Блиц Министров №62. "Министерия"

1

Яблочко-по-тарелочке

Утро выдалось хмурое. Горынычу не хотелось совершать утреннюю зарядку и разминать крылья. Не потому, что он замерзнет, нет. А потому что настроения – ну, никакого! Решил включить «яблочко-по-тарелочке», отобранное давеча у Бабы-Яги.

— Если вам сегодня не угодила погода, — вещал кот-в-сапогах, разухабисто размахивая шляпой, — то пр-р-редлагаю устроить сегодня день добрых дел! Наукой доказано, а это, между прочим, ссылки на проверенные источники! Тот самый кот, что ходит по цепи кругом, в совместной разработке со Старухой Шапокляк, которая очень, между прочим, изменилась за последний месяц, вывели формулу!

— Гы-гы! — Гаркнул Горыныч. — И эту козявку слушать?

— Формула доказывает, — в это время из лап кота вырывается его шляпа ветром и несется куда-то за кадр, — что ТРИ выполненные за день добрых дела, улучшают настроение до конца дня.

— Вот еще! Тьфу!

— Но важное условие – благодарность! — добавляет кот, а Шапокляк, ковыляя, появляется из-за его спины и подает запыленную черную шляпу с пером. – Ого, вот это да! Не ожидал! Большое вам, уважаемая, кошачье «спасибо».

— Отвратительно! — Вскочил змей с табуретки, — Могла бы и себе оставить!

— Пожал- л-ста… — мягко улыбается Шапокляк.

— Тьфу! И еще раз — тьфу! — Горыныч выхватил яблоко с тарелки и попытался раскусить со злости. Потом вспомнил, что без него «тялявизера» не будет, и отложил в сторону на дубовый стол.

— Вот это да… Вы только посмотрите на них! Исказили все каноны сказок, кривляются по тарелочкам всяким! А я вот думаю, что надо наоборот не добрые дела делать. Приходить, отбирать, а потом вещи себе оставлять, и радоваться не до конца дня, а до конца жизни. Вот, я, практичный товарищ, сапоги скороходы у домового отобрал? Отобрал. Кто теперь в них бегает за морковкой по огородам, когда лень летать? Каждый день радость. Самобранку отобрал у троих братьев в лесу? Отобрал. Опять польза. Яблоко это с тарелкой опять же. А то бы сидел и в окно глядел.

— Эх, скучно мне… А если и правда попробовать? Отдам Бабе-яге, например, яблочко с тарелочкой, она мне — «спасибо», мне хорошо. А завтра опять отберу.

И, полетел Горыныч на север, в Тридевятое царство, в Тридесятое государство. Под его огромными зелеными лапами простирались темные чащи, иногда берега рек с людьми, ловящими рыбу, рыбаки были похожи на маленькие крупинки сверху. Мимо дворца Кащея, с острыми темными шпилями на башнях. Вот, долетел он до таких дебрей, что и не видно ничего. И тут — знакомая опушка. Яга была не в домике, а возле. Она сажала какие-то семена в только что выкопанный грунт.

Горыныч приземлился с грохотом и примял несколько молодых берез хвостом.

— На! — прямо на грядку полетела тарелочка.

— На! — вслед за ней, возле головы Яги, пролетело яблочко.

Яга с недовольным выражением лица медленно повернулась и встала в позу, руки в боки.

— Чаво? Наигралси? Надоело?

— Вернуть решил. Чтоб ты мне благодарность выразила.

— Ты чаго это? Ополоумел? — Яга бочком-бочком продвигалась в сторону ступы с метлой, намереваясь в случае критического момента умотать в любом направлении.

— Будешь благодарить или нет? А то обратно заберу!

Баба яга, непонимающим взглядом обвела Горыныча сверху вниз, измеряя его рост, потом оглянулась на грядки, немного примятые «возвратом товара» и вздохнула.

— Ах, вот оно что. Передачу утреннюю смотрел. Я тоже сегодня видала. У меня ведь теперь новая тарелочка с яблочком. Только показывает плохо. А у меня зрение — ужасное, минус двадцать! О как!

— Быть такого зрения не может! — возмутился Горыныч, помахивая хвостом все еще в ожидании благодарности.

— Может-может, — закряхтела бабуля, — чай, у меня, милок, и возраст-то, не сродни всем здесь живущим!

— Врешь, Бабуся!

— А, может, и вру! Чай, у нас глазных врачей нету! Всякой нечисти в сказки понапихали, а из врачей только Айболит, и тот по таким животным, как ты! Не вижу я запасное «яблочко-по-тарелочке», и все тут. Только слушаю, вон, как радиво!

— Эх, не знал я, что тебе так тяжело. Думал, ты мне слова благодарности скажешь, а я завтра опять заберу. Мне ведь тоже теперь скучно без новой информации. — Горыныч друг повернул свою правую голову на левую и переглянулся с ней. – Слушай, а давай мы поменяемся? Ты мне маленькое отдашь, а я тебе это верну. Насовсем. И больше никогда-никогда отбирать не буду.

— Чаго, правда что ля? — Баба Яга чуть не присвистнула от удивления. — Ты такой большой, сильный. Захотел бы — и избушку мою сдул вверх тормашками. И вдруг предлагаешь по-мирному меняться? Не ожидала. Спасибо тебе, за доброту твою, что проникся моей бедой…

У Горыныча вдруг перехватило дыхание. «Приятно-то как!» Первый раз в жизни. И нужно-то всего было — не просто вещь вернуть, а понять, что у другого может быть настоящая проблема, которую и решить бывает возможно.

Поменялись они с Горынычем тарелочками, летел он домой и чувствовал, насколько ему хорошо. Никогда еще так не было. Только вот, подумал он, что осталось еще сапоги отдать, да самобранку, на этом дела и закончатся. И будет он снова скучать да грустить. Сел дома, включил маленькое «яблочко-по-тарелочке», а оттуда:

— Ведется набор в группу для будущих психологов. Ввиду недобора по группе принимаем всех желающих!

— А вот это интересно, — сказал Горыныч.

Теперь-то он был открыт к новой информации. Но это уже совсем другая история…

2

Добрый Змей

— Благодарствую, и тебе не хворать. По грибы, говоришь, ходил? Да, грибов в этих местах много. А я, вот, рыбалил, сейчас и ушицы поедим. Да ты садись поближе к костерку. Что, небом залюбовался? Где змей поганый летит? А-а-а… вон то облако? Похоже, и даже с тремя головами. Да только напраслина это, не поганый змей. Это ты сказок начитался. А сказки, что? Ложь! Ты лучше послушай, что в народе о змее том говорят. Хочешь, чтобы я рассказал? А почему бы и не рассказать. Рассказывать я люблю…

Случилось это далеко, в горах заграничных. В тех, где племя драконье жило. Слыхал о таких? Сказывают, что родилось у одной драконьей четы дитя, да не такое, как у остальных. Тело будто змеиное: ни лап, ни крыльев нет, зато голов – аж три штуки! Отец в ужас пришёл, да только как отказаться от родного сына? Вот и нарёк его Змеем. А Горынычем он стал, потому что в горах родился. Сынок рос, и постепенно выросли у него и лапы, и крылья, только лишние головы так и не отпали. И в племени том пошли разговоры, что не иначе у матери Змея шашни были с псом подземным, Кербером, кажись, его звали. Летала она, дескать, аккурат перед тем, как яйцо отложить, в грецкие земли. Слухи те и до мужа дошли, да только жена всё отрицала.

А сынок тем временем вырос, да таким умным-разумным, что и не чета другим драконьим детям. Головы-то три. Ведь и в народе говорят, что один ум хорошо, а два лучше, а тут аж целых три ума!

А как подрос, то было дано ему задание – украсть королевишну. Каждый дракон должен пройти такое испытание. И украсть незаметно, и выкуп хороший получить. Вот и полетел Змей Горыныч задание исполнять. И нашёл одно королевство, где король вдовый правил, а у него и дочка была. Полетал Змей повыше над дворцом, так, чтобы его особо не заметили. Потом и над садом королевским полетал. Нет нигде королевишны! Короля-то видел – маленький такой, плюгавенький, а дочки и не видно нигде. Как, вдруг, услышал откуда-то сверху тоненький такой голосок. Будто причитает кто-то. Глянул – и увидел башню высокую, а на самом верху окно, и в окне том девица – грустная и вся в слезах. Подлетел Змей к окошку, а она даже и не напугалась.

— Съешь лучше меня, трёхглавый дракон, — сказала она, — потому как выкупа за меня тебе не видать, — и снова в слёзы.

Стал её Змей расспрашивать. И рассказала ему девица, что полюбила она одного пастушка, а не королевича богатого, и что прознал про то отец и заточил её в эту башню. Пожалел Змей девицу, просунул голову в окошко и говорит:

— Садись мне на шею и держись покрепче – отвезу я тебя к твоему суженому.

Та сразу повеселела, вскарабкалась на шею. А как пролетали они над дворцовой площадью, их народ и увидел, да как стал кричать!

— Эй, чудище! Отпусти нашу королевишну – она добрая, хорошая, ты лучше короля укради – совсем жизни от него нет!

«Вот оно что… — подумал Змей тут тремя головами, — а почему бы и нет?»

Доставил он девицу к пастушку, вернулся ко дворцу, подхватил короля и принёс его в драконье племя.

Все драконы, конечно, сразу пришли в великое недоумение!

— Ты кого нам принёс? – спросили они.

А Змей Горыныч и отвечает:

— Самого короля! Пускай посидит тут покамест. Ежели понадобиться он людям – то и принесут за него выкуп, а ежели не принесут, то пусть тут живёт. Богатств у нас и без того много, а никто из вас и не знает – сколько его. А все короли жадные до денег, считать их любят и умеют. Вот и пусть сидит в пещере и ведёт эту… бухгалтерию!

И пока драконы приходили в себя, снова улетел. Не успели те посадить короля в пещеру, как Змей ещё королей принёс. Тут уж драконы не выдержали и прогнали его из своего племени.

А Змей Горыныч и не расстроился, пораскинул тремя головами, да и решил, что ему самому с драконами не по пути. Что за радость – девиц красть?

А уж сколько путников он спас – и не сосчитать! Тех, что замерзали, а костерок разжечь нечем было.

А ты говоришь – поганый! Вон какой красавец летит по небу! А сказки, что? Одна ложь и нет в них никакой правды. А намёками никаким добрым молодцам урока не преподашь, потому что правда – не намёки любит, а слово прямое.

3

***

Иван-Царевич взмахнул мечом, и…

Змей Горыныч сам толком не понял, как это случилось. Перед ним вдруг, как из-под земли, вырос Изначальный Дракон. Он был таким огромным, что гордый трёхголовый змей легко проходил у него под ногами как под высокими арками. И, хотя Змей Горыныч ни в каких Изначальных Драконов не верил, но почему-то сразу понял, что перед ним именно он – мифический прародитель всего драконьего и змеиного племени.

— Ну здравствуй, Горынович! – воскликнул тот. Окрестность заволокло чёрным туманом, так что птицы, сидевшие на соседнем дереве, упали замертво, а с самого дерева облетели все листья до единого.

— Здра-равствуй… — промямлил Змей, склоняя все три головы (целые? Иван же их все снёс, вроде, причём одним ударом…) и толком не зная, как следует обращаться к Изначальному Дракону – на «ты» или на «Вы».

— Ну, чего боишься? Давай разбираться. Расскажи мне, оправдал ли ты нашу драконью породу? Какие за тобой злые дела имеются?

— Я трёх Василис украл, четырёх Марьюшек и одну Настасью! Вот сколько!

— Украл? А дальше что?

— Двух Василис и одну Марьюшку сожрал. Во! – Горыныч заметно приободрился.

— Так им и надо: дуры были, клуши сентиментальные! Их Иваны, Елисеи и прочие царевичи потужили-потужили, да получше себе невест нашли, да наследников наплодили. Так что это твоё злое дело наоборот вышло… Ну, что ещё?

— Пять сёл спалил! Подчистую!

— А жители сошлись, царю-батюшке челом били, да и выстроили на месте пепелищ пяти сёл один большой, ладный городок. И поди его сожги, он каменный! Что, тоже скажешь, злое дело сотворил?

— У Ивана-Царевича Заморского коня сожрал. Добрый был конь, вкусный.

— Хо! Да только он себе при помощи бабы-Яги нового коня нашёл, ещё лучше прежнего! И он, кстати, свою Василису обратно вернул!

— А она тоже клуша сентиментальная, вот он с ней теперь и мается! Не худое дело?

— Не худое! Эта Василиса – всем Василисам Василиса! Она не клуша, а умница. Ты разве не помнишь, как они с Иваном тебя вокруг пальца обвели?

Змей Горыныч вспомнил и поёжился: прав Изначальный Дракон, нехорошо получилось. То есть, наоборот, хорошо слишком.

— Детей во сне пугал. Знаешь, сколько напугал? Сто пятьдесят четыре ребёнка!

— Ой, напугал! Ха-ха! Они напугались, а потом только посмеялись!

Змей совсем сник, замолчал и только продолжал ковырять когтём рыхлую землю.

— Ну вот что, — сказал через некоторое время Изначальный Дракон, — поскольку никаких злых дел, могущих оправдать твою драконью сущность, за тобой не водится, а всё, как ни поверни, одни добрые выходят, приговариваю я тебя к следующему наказанию: быть тебе, Змей Горынович, не всамделишным, а только лишь героем детских сказок! – с этими словами Изначальный Дракон взмахнул своими огромными чёрными крыльями, и Змей вдруг стал уменьшаться, уменьшаться, пока не стал совсем маленьким и плоским, таким, что легко уместился на странице детской книжки с картинками.

Изначальный Дракон проследил за этой метаморфозой до конца, потом вздохнул, расправил крылья и взмыл высоко под облака. У него сегодня было ещё много дел.

4

Добрые дела Змея Горыныча

Мощная взрывная волна от упавшего метеорита грохнула и эхом прокатилась по всем горным пещерам.

Холодные дождевые капли сначала неуверенно, а затем частой барабанной дробью застучали по всем трем головам спящего Змея Горыныча. Горыныч открыл глаза и узрел жуткую картину. Прямо над ним низко нависло ночное черное небо. Часть боковой каменной кладки выкрошилась, образуя огромный проем. А выход из пещеры завалили булыжники от расколовшейся скалы. Подземное озеро взбунтовалось, поднялось и затопило полпещеры. Летучие мыши, пища, стаей покидали ставшее теперь опасное пристанище. Но самым ужасным оказалось то, что пропала и принцесса. Видимо ушла через новый проем в стене. Горыныч кое-как толстым брюхом протиснулся в этот же проем и вылез наружу. Принцессы нигде не было.

— Сбежала! — расстроился Горыныч. – Кто же теперь мне готовить и убираться будет? Он уселся и закачал всеми тремя головами:

Да что же мне так не везет-то? И дома нет, и хозяйку потерял. Может на мне порча какая?

— Если порча, то ты сам ее на себя и навел, — раздался за спиной знакомый скрипучий голос.

Горыныч мигом повернулся назад и увидел, что рядом с ним незаметно приземлилась на своей метле Баба Яга. Сидит тут и зубы скалит.

— Будешь смеяться, старая, я избушку твою огнем спалю! — рассердился Горыныч.

— Ну-ну, ты давай-ка, милок, полегче, — развеселилась Яга. — А то я могу тебя таким зельем одурманить, что все твои головы вмиг отвалятся. Да, и нечего тут серчать. Я же дело тебе, дураку, говорю.

— Какое еще дело? — проворчал Горыныч.

— А вот какое. Ты когда в последний раз хоть одно доброе дело сделал?

— Какое такое доброе дело? — Горыныч вытаращил все три пары глаз.

— А вот такое, – передразнила Горыныча Яга. — Ежели будешь кому-нибудь помогать, то тебе тоже помогут. Вот у меня такой случай был. Приехал как-то ко мне добрый молодец. Такой худющий. Так я вместо того, чтобы его на лопате в печь затолкать, в баньке попарила. Потом пирожков испекла, обедом накормила. Он бедненький такой голодный был, что чуть мои сушеные мухоморы все не съел. Я их специально для зелья к зиме заготавливаю. Так на следующее утро, когда он отдохнул и подкрепился, избушку мне всю поправил. Печку наладил. Теперь у меня не избушка, а игрушка! Прямо загляденье! Вот я и говорю, что иногда нужно делать добрые дела.

— И всего-то! — обрадовался Горыныч. — Это я могу. Это я запросто.

— Ну, не скажи, не так это все и просто, — покачала Яга головой. – А в твоем случае нужно целых три добрых дела сотворить. Тогда тебе повезет.

— Почему это тебе одно, а мне целых три? — обиделся Горыныч

— Почему, почему, — прошамкала Яга. — Да потому что у тебя три головы, а у меня одна. Значит с тебя три, — постановила Яга.

— Эх, ладно, — вздохнул Горыныч. — Что-нибудь придумаю.

— Давай, а я к себе полетела, — Яга вскочила на метлу и, послав Горынычу воздушный поцелуй, взвилась в небо.

Утром чуть рассвело, Горыныч полетел исполнять первое доброе дело. Он держал путь в соседний город. Там давно не было дождей, стояла засуха. Он решил натаскать воды и полить поля. Горыныча прямо раздувало от гордости. Он летел и представлял, как его будут все хвалить, говорить какой он молодец. А потом жители этого города соберутся и все вместе отремонтируют его пещеру. «До чего же я хорошо все придумал!» — ликовал Змей. Он уже пролетал над полями, когда увидел, что прямо на него несется железное чудовище. Громадное чудовище с узким носом и острыми крыльями. И как пошел тут Горыныч полыхать огнем направо и налево, что пожег все поля. А чудовища и след простыл. Не заметило оно Горыныча и полетело дальше по своим делам.

«Вот это да, натаскал воды!» – Горыныч с ужасом осматривал погибшие поля. А тут моментально набежали люди, и пошли на него с вилами.

— Бить его гада ползучего! — кричали бородатые мужики и пытались ткнуть Змея вилами.

— Не виноват я! — взмолился Горыныч. — Я от чудовища спасался и вас спасал!

— Какое еще чудовище? Там кроме самолета никого и не было! — закричали мужики.

«Да, не заладилось что-то с добрыми делами сегодня» — подумал Горыныч и рванул обратно к себе.

На следующее утро Горыныч пригласил к себе в гости Ивана-царевича. «Пожалуй, помирюсь-ка я с ним. Скажу конец войне. А он, глядишь, расскажет, где принцесса прячется.»

— Да-аа — Иван-царевич осмотрел полуразрушенную пещеру и покачал головой. — Разрушения у тебя мощные.

— Какие? — переспросил Горыныч?

— Ну, мощные, непоправимые, — повторил царевич.

— Почему непоправимые? — надулся Горыныч. — Очень даже поправимые. Надо просто чтобы кто-нибудь мне помог. Да вот хотел спросить, не знаешь ли, где принцесса прячется?

— Это еще тебе зачем? — наморщил лоб царевич. — Хочешь кухарку из нее сделать? Не позволю.

— Что? Да как ты, сморчок, мне не позволишь? — разбушевался Горыныч да не рассчитал силу и ткнул царевичу в глаз хвостом. И выбил ему глаз.

— Ах ты, гад! — одной рукой царевич схватился за глаз, а другой выхватил меч, — сейчас ты у меня узнаешь.

— Я не хотел! Я ведь не нарочно, — заскулил Змей и бросился наутек в небо.

«Эх, опять не мой день!» — расстроился Горыныч.

Долго летел Горыныч, куда глаза глядят. Устал и опустился в незнакомом лесу. Оглянулся, вокруг серебряные ели стоят, и золотое озеро рядом плещется.

— Вот это да! Диво-то какое! — изумился Горыныч.

И вдруг смотрит, а в озере маленький человечек в колпаке барахтается, руками машет и уже захлебываться начал.

«Утонет же!» — заволновался Горыныч и шагнул в озеро. Стал тянуть лапы к человечку и сам стал проваливаться на дно.

Успел Горыныч схватить человечка и поднял его вверх, а сам в озеро на дно пошел.

В тот же миг, озеро обмелело, и обнаружил Горыныч, что стоит он на берегу, а рядом с ним тот самый человечек. Только он подрос сильно.

— Ну, — усмехается он в седую бороду, — Чего хочешь, спаситель?

— Как чего хочу? — не понял Горыныч.

— Ты попал в волшебный лес. Я лесной гном и могу кое-то для тебя сделать.

— А, здорово! — обрадовался Горыныч. — Знаешь, я тут в последнее время столько накосячил.

— Знаю, — важно кивнул головой гном. — И про поля знаю, и про избитого царевича ведаю.

— А ты можешь, все это за меня поправить? Ну, чтобы поля опять заколосились и царевичу глаз вернуть, — зачастил Горыныч.

— И больше ты ничего не хочешь? — хитро улыбнулся гном.

— А чего? — удивился Горыныч. — Сам поправить не могу. Вот тебя и прошу.

Снял гном свой колпак, позвенел бубенчиками и говорит:

— За то, что ты Змей Горыныч бескорыстно совершил три добрых дела, помогу я тебе.

— Я? — удивился Горыныч. — Какие?

— Как какие? — засмеялся гном. — Поля возродил, с царевичем помирился, меня спас. — Награда тебе полагается.

Не успел Горыныч как следует удивиться, как обнаружил, что стоит около своей пещеры. А там камушек на камушке аккуратно лежит. И около входа принцесса дожидается с караваем в руках.

— Добро пожаловать, домой! — улыбнулась красавица. — Теперь я царевичева жена, но иногда буду приходить к тебе пирожки приносить.

— А я, — подошел царевич и обнял жену, буду теперь тебе хорошим другом.

5

Аристократ в трёх лицах

— Пусти мой хвост, Иван-Дурак, а то вкопаю в землю по самую макушку и будешь так торчать до конца дней твоих! – грозно рокотал Змей Горыныч.

— Не пущу! – возмущался парень в простой льняной рубахе, крепко держа змея за хвост, — За хвост пойман? Вот могу сам твой хвост стрелочкой в землю вонзить, зацепишься как якорем, дальше не полетишь! Не пущу я тебя. Иначе скажешь опять, что раз я пришёл к тебе не сразу — то это месть, ай, как мелочно, ай как некрасиво, что нечего полгода обиды копить… А как тебе ещё втык высказать, если ты – крылат и не достать тебя в небе? И то у тебя обед, то ужин, то праздничные дни, то выходные, то отпуск! Нет уж! Раз поймал вот здесь и сейчас за открытием твоего клуба политизированного искусства имени товарища Огурцова – то уже не отпущу! И да, чтоб ты знал – не дурак я! Не дурак! Я – Иван – Крестьянский Сын!

— Ишь ты какая цаца-матраца! – покачал одной из своих трёх голов Змей Горыныч, — Не царевич, а почтения к себе требуешь царского! Скажи мне лучше на милость, холоп, чего ты полезного-то сделал, чтобы тут вякать, дескать, моя выставка картин и музыки с яркой политической составляющей скучна и недоступна? И меня за хвост на моём поле хватать?

— Ну, во-первых, недоступна твоя выставка не моему пониманию, а в буквальном смысле недоступна. Не пускают меня на неё. А ты её ещё и здесь, прямо на поле открыть решил, это чтобы мне пришлось и отсюда убраться? Во-вторых, Тридевятое Царство общее! Тут все имеют право находиться. Все, кто не нарушает правила. А я – не нарушал! Я не кусался, не матерился и никого не бил!

— Да? А кто, помнится, среди ночи орал как резаный?

— Ну, так меня тогда Няшка укусил… Не понимаю, почему тогда наказали меня? Это же Няшка правила нарушил!

— Так ты же орал как резаный! – вставил на это Змей Горыныч, — Орал – вот тебя и наказали, чтоб другой раз орать неповадно было! Нельзя в нашем Тридевятом Царстве орать!

— Ну, так орать правила не запрещают… Запрещают кусаться и кого-то бить… А Няшка меня укусил.

— Ну, так а орать – некрасиво! Вот я и сделал доброе дело – замечание тебе!

— Это было не замечание, а оплеуха, — обиделся Иван, — А орал я потому, что мне больно же было! Да от испуга ещё. Не ожидал я, что такой милый и кавайный Няшка может так больно укусить! А ты прилетел и не разобравшись ещё своим хвостом мне по затылку добавил! Такое впечатление, что хочешь, чтобы меня в Тридевятом Царстве не было?

— Ну, так оно у тебя в собственности, что ли? – тут же начал качать права Змей Горыныч, — Нет! И реально, нечего тут находиться, если тебе Няшки да мои политизированные выставки искусств не нравятся!

— Но ведь это они кусаются… В мирном Тридевятом Царстве – кусаются! Почему ты меня-то бьёшь? Кусаются-то они, хотя это не по правилам Тридевятого…

— Ну, так… Мне проще тебя ударить, чем целую ораву Няшек обидеть! Они все – кавайные и милые, а ты – обычный. Уж лучше я тебя обижу, одного и обычного, чем столько милых и кавайных Няшек. Меньшее зло, как-никак… Читай – доброе дело! Не нравится – уходи!

— Видел я, какие они милые, когда с тобой же самим в политических взглядах не сходятся. И почему это я должен уходить? Правила нарушал, кусался не я же… Тридевятое Царство-то открыто! Ещё и табличка «Велком» висит. Кверх ногами, правда…

— А ты читать умеешь, сын крестьянский? – прищурил один глаз на одной из своих голов Змей Горыныч.

— Ну как не уметь? Сейчас нынче образование бесплатное, всех грамоте обучают… — пожал плечами Иван, так и не отпуская хвоста.

— Нет, я спрашиваю, ты грамоте обучен, Иван, чтобы судить о том, что табличка висит действительно кверх ногами? Сам не сделал ничего полезного – так и не критикуй чужого!

— Нет, ну там же написано «Велкам»? Вот я и пришёл! Я, между прочим, землю пашу, овощи выращиваю… Разве не полезно это?

— Выращиваешь, и сам потом и жрёшь! — продолжал щуриться Змей Горыныч, — Значит, ни добра, ни пользы не делаешь! Польза и добро – это для других когда, а не для самого себя.

— Ну, так прилетай, угощайся, Горыныч! – ответил на это Иван, — Я же всем предлагаю попробовать! А ты ко мне не приходишь, всё открываешь свои выставки художественные…

— Вот и пришёл бы! А то у меня вечно кворума нет! – огрызнулся в ответ Змей Горыныч. – А ещё лучше – сам бы чего открыл, раз моё тебе не нравится! А то от тебя пользы – никакой!

— А чем я хуже тебя-то? Ты что-то делаешь и предлагаешь людям, я тоже что-то делаю и предлагаю людям. Но я свой частный стол накрываю, а ты все общественные здания под свои политические выставки занимаешь, да ещё и решаешь, кого ты туда пускаешь, а кого – нет! А ведь по сути-то, выставляешься ты там один, как частное лицо!

— Как три частных лица! – поправил Змей Горыныч, — Видишь – лица у меня три! Это уже целая общественная организация! А под общественную организацию и здания нужны общественные! Вот бы ты лучше сам чего организовал, а то только на Няшек жалуешься и орёшь по ночам. А я вон, театр на горе открыл!

— Это какой? Одного актёра, что ли?

— Почему одного? – перешёл в возмущение Змей Горыныч, — У меня там две головы играют!

— А третья – смотрит! – тут же съязвил Иван, — Ошибся я, малость. Не одного актёра, а одного зрителя театр!

— Это всё ты виноват! – возмутился Змей Горыныч, — Сам вон, не ходишь, и не смотришь! Приходится мне смотреть! И после этого у тебя ещё наглости хватает меня высмеивать!

— Ходил. Смотрел, – вздохнул Иван, — Но ты меня не заметил даже! И точно так же бесполезным обзывал! А ведь я тебе хлопал…

— Хлопал он… Потому что холоп. Холопы – хлопают. А был бы аристократ – так не хлопал бы, а аплодировал. Стоя. – хмыкнул на это Змей Горыныч, — Сам не делаешь ничего полезного, а только на меня наезжаешь, то мои головы не так в театре сыграли, то я тебя не заметил и не похвалил за присутствие… А за что тебя хвалить? Ты делаешь чего-нибудь полезное и доброе? Нет? Вот и молчи, а то вкопаю тебя по самую макушку, будешь сидеть в земле, словно репа, пошевелиться не сможешь!

— Да пахал я на этом поле! Овощи свои предлагал гостям, – возмутился Иван, — Пока ты тут свою выставку художников не открыл! И там ты вообще только одной головой рисовал, а потом двумя другими за себя же проголосовал, в результате голосов набрал больше всех других конкурсантов – аж целых два!

— А чего ты на меня гонишь? Набрал ведь два голоса! Больше, чем у других! Значит, я тут – местный гений, и именно моя живопись будет висеть в музее и в историю войдёт! А что вы, холопы, к нам не ходите, ни смотреть, ни участвовать, мы – Горынычи что, виноваты, что не достаёт у вас тяги к прекрасному и аристократических манер? Мы, что ли, виноваты, что из-за вас на наших выставках, на наших игрищах, в наших театрах – вечно кворумов не хватает? А уж материально поддерживать и подавно не хотят. Вот сами и ходим, и сами и поддерживаем, чтобы Великое Искусство не загнулось!

— Да, именно что сами себя! – посетовал Иван, — Даже друг к другу не ходите! Хотя вас, Горынычей, тут несколько!

— Ты опять критикуешь? – вспылил Змей Горыныч, — А вот ты – ты чего доброго и полезного сделал? Ничего? Вот и помалкивай, а то прямо в землю тебя сейчас тут вкопаю и в свой театр больше не пущу!

— Ну тебя, Змей Горыныч, — плюнул Иван и отпустил чешуйчатый хвост со стрелочкой, — Лети себе в свой театр! А то правда Великое Искусство загнётся!

И взмыл Змей Горыныч ввысь, сделав небольшой вираж, умчался куда-то в облака. А тем временем с других сторон горизонта другие Горынычи тоже полетели в разные стороны, прочь друг от друга, делать добрые дела.