Блиц Министров "Без галстуков"-2021

Попытки составить карту снов предпринимались уже давно. Еще во времена, когда люди плохо понимали, кто они, и что они, беспокойные умы пробовали нарисовать самые окраины мира снов – там, где нужно было ехать по черному лесу на странных животных, похожих на лошадей, а на дороге попадались опасные места, которые надо было объезжать, а за лесом расстилался туман, где из земли росли синие лисицы. Однако, в те времена люди еще не понимали, что сны меняются, и составленные карты могут оказаться бесполезными в следующем сне.

В более поздние времена отважные исследователи составили кару снов про пустой город, в котором с наступлением темноты должно случиться что-то страшное, и поэтому нужно найти сколько-то там человек, сколько есть в городе, и собрать их всех в одном доме у очага.

Чем дальше люди уходили в сны, тем сложнее становилась карта. Нам остается только восхититься мужеством людей, которые отправлялись в сны, еще не имея представления, как эти сны устроены, тыкались, как слепые котята, кто-то уходил и не возвращался совсем. Особенно следует отметить труд Дрима Дримсона, который открыл множество вариантов сна с поиском дома в большом городе, куда надо спрятаться с наступлением темноты. В одном варианте сна этот дом нужно построить своими руками, в другом варианте нужно восстановить заброшенный дом, в третьем варианте сна город полон одинаковых домов, среди которых нужно найти тот единственный дом. Есть сны, где можно войти в дом только если принесли ему богатые дары, есть сны, где прячутся дома-обманки, уютные, с фонариками и манящим светом окон – и очень важно пройти мимо них, чтобы попасть в настоящий дом. Дрим Дримсон не вернулся из последнего сна, очень важного для понимания карты снов – сна, где мало построить дом и всем в нем собраться: где-то по городу ходит человек, которого никто не любит, и его нужно найти, и полюбить, обязательно полюбить всем сердцем, и привести в дом, и тогда все будет хорошо.

В настоящее время мы получаем все больше подтверждений, что карта снов выглядит совсем не так, как мы её себе представляем – то и дело появляются неожиданные сны там, где их не должно быть, и наоборот, иногда пропадают сны, которые были на одном и том же месте много лет. Исследователи сходятся во мнении, что мир снов представляет собой не трехмерную, а четырехмерную структуру, изогнутую в пяти измерениях.

Кроме того все чаще появляются новости о снах, которые составляют карты человеческого мира – и в научных кругах появляется все больше сомнений, да точно ли это просто легенды и выдумки, а не что-то большее…

На тему «Выжившие после эксперимента»

Профессор Сёмочкин был вне себя от радости. Он вбежал в свою лабораторию, позабыв закрыть дверь.

Наконец-то ему удалось синтезировать новый вирус со звуковыми эффектами. Первому штамму этого вируса он дал название «Классический» и вчера ввёл эмульсию с ним дворняге в первой клетке справа в его лаборатории.

Он спешил в лабораторию и потому, что не знал, какой будет результат от введения экспериментальной эмульсии в организм подопытной собаки. И жива ли будет после этого та дворняга.

Дворняга по кличке «Снежок» мужского рода уже открыла глаза в это утро, но не двигалась. Сёмочкин присел на корточки рядом с клеткой и огромным волнением наблюдал за Снежком.

Внезапно он вспомнил, что по его расчётам для проявления эффекта надо стимулировать подопытное животное музыкой.

Он подбежал к столу, включил компьютор, выбрал в фонотеке любимую свою арию Индийского гостя из оперы «Садко» и нажал на старт.

Снежок тут же поднял голову и открыл пасть. То, что услышал Сёмочкин, превосходило все его ожидания,- он от удивления со стула сполз на пол. Нет, он сидел не в «Большом театре», и не в миланском «Ля Скала», а на полу своей лаборатории!

Из пасти пса Снежка лились звуки драматического тенора, низвергались водопады настоящего итальянского «бельканто» на русском языке, которые с успехом перекрывали уровень вольюма звуковых колонок компьютера:

— Не счесть алмазов в каменных пещерах, не счесть жемчужин в море полудённом…

Не теряя рассудка от испуга, чтобы проверить эффект, Сёмочкин трясущейся рукой потянулся к компьютору, чтобы вырвать из розетки силовой кабель компьютора.

Вместо того, чтобы продолжить, Снежок тем же чарующим тенором произнёс:

— Не смей, зараза! Я не окончил ещё.

И продолжил, чудесным образом не отстав от оркестра. Закончив эту арию, Снежок облизнулся и закрыл пасть.

Сёмочкин наконец-то дотянулся до мышки и приостановил воспроизведение списка оперной музыки.

А Снежок уже без оркестрового сопровождения продолжил:

— Позвони в цирк,- откроем совместный бизнес.

Пришлось Сёмочкину удивиться ещё раз. Дело в том, что в цирке клоуном работал его школьный друг Миша. Этот Миша и отдал Сёмочкину этого старого пса в лабораторию.

Сёмочкин быстро набрал номер Миши и сообщил об успехе эксперимента. Тот обещал незамедлительно прийти.

А пока Сёмочкин решил ещё раз проверить результат эксперимента. Теперь не было нужды держать в клетке пса и Сёмочкин открыл дверцу клетки. Снежок выполз наружу, встал на четыре лапы, встряхнулся и вытащил с помощью верхних клыков и нижней челюсти пустую миску. Миска издавала жалкое дребезжание.

Этот звук, как будто, предупреждал Сёмочкина о чём-то нехорошем.

Поджав хвост, Снежок сел на задние лапы и спокойным тоном изрёк:

— Теперь ты обязан каждый день делать мне «гоголь-моголь» для улучшения голоса.Ты знаешь, что это? Это желток, растёртый с сахаром, с добавлением ложки коньяка. Приступай сейчас же.

Совершенно не ожидая такого оборота дела, Сёмочкин со страхом достал из шкафа начатую бутылку коньяка и последнее оставшееся от эксперимента яйцо. Повернувшись к Снежку, он произнёс извиняющимся тоном:

— А сахаро-то у меня и нет. Можно в магазин сбегаю?

— Так ты от меня сбежать хочешь? Не выйдет,- остановил его Снежок и угрожающе зарычал.

Сёмочкин, действительно, подумал с тот момент о незаметном исчезновении из этой сцены и стал прокрадываться к выходу.

И увидел, как Снежок присел на лапы, готовясь к прыжку. Тут нервы у Сёмочкина не выдержали и он побежал к двери, надеясь проскочить в неё до того момента, как Снежок вцепится ему в горло. Но это так и произошло.

Как в замедленной съёмке Сёмочкин пронаблюдал Снежка в полёте и увидел чёрный мокрый псиный нос у самых своих глаз.

В ту же минуту Сёмочкин почувствовал на своём горле не зубы, а какой-то мягкий рубец, вдавливающийся в его горло.

Какой-то резкий звон прервал этот страшный процесс.

Он проснулся, завёрнутый в одеяло, верхняя часть которого врезалась ему в горло. Сорвав с себя одеяло и потянувшись рукой, Сёмочкин выключил будильник и сел на кровати.

Рядом на тумбочке лежали листки с написанными формулами химических процессов, шариковая авторучка, скорлупа от яйца, блюдечко с остатками растёртого с сахаром желтка, пустой стакан и бутылка с остатками коньяка на дне.

Да, перебрал я вчера коньячку-то. Хотел быстро вылечить горло, подумал Сёмочкин и заглянул в листок бумаги.

Там была написана окончательная формула.

— Так я, действительно, сделал открытие! — воскликнул Сёмочкин и вскочил с кровати.

— Ах, ты, Боже мой! Куда же ты полез-то, Шарли?! Дай-ка, я тебя сниму!

Ну что за ребёнок! Ни на минуту нельзя оставить без присмотра. А у меня ещё и ужин не совсем готов, а муж вот-вот из города вернётся…

И как это я раньше всё успевала? То ли помоложе была, то ли мачеху так сильно боялась, что всё в руках горело.

Ну, ничего! Теперь ей самой приходится крутится и дочек своих к труду приучать, поди, после смерти батюшки у них на служанку-то денег нет.

Видела я их однажды на рынке – идут все трое растерянные какие-то, одёжка мятая…

Попыталась ускользнуть от их взглядов – увидели! И столько приятностей наговорили. И ручки-то у меня золотые, и в гости приглашать начали. А то я не догадалась – зачем? Чтобы по хозяйству помочь по-родственному, да только какие же мы родственники-то? Да и нет у меня времени – тут со своим домом управляться надо. И убраться, и приготовить, и мужу помочь с посетителями, а ещё и сынок ножками ходить начал – а за ним глаз да глаз.

Ну, кажется, всё готово. Что-то, Жюль задерживается.

Но я не волнуюсь – хороший у меня муж, такой не загуляет. Не пьёт, хозяйственный, обходительный, да и не бедняк – свою таверну держит. Всё-таки, хорошо, что я тогда согласилась пойти за него – выбросила из головы всё это волшебство да сказки.

И не принцессы тоже могут быть счастливы.

А уж как крёстная-то ругалась, когда вернулась из-за границы. Она-то думала, что я уже во дворце живу, с принцем, а отыскала меня в таверне, в миле от родного дома.

— Как? Как ты могла променять принца на тавернье?!*

Но я к тому времени тоже была уже не прежней восторженной крестницей, а потому ответила:

— А не надо было меня бросать и довести дело до конца! Я столько страху натерпелась, что потом три месяца пряталась от этого принца. Вы же мне даже не объяснили – что это был за бал!

Крёстная, конечно, тогда сильно смутилась, и я поняла, что она и сама не знала, что бывают такие балы. Иначе бы и одела меня подобающе, а не в костюм принцессы.

А она, отправив меня тогда на бал, спокойно улетела по своим делам в какую-то зачарованную страну, за грань. то ли за границу… да какая разница? А воротилась, когда я уже замуж вышла.

А я и не раздумывала, да и батюшка мой тоже, когда ко мне посватался Жюль. Мачеха-то чуть ли не грудью встала – не бывать такому, чтобы младшая наперёд старших замуж выходила!

Да только батюшка тогда – земля ему пухом, тоже впервые встал в позу и сказал, что такому бывать!

Вот так и освободилась я и от мачехи, и от её дочек – сама в своём новом доме хозяйкой стала.

А принц?

Сейчас-то мне самой смешно, а тогда было совсем не до смеха.

Вышла я из кареты и стала подниматься по лестнице. За дверями музыка звучит, окна сияют множеством свечей, а самой, конечно, боязно. А, ну, как мачеха с сёстрами узнают? А, ну, как принцу не приглянусь?

Хотя, Крёстная постаралась на славу – платье белоснежное, волосы уложены и украшены диадемой, на ногах туфельки хрустальные…

И вот, распахнула я двери и… ноги в этих самых туфельках приросли к полу от ужаса. Стою, и двинуться не могу – скачут по залу чудовища странные! Кто в лохмотьях и с когтями длиннющими, у кого изо рта клыки торчат, кто-то видом мертвец – да и только

И к ужасу своему вижу и мачеху с сёстрами. Поначалу испугалась я за них – единственных живых среди всей этой нечисти, да только смотрю, не трогает их никто. Вот так я тогда в который раз и убедилась, что вся эта троица, пусть и имеет вид человеческий, да в душе самая настоящая нечисть и есть – потому и не трогают.

И тут подскакивает ко мне оборотень и хватает за руку.

— Идёмте, танцевать, прекрасная принцесса, и позвольте представиться – я принц Жак.

А дальше всё было, как в тумане. Ударила я его ногой, уж не помню куда, но руку он мою выпустил, и бегом вниз по лестнице. Бегу, и чувствую, что неловко бежать. А у меня, оказывается, туфелька соскочила с ноги, когда я его ударила-то.

Сняла я вторую туфельку и помчалась ещё быстрей.

До самого дома бежала, думала, что сердце разорвётся и от бега, и от ужаса.

А на утро приказ от короля вышел, что принц женится на той, кому туфелька потерянная по ноге придётся. А у меня же вторая!

Достала я её и об пол!

К нам в дом тоже гонцы приходили, и вот тут, вредность мачехи впервые сыграла мне на руку – не выпустила она меня туфельку мерить. А я и рада была.

Видела я – кто такой принц – оборотень!

А после уже и Жюль в моей жизни появился, да и забываться стал этот бал.

А потом…

Батюшка-то у меня лесничим был, дом в лесу стоял. Я постоянно по дому крутилась, потому и не до праздников было. Не знала я их. А как замуж вышла, так и…

В общем, узнала я, что бал-то тот костюмированным был, праздник есть такой – Хэллоуин называется, и что рядятся люди в этот праздник в костюмы страшные, чтобы нечисть отпугнуть.

А через полгода после моего замужества глашатаи сообщили, что принц женится. Тогда все пошли смотреть свадебную процессию. И мы с мужем тоже пошли. И увидела я принца второй раз – красивый, на белом коне…

Да только ничего нигде не кольнуло – какая из меня принцесса-то?

А вот и Жюль вернулся!

— Ну-ка, показывай, что прикупил? О, какая чудная ведьминская шляпка! Идёт? Ха-ха! А это что? Ой, какие миленькие рожки и чёрные крылышки! Шарли, Шарли! Ну-ка, иди сюда, давай-ка я тебе их примерю. Ведь завтра Хэллоуин!

За окном была чудесная майская погода! Весенние запахи вливались в открытое окно аудитории, отвлекая от бубнящей речи преподавателя и наполняя голову искрящимся предвкушением праздника. Может для других этот праздник и был чем-то обыденным, приевшимся, давно привычным, а меня – человека из глубинки – всего держало предвкушение и ожидание какого-то чуда. Это был мой первый Хэллоуин, первый костюмированный выход, первый косплей. Пусть другие и связывали эти дни с отдыхом на природе, шашлыками, бездельем, мне же хотелось окунуться в сказку.

Когда Хэллоуин только пришёл в наши города, он был праздником чудаков и одиночек, которые своими силами организовывали какие-то междусобойчики на дому или у кого-то на даче, пока какому-то гению, или группе активистов, не пришло в голову организовать театрализованное шествие. И через год ещё раз, а потом и ещё раз… А далее к этому подключился бизнес и покатилось по всей стране. Теперь костюмы и реквизит можно легко заказать через интернет-магазины, а в предпраздничные дни на многих прилавках есть нужная продукция.

Да и сами шествия уже организуют на высоком уровне, с распределением мест по предприятиям и организациям. Нашему институту уже традиционно выделяют несколько подвижных платформ для театрализованных представлений. Правда то, что будет представлять каждая такая платформа, распределяется по жеребьёвке, а не по желанию, но даже с таким ограничением можно хорошо оторваться, раскрепоститься. Грим, реквизит и костюмы – всё в помощь.

Нам, например, в этом году досталась платформа с девизом «На Бурштрад!» Ребятам хоть особо-то и не разгуляться, но уже притащили откуда-то драные комбезы, наделали бутафорских танчиков из картона в качестве костюмов. Девчонки в камуфляжных мини по самый не балуйся (а что, ради праздника можно) будут кашеварить и кормить всех желающий, да ещё Танька Смирнова – улетевшая в академ – решила своего карапуза в танчике по площади покатать, потусоваться вместе со своими уже бывшими одногруппниками.

А вот соседней группе повезло больше! Выпало украшать платформу «Можем повторить». Там фантазии у ребят уже есть, где разгулялась: бутафорские оторванные руки, головы, кто-то сделал костюм с волочащимися по полу кишками… У них вся артистическая площадка псевдокровью вперемешку с грязью залита. Смеются, что их куратору перед самым выездом колонны придётся ещё и тщательный обыск провести, чтобы эти изобретатели не провезли с собой петарды, а то и порох с патронами, да и подорвали всё это в процессе движения. Вот уж тогда точно «можем повторить» будет, с реально оторванными руками-ногами. В прошлом году под этим девизом более спокойная группа шла: изображала посиневших зомби, умерших от голода, да обгоревшие скелеты. А эти…

Быстрее бы эти лекции уже кончались – уже нет никаких сил терпеть занудный бубнёж. Всей душой сейчас на репетиции. Времени совсем не осталось, а нужно ещё пару раз песню прогнать, да и девчонки свой выходной танец хотели уже в костюмах попробовать. А мы и не против лишнюю пару раз девчачьи попки заценить – весна же, молодость, гормоны…

На тему «Утоплюсь в море пива тёще на зло»)

Что-то мне мешает голову поднять. А, да это тот самый порожек, что я недавно ремонтировал. Доска так некрашенная и осталась. Ещё бы на две ступеньки подняться и я буду почти у цели. Хоть головой, но дверь открою. Руки кое-как работают, а вот ноги иногда отказывают.

Перестарался я. В забегаловке с другом Васей поспорил на литр пива, что осилю десять кружек. Назло тёще. Дома она не даёт бутылку с пивом открыть,- крик поднимает.

Девять-то я глотанул. Но он, зараза, налил ещё водочки из своего флакона-канистры, что носит в боковом кармане. Ту канистру я ему подарил. Сам сварил из нержавейки у нас на заводе. Это произошло когда я отвернулся, наверное. А я почувствовал на вкус. Да. И десятая кружечка пошла не туда.

Руки уже замерзают и скользят по порожкам.Ну, вот, не хватало только, чтобы этот снег пошёл.А я как назло, забыл здесь сегодня утром песком посыпать. Неужели мне конец пришёл?

— Коля, друг! Ты шо на подножный корм перешёл? Травку ищешь?

— Помоги мне Вася.

— Конешно помогу. Ща, я тебя на плечо. Не-е-е. Не могу. Ну, ты и тяжёлый! Лучше я тебя волоком как-нибудь. Сам не твёрдо стою. Крыльцо -то у тебя высокое. Подсоби, подгреби сам. Эх, ноги-то у тебя не с того места растут! Эй, открывайте! Кто там?

Кто-то отозвался, наверное, тёща твоя. Потерпи немного. Наконец-то дверь открыли.

— Во, тепло ко мне привалило, Вася! Половичок родной согреет! Ложись рядом, будем греться.

— Здравствуй, тёща, Новый год!

В этом году весь снег вселенной решил выпасть на наш городок, подумал я, выйдя утром из дому. Снег был необычно крупный. Я почувствовал легкость и ясность в мыслях, как это бывает после доброго бриза в душную погоду, и подняв лицо, подставил его снежинкам. Это было совершенно волшебное, неземное чувство. Никогда раньше я не понимал, как легко можно потерять свой мир и даже близких, и продолжать жить, вопреки всему.

Я и думать-то не думал, что буду так остро, по-детски, зависеть от случайных мелочей. От чашки горячего чая, от забытых на полке ключей, от белого как чистый лист снега. От совпадений и случайностей. Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но не сумел произнести ни звука. Слова вдруг забылись. Я разучился говорить, когда Эммы не стало. И так и не сказал ей, что всегда буду любить ее. После той страшной аварии я не произнес больше ни слова.

Как это случилось, не знаю. Никогда не верил в судьбу, но она, словно в отместку, забрала самое дорогое — любимого человека. И я словно задохнулся от ненависти к самому себе. Сначала был уверен, что со мной произойдет то же, что и с Эммой — просто должно произойти. Но нет. Я жил, спал, ел, ходил по улицам и молчал. Иногда я сходил с ума и бывал по-настоящему жесток. В мыслях я превращал людей в беспомощных птиц, а потом смерчем стирал всех в порошок, в ничто. Но и это не давало удовлетворения.

Раньше я мог сказать, что люблю природу. Сейчас я ее ненавидел. Ненавидел даже распускающиеся цветы и голубое небо. Но сейчас всё оказалось скрыто под снегом. Всюду снег, и только снег. Я закрыл глаза, но от снежных хлопьев было невозможно спрятаться. Время тоже оказалось погребено подо снегом. У меня не было ни малейшей возможности хоть что-нибудь изменить, и я не хотел ничего больше менять. Пусть снег погребет время, очистит память и охладит боль. Последний снег.

— Там… там осень.

— Что, простите?

— На улице осень…

— И даже не смешите меня, какая осень, когда зима, такая зима, что зимее некуда.

— Да вот я тоже в жизни бы не поверил… а там осень!

— Ну-ка, пойдемте, посмотрим на вашу осень… Ну и где она, осень ваша?

— Вот черт… уже и нету…

— Ну-ну, еще что вам приснилось?

— Клянусь вам… была… была осень… – обреченно смотрит на заснеженные холмы, над которыми чернеет небо, оскаленное ледяными звездами.

— Знаете… а я ведь тоже видел вашу осень, — говорят Часы.

— Видели? – настораживается Зеркало.

— Видел… сегодня в полночь, — Часы говорит «полночь», посмеивается, потому что никакой полуночи здесь и близко нет, — осень… и в то же время не осень, как будто воспоминание об осени или её призрак…

— Призрак… осени? – настораживается Зеркало.

— Да, что-то в этом роде. Воспоминание об осени, которая была когда-то… – Часы задумывается, — надо будет посмотреть повнимательнее, если она придет еще…

Зеркало называет Часы Часами, потому что они то ли едят время, то ли меняют время, то ли еще что-то делают со временем. Зеркало все хочет спросить, от какой неведомой формы жизни пошли Часы – не спрашивает.

Часы называют Зеркало Зеркалом, потому что он отражает весь мир, который видит, но мир одновременно отражается и проваливается в него…

Прозрачные деревья, иллюзорные листья, которые можно увидеть только краем глаза, калейдоскоп листопада, который появляется неведомо откуда и исчезает неведомо куда, не долетая до заснеженной пустоши. Редкая опавшая листва, которая проступает из снега – чтобы тут же исчезнуть, потому что её там нет.

Часам требуется Зеркало для совместного исследования космоса.

Этого объявления не было.

Зеркалу требуются Часы для совместного исследования космоса.

И этого объявления тоже не было.

Все, конечно же, было не так, не так, а вообще не пойми как, непостижимая встреча, неисчислимые пространства, мертвая земля, навеки покрытая снегом, уснувшая под бессолнечным небом.

И осень, которой нет.

Но которая есть…

— Кажется, я начинаю догадываться… – задумчиво говорит Часы.

— Об осени?

— Да, об осени… Это призрак не просто осени…

— А какой?

— Последней осени на этой земле… последней, — за которой пришла бесконечная зима…

Часы и Зеркало смотрят на призрак осени, на листопад их ниоткуда, на причудливых не то птиц, не то листья, летящих неведомо куда, потому что лететь на юг нет никакого смысла, там тоже умирает последняя осень, погребаемая вечной зимой.

— Как вы думаете… зачем приходят призраки? – спрашивает Зеркало.

— Знаете, я не силен в этом… странно сказать, никогда не увлекался призраками… вроде бы столько веков живу…

— Стыдно сказать, я тоже…

Хотя позвольте-позвольте, я что-то читал об этом бесконечно давно...- Часы задумываются — Какие-то легенды… что неупокоенные души остаются на месте своей смерти, потому что что-то недоделали в жизни… кого-то обидели… или сами стали жертвой несправедливости…

— И как вы предлагаете это узнать?

— Гхм… поговорить с осенью…

— Вы знаете осенний язык?

— Что же… похоже, нам придется с нуля осваивать осенний язык…

Часы смотрят в призрачную осень, Часы пытаются понять, что же именно они видят, — птицы, улетающие в никуда, листья, улетающие в никуда, люди, будто бы тоже улетающие в никуда, строящие что-то крылатое, космическое, — люди возводят отсек за отсеком, ступень за ступенью, спрашивают кого-то главного, а когда мы успеем все это выстроить, время-то поджимает, осень стремительно уходит…

Человек отмахивается, успеем, успеем, ничего страшного, осень будет еще долго-долго…

Часы смотрят на призрачный городок у подножья исполинской ракеты, часы смотрят на горсточку людей, последних выживших, часы не понимают, как они могут все не поместиться в ракете, а ведь чувствуют – не поместятся, надо строить еще и еще, но когда строить, когда осень стремительно тает…

… ракета взмывает в небо, оставляя позади себя городок, обреченных людей там, внизу…

— … видите как… – продолжают часы, — он обманул их…

— Мы должны найти негодяя. Любой ценой, — Зеркало вспыхивает, хотя раньше, казалось, не умел ничего подобного.

— Как же вы представляете себе это?

— Вы мне поможете.

— Я?

— Да, вы, вы ведь Часы.

— Уважаемый Зеркало, вы забыли, что я не умею вертеть время туда-сюда!

— А может… – Зеркало смотрит с надеждой, — может… вы просто не знаете, что умеете это? Может… попробуете?

— Ну, хорошо… разве только попробовать… Но вы… вы уверены, что хотите наказать негодяя?

— Более чем уверен.

— Вы же понимаете, вмешательство в прошлое повлечет за собой…

— … Непредсказуемые последствия, знаю, знаю. Уважаемые часы… обманутая осень должна быть отомщена…

— … вы… вы…

— … что такое?

— Уважаемый Зеркало… с вами все в порядке?

— А… а что случилось?

— Вы просили вернуться в ту осень…

— Я… а вы кто?

— Вы не узнаете меня?

— Простите… нет…

— Вы называете меня Часы.

— Какое красивое имя… Часы…

— А вы…

— … а я Осень.

— Простите?

— Осень.

— Но вы… Я знал вас, как Зеркало…

— Зер… гхм… действительно, похоже… Зеркало…

— Но теперь в вас отражается Осень…

— Действительно… Зеркало, в котором отражается Осень…

— Но почему… почему так получилось?

— Право же, ума не приложу… – Зеркало пытается отразить самого себя, не может… – не понимаю…

— … похоже, я понимаю, — подхватывает Часы.

— Что понимаете?

— Вы… это были вы.

— Где был я?

— Там… в ракете… когда обманывали последнюю осень…

— Я? – Зеркало хочет покраснеть, не может, — вы хотите сказать, что я…

— … к сожалению, это так… вы сделали это миллионы лет назад, уже и не помните… вы перестали быть человеком за века и века, вы стали зеркалом, вы надежно забыли, какой ценой вам досталась ваша жизнь…

— … какой стыд…

— … никакого стыда, вы исправили это… Вы стали зеркалом, в котором отражается осень…

— У-у-у… — жалобно скулит ветер, озябший от самого себя. Было бы солнышко – согрело бы, тёплым стал. Да какое там солнышко. Ночь. Да и будь день – уже не согреешься, осень на дворе. И старается укрыться в жёлтых листьях на ветвях, а они, как нарочно, падают. Но не на земле же в них зарываться? Ему – ветру! А потому срывается с ветвей, дует на них, гонит прочь — раз уж не греете, так и вам не будет упокоения у родных корней!

И шелестит опавшей листвой старая аллея. Холодная, неуютная. Даже свет фонарный – и тот унылый, расплывчатый от невидимого мелкого дождя.

Иногда лишь нарушается тишина прошуршавшей мимо аллеи машиной.

Но что это? На одной из мокрых лавочек появляются два странных силуэта – прозрачные, зыбкие, напоминающие формой человеческие силуэты, будто тени, да только светлые. Окажись сейчас в аллее случайный прохожий – прошёл бы и не заметил. Разве что ветер сразу притих, но тут же снова продолжил свою борьбу с листьями. Его-то ничем не удивишь. Он и не такое видел на своём веку.

Между тем, две призрачные фигуры, присев на лавочку, заговорили. Их голоса были ещё тише шелеста листьев.

— Бррр… — прошелестела одна из фигур, — ну и погодка! Даже душой чуешь всю эту сырость, от чего делается на ней весьма тоскливо и уныло… А не отправиться ли нам, батенька. на юга? Ведь вам же по сердцу был тот же Кисловодск?

— Ах, мон ами! Неужто вы видите лишь уныние и сырость? Неужто ваш взор не очарован тихим увяданием природы? Безмолвным, покорным…

— Ах, да…помню-помню! Как не помнить? Унылая пора! очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса… — в голосе первой фигуры едва слышно звучит ехидная нотка, — но, батенька мой, помилуйте! – как может очаровывать уныние? Очаровать может нечто прекрасное, юное, живое!

— Уж не весна ли? – тоже не без ехидства возражает вторая фигура. – эх…скучна мне оттепель; вонь, грязь — весной я болен…

— Да как вы можете такое и говорить! – шелест становится таким сердитым, что даже ветер утихает, — вы гляньте-ка на эти несчастные листья! Мертвы, жалки… а трава? Вся пожухла. пахнет прелью… а весной и травка зеленеет, и солнышко блестит! И… И сердце сильно так в груди стучит, как будто ждет чего-то! Весной ежели и болеют люди, то от дел сердечных, любовных.

А вот осенью совсем немудрено и заболеть. Я так вот осенью и помер.

И нешто осенью грязи не бывает? Уж как развезёт дороги-то после дождей – ноги не вытащишь.

— Но разве вы сами не воспевали уныние, вдохновляясь той, которую ныне порочите!

— Осень, что ли? Так у меня уныние как есть уныние. Я узнаю тебя, время унылое: эти короткие, бледные дни… нешто это очарование? Тоска, безнадежность… но уж никак не очарование. Ладно бы – осенняя пора, очей очарованье, но унылая… нет, хоть режьте – не понимаю!

— Вот оно что? До критики опустились, позабыв всякое приличие?! – ветер испуганно спрятался в листьях… — Да идите-ка, вы, Алексей Николаевич*, к чёрту1 Да-да! К нему и ступайте! А ещё лучше – к Афанасию**! Уж с ним-то вы поладите! Глубь небес опять ясна, пахнет в воздухе весна! Ха-ха! Тьфу на вас! – и сердитая, слегка потемневшая от гнева фигура, взмывает с лавочки ввысь.

— Да, полноте вам, Александр Сергеевич, полноте! – и вторая фигура устремляется за первой.

— У-у-у… — жалобно скулит ветер, вылезая из-под листьев и усаживаясь на полунагой ветке клёна. Сражаться с листьями после всего услышанного, он считае теперь неуместной шалостью и совсем не комильфо.

___________________________________________________________

*Алексей Николаевич Плещеев

** Афанисий Фет