Блиц министров №91 Министерия

Дверь, которая открывается в тайну

Много легенд ходят о сокровищах тамплиеров. Бесчисленное количество людей пытались их отыскать. Да только напрасными оказались все поиски. Хранятся они где-то за невидимой для простого человека дверью.

Мощные удары грома силой напоминали рассерженного исполина. Он грозно сотрясал неприступные башни замка Тампль. А дождь так обрушился на землю, словно пытался смыть весь Париж, превратившись в библейский потоп. Парижане затаились в своих домах, боясь высунуться на улицу. Некоторые в страхе молились перед иконами. Таверны были закрыты. Казалось, за одну ночь город вымер. Только в замке Тампль чувствовалось оживление. Во всех семи остроконечных башнях мелькал свет от факелов. В открытых настежь конюшнях можно было разглядеть, как туда- сюда неслышно скользили людские тени.

Великий магистр престарелый Жак Де Моле был совершенно спокоен. Прикрыв уставшие глаза, он откинул седую голову на спинку резного кресла, обтянутого алым бархатом и инкрустированного драгоценными камнями. Магистр сидел спиной к двери перед массивным столом, заваленным бумагами и свитками с таинственными буквами. На столе лежало распечатанное письмо, написанное арабской вязью, а рядом перо. Жак Де Моле скрестил на груди руки. На указательном пальце правой притягивал взгляд массивный перстень из неизвестного почерневшего металла со змеей, кусающей корону. Казалось, магистр спал. Но чуть подрагивающие веки и напряженная поза говорили о том, что магистр прислушивается к звукам из-за дверей. И вот тяжелая дверь заскрипела. Магистр вздрогнул, открыл глаза и обернулся. На пороге возникла фигура в простом плаще с капюшоном.

– Простите, мессир, я разбудил вас, – фигура почтительно поклонилась, а затем выпрямилась и откинула капюшон. Перед магистром предстал совсем молодой юноша. Темные вьющиеся волосы и чуть смугловатая кожа напоминали о его далеком мавританском происхождении.

– Проходи, Гийом, я давно жду тебя. Уже думал, что и не дождусь, – в голосе магистра послышалась горечь.

– Я выехал из Португалии сразу же как получил ваше письмо, – юноша в растерянности затеребил край мокрого плаща.

– Оставь здесь одежду и скорее садись к огню, – магистр жестом указал на пылающий в углу комнаты камин. – У нас совсем мало времени.

– Да, конечно, как скажете, мессир, – Гийом скинул плащ и остался в одной рубашке и грубых штанах, в которых ходят ремесленники. На нем не было привычного облачения рыцарей- тамплиером – белого плаща с красным крестом. Он сел на низенький стул и протянул руки к огню. – Но простите меня, мессир, за дерзость что произошло?

– Пока еще не произошло, мой мальчик, но недалек тот день, когда рыцарям Ордена придется скрываться в далеких странах.

– Вы хотите сказать, что кто-то посмеет покуситься на Орден? – юноша был поражен словами магистра.

– Да не кто-то, а сам король Франции. Он уже несколько раз подавал прошение о членстве в Ордене, но ему было отказано. Король такой пощечины не простит. Да к тому же он наверняка желает пополнить свою пустую казну деньгами Ордена.

– А как же папа? – удивился юноша, – он не допустит такого.

– Папа с удовольствием уничтожит Орден. Он давно мечтает присвоить себе наши сакральные знания, – магистр улыбнулся печальной улыбкой.

– Звучит ужасно! – юноша покачал головой.

– Не ужасней чем звуки ненастья за окнами. Когда я слышу эти раскаты грома, мне кажется, что это рычат наш король Филипп и папа Климент.

– Но тогда нужно спасать рыцарей, вывозить казну! – голос юноши зазвенел от напряжения.

– Казна уже вывезена. Хотя, кое-что я оставлю этим псам. Пусть грызут кость. А мясо им никогда не видать, – магистр поднялся с кресла. Для этого, мой милый Гийом, я и пригласил тебя приехать инкогнито.

– Я сделаю все, что вы скажете, мессир! – юноша порывисто вскочил на ноги. Правда, чем я могу помочь?

– Гийом, ты внук моего старинного друга Жофрея де Рекостьера. Он спас мне жизнь в битве при Акре. А тебе я поручаю спасти и хранить тайные знания. Они веками копились и передавались Ордену из разных стран. Теперь они в архиве.

– Мессир, это высокая честь для меня. Но как я смогу уберечь архив, если сюда нагрянут слуги короля? Может стоило его вывезти вместе с казной? – Гийом с тревогой посмотрел в глаза магистра.

– Ты сможешь, Гийом. Он находится за дверью, которая открывается… А впрочем, ты сейчас все увидишь. Иди за мной.

Магистр вышел и быстрой молодой походкой направился к узкой винтовой лестнице, которая вела под самую крышу. Гийом еле поспевал за ним. У двери магистр остановился.

– Смотри, – он вытянул руку, и юноша увидел перстень со змеей, кусающей корону. Это ключ. Достаточно поднести его к замку и дверь откроется. Никаким другим ключом эту дверь не открыть. Архив с тайными знаниями покажется только тому, кто владеет этим ключом. Можно разрушить даже замок, но архив никогда. К тому же у архива есть сторож. Очень страшный. Магистр усмехнулся и распахнул дверь.

Гийому показалось, что кто-то ударил его по голове, потом на него посыпалась пыль. Гийом чихнул и открыл глаза. Он находился в огромной комнате, стены которой полуарками уходили вверх. В каждой полуарке высились полки с толстыми фолиантами.

– Ну, как тебе? – раздался над ухом голос магистра.

– Но как такое большое помещение может находиться под крышей? – изумился Гийом. – Оно же просто не поместится.

– Обыкновенное помещение, конечно, не поместилось бы. Но, – Магистр поднял кверху палец, – за этой дверью находятся сакральные знания. Они не имеют границ. В этих книгах есть все. И мудрость жизни, и тайна смерти. Здесь сокровища равным, которым нет в мире. А сами фолианты могут и увеличиваться в размерах, и уменьшаться.

– Но вдруг кто-то найдет этот архив? Или я не сумею его сберечь? – Гийон ошалело оглядывался по сторонам. Ему казалось, что и комната увеличивается, и книги на глазах прибавляются.

– Не переживай, – магистр положил руку на плечо Гийома. Змея на перстне чуть царапнула юноше шею. – Его никто не найдет. Сейчас мы выйдем отсюда, я проведу обряд посвящения тебя в Хранители и передам ключ. Юноша оглянулся и побледнев, вскрикнул. Перед ним сидело непонятное существо ростом с собаку с крыльями орла и козлиной мордой. Существо покачивало огромными, как у дикого быка рогами, и жевало жвачку.

– Господи, что это? Или я вижу кошмарный сон? – Гийом еле держался на ногах от ужаса.

– Не бойся! Это Сторож наших сакральных знаний, архива Ордена, – зазвучал мягко голос магистра. – Он не причинит вреда посвященным. А от непосвященных Сторож заслонит архив своими крыльями. – Идем скорее, ты должен немедленно пройти обряд посвящения в Хранители.

Семь долгих лет провел под пытками по приказу короля последний магистр ордена тамплиеров Жак де Моле, но тайну сокровищ и архива он не выдал. Стража Филиппа Красивого прочесала весь замок Тампль. Но в маленькой комнатке под высокой крышей нашла всего лишь фигурку из бронзы непонятного существа с крыльями орла и мордой козла.

С тех пор прошло более полувека, но тайну архива тамплиеров никто так и не смог разгадать.

***

Этой ночью Иван долго не мог уснуть. В голове вертелись разные мысли, но сознание надолго не зацеплялось ни за одну из них. Казалось, что вся его жизнь, теми или иными эпизодами, старалась сегодня промелькнуть перед глазами. В памяти то и дело всплывали картины из прошлого.

Вот он, пятилетний мальчишка, стоит на военном параде на главной площади страны. Его пальцы сжимают крепкую, мозолистую ладонь отца, а восторженный взор устремлен в небо. Там, с грохотом рассекая воздух, неслись огромные стальные птицы. Единым строем, навевая на зрителей благоговение и трепет, самолеты раскрашивали небо в цвета триколора, и маленький Ванька кричал во все горло:

— УРА!!!

А вот он уже выпускник средней школы. Крепкий, занимающийся спортом юноша, твердо уверенный в выборе будущей профессии. Тяжелый разговор с отцом, желавшим, чтобы сын выучился на инженера и продолжил славную фамильную династию на заводе, ставшем для их семьи родным. Но ни доводы отца, ни просьбы матери не смогли переубедить Ивана.

Картина спора с родителями внезапно сменилась воспоминаниями о Леночке. Его первой и единственной любви. Об их прогулках по ночному городу, о первом поцелуе. Об ее обещании ждать. И о письме, полученном от Леночки на третьем курсе. Не СМСке, не телефонном звонке, а обычном письме, пришедшем по почте в бумажном конверте. Всего лишь несколько строк на простом белом листе. Боль от осознания предательства. Чувство обиды и разочарования. Заявление об уходе и… рука друга, легшая на плече у двери в кабинет начальника училища.

— Ванек, подумай. Ту ли дверь ты сейчас хочешь открыть?

Короткая фраза и выбор, определивший всю его жизнь.

Глубоко за полночь, лежа на стандартной армейской кровати, старший лейтенант Синицын Иван Григорьевич, наконец-то уснул. Завтра он отбывает в полк. Там, на полковом аэродроме, уже дожидался своего пилота надежный и грозный МиГ-35. Там, на аэродроме для Ивана откроется дверь в его новую жизнь. Жизнь, навсегда связанную с небом.

***

Снаружи, по периметру базы, земля гудела, дрожала и вставала на дыбы – комплекс орбитального прикрытия перепахивал остатки обороны, отыскивая в разрушенном поясе обороны последние огневые точки. Внутри эти удары ощущались только по внезапным толчкам и тяжёлому гудению стен. Бункер, который по этажам и секторам зачищали две группы, был по зубам только вооружению тяжёлых планетарных истребителей звёздного флота, зависшего над истерзанной планетой. Штурмовые группы смогли пробиться к нему, успели взломать коды защиты и теперь метр за метром продвигались вперёд. Первая группа тщательно зачищала этажи, подавляя любое сопротивление. А вторая шла напролом, неудержимым натиском, горячим лезвием сквозь масло. У них была одна цель.

Война дело страшное. В любые времена. И без разницы, кто и чем воюет. Дикари в шкурах били друг-друга дубинами, раскалывая черепа, ломая кости, затаптывая упавших ногами, рвали зубами глотки. Потом тупые и гнущиеся от попадания в кость мечи рвали кожу и мясо человека, постепенно закаляясь, становясь прочнее и острее, разрубая плоть и кость, отсекая конечности. Первые пули врывались в тело человека, безжалостно вырывая из него куски, потом научившись прошивать его насквозь, вышибать мозги. Химия ползучим змеем проникала в организм, выворачивая его наизнанку кровавой блевотой. Война никогда не была красивой, она была тошнотворным уродством с самого рождения и оставалось такой даже сейчас, когда человек добрался до далёких планет и иных миров для того, чтобы… найти здесь новые поля битв с самим собой.

Вот и сейчас командир второй штурмовой группы, отскочив в сторону от внезапно открывшегося слева технического прохода, не раздумывая дал залп из спаренного бронебоя. Человека в лёгкой защите буквально разорвало в клочья. Видимо это был кто-то из научного или обслуживающего персонала базы, весь личный состав гарнизона охраны – в бронескафах, вооружённый до зубов, с генераторами силовой брони – был связан боем с первой группой, бульдожьей хваткой вцепившейся в них двумя уровнями выше. Ошмётки мяса, обильно брызгнувшие кровью во все стороны, заляпали стены, пол, потолок и его самого. На нагрудной бронепластине прилип кусок мозга убитого, он машинально стряхнул его и продолжил движение.

По показаниям датчиков они были уже в лаборатории, там, куда и рвались через тела и разрушения. Позади них всё горело и плавилось, закопчёные, развороченные взрывами, заляпанные кровью стены, рёв охранной сигнализации, потоки воды из противопожарных систем. А здесь, в последнем помещении всё было тихо, светло, спокойно, словно и не знало о творящемся снаружи кровавом безумии.

Но они ещё не остыли от кошмара боя, они принесли его сюда, на своих оплавленных и покорёженных бронескафах, в своём горячем дыхании и обезумевших душах. Впереди была последняя дверь. Просто дверь. Не шлюз, не ворота, не бронированная переборка – дверь. Архаичная дверь, словно в сельских домах на аграрных планетах. Боец, шедший впереди, взялся за её ручку. Командир кивнул головой, боец резко распахнул её и он рывком ворвался…

В помещение? Нет. В свет. В почти невесомость. Ворвался ли? Или вырвался? Из мясорубки кровавого штурма, из избитой замученной плоти, скованной стальной консервной банкой бронезащиты он вырвался в… тишину. Не просто и не только физическую – в тишину душевную. Ни звуков боя, ни собственного дыхания – ничего. Тяжесть брони и оружия больше не давили на него, их просто не было. Как не было ни боли старых ран, ни шершавости шрамов на теле, да и тела не было. Была только душа. И даже она больше не болела, вся грязь и шелуха мгновенно осыпались с неё, боль потерь, горечь разочарований, тяжесть грехов – ушло всё, как и не было вовсе. Он стал нематериален, чист, душа плыла в невесомости, в свете, тишина проходила сквозь него космической музыкой.

Ошеломлённый техник связи штурмовой группы отступил назад и дверь мягко закрылась, отрезав их от командира, оставшегося за ней. Пот заливал глаза бойца, система регуляции внутреннего микроклимата бронескафа не справлялась с нагрузкой. Он щёлкнул кнопкой орбитальной связи.

— «Ланцет-2» вызывает флагман.

— Флагман на связи, — немедленно откликнулись с орбиты.

— Мы нашли её, — техник нервно облизнул пересохшие губы. – Это дверь, ведущая в…

***

Еду утром на работу, а сзади меня пара подростков обсуждает что-то, прислушался и слышу:

— Да это, ваще-то дверь, которая открывается в…

И тут объявление остановки заглушило конец фразы, и я так и не узнал – куда же открывается какая-то дверь.

Чепуха, конечно, вышел – забыл, но нет, иду и размышляю.

Дверь, которая открывается в… вверх? Вниз? Вбок?

Полная ерунда. Для фантастики какой, может, и сгодится, а я реалист. А потому и ответ пришёл соответствующий – в… – это внутрь!

Куда же ещё? Между прочим, такие двери – самые отвратительные. И даже унизительные для человека.

Вот именно такую дверь нам вчера и поставили. Ту, которая внутрь стала открываться. А старенькая была правильная, открывалась наружу. И ведь я сам, лично, обговаривал этот вопрос с мастерами. Так нет! Прихожу на работу, привычно тяну на себя дверь – для меня-то это не унизительно, я как-никак – начальник, а не посетитель, и… не открывается! От удивления даже немножко постоял перед ней, пока не догадался толкнуть. И она как распахнется! Этак услужливо и гостеприимно. А у нас тут не что-нибудь, а контора. Просители разные приходят.

«Иван Иванович… ну, подпишите, пожалуйста, бумажку… ну, сколько же ходить можно… ведь все документы собраны…»

И вот, стоит такой проситель за дверью, а она, соответственно, раньше наружу открывалась. То есть, на него. И он её тянет-потянет, а сам, будто и не войти хочет, а как в щёлочку заглянуть. И вид сразу делается соответствующий. Уважительный, жалобный…

«Можно войти?..»

А теперь? Хоп — и он уже на пороге. Не дверь, не страж, а швейцар какой-то. Этак и с ноги открывать будут. А потом и заходить с расправленными плечами. И бух! – бумажку на стол!

«А, ну, подписывай!»

Психология, как-никак в этих самых дверях.

Нет, надо позвонить мастерам, пусть делают, как было.

А если ещё хорошенько подумать, то… ведь такой дверью и убить можно!

Той, которая внутрь открывается. Вот так подойду, чтобы выйти куда, на тот же перекур, а с другой стороны некто раздражённый кааак толкнёт! Да, не дай Бог, ногой. А я за дверью. И в лоб!

От этих размышлений сразу захотелось на воздух, успокоиться.

Или в кофейню через дорогу сходить? Выпить кофейку…

— Лидочка, я отлучусь ненадолго.

— Хорошо, Иван Иванович.

…

— Ах, чтоб тебя! Какого чёрта извините?! Кто так дверь открывает? Вы бы ещё бульдозером открыли! А подумать, что за дверью кто-то может стоять?! Уберите руки! Что?! Кровь?! Лидочка! Лидочка! Вызывай мне срочно «скорую»!

И закрывай контору!

***

…Форма и ценность ключа соответствует тому, что находится за дверью. Если ты приобрёл (унаследовал, купил, нашёл) редкий и дорогой ключ – почти наверняка тебе откроется «козырная» дверь.

Самые необычные двери открываются небольшими плоскими треугольниками; если ключ – просто гладкая металлическая палочка не длиннее ладони – за дверью что-то простое, не очень ценное, но, безусловно, неопасное.

Ключи-гексагоны – родственники треугольных, но помудрёнее; медные шестиугольники чаще всего ведут в библиотеку; серебряные и прочие, из дорогих материалов и ценных камней, тоже обещают знание, но – заплатишь дорого.

В моей жизни было предостаточно дверей. Как без них?.. Дверь дома, дверь транспортная, дверь к друзьям, дверь на работу, дверь в лес или на море…

Плата за вход – разная. Плюс в том, что часто одна дверь ведёт к другой, один простой ключ можно обменять на такой, который подходит к нескольким замкам.

Но всё меняется…

Иногда суешь руку в карман или перебираешь всякую мелочь в кошельке, ищешь старый, в царапинах, ключ, ложащийся в руку почти незаметно, как будто он с течением лет приспособился под изгибы и впадинки именно твоих пальцев. Подходишь к двери, которую привык открывать с детства. Всю жизнь этот ключ – твой. Все памятно – закрашенная царапина на дверной раме, коврик, форма ручки, за которую берёшься выученным наизусть движением, не вдумываясь. И там, внутри, все знакомо до чёрточки.

И внезапный шок – больше нет скважины. Дверь уже не откроется для тебя! Или – её самой теперь нет. Гладкая стена, на которой не разглядишь и контура исчезнувшего прямоугольника.

В ящике письменного стола у меня полно отслуживших ключей – и моих, и перешедших от дедушки вместо со столом. Прежние дружбы, влюбленности, работы, дороги…

Не все двери нужно стремиться открыть. Иные ведут в опасные места – по-настоящему опасные. Ключи к ним делают затейливыми, чтобы заинтересовать неопытного простака, или кладут поверх железа позолоту с искрами (имитируя драгоценные камни) – а продают на удивление дёшево.

Вход – копейка, выход – рубль (если останешься цел).

Кто-то считает, что самая главная удача в жизни – открыть дверь к сокровищам (как ни понимай это слово – в прямом смысле или более возвышенно). А по мне – довольно той двери, которая ведёт туда, где ощущаешь покой и счастье.

У меня такое место есть.

Это балкон, где я пью утром кофе. И в другое время тоже, пока солнце ещё не переместилось на эту сторону или уже ушло… но мне всегда так нравилось сочетание неспешного ритуала кофепития, рассветной «вымытости», чистоты только что проснувшегося мира, прохлады ненагретой мостовой.

Мне нравится прохладный шахматный пол, резные столбики белых перил – на них утром часто гуляют небольшие голуби неизвестной мне породы и гулят гортанными тонкими голосами.

Кофе дымится, горячий, горько-сладкий, с крохотной щепоткой корицы и сливками. В зеркальце кофейного цвета, обрамленного берегами чашки с блестящими тонкими стенками, колышется отражение неба и круглые края облаков; мелкие пузырьки, сбившиеся к берегам, переливаются радужно

На блюдце рядом с кофейником лежат круассаны, тёплые и мягкие –минута, как из духовки.

Это место – только моё, и ведёт сюда единственная дверь – из моей спальни (единственной комнаты в квартире).

Так было – но однажды на стене между балконом и спальней (со стороны балкона) появились около прежней двери тонкие линии, обрисовывающие условный прямоугольник; пара дней – и они превратились в явные контуры проёма, а затем в стене стала проявляться ещё одна дверь. Она росла, оформлялась – деревянная, крепкая…

Кто знает, следовало ли радоваться этому. Хорошо бы за ней обнаружилась вторая комната… Но так, чтобы в квартире появлялось вдруг другое помещение – нечастая удача, примерно такая же нечастая, как крупный выигрыш в лотерею. Редко, очень редко – проще говоря, почти никогда.

Вероятнее всего, там тесное, ни к чему не годное помещение без окон. Его придётся убирать, обихаживать… Может быть, сделать там кладовку? Или гардеробную?.. И никаких особых хлопот.

Когда дверь выросла, стало видно, что её замочная скважина с новым ключом – с другой стороны. Отсюда её не откроешь – она сама распахнётся, когда (если) захочет.

От таких мыслей становилось тревожно. Непонятное помещение, которое само решает, когда ему открываться. В сущности, мало ли, что там…

…В одно утро, когда кофе уже был на столе, но не выпит, а круассаны ещё оставались в духовке, за недавно возникшей дверью загудело – сильнее и сильнее, по нарастающей. Дверь вздрогнула, ещё раз, по её деревянной поверхности с неприятным звуком пролегли трещины, похожие на карту дорог.

Надо было сразу забить всё это досками! Замуровать! Надо было…

Трррах-бах!

Она распахнулась – выбив стекло из двери, ведущей на балкон.

Там была чернота. Гулкая, протяжённая, непроглядная, наполненная тысячью гудящих ветров, созревших и дождавшихся жатвы… Не было и не будет такой сущности, для которой тот хаос, требовавший себе нового простора, мог бы стать гардеробной…

Там некому было крикнуть: «Почему, за что? Погоди, постой! Не надо! Это же мой мир!»

Перила полетели вниз переломанными соломинками. Ветер, набирая силу, подбрасывал, крутил в воздухе, гнал, как листья, всё, что попадалось – кусты, деревья, дома; он очень скоро поднимется в полный рост, и сорвёт с невидимых ветвей деревушки, городки… страны…

…Кофейные озерца – в осколках чашки на кренящемся шахматном полу – дрожали, отражая рассыпанные пазлы голубого неба.

***

Как же давно Настя не была у бабушки. Всё чаще стал сниться домик в деревне, слышаться тёплый, старческий голос: «Иди сюда, милая»– и она возвращалась в воспоминания, где малышкой садилась на колени бабушки, в старое потёртое кресло, и слушала бесконечные рассказы. Потом она рассматривала картинки в книгах, а бабушка читала вслух и учила читать по слогам. Бабушка звала её, она соскучилась. Как никак Настя не приезжала 10 лет.

«Надо съездить –думала Настя, – надо! На пару дней, нет, так скоро не отпустит. Решено. На неделю, – и мысленно пообещала бабушке, –Я приеду на неделю!»

Она представляла, как откроет дверь в это милое, светлое, уютное пристанище детских грёз, где всегда пахло тёплым хлебом и вкусными пирожками. Нужно только подписать контракт и она соберётся в путь. Детям и мужу Настя не будет говорить куда едет, пусть думают, что улетела за границу, не то снова начнутся эти ненавистные уговоры о продаже домика. Как она могла его продать? Как она об этом скажет старушке? Этот заброшенный дом был нужен ей, там жила бабушка. И пусть в деревне почти никого не осталось, она продолжала платить за электричество.

Она возвращается, но сначала придётся прибраться, открыть окна, принести воды, затопить печь. Настя представляла, как будет месить тесто и готовить бабушке пироги, как та начнет причитать рядом, что всё-то внучка не так делает, станет гладить кошек, а рыжая Машка потрётся сначала о ноги старухи, как бы спрашивая разрешение, и уже ни на шаг не отстанет от Насти.

На пути к дому, погруженная в воспоминания, Настя почувствовала, что по настоящему соскучилась. Осталось несколько километров. Темнело. Когда Настя приедет будет ночь, но это не вызывало беспокойства. Полнолуние освещало июльское небо. Ночь обещала быть светлой, да и дорогу она помнила наизусть. Её беспокоило, что снова придётся врать, ведь она ни за что не станет рассказывать о том, что давно закончила школу, институт, встретила Мишу и вышла замуж. Не станет тревожить воображение старушки и рассказами о взрослых сыновьях.

Деревня встретила её одиноким далёким лаем. Всё таки жители переселились. Во всех домах было темно и только в бабушкином, сквозь зашторенное окно, мерцал свет. Настя припарковала машину у ворот, оставила в ней телефон с выключенной геолокацией, забрала из багажника пакеты с продуктами и сумку с одеждой. Лишь на секунду она замерла перед дверью, которая открывается в прошлое, а затем повернула ключ…

Несмотря на лето из дома пахнуло сыростью и плесенью. Настя нащупала выключатель. Свет на мгновение ослепил её, потом она увидела знакомые до боли очертания комнаты, потускневшие предметы, потемневшие обои, занавешенные тканями зеркала. Она прошла в жилую комнату, которую освещал ламповый телевизор, шурша белым шумом. Опять бабушка заснула за просмотром передач. Послышалось мурчание. Машка встречала её, приветственно тёрлась о ноги и пакеты. «Ну, здравствуй, Машка, Ба спит!?» – задала вопрос и тут же на него ответила.

Оставив продукты на столе, Настя взялась за дело. Пробравшись по заросшему двору к колодцу, набрала воды. Сейчас сметёт паутину, смоет пыль, наведёт прежний порядок. Заскрипело кресло перед телевизором. Совсем седая бабушка в белой ночной рубашке направлялась к внучке: «Ты всё таки приехала, милая, а я тут немного захворала». «Не бойся, Ба, я о тебе позабочусь!»

Настя уже замесила тесто и топила печь: «Я приготовлю самые вкусные пироги с мясом, по твоему рецепту» –бабушка заметно повеселела, и словно сбросила и болезнь, и годы.

Трое серых кошек ластились к ней и она поставила им миску молока.«Где же ты была так долго?»–вопрошала взглядом бабушка. Что же ей рассказать? Вот уже 40лет Настя придумывает небылицы, но сегодня расскажет о том, что пережила, о своих достижения, но расскажет так, как будто это мечты или планы на будущее. А утром они поставят самовар и будут пить чай с конфетами и печеньем.

Настю радовало общество бабушки, расцветающей изо дня в день. Она знала, что неделя пролетит незаметно. Знала, что здесь время шло иначе. Оно замирало или торопилось, возвращалось или перематывалось вперёд. Настя возвращалась в детство и в юность. И только зеркала всегда рассеивали миражи, напоминали о мороке и возвращали в реальность.

Они пили чай, кошки сидели на коленях у бабушки и на подлокотнике кресла. Звучал белым шумом не показывающий каналы телевизор. Солнце сияло на посветлевших обоях и на зеркалах, с которых Настя забыла снять ткани…

Прошла неделя. У ворот стояла машина, а в ней разрядился телефон, приняв 139ый непринятый звонок.