Блиц министров №103 Голосование

Громкий и настойчивый стук к тяжелую дубовую дверь, наконец, прекратился. Прозвучало глухое короткое эхо, что прокатилось по коридору, но скоро затихло под низким потолком. А после — полная тишина, которая окрашивалась непонятными шорохами. Те, точно крысы, выползающие из всех щелей, время от времени раздавались со всех сторон и дразнили воображение. Одиночные стуки, шелест, скрежет и скрипы возникали неизвестно откуда и тут же растворялись, затем снова повторялись, играя на нервах. В темницах, что сохранились, как и старый замок, в которых они располагались, и днем-то было не по себе — слишком угрюмо и мрачно. Что уж говорить о поздних часах, когда музей средневековых пыток закрывался до утра, и то ли засыпал, то ли напротив — начинал жить своей жизнью.

— Эй! Вы забыли посетителя! — еще раз, но уже без особой надежды быть услышанным, Боб крикнул в запертую дверь. Уже больше часа он надрывался, пытаясь позвать на помощь, но все было бес толку. — Черт побери. Чтоб я еще раз куда-то пошел с этими недоумка. Тоже мне друзья, хоть бы один заметил, что я пропал. Жаль, тут телефона нет или устройства какого для вызова работников.

Боб повернулся лицом к коридору с нишами в стенах, где стояли дикие экспонаты прошлого. Парень никогда не тяготел к темному и пугающему, не любил страх и все, что его вызывает, однако дернуло же его поддаться уговорам друзей посетить этот чертов музей. И, вот, оказался глупо заперт среди того, что когда-то приносило смерть и страдания. Тусклый свет пары дежурных ламп едва освещал пространство и лишь добавлял скверный и сиротливый облик и без того гнетущей обстановке. Долго гулять по старому замку с пыточными Боб не планировал, но, как назло, экскурсия затянулась, а теперь ему еще и предстояло коротать здесь всю ночь. И только потому, что он забрел в одиночку в какие-то закоулки и сам потерял счет времени.

— В конце концов, я же не навсегда тут застрял, — успокаивал себя Бобби, осматривая в который раз помещение.

Повсюду висели почерневшие цепи, железные ошейники и прутья. Из трещин торчали клинья, на которых крепились таблички с названием экспонатов; где-то даже остались вбитые держатели для факелов. Запах здесь стоял земляной, сырой, тяжелый; на шероховатом камне виднелись сколы и глубокие царапины, а ржавые разводы напоминали неотмытую кровь. Одна из ламп с треском пару раз мигнула, от чего неясные тени на мгновение пришли в движение и опять замерли. Снова где-то послышался шорох и тихое шарканье, будто кто-то еле-еле волочил ноги.

— Тут кто-то есть? Нет, показалось. Кто тут может быть, кроме меня? — нервно хохотнул парень, но все же для верности заглянул сначала в одну камеру, затем в другую.

На Боба из полутьмы смотрели лишь ведьмино кресло да «испанский осел». Прогоняя наваждение, парень прошел дальше, в свободный зал, где стояли скамейки для посетителей. Здесь, как и в коридоре, тоже имелось тусклое освещение, которого хватало, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Бобби уселся на скамейку и замер, сложив руки на коленях, точно ожидал своей очереди попасть в лапы одного из мучителей проклятых темниц. Справа, в нескольких метрах, нашел свое место постамент с позорным столбом, а рядом с ним — колодки и дыба. С другой стороны располагались решетка-жаровня и подвесная клетка. Позади на стене висели пилы, «кошачьи когти», кнуты, «рогатки». Во время экскурсии, когда вокруг бродили люди, было оживленно и горело много света, чудовищные инструменты для истязаний выглядели не более чем отголоском далекого прошлого. Теперь все изменилось. Во время экскурсии он не горел желанием изучать ужасные приспособления, но сейчас его глаза будто сами по себе жадно рассматривали каждое орудие. Минуты тянулись невыносимо долго. Так, в окружении кошмарных экспонатов, Боб незаметно для себя задремал.

— Виновен! — вдруг раздался грозный голос.

По коридорам прокатился странный гул и воздух задрожал. Парень вздрогнул, как ошпаренный, и вскочил с места, испуганно оглядываясь. Послышался сухой щелчок плети, звон цепей, и все это венчали дикие вопли.

— Приговариваешься к смерти! — прозвучало над самым ухом.

Резко обернувшись, Боб столкнулся со взявшимся из ниоткуда огромным человеком в черном балахоне. Лицо мужчины искажала бешеная злоба, на губах проступила белесая слюна, глаза горели диким огнем. Тот замахнулся и что было сил ударил парня кнутом.

— Но сначала ты признаешься в служении злу и сговоре с дьяволом!

В одночасье бедного Бобби приковали к длинному столу и стали вливать кипяток. Несчастный захлебывался, пытался вырваться, но одни грубые руки схватили его голову, а другие — надавили прямо на живот. Дикая обжигающая боль разрывала горло и грудь. Вскоре пытка водой прекратилась, но кошмар не развеялся, и на смену ему пришел другой. Теперь бедолага обнаружил себя подвешенным за ноги и руки к потолку, а его тело тянул вниз неподъемный груз. Веревка врезалась в кожу, постепенно вдавливаясь в плоть, и казалось, что его вот-вот разорвет надвое. От боли темнело в глазах, конечности выкручивало, точно в них забивали колья. Звук удара плетью — и Боб уже привязан к деревянному стулу, шипы которого впивались и царапали спину и руки. Сквозь пелену он видел, как темные зловещие фигуры нависают над ним. Секунда — и раздался омерзительный хруст, и новая чудовищная боль пронзила ноги и накрыла парня. Безумный оглушительный вопль вырвался из перекошенного рта, и ему тут же вторил другой, женский. Рядом, на подвесной дыбе, истязали обнаженную женщину, на которой не было живого места. Чуть дальше орал еще один заключенный, которого жестоко мучили раскаленными щипцами. Повсюду несло страхом, кровью, горелой плотью и смертью. И над всем этим властвовали и с упоением смотрели чудовища в облике людей.

— Признайся! — вновь раздался все тот же гневный низкий голос.

Несколько ударов по голове железным прутом, последний крик ужаса — и все погрузилось во мрак…

— Как думаешь, он оценит нашу маленькую шутку?

— Конечно! И еще спасибо скажет, а то как не мужик — всего боится.

— А может, мы слишком круто поступили? Вы же знаете, что больше всяких ужасов Бобби терпеть не может розыгрыши.

Компания друзей в сопровождении охранника музея, которому малость заплатили, чтобы тот помог им в маленькой невинной затее, быстро спускались по лестнице и вскоре оказались у входа в темницы.

— Только ни слова, ясно? Если узнают, что я такое вытворил, меня попрут с работы.

— Не вопрос.

Ключ несколько раз повернулся замке и тяжелая дверь медленно открылась. Компания вошла внутрь, предвкушая бурную реакцию друга.

— Эй, Боб! Ты здесь? Это мы, выходи уже. Тебя никто не забыл, это была шутка! — подал голос один из приятелей.

В ответ последовало молчание. Окрикнув друга еще раз, ребята переглянулись и прошли дальше. Но едва они вошли в большой зал, как тут же застыли: на скамейке, обмякнув, сидел Боб. Ноги вытянулись и разъехались в разные стороны, а руки плетьми беспомощно лежали на сиденье. На лице бледного и поседевшего парня застыла гримаса невыразимого ужаса. Один из шутников осторожно подошел к другу, коснулся его и, ахнув, отшатнулся.

— Он мертв…

Ночь в музее.

Следователь угрюмо смотрел на сидящего перед ним графа Дракулу — гражданина Шутникова, который уже в третий раз переписывал чистосердечное. То, что описывал Шутников не лезло ни в какие ворота, а следователю необходимо было еще писать служебную записку по факту кражи из музея восковой фигуры зомби… сотрудниками полиции.

В общем все по порядку.

Гражданин Шутников не отличался умом и сообразительностью. Кое-как окончил театральный и работал на вторых ролях во второсортном театре. Денег не хватало, поэтому подрабатывал живой статуей, за что бывало, получал в день около тысячи. И вот как-то его приятель, такой же как и сам Шутников, соблазнил того подрабатывать ночным сторожем в музее восковых фигур. Естественно, что Шутников уже на первой неделе, совместно со своим товарищем, решился на якобы мелкую шалость. Поспорили они, что Шутников переночует в музее и останется незамеченным охраной. Сказано – сделано. Приятель перед самой сменой запустил Шутникова в музей и помог тому переодеться в костюм Дракулы, после чего тот прошел в зал и сел недалеко от музейных экспонатов зомби и прочих чертей. Друг сдал смену старенькому служке из местной церкви, который также подрабатывал охранником в этом музее и уехал домой. Обходя зал, служка принял неподвижно сидевшего за столом Шутникова в костюме Дракулы за очередную нечистивую восковую фигуру, перекрестился, незаметно сплюнув, и ушел в свою коморку.

Надо дать должное нервам Шутникова. Тот умудрился уснуть, сидя неподвижно в гриме Дракулы и даже не видел проходящего мимо нового охранника. А проснулся от того, что стал заваливаться набок. И это случилось уже в полночь. Едва не упав, он взмахнул рукой и облокотился на лежанку с экспонатом зомби. Сработала пищалка сигнализации. Поняв, что дошутился, Шутников впал в некую панику, так как зомби стал скатываться с лежанки. Подхватив экспонат, Шутников пытался водрузить того обратно, но руки у него росли не с того места. Тем более пищалка сигнализации провоцировала на их дрожь.

Охранник, услышав писк сигнализации, пошел в зал проверять. Приближающиеся шаги в соседнем зале вогнали Шутникова в ужас и он вместе с экспонатом решил спрятаться за шторой. Но неподатливая фигура зомби то и дело пыталась развалиться на полу. Чтобы не случилось повреждения экспоната, Шутников схватил первую попавшуюся веревку, что свисала с потолка возле шторы, и обвязал ею зомби, чтобы тот стоял за шторой, а сам отпрыгнул и спрятался за той же шторой с другой стороны.

Вошедший охранник, в свете красной лампы ночного освещения пропажи экспоната зомби не заметил. Но обратил внимание на пустое место рядом, где за столом еще вечером был Дракула. В растерянности он огляделся вокруг и заметил шевеление шторы, где прятался Шутников. Зря он пошел к окну. Отдернув штору, его взору предстал шатающийся зомби. И надо ж такому случиться, что и Шутников подпрыгнул от неожиданности с другой стороны, в результате чего задел закрепленную веревку и та, отвязавшись, запустила механизм подъема шторы. В результате зомби вознесся к потолку, а с другой стороны окна взору охранника предстал и сам Дракула. Вид очумевшего охранника и осознание полного провала рассмешила Шутникова. Он всегда ржал дебильным смехом на стиль гы-гы-гы в любой нестандартной ситуации. На этот раз получилось особенно смешно, еще и при лунном свете.

— Га-га-га-га! — Загыгыкал Шутников на весь зал, раскинув руки в стороны. Это гы-гы-гы эхом покатилось по всему музею. Учитывая еще и болтающегося под потолком зомби, хищно скалящего гнилые зубы, обстановка при красной лампе ночного освещения и лунного света в окно была весьма колоритной.

Какое-то время охранник продолжал неподвижно стоять, а потом, скосив глаза к носу, развалился на полу. Чем в это время думал Шутников остается загадкой. Первое, что он решил — это негоже человеку лежать на полу, а потому, безрезультатно похлопав охранника по щекам, потащил его на ложе зомби, что было ближе всего. Но ложе хоть и было широкое, но стояло под уклоном и охранник то и дело норовил с него соскользнуть. Всполошенный Шутников принял решение подложить ему под бок хоть что-то, чтобы тот не падал. И этим чем-то оказалась фигура Екатерины второй, которая стояла в соседнем боксе. Подперев бесчувственного охранника Екатериной, Шутников помчался вызывать скорую.

В общем скорая и полиция прибыли одновременно. Им открыл граф Дракула, представившись стажером охранника музея.

— Дурдом! – буркнули полицейские и пропустили вперед сотрудников скорой. – Их-то зачем вызывал?

Шутников не знал как разрулить ситуацию, а потому сказал как есть.

— Там охранник с Екатериной спит.

Для всех вошедших в зал картина стала ясна как-то сразу. Охранник к тому времени пришел в себя и пытался понять где и с кем лежит. В полумраке он ощупывал фигуру, а со стороны было видно, как тот ласкал Екатерину вторую на ложе среди чертей.

— Твою ж мать! – Вздохнул полицейский и кивнул санитарам скорой. – Ваш клиент.

Те подбежали к неспособному еще говорить охраннику, отодвинули куклу в сторону и, четко отработанными движениями закатали рукав куртки, вонзили в вену иглу шприца с успокоительным. Охраннику заметно полегчало, о чем тот и поведал, закатив глаза.

— Хорошо….

Больше от него не было ни слова.

— Во второе отделение. – Пробасил врач, и два санитара, подхватив охранника под руки бегом поволокли того в машину.

— Больше никого нет? – Поинтересовался полицейский, на что Шутников ответил как-то расплывчато, типа вроде никого, но…

В это время что-то случилось с веревкой, на которой болтался зомби. Штора тут же закрылась, а зомбак свалился на пол. Полицейские отреагировали мгновенно.

— Руки за голову, мордой в пол, не с места! – Скомандовали они, что зомбак и сделал. Руки сами закатились за голову, и как велено, морда смотрела в пол.

— Из ваших? — поинтересовался сержант, кивнув на Шутникова, в наряде Дракулы.

— Нет. Он чужой. Другой… — Запинаясь ответил Шутников, разведя руками.

— В машину его, там разберемся! – Скомандовал старший полицейский, после чего два бравых сержанта подхватили зомби и бегом утащили в полицейский УАЗик. Кинули за решетку и закрыли двери.

— Но это же… — Начал было мычать ошалевший от оперативности полицейских Шутников, однако было поздно. Включив сирену, УАЗик скрылся в ночи.

Так в музее остался Шутников и сержант полиции, для составления протокола задержания и происшествия, а также в ожидании приезда начальства музея.

Начальство примчалось довольно быстро. И получаса не прошло. Грузный начальник охраны и директор музея первым делом ошалели от наряда нового сотрудника охраны – Шутникова. А когда обнаружили помятую Екатерину не на своем месте и отсутствие зомби, директору стало плохо настолько, что пришлось вызывать скорую вторично. К счастью в это время примчался УАЗик с зомби. Полицейские были растерянны, и с извинениями, что так получилось, в полумраке не разобрались сразу, это оказался… Оказалось, что экспонат зомби был жутко реалистичен и от живого человека из того контингента, с которым им приходилось работать ежедневно, ничем не отличался…

Выслушав их, директор музея и начальник охраны выдохнули хором одним вздохом.

— Ну, вы, блин даете!

После этого, начальник охраны лично схватил Шутникова за шиворот и закинул в камеру УАЗика.

— Граф Дракула, карета подана. – Прошипел он.

УАЗик с мигалкой и сиреной умчал в отделение.

Эта ночь в музее восковых фигур вошла в его историю навсегда.

— Сонечка, вставай!

Дочка открыла глаза, потянулась, огляделась и засмеялась:

— Ой, как хорошо!

Вскочила с кровати и стала её заправлять, весело тараторя:

— А куда мы сегодня пойдём? Смотри, какое солнышко! А давай в парк?

Но мать безмолвствовала. Вид у неё был такой, будто она увидела какую-то диковину. Это её дочка? Где капризы, где нытьё? Утром и не добудишься, а добудишься – так и пожалеешь, что разбудила. А уж чтобы постель убрала…

А Соня, между тем, побежала умываться, чем ввергла мать в ещё большее изумление.

«Что случилось-то?..»

Зная свою дочь, она сомневалась, что у той наконец-то, хорошее настроение. Скорее что-то задумала.

«А-а! – вспомнила она. – Я же ей пообещала пойти в магазин и купить куклу…»

А Соня, умывшись, уже сидела за столом.

Мать вздохнула – зачем размышлять? – если всё пока идет так хорошо. И улыбнулась.

Она и сама понимала, что в таком капризном, а порой и невыносимом характере дочери, виновата она. Слишком уже избаловала, никогда ни в чём не отказывала. Сонечка была долгожданным ребёнком, и когда родилась – то и любовь, и забота, и внимание были отданы только ей. Понимала и то, что это и разрушило её брак. Муж тоже хотел хоть какого-то внимания и, не дождавшись, ушёл.

А вчерашний день… даже вспоминать не хотелось. И зачем она повела Соню в этот музей игрушек?

В их городке с музеями было не густо – один лишь краеведческий. А этот открылся совсем недавно – вот и повела. И даже не подумала, что это же музей игрушек! Но не магазин же?

Но Соне, видно, было всё равно – что музей, что магазин. И, увидев на одной из полок куклу, встала перед ней, как вкопанная.

— Смотри какая, — улыбнулась мать, — даже на тебя похожа – и волосики, и глазки голубые и даже носик- курносик.

И тут…

— Я хочу эту куклу!

— Сонечка, — растерялась мама, — да ты что? Это же не магазин – это музей. А это всё – экспонаты: и кукла, и этот старый мишка, и вон тот грузовичок, и все остальные игрушки — они не продаются.

Что было дальше?..

Истерика, топанье ногами, крики «хочу!!!», осуждающие взгляды немногих посетителей – хорошо ещё, что народа было мало. И её обещание, что они пойдут в магазин, и купят самую красивую куклу, какая только понравится.

— Ну что? Покушала? Молодец. Давай одеваться и пойдём в магазин.

Но Соня покачала головой:

— Давай лучше пойдём в парк, мне так хочется покататься на карусели…

…

Соня ворочалась, но сон никак не шёл. У неё из головы не выходила та кукла в музее. «Пойдём… и любую!.. – мысленно передразнила она мать. – Не хочу любую! Я хочу эту!»

Вот бы пойти сейчас в музей и забрать её! Ночь же – в музее точно никого нет. Вдруг, не закрыт?

— Могу для тебя и открыть… — раздался над ухом чей-то шёпот.

Соня чуть не закричала, но тут же услышала:

— Тсссс…

Рядом с кроватью стоял невысокий старичок в пёстром колпаке – звёзды, что ли? И накидке. Старичок был совсем не страшный, а его обещание совсем стёрло страх.

— А ты кто? – так же шёпотом спросила Соня. И тут вспомнила! Она же видела этого старичка в музее. Правда, не на полке, а на полу, на полку бы он не поместился.

— Я – хранитель музея. — ответил старичок.- Ну что? Пойдём?

И Соня пошла. Музей был совсем недалеко, когда они подошли к дверям, те сами перед ними распахнулись, и Соня даже не вошла, а вбежала в музей.

В музее было темно, но окна были большие и высокие, и от лунного света полки с игрушками были хорошо видны.

— Где же она? – Соня оглянулась, но старичка рядом не было – он снова неподвижно стоял на полу, почти у входа.

Она стала ходить вдоль стеллажей, разглядывая игрушки. Сколько их! Днём она многие и не видела – ещё бы! – она же сразу заметила эту куклу.

А вот и она! И даже дотянуться можно! Большая, красивая. Соня встала на цыпочки и потянула куклу на себя, а через секунду уже прижимала её.

Но что это? Ей показалось, что кукла обнимает её в ответ. Совсем рядом она увидела её глаза – голубые, большие… приоткрытый розовый ротик с белоснежными зубами – и ей стала страшно. Она хотела отлепить куклу от себя, но ничего не получалось – кукла будто слилась с ней, а потом что-то холодное стало проникать в Соню, и от этого холода всё её тело оцепенело.

…

Лунный свет, как фонариком прошёлся по стеллажам. Скользнул по старенькому медвежонку, отразившись в стеклянных глазах, посеребрил паруса кораблика и замер на красивой, белокурой кукле.

Надо же… как живая. Ткнулся в неё острым лучом, и тишину музея нарушил тихий и жалобный стон:

— Ма-ма…

«Плевое дело», говорили они. «Войти и выйти». Угу, как же.

Луч света скользил по стенам, отскакивал от золоченных рам, мраморных глыб и стеклянных витрин, тонул в бархатной драпировке, бесконечных коридорах и глазах, укоризненно взирающих на меня с картин. Поежившись, я ускорил шаг, чтобы быстрее миновать портретный зал.

Неясная тревога зудела в груди, но я старался ее игнорировать. Одно то, что не сработала тревога, когда я разбил окно на техническом этаже, уже насторожило, хотя мои контакты предупреждали, что позаботятся об охране. От меня требовалось всего ничего – забрать привезенный на днях артефакт.

Опять же, это дело не задалось с самого начала. Представитель заказчика вел себя странно, все время елозил, и, если бы не этот чертов долг, я бы никогда не согласился. Весь скомканный разговор мое нутро сворачивалось в тугой узел, и мне бы прислушаться к нему тогда, но сейчас, когда я шел из зала в зал, было поздно поворачивать назад.

За углом что-то прошуршало.

Резко остановившись, я погасил фонарик. Слух обострился до предела, пока глаза привыкали к темноте. Откуда-то издалека, приглушенные стенами, доносились звуки ночного города. Где-то лаяла собака. Кто додумался выгуливать свою шавку во втором часу ночи?

Так и не услышав ничего подозрительного, я двинулся дальше, ориентируясь по карте, которую накануне раздобыл, посещая музей. Я потратил часы, присоединяясь то к одной, то к другой экскурсии, чтобы определиться с маршрутом, но это того стоило – иначе я бы точно заблудился.

Фонарик замерцал и вдруг погас сам собой. Я пару раз ударил им по ладони, надеясь растрясти батарейки. Не сработало. Выругавшись, я полез в рюкзак за новыми. Взгляд скользнул по просторной комнате, освещенной слабым светом из окна, и зацепился за темное пятно под потолком. Холодок пробежал по коже, и я, как полный профан, уставился на камеру видеонаблюдения.

Огонек не горел.

Нахмурившись, я прищурился и уверился в своем первом предположении. Система безопасности была отключена. Нервно хохотнув, я покачал головой, поражаясь навыкам моих контактов. Не удивительно, что они затребовали половину от моей предоплаты.

Батарейка выскользнула из пальцев и с громким звоном упала на плитку пола. Покатившись прочь от меня, она скользнула под одну из стоек с ювелирными украшениями. Заставляя себя игнорировать золото и драгоценные камни, я опустился на колени и попытался достать беглянку. Не вышло.

Волоски на затылке зашевелились, и я замер в идиотской позе, тылом кверху. Что-то, или, скорее, кто-то был позади меня. В животе похолодело, абсолютно все инстинкты кричали об опасности, но я не мог сдвинуться с места. Глаза метнулись вбок, пытаясь разглядеть это что-то на периферии зрения.

Квадрат света от окна на мгновение скрыла какая-то неясная тень, как если бы снаружи что-то пролетело. Мурашки пробежали по рукам, и волосы на голове зашевелились. Собрав всю волю в кулак, я резко развернулся, плюхаясь на пятую точку и выставляя сдохший фонарик перед собой, как жалкое подобие биты.

В комнате никого, кроме меня, не было. Что логично.

Будь это охранник, он не стал бы подкрадываться, а светил мне фонарем в лицо. Будь это полиция, они бы топали и орали так, что и мертвого из могилы подняли.

Поднявшись на ноги, я отряхнулся и засунул бесполезный без одной из батареек фонарик в рюкзак. Заметка на будущее: брать с собой больше запаски. Даже если иду на «плевое» дело.

Подсвечивая себе телефоном, я спешно шагал в сторону египетского зала. Там, посреди просторного помещения, на пьедестале стояла урна с песком. Табличка сообщала, что эта святыня найдена в одной из недавно обнаруженных гробниц и датируется более чем пятью тысячами лет до нашей эры. Экскурсовод с пеной у рта распиналась, что находка перевернет ход всей истории. Меня же волновало, что за эту пузатую вазу платили миллионы, которых хватит не только расплатиться с долгами, но и на безбедную пенсию.

Улыбнувшись в предвкушении, я внимательно изучил пьедестал. Как и накануне, ничего подозрительного в глаза не бросилось: никакой мудреной защиты. Система безопасности все еще отключена, если верить отсутствию индикаторов на камерах и пожарной сигнализации.

Очередной шорох за спиной заставил меня резко обернуться и высветить телефоном дальний вход в просторный зал. Свет метнулся вдоль стен, разгоняя мрак по углам, за скульптуры, и натолкнулся на гигантский большой палец. От неожиданности я вздрогнул и нервный смешок сорвался с губ. Меня напугала каменная глыба. Поднимая пятно света вверх по статуе, я поражался ее размерам. Мне казалось, потолки здесь были пятиметровыми, но яркий луч все скользил и скользил по черному мрамору, или что это был за камень, пока не высветил вытянутую морду шакала с длинными вертикальными ушами. Собачья голова на человеческом теле. Отлично. Ну и нездоровая фантазия была у древних египтян.

Отвернувшись от статуи, я распахнул рюкзак и достал герметичный пластиковый пакет, чтобы убрать в него урну. Мне не хотелось потом вычищать песок отовсюду. Я осторожно подхватил артефакт, стараясь не просыпать его содержимое, как все вокруг меня погрузилось в непроглядный мрак. Будто разом выключили свет. Который и так был выключен.

Волоски на руках и ногах встали дыбом, неприятный холод побежал по спине. Сердце заколотилось так, что не было слышно ничего, кроме рева крови в ушах.

Удушающий жар лизнул внешнюю сторону ладони с урной и высушил широко распахнутые глаза. Пожар? Я кое-как заставил себя собраться и принюхался. Приторно-сладкий запах разложения ударил в ноздри, и слюна набежала во рту, когда я с трудом сдержал рвотный порыв. О боже, что за вонь?

Понимая, что в моем текущем состоянии урну в пакет я не уберу, я поставил ее обратно на пьедестал и… промахнулся. Раздался оглушительный звон разбившейся на осколки керамики, и черная масса хлынула наружу. Как я увидел ее в полном мраке, если собственных дрожащих рук разглядеть не мог? Понятия не имею!

Запаниковав, я бросился прочь в соседний зал, где было окно. Врезавшись во что-то монолитное, я застонал, зажимая разбитый нос. Теплая кровь заструилась по губам, и металлический привкус осел на языке. Выругавшись, я попытался наощупь обойти препятствие, но споткнулся об огромную… ступню? Тот самый большой палец из мрамора был перед самым моим лицом, когда я грохнулся на колени. Проклиная чертову статую, я попытался подняться, но не смог. Конечности перестали слушаться, когда эта каменная нога шевельнулась.

Гулкий грохот разнесся под сводами зала, когда статуя перенесла вес на другую ногу. Статуя! Переступила с ноги на ногу!

Заорав благим матом, я пополз прочь, но пальцы вдруг натолкнулись на что-то сыпучее. Опора подо мной исчезла, и я ухнул с головой в песок. Забившись, я вынырнул на поверхность. Пола больше не было – только зернистое море, которое забивалось в рот, в нос, душило меня, утягивало в глубину. Крик перерос в сип, в жалобные всхлипы и захлебнулся, когда вместо воздуха в горло набился песок.

Грудь сдавило невыносимо. Огненная боль пронзила между ребер, свела судорогой левую руку, ногу, челюсть. Перед глазами поплыло.

На мгновение мрак развеялся, являя черный песок, сворачивающийся вокруг меня словно змея. Гигантская статуя с головой шакала наклонилась ко мне, протянула руку, погрузила в мою грудь, как если бы ни кожи, ни мышц, ни ребер на ее пути не было. Безжалостные тиски сжались вокруг моего истошно колотящегося сердца, и кашель вырвался наружу вместе с песком. Гигантская рука потянулась назад, унося с собой мое еще бьющееся окровавленное сердце. Мир перед глазами приобрел багровые оттенки и начал стремительно меркнуть.

Последнее, что я запомнил, прежде чем он погас навсегда – мое сердце на одной чаше весов и страусиное перо, опускающееся на другую и смещающее стрелку от центра.

Леннер мало чего боялся. Он пару месяцев проработал на кладбище. Вот уж где каждая мелькающая тень способна вывести из равновесия. Но тут было другое. Первый месяц работы в музее ночным охранником был вообще не замысловатым. Походить через каждый час по залам, и пялиться в мониторы. Весь обход занимал несколько минут, которые он совершал, чтобы размяться. Всё изменилось недели две назад, когда в запасник музея, который находился на минусовом этаже привезли экспонат. Если верить слухам это была золотая статуя с человеческий рост, возрастом более тысячи лет. На следующую же ночь его коллеге пришлось вызвать полицию, потому что пьяные байкеры пытались проникнуть в музей. Полиция разобралась, продержав хулиганов сутки. Те клялись, что не имели никаких намерений похитить или навредить экспонатам. Это была шутка, говорили они. Но время от времени продолжали набеги на периметр музея, подкрадывались, намеренно светились у камер и махали сотрудникам музея. Охранникам не приходилось скучать.

И вот, три смены назад, Леннеру впервые померещился этот тыгыдыг-тыгыдыг. Сначала он принял за биение собственного сердца едва различимый звук в полночной тишине, в которой каждый шаг про мраморному литому полу отдавал эхом. В тишине, которой было бы слышно даже шуршание мышей, если бы те водились. Но Трис, музейный кот, всегда был на страже. Во вторую смену звук стал отчетливее и к нему прибавился вдох. Леннер решил, что коллеги решили подшутить над ним за его рвение к работе, потому что оба охранника перешли в пенсионный возраст и почти не выходили в залы, а просиживали перед мониторами до самого утра. Либо это проделки тех же байкеров.

Молодой охранник ходил по залам и оглядывался на каждый вдох. Подозрительно светил фонариком на каждый экспонат, пытался найти что-то, чего не должно быть, приемник или другой гаджет, который мог бы передавать звуки сердцебиения. Теперь к звукам прибавился скрежет когтей, доносящийся из коридора. Датчики движения не срабатывали и из тьмы к нему поползла тень со светящими глазами. Леннер замер, ощутив, что его собственное сердцебиение перекрывает мнимое. Трясущимися руками он потянулся к фонарику на поясе, когда тень сказала: «Мияаауу!»

–Трис, ах ты проказник, как же ты меня напугал, – выдохнул охранник и взял кота на руки, намереваясь вернуться в мониторную, как почувствовал вибрацию. Кот ощерился, выпрыгнул из рук и убежал. Колебания не были похожи на землетрясение, в движения приходил сам воздух, и все вокруг, словно раздваиваясь. Леннер прикоснулся к стене и тут же отнял ладонь, стена была заметно тёплой и под камнем билось сердце. Он чертыхнулся и почти бегом вернулся в мониторную. Вибрация повторилась и на экранах пошли волны помех. Охранник был растерян. Он не знал, как поступить: вызвать полицию, и поднять себя на смех, или промолчать. Но вдруг это дело рук байкеров. Он ведь отвечал за экспонаты. Пока он думал, вернулся Трис и спокойно лёг на столе перед экранами. Прошло ещё какое-то время. Больше ни вздохов, ни вибраций, ни сердцебиения. На мониторах ничего необычного. А безмятежность кота добавила Леннеру уверенности. И он пообещал себе бросить загулы и хорошо высыпаться перед сменой.

Почти два дня Леннер не думал о своих ночных кошмарах наяву в музее. И вот, переодевшись в форму, и закрывая дверь за последним сотрудником, охранник понимал, что отчаянно не хочет оставаться один. Он заперся в мониторной, надел наушники, включил музыку и поклялся не выходить сегодня, что бы не случилось. Через пару часов, потягивая кофе, чтобы побороть дремоту и поглаживая кота, спящего на его коленях, Леннер успокоился и несколько осмелел. Он решил пройтись, размять ноги. В это самое мгновение по экранам поползли змейки помех. Трис спрыгнул с колен и начала царапать дверь, желая выйти.

–Нет, Трис, сейчас не время.

Но кот не унимался, и даже подбодрил Леннера, который решил, что будь там за дверью нечто мистическое-потустороннее, кот не рвался бы к нему навстречу. Видимо кот знал зачинщиков.

Охранник открыл дверь. Кот выскользнул в темноту. Леннер снял наушники. Казалось, стены и экспонаты ожили, раздавался тяжёлый вдох и выдох, почти срывающийся на стенание. Он старался не касаться стен, которые пульсировали сильнее. Свет, реагируя на движение, зажигался сам. Шаги больше не раздавались эхом в плотном воздухе. Он шёл за котом. Трис пересёк три зала и свернув в коридор, начал скрести дверь на лестницу, ведущую вниз. Леннер открыл ему и спустился на минусовой этаж. Кот тёрся о дверь хранилища. Учащенное сердцебиение Леннера смешалось с внешним, чужеродным, пугающим. Но Леннер решил идти до конца. Он отворил дверь ведущую в запасник.

Огромное прохладное помещение было заставлено стеллажами с экспонатами в пупырке и в коробках. Вокруг стояли деревянные коробки и ящики. Ничего подозрительного, ничего необычного. И только кот тёрся об один из больших ящиков. Леннер взял отвертку. Деревянная стенка легко поддалась. Внутри была золотая статуя молодого длинноволосого мужчины, обернутая в тунику из золотистого батиста. К вибрациям добавился шёпот. Потеряв чувство опасности, он протянул руку и дотронулся до груди изваяния. Под ладонью отчётливо слышалось сердцебиение. Статуя и была источником вибрации. Леннер смотрел, как она превращается во время колебаний в нечто жидкое. Он перевёл взгляд на лицо и ошарашенный тем, что статуя моргнула, отпрянул назад. Но статуя схватила его за руку. Обезумевший охранник видел, как вибрации разжижали золото, и оно перетекало на его тело, освобождая носителя и возвращая ему человеческий облик. Обжигающая жидкость впитывалась каждой порой, проникала в каждый орган, в голосовые связки, перекрывая дыхание и крик, вызывая адскую боль. Одежда на нём воспламенилась и превратилась в пепел. А жидкость, покрывшая тело, начала застывать и, усыпляя, превращала Леннера в статую.

Длинноволосый молодой брюнет снял свою тунику и надел её на охранника, замершего с удивлённым лицом.

Затем он запер хранилище, поднялся в раздевалку, переоделся в одежду Леннера и взяв на руки кота, не отходившего от него ни на шаг, покинул здание музея…

Музей сказок

Тихо. Ночь. А Никите не спалось. Мальчик обиженно засопел. Завтра его одноклассники идут в музей сказки, а он болеет. И ведь самое обидное, что послезавтра его должны выписать, доктор обещал… Но в музей с друзьями он не попадает. Гадство. Погода тоже настроения не добавляла. За окном моросил мелкий весенний дождик, съедающий сугробы, освобождающий тротуары ото льда и снега. Никита вертелся на кровати, но никак не засыпалось. И тут что-то бухнуло в окно, словно кто-то стукнул. «Ветер? Форточка!» — подумал мальчик и, в подтверждение его мыслей штора вздулась пузырем. И снова что-то стукнуло. Никита решил даже встать и закрыть форточку, чтобы не бумкало и не мешало спать и страдать. Он спустил ноги с кровати… И вдруг что-то крупное и темное выпрыгнуло из открытой форточки в комнату. А потом выпутавшись из тюля на письменный стол у окна. Мальчишка замер, боясь пошевелиться. Темная тень обзавелась большим пушистым хвостом, острыми ушками с кисточками, и вообще образовался вполне узнаваемый силуэт мохнатого упитанного кота. Тот чем-то звякнул, прошелся по столу и, спрыгнув на пол, подошел к Никите.

— Мыррр! – поздоровался ночной гость.

— Привет! – прошептал мальчик. – Ты кто?

— Фррр! – напушил усы кот, — Ты, что котов никогда не видел? – и потерся влажным шерстяным боком о голые ноги ребенка. – Это я, значит, правильно зашел…

— В форточку? – снова удивился мальчик.

— В форточку, — подтвердил кот, — У вас для входа двери, а у нас все остальное! Скажи, что у нас выбор больше!

Никита слушал кота и постепенно оттаивал от первоначального оцепенения. Мысль о том, что коты не разговаривают, смущенно забилась в уголок. Вот ведь он же есть тут перед ним в комнате – кот рыжий, пушистый… разговорчивый…

Рыжий и пушистый в это время залез на кровать оставляя мокрые следы на белом пододеяльнике. Уселся напротив мальчика, так чтобы глаза в глаза, и проникновенно спросил:

— В сказку хочешь? – потом поправился и добавил – в музей сказки на экскурсию пойдешь?

— Ночью? – спросил Никита и, не дожидаясь ответа, уже активно кивал головой, соглашаясь. – Сейчас оденусь…

— Фррр, -вновь напушил усы кот, — не утруждайся, мы по-простому, без официоза… И пижама сойдет…

***

Как они попали в музей, Никита не понял. Вот только что были в комнате, а вот уже стояли под сводами большого полутемного зала. Спросить не успел. Вокруг стало светлеть, и тут вдруг распахнулись высокие двухстворчатые двери в противоположном конце, и в помещение с грохотом и лязгом ворвался рыцарь… Настоящий, размахивающий мечом в железной руке. Явно с серьезными намерениями.

— Фе-ве-вись! Ша-ши-бу! – разобрать, что там выкрикивал рыцарь из недр лат, было трудно, но мальчик попятился, а кот, наоборот выдвинулся вперед. И нападающий резко затормозил.

— Ой! Мессир Хранитель, — уже вполне нормальным голосом проговорил рыцарь, подняв забрало, — извините, я думал у нас тут вторжение…

— Все в порядке сэр Ланселот, — успокоил кот, — все в порядке и под контролем. Это наш гость.

А Никита тем временем разглядывал доспехи и даже потрогал, настоящие? Холод металла подтвердил – настоящие. Рыцарь оказался веселым улыбчивым парнем.

— Хочешь примерить? – предложил мальчику. А кто же от такого откажется?! Но успели снять только перчатку из мелких пластинок.

— В следующий раз! – пресек переодевание кот, — а то не успеем. Но меч можешь поносить…

Так и пошли по залу, гремя железом, иногда скрежеща по каменному полу концом меча. Нелегкой ношей оказался тот меч. Сэр Ланселот рассказывал про рыцарские поединки и прекрасных дам, про путешествия и походы, битвы с врагами и чудеса в дальних странах, про то что было так давным-давно, что стало сказкой, небылью… а ведь все это когда-то жило… И в подтверждение его слов зал наполнялся людьми и существами, некоторые из них просто грустно смотрели на мальчика, другие отодвигались, словно прячась, а были и такие, что наоборот подходили совсем близко, как белый маленький пони. Засопел, обнюхивая протянутую руку, и позволил погладить пышную шелковую челку.

— Вырастет, единорогом станет – прояснил рыцарь, — а сейчас так, пончик… ласковый…

И тоже погладил подставленную мордочку. Никита успевал только вертеть головой по сторонам. А рыцарский зал кончился. Меч пришлось отдать.

В следующем зале оказался лес. Тропка вела сквозь высоченные ели, чьи верхушки терялись где-то под потолком, под ногами мягко пружинила хвоя, скрадывая звук шагов.

— Гости?! Гости! – тоненько заверещал, выпрыгнувший на тропинку заяц. – Ага! Как сейчас съем! – и стукнул лапой по земле. Получилось не очень страшно, но все же…

У Никиты даже рот открылся от изумления. Где это плотоядные зайцы водятся? Но тут косой разглядел кота и сдулся.

— Так это я так, для профилактики… — смущенно пояснил лопоухий страж, — я же не знал, что приглашенные… с сопровождающими…

Заяц оказался болтливым, самое то для экскурсовода, правда, иногда он прятался за спины гостей. Ну, например, когда шли мимо берлоги медведя, или когда вдруг мелькнул среди стволов рыжий хвост. Жители сказочного леса кивали путешественникам, здоровались, некоторые делились пирожками и даже репой…

По мостику перешли какой-то ручей. Заяц остался с другой стороны, помахав лапой на прощание.

— Смородина! — проговорил рыжий, — Осторожнее тут…

— Что? – спросил Никита, — Зеленая еще? Есть нельзя?

— Фррр! – рассердился кот, — Ох, уж эта молодешшшь…

И добавил:

— Река Смородина! Граница между мирами… Житью и нежитью… Добром и злом…

А впереди замаячила избушка. На большущих куриных ногах… Дверь распахнулась и оттуда вывалилась бабка в старом цветастом когда-то платке.

— Ой, касатик! Как долго я тебя ждала! Извелась, измаялась! Да, ты проходи в избу-то, чего стал столбом? Покормлю, приголублю!

Бабка трещала без умолку и тянула руки к Никите. Тот изумленно молчал, косясь на кота.

— Некогда нам у тебя гостевать Ядвига Моровна, — проговорил кот, — как-нибудь в следующий раз…

И толкнул мальчика, торопя пройти мимо. Бабка скривилась, но пройти не помешала. Только крикнула вдогонку:

— А клубок?

— Обойдемся… — прошипел кот.

И они снова пошли. Мимо чудесного сада с золотыми яблоками, мимо широкого луга, на котором вдали паслись огнегривые кони. Где-то далеко-далеко жалобно пела свирель, а над головами пролетали дикие лебеди и сверкающие жар-птицы. И тут вдруг, нарушая идиллию, словно реактивный самолет с гулом просвистело нечто, оставляющее дымный след в небе.

— Горыныч на посадку пошел, — прокомментировал кот, — Давай-ка быстрее шевели ногами… Можем не успеть…

Куда не успеть Никита не знал, но бодро шел за мохнатым спутником, разглядывая окрестности. Видимо успели, потому что тропинка уткнулась в большой камень. Тот самый – «Налево пойдешь…». Никита, прочитав вязь букв, оглянулся на кота, мол, что дальше-то? А тот безмятежно развалился на травке, словно отдыхая, намывая лапу и всем своим видом показывая, что решать не ему. Откуда-то налетел ветер, напоенный сладким запахом цветов, бросил в лицо горсть светлых лепестков, Никита заморгал… и проснулся.

***

Яркое солнце освещало комнату. Ночной дождик кончился, в открытую форточку тянуло свежестью. «Это мне все приснилось?» — подумал Никита, вставая с постели, и ему стало грустно. Приснилась сказка… И кровожадный заяц, и сэр Ланселот, и летающий змей, и белоснежный пончик, пахнущий ландышами…Но ведь он их видел и чувствовал, как живых, вполне реальных. Рука еще помнила тяжесть меча, а во рту ощущался сладкий вкус пирожка с малиной… как же так?! Все в незаправду? Но тут его взгляд упал на пододеяльник. Прямо по центру на белом полотне серели четырехпалые округлые следы…

Ночь в музее

–Твое кошачье дело мышей ловить, а не картины рассматривать! – смотритель погрозил толстым как сосиска пальцем белой кошечке Матильде.

Матильда грациозно изогнулась и стала похожа на статуэтку египетской кошки, охранявшей вход в музей.

– Вот еще, мышей! – фыркнула про себя кошечка. Она-то привыкла после сытного завтрака забираться в кресло к старенькой хозяйке и, прижавшись к ее теплому боку, дремать, посапывая розовым носом.

Но идиллия, длившаяся почти пять лет, вскоре закончилась. Хозяйка умерла, а новым хозяевам стала не нужна белая красавица. И началась у Матильды кочевая жизнь. Обезумев от горя и страха, она носилась по улицам и пряталась в подворотнях. Пока однажды волонтеры не отловили, кошечку и не доставили ее в котокафе. В кафе была приятная, почти домашняя обстановка, и Матильда на первых порах почувствовала себя опять любимой и всем нужной. Правда посетители, погладив кошечку, уходили домой и, как правило, больше не возвращались. Теперь Матильда грустно рассматривал осенний пейзаж за окном и вспоминала о прежней жизни вместе со старенькой хозяйкой.

А однажды на пороге кото кафе появилась элегантная дама в красной шляпке. Поговорив о чем-то с хозяевами кафе, она показала пальцем на Матильду и еще двоих котов серого полосатого и черного с белой манишкой и сказала: «Вот этих».

–Пожалуйста, забирайте! Но учтите, что от Матильды вряд ли будет в этом деле толк. Слишком она нежная, – хозяин с сомнением посмотрел в сторону белой кошечки.

– Ничего! – рассмеялась женщина, – значит будет у нас новый экспонат.

Так Матильда оказалась в музее. Ее поразили размеры нового жилища. Огромный и наполненный разными запахами, звуками и чем-то очень таинственно-новым, музей произвел на кошечку ошеломляющее впечатление. Картины в бронзовых рамах, мраморные скульптуры, старинные кресла на резных деревянных ножках и обитые мягким бархатом диваны с выбитыми на деревянных спинках рисунками зверей и птиц, совершенно не были похожи на те жилища, где она обитала до этого. Правда сначала ее и тех двоих котов позвали в подвал, заставленный пыльными ящиками, и положили в мисочки корм. Но Матильда лишь лизнула корм язычком и понеслась наверх по лестнице, осваивать новый дом. Она бегала по длинным залам и запрыгивала на кресла пока не столкнулась с грозным на вид дядечкой. На груди у него висела квадратная табличка, на которой посетители могли прочитать надпись «Смотритель».

–Это еще что такое? – смотритель нахмурил брови, –А ну марш вниз к остальным котам!

Матильда прижав уши, развернулась и потихоньку двинулась в сторону выхода. Но она уже поняла, как провести этого грозного дядечку. Она придет сюда ночью, когда смотритель уйдет домой и все залы будут полностью в ее кошачьем распоряжении! Кошечка послушно спустилась в подвал, доела из мисочки корм и спрятавшись за большим ящиком, улеглась спать.

Проснулась она от какого-то шебуршения и тоненького писка. Матильда открыла глаза и увидела прямо перед носом большую серую мышь. Она грызла какой-то коричневый пакет. Увидев, что Матильда проснулась, мышь с визгом скрылась в большом ящике.

– Вот глупая, – пробормотала Матильда. – Зачем мне эта мышь если в музее есть занятия поинтереснее?

На лестницах было темно лишь вспыхивала зелеными огоньками система безопасности. Залы тонул в полумраке теней, отбрасываемых картинами.

В зале, который выбрала для изучения Матильда, висела огромная во всю стену картина. На ней дама в голубом сидела верхом на лошади, а внизу примостились две черные охотничьи собаки. Матильда забралась в кресло, которое стояло здесь же рядом с картиной, чтобы получше рассмотреть даму. В ее лице мелькнуло что-то знакомое и давно забытое. Кошечка напряженно вглядывалась в портрет и ахнула. «Глаза, глаза молодой дамы были точь- в точь глазами ее старенькой хозяйки». Матильда потянулась к лицу, чтобы ощутить запах исходящий от картины.

Но тут случилось невероятное. Она увидела, как оскалились на картине собаки, и одним прыжком, выскочили из картины. Заливаясь лаем, они погнались за Матильдой. Кошечка с бьющимся сердцем нырнула под диван и наблюдала как собаки тыча черными носами, пытаются туда подлезть. Матильда затаилась и ждала, когда они угомонятся. Собаки затихли. И тут она услышала: «Это наша хозяйка, мы ее охраняем. Не смей к ней подходить! Поняла?»

Матильда под диваном кивнула головой и тут же ударилась о жесткий верх.

– Поняла, – пискнула кошечка.

Она услышала слабый стук коготков по полу, потом все стихло. Кошечка осторожно выглянула из-под дивана. Картина висела на том же месте и как и раньше рядом с молодой дамой в голубом сидели две черные охотничьи собаки.

Матильда грустно поплелась в пыльный подвал и спрятавшись за большим ящиком, заснула. Очень не хотелось ей ловить мышей.

А утром кошечку отыскала та самая дама в красной шляпке, которая привела ее из котокафе в музей.

Дама протянула кошечке руки: «Пойдем, моя красавица. Будешь жить со мной дома! Не ловить же тебе в самом деле мышей!»

Матильда замурчала, и захлебываясь от восторга, прыгнула на грудь своей новой хозяйке.

Ночь в музее

— Господин смотритель… в музее ночь!

— Ага, очень хороший розыгрыш… припозднились вы, третье апреля уже…

— Да нет… я серьезно…

— И я серьезно, откуда она здесь взяться могла? Или охрана уже вообще мышей не ловит?

— Ну, то мыши… а то ночь…

— Уж ночь-то поймать… откуда она взялась вообще… вроде бы давно перебили всех…

— Вот, похоже не всех…

Хочу добавить еще что-то, не успеваю, слышу звон разбитого стекла, вот чер-р-рт…

Бежим в зал, где звенело стекло, ё-моё, этого еще не хватало, а ведь это не стекло, это ваза, вернее то, что было вазой, это ж какой век, или тогда еще вообще веков не было…

Черт…

Взмахивает черный хвост, ускользает в соседний зал, — бросаюсь за ним, хвост по пути смахивает еще несколько статуэток, которые разбиваются вдребезги, еще пытаюсь подхватить фарфорового ангела, не успеваю, он упархивает в окно. Ночь сидит в зале будущего, помахивает длинным хвостом, переступает между какими-то безумными гаджетами, которые падают в мои подставленные руки, один, два, десять, у меня больше нет рук, ору своим, что стоите как на параде, ловите уже, ловите эту ночь проклятущую, пока она тут вообще все на свете не разнесла… Пытаюсь схватить еще что-то причудливое, падающее мне на руки – роняю все остальное, черр-р-р-рт…

Ночь ускользает в дальние залы, нет, только не это, второпях хватаю какое-то оружие тридцатого века, бегу туда по анфиладам и лестницам, сам не понимаю, как оказываюсь в башне, ночь сидит на краю окна, точит когти о подоконник, пофыркивает, роняет большие тяжелые августовские звезды.

Целюсь.

Ночь смотрит глазами-полумесяцами.

Оглядываюсь, не видит ли кто, взмахиваю руками – лети, лети…

Расправляет черные крылья.

Летит в темноту самой себя.

Перевожу дух, если мы не наведем порядок до приезда Главного, я вообще не знаю, что будет, ничего уже не будет, вот что. Хотя ничего не случится, Главный же не знает, что у нас тут, он же не придет и не спросит – а где эта чертовщина из тридцатого века, про которую еще никто не знает, а где ваза из времен, когда веков не было, про которую уже все забыли?

— … а где ночь? – спрашивает Главный.

Мне кажется, я ослышался, да конечно, ослышался, или какая сволочь донесла ему про ночь…

— Ночь? Э-э-э…

— Это же считайте главный экспонат…

— Ночь? В музее?

— Ну да, я же её приглашал… я же её приманил… ночь… Она должна быть здесь…

Все вопросительно смотрят на меня, отчаянно соображаю, что мне делать, или соврать, что я застрелил ночь, или признаться, что нарушил протокол и выпустил ночь, — это все-таки может оказаться проверкой, просто проверкой, хотя кто его знает…