты что? Подбирала печенья с земли? — вдруг спохватилась Вика.

— Да.

Наташке стало стыдно: ползала за этими печеньями, как собака.

— Ну ты даешь! Если не отравишься, загадаешь желание!

— Почему я должна отравиться? — Наташка испугалась не на шутку.

— Да потому что с земли нельзя поднимать и тащить в рот всякую дрянь. Можно микроб нехороший съесть.

— Это не дрянь. Я таких вкусных печений не ела никогда, а ты их бросаешь!

— Да! Да, бросаю! Загадывай желание!

— Желание? Да легко: я больше не хочу ездить в лагерь! Никогда! Я хочу быть дома с родителями!

Вика села прямо на песок и заплакала.

— Вик, ты что?

— Я тоже не хочу ездить в лагерь! Я тоже хочу к родителям! Твои к тебе каждую неделю приезжают, а мои знаешь на сколько!

— На сколько?

— На мало! Всегда на мало! И всегда это печенье!

— А ты тоже загадай желание!

Вика притихла, подумала и высыпала оставшееся печенье на песок. Потом подобрала его и слопала.

— Все. Если не потравимся, то сбудется!

Девчонки не потравились.

И что интересно — следующей весной Наташка твердо сказала маме, что ни в какой лагерь она не поедет! Пусть мама хоть все деньги на путевки потратит — а все будет зря.

— Не поеду — и все! Никогда.

И мама больше путевок не брала. А вот что там с Викой — Наташка так и не узнала. Они не обменялись контактами. Незачем было. Наташка действительно не поняла Вику. А про печенье помнила: очень вкусное! Даже с песка!