Блиц Министров № 113. Голосование

— Алёнка! Ты куда это собралась?

Голос бабушка застал Алёнку уже на крыльце.

— Да я к колодцу хотела сходить… за водой…

— Вернись, кому сказала!

Бабушке было за что переживать. Внучку отправили отдохнуть в деревню на две недельки в ожидании отпуска родителей, а потом опять махнут на море. Нет, чтобы к ней приехать? Ну, хотя бы внучку прислали. А внучка только-только школу окончила – возраст опасный, глаз да глаз нужен. Ребята деревенские ушлые, взрослеют рано, а тут девчонка городская гостит. И возраст-то – шестнадцать лет, самый, что ни на есть, опасный возраст. Случись что, ни сын, ни сноха не простят. Хорошо ещё, что дочку воспитали в уважении к старшим. А то бы и не удержала.

— Ну, вот, и хорошо, — улыбнулась бабушка, увидев, что внучка послушно вернулась и уселась на кровать, — ишь, что удумала – ночью и за водой! Этак можно и хозяина прогневить.

— Какого ещё хозяина? – недовольно спросила Алёнка, заставив бабушку вздохнуть – эх… даже любопытства не промелькнуло в голосе. Раньше бы глаза загорелись, значит, и, правда, не так просто к колодцу собралась.

А Алёнка ушла в свои мысли. Ждёт или не ждёт? «Приходи сегодня в десять к колодцу.   Буду ждать!» Андрей – самый красивый парень, девчонки за ним табуном ходят, а он её позвал, да ещё и при них. Вспомнила их завистливые взгляды. А ну как ждёт?

Правда, она лишь улыбнулась на его приглашение – ни «да», ни «нет» не сказала, так что, упрекнуть её и не в чем. К тому же, пока он ей лишь нравится, а встретились бы? А ей потом уезжать. Вот даже сейчас при мысли о нём на сердце неспокойно, а потом? Лучше не надо!

— Что ещё за хозяин?

— А-а-а! Интересно, значит? – обрадовалась бабушка. – Ну. слушай. У всего, что есть на земле живого – есть и свой хозяин или хозяйка. И у рек, и у озёр, и у подземных вод… и у колодцев есть хозяин. Любит он тех, кто воду уважает — дар его, но суров к тем, кто оскверняет. Вот ты собралась к колодцу ночью, а это и рассердить его могло. Люди у нас встают рано, работать начинают рано, но и ложатся тоже рано. По ночам по воду не ходят. Спит ночью вода, и хозяин спит. И лучше его не будить. Видела старый колодец на краю деревни? Заброшенный заколоченный?

Алёнка кивнула головой – теперь ей уже по-настоящему стало интересно.

— Давно уже заколотили… а какая вода была в нём! И вкусная, и даже целебная.

— И что же с ним случилось?

— Страшное дело случилось. Жила тогда девчонка одна – Маришка. Годков ей было, как тебе сейчас. И парень у неё был – Алёшка. Давно друг на друга поглядывали, потом и записочки писать стали. И шибко полюбили друг друга. Первая-то любовь самая сильная, незабываемая и неразумная – не успел ещё разум в силу войти. И пришло время первого свидания. Это в городе люди встречаются у фонтанов, а тут – у колодца. Встретились. Лето было тогда засушливое, вся трава погорела. А Алёшка рано курить начал, как и многие ребята. А разве в этом взрослость-то? Покурил, да окурок не в траву бросил – сухая она, а в колодец. Стоят, милуются… только будто забурлила вода в колодце, как закипела, а из колодца то ли туман, то ли дым подниматься стал. Наклонился Алёшка посмотреть, что там за чудо такое происходит и свалился. Маришка кричала потом, что он не сам, что что-то утащило его туда. Крик подняла, люди сбежались, а когда вытащили, то было уже поздно.

— А с Маришкой что стало?

— Дня три сама не своя была. Всё у окна сидела – из окна-то колодец хорошо видать. И увидела в третью ночь, что будто идёт кто-то к ней от колодца. И не страшно ей стало – наоборот! Выскочила из окошка и навстречу побежала. Двое из деревни видели это. Правда, им не верили, но они уверяли, что Маришка с кем-то к колодцу пошла – не одна. а наутро её и вытащили.

Не любит хозяин, когда воду оскверняют. Вода-то – всему жизнь. Раньше люди понимали это, а теперь…

Алёнка встала с кровати и подошла к окну. Ярко светила луна, а по траве лёгкими волнами ползал туман, будто дымок поднимался от земли. Алёнка вздрогнула, вспомнив, что Андрей ведь тоже курит. Интересно – как долго он её ждал? Или сразу ушёл?..

«Да ну… сказка это, — успокоила она себя, — да интересная, страшная, даже поучительная, но… сказка…»

Вода – не просто стихия, это жизнь, а жизнь – это вода. Терпелива, спокойна и безвременна. Без нее есть только пыль.

В одном суровом краю, где серые скалы уходят в безмятежное небо, а вековые сосны в нем утопают, где в недрах пещер слышны шепот воды и ветра, живет морской дух – Хозяин Колодцев, его истоки уходят в древность. Его лицо в синих узорах, будто артерии рек и озер, глаза голубые, глубокие, как морское дно. Лицо бледное, чуть желтоватое, как песок. Одежда грубая, покрытая кораллами и мхом, деревянный посох был обвит серебряными нитями. Он слышал Воду, мог управлять ей, слышать и проникать во сны людей.

Когда в край пришла засуха, горели леса, гнили поля, в сердцах жителей поселилось отчаяние и страх. Люди в поисках воды опустошали редкие оазисы соседних долин. Молодой воин искал Хранителя, потратив много времени, однажды глубокой ночью он отыскал древнюю пещеру, скрытую за густой пеленой тумана, время здесь будто остановилось. Густая, вязкая тишина. Он чувствовал древнюю магию, прошел несколько лабиринтов пещеры, пока не увидел Хозяина Колодцев.

Встав на колени и поклонившись три раза самой земле, воин рассказал о беде, что произошла в деревнях. Хозяин Колодцев слушал внимательно и начал говорить, его голос был подобен водопаду, который стремительно падает вниз:

— Путник, какой будет цена?

Воин, не поднимаясь с колен, посмотрел на него и коротко ответил:

— Я готов отдать свою жизнь!

Хозяин Колодцев спокойно взглянул на воина:

— Встань с колен, мне не нужна твоя жизнь. Мне нужно твое осознание, что вода – это жизнь, а природа и каждый из нас связаны. Люди небрежны, жадные. Я долгое время живу на этой земле и многое видел, слышал. Ты останешься со мной на несколько дней, чтобы прочувствовать и увидеть то, что скрыто от других. Подойди ко мне.

Хозяин Колодцев подошел к древнему источнику, воин послушно последовал за ним.

— Посмотри в этот источник, что ты видишь? – неторопливо проговорил Хозяин.

— В этом источнике – вода, тихая и неспешная, как шепот ветра, — не думая, ответил воин.

— Ты прав, но посмотри глубже, послушай свое сердце, и как будешь готов, снова ответь на мой вопрос

Воин кивнул. Следующие дни воин наблюдал за Хозяином Колодцев, его работой, как он слышит воду, растения, что возле рек, озер, видит сквозь…Юноша учился медленно, но старательно, начиная осознавать, что Вода – это не просто средство или ресурс, это сама Жизнь.

Глубокой лунной ночью, они снова вернулись к источнику.

— Посмотри, что теперь ты видишь?

Воин присел, коснувшись воды и лотоса, что неспешно плыл по глади, вода была черной, он видел жадность людей, высохшие поля, страх и голод. Пренебрежение к природе. Природа, как ресурс.

— Ты готов, пошли за мной, — произнес Хозяин.

Они прошли несколько лабиринтов и вышли к долине, здесь было небольшое озеро, воин подошел к нему, вода была прозрачной, растения возле него были живыми с ярко-зеленой, здоровой листвой. Сакура источала терпкий аромат. Хозяин Колодцев подошел и улыбнулся, вокруг посоха были сполохи магии, вода из озера кружилась возле него, юноша понял его без слов, подошел ближе к озеру, сев на траву, пробуждая магию и связь с водой.

На следующий день пошел сильный ливень, заполняя колодцы водой, проснулись подземные источники, поля стали оживать. В сердцах людей зародилась надежда.

***

Подул небольшой ветер, сакура бросала на землю лепестки, воин тихо смотрел вдаль, теперь он знал многое, видел и слышал. Хозяин Колодцев сидел рядом с ним, его черные волосы с синим проблеском развивались на ветру.

Гроза неистовствовала. Крупные капли стекали по щекам Дамлы, оставляя мокрые борозды и расплываясь в разводы на белом платье. Девушка сидела на единственной кровати в абсолютно пустой запертой комнате. Молнии освещали заплаканное лицо сквозь заколоченное изнутри окно. Каждый удар грома заставлял вздрагивать, а зигзаг молнии вызывал хрупкую надежду. Дамла закрыла глаза и загадала единственное, что могло спасти её от этой судьбы. «Пусть молния ударит в этот дом, — шептала она, — пусть он сгорит дотла вместе со мной. Лучше смерть, чем такая жизнь». Она знала: назад пути нет.

Её похитили накануне свадьбы, вырвали из привычной жизни, накинув на голову келагаи и увезли верхом, перекинув поперёк седла. Теперь она — пленница в этом доме, затерянном где-то на краю мира. И не просто пленница… По закону, едва пробьёт полночь, она станет женой того, кто её украл.

Мысли путались. Она вспоминала отца — его суровое лицо, горделивую осанку. Она была билетом в ещё большее богатство и влияние. А теперь? Теперь он проклянёт её имя. Мысли об этом вызывали непрекращающийся поток слёз. А жених… Богатый, влиятельный, но холодный, как мрамор. Он никогда не простит её исчезновения. Но самое страшное — её новый «жених». Какой-то нищий. Грубый неуч. Её передёрнуло. Гроза усиливалась. Молнии били всё чаще, освещая темноту комнаты резкими вспышками света.

*

Послышался шум во дворе. Дамла вздрогнула, сойдя с кровати она прильнула к щели между дощечками. Возле колодца стоял мужчина, рядом с ним заламывала руки женщина и причитала: «Что ты наделал, несчастный! Горе, какое горе ты принёс нам. Знала бы, никогда не умоляла бы Хозяина Колодцев вернуть в тебя жизнь.»

Потом возня и крики усилились. Во двор ворвались всадники. Дамла обрадовалась и одновременно испугалась, услышав знакомые голоса. Это были её отец и жених. Дверь в комнату распахнулась. Грубые руки слуг вытащили её наружу под ливень. Холодные струи хлестали по лицу, смешиваясь со слезами. В центре двора стоял её похититель. Острое лезвие сабли уже касалось его горла, готовое оборвать жизнь одним движением.

Рядом рыдала его мать и умоляла пощадить сына. «Ничего не было! Клянусь! Она цела, невредима!» — кричала она, падая на колени в грязь. Но её слова разбивались о каменную непреклонность отца Дамлы.

–Отец, защити, – со слабой надеждой умоляла девушка.

Но отец жениха отрезал, как клинок:

— Я никогда не позволю опозоренной девушке переступить порог нашего дома! Она очернит наш род, – и, развернув коня, ускакал прочь.

Жених молча с тоской смотрел в никуда, не смея даже взгляда поднять на невесту, а затем решительно последовал примеру отца. Дамла стояла на коленях под дождём, дрожа всем телом, длинные косы тонули в грязи.

– Отец, отец, – только и повторяла она сквозь рыдания

Отец молчал. Он смотрел на заплаканное лицо дочери, на её мокрое платье, и понимал, что выбора у него нет. Он мог убить похитителя, но дочери всё равно придётся исчезнуть. Он будет вынужден заключить её в темницу, где она проведёшь остаток дней. Или он мог оставить её здесь. С ним. По крайней мере, у неё будет хоть какая-то судьба.

Дамла читала отца. Она хотела закричать, умолять его забрать её домой, но знала, что это бесполезно. Она знала эту холодную решимость, с которой он всегда принимал решения.

Он кивнул слугам, и те покинули двор.

*

Мать похитителя рыдала, обнимая сына. Дамла чувствовала, как её прежняя жизнь утекает сквозь пальцы, словно вода. Когда отец уехал, больше не было боли и страха, осталась одна пустота.

Женщина пыталась уговорить Дамлу зайти в дом, называла дочерью, но та стояла неподвижно, словно каменное изваяние. Мать искренне сочувствовала ей, ведь когда-то её саму похитили. Куда теперь пойдёт эта несчастная?

*

А Дамла всё ещё стояла во дворе. Она медленно направилась к старому колодцу, словно её тянула невидимая сила. Все считали, что у неё нет выбора. Но они ошибались. У неё был выход. Единственный выход, избежать нежелательной судьбы. Она подошла к краю колодца, закрыла глаза и перешагнула в чёрную бездну.

*

— Что ты наделал, глупый?! — закричала мать, выбежав из дома. — Ты сгубил невинную девочку!

Женщина рыдала, рвала на себе волосы, проклиная сына и его „глупую затею“. Но тот, казалось, не слышал её. Он выбежал под дождь, остановился возле колодца и замер с отсутствующим взглядом.

*

Дамла ждала удара, боли или того, что её поглотит вода, но падение было бесконечным. Она словно парила на невидимых крыльях. Девушка открыла глаза и увидела, что зависла над водой.

— Зачем ты мутишь мои воды? Зачем хочешь загрязнить? – услышала она голос, отдающий эхом о стены колодца.

— Кто ты? Где я?— прошептала она, дрожа от страха и удивления.

Вода расступилась, открыв вход в бескрайние пещеры, и невидимые руки-крылья опустили Дамлу на мокрые камни дна.

— Я — Дух Воды, я – Хозяин Колодцев, — ответил голос. — Разве ты не слышала обо мне? Все молятся мне и приносят дары.

Дамла опустила глаза. Её голос дрогнул:

— Я… я перестала верить в тебя. Однажды я увидела, как нищий собирает эти дары. Я подумала, что всё это ложь, что ты просто миф.

Вода приняла очертания силуэта. Хозяин Колодцев рассмеялся — его смех был похож на журчание ручья.

— А кто, по-твоему, управляет водой в пустыне? Кто создаёт оазисы, где путники могут утолить жажду и где ты любишь плавать? Кто приносит дожди, чтобы поливать ваши сады? И откуда, по-твоему, здесь эти дары?

И он показал сквозь пелену воды кучи драгоценных камней, монет, золотой и серебренной посуды, колец, браслетов, ожерелий. Рядом возникли фрукты — сочные гранаты, виноград, сладкие финики, халва, и даже маленькие сладости, которые она так любила в детстве.

Среди всего разнообразия он выбрал и протянул ей гранат.

— Угощайся.

Дамла потянулась за фруктом. Но она не умела его очищать, а просто вертела в руках. Тогда Хозяин Колодца прозрачной рукой взял гранат обратно и очистив от кожуры и вложил в протянутую ладонь девушки очищенные мокрые зерна.

–Так зачем ты здесь?

Девушка опустила голову. Слёзы снова потекли по её щекам.

— У меня не было другого выбора — прошептала она и рассказала о своих злоключениях.

— Защити меня, — попросила она, — Не отпускай меня обратно к нему.

–Здесь ты не можешь остаться, — ответил он спокойно.

— Почему?

— Живое должно быть среди живых!

–Лучше здесь, чем с ним…–её сердце было полно ненависти и жаждало отмщения, – с этим… незнакомцем.

— А почему ты думаешь, что он плохой? Твой жених бросил тебя, даже не выслушав. Твой отец отказался от тебя, не поверив ни единому твоему слову. А этот человек, которого ты называешь „незнакомцем“, готов разделить с тобой свою судьбу несмотря на то, что он ничего не знает о тебе.

— Но он сделал это против моей воли! — воскликнула Дамла, её голос дрожал от возмущения. — Он похитил меня!

— Разве тебя замуж выдавали по твоему желанию? — спросил Хозяин, и его голос стал ещё тише, почти шёпотом. — Разве ты любила своего жениха?

Дамла замолчала. Она почувствовала, как её мысли путаются, а сердце закрадывается холодными щупальцами спрута сомнение. Он был прав. Её жизнь всегда была в руках других людей. Разве у неё самой нет права выбирать?

В этот момент где-то далеко наверху послышался шорох. Дамла увидела, как по стенкам колодца медленно спускается тень. Это был её похититель. Он шёл за ней.

— Пожалуйста, не отпускай меня к нему, — взмолилась она, обращаясь к Хозяину Колодцев.

— Ты хочешь, чтобы я убил его?

– Да, – не задумываясь ответила Дамла, это то, чего она желала.

–Однажды я внял молитвам бедной вдовы и вернул жизнь её единственному ребёнку, который утонул в колодце. Что ж, теперь я заберу эту жизнь.

Вода поднялась по стенкам колодца, потом сомкнулась, пленив тело Амаля. Молодой человек оказался в сфере из воды и никак не мог выплыть. Дамла видела, что он задыхается и сердце отозвалось жалостью. Почему-то казалось, что жизнь забирают не у обидчика, у неё.

— Остановись, — прошептала она, обращаясь к силуэту из воды. — Пожалуйста, отпусти его…

Хозяин Колодцев замер. Его голос прозвучал мягко:

— Если я отпущу его, ты должна будешь вернуться и стать его женой.

Дамла закрыла глаза. Она не понимала, почему её сердце не желало смерти человеку, который лишил её всего. Почему она была готова пожертвовать собой ради него. Но она только смиренно кивнула.

И их обоих выплюнуло из колодца. Дамла лежала на земле, задыхаясь от пережитого. Похититель, смотрел на неё с удивлением.

Тьма в Чёрных Ключах была особенной — густой, как деготь, и звонкой от тишины. Данила щупал дорогу ногами, а фонарь в его руке выхватывал из мрака лишь куски грязи да кривые избы. В воздухе пахло гнилыми досками и чем-то ещё — сладковатым, как заплесневелый мёд.

— Ты не здешний, — сказала старуха у крайней избы, даже не спрашивая, зачем он пришёл. Её глаза, мутные, как дождевые лужи, скользнули по его рюкзаку. — За Ариной?

— Где она? — голос Данилы прозвучал хрипло. Три дня без ответа на звонки. Три дня, как она писала последнее сообщение: «Ходила к колодцу. Здесь что-то не так.» На приложенном селфи ее лицо, прижатое к объективу, выглядело напуганным, глаза расширены, а за спиной…

Данила показал это сообщение старухе.

— Это не тень. – Прошептала она, отводя взгляд. – Он всегда стоит за тем, кого выбрал.

Она медленно подняла костлявую руку и указала в сторону леса.

— Глуховик.

Тропинка к колодцу была утоптана, но по краям валялись странные вещи — ржавые ножи, мотки волос, перевязанные нитками, черепки с нацарапанными знаками. Данила наступил на один — под ногой что-то хрустнуло. Зубы. Мелкие, острые, будто детские.

Глуховик стоял в центре поляны, обложенный чёрными камнями. Вода в нём была слишком чистой, как зеркало, но не отражала звезд.

Ведро ушло вниз слишком легко. Когда Данила начал поднимать его обратно, веревка вдруг натянулась, будто кто-то схватил его снизу. Из глубины донесся хлюпающий смех.

— Арина? — позвал Данила.

Тишина. Потом — плеск. Из глубины медленно всплыло лицо. Не Арины. Чужое. Белое, как мел, с чёрными провалами вместо глаз. Рот растянулся в улыбке, и Данила услышал шёпот, хотя губы не шевелились:

— Напиться хочешь?

Он не помнил, как оказался в воде. Холод обжег кожу, а в ушах застучало: тук-тук-тук, будто кто-то стучал по стенкам колодца снаружи.

Данила нырнул глубже — и понял, что Глуховик не имеет дна.

Вокруг плавали люди. Их кожа была синей, волосы — длинными, как водоросли. Они не тонули, а стояли в толще воды, будто на невидимом дне.

— Не пей, — прошелестели они в унисон.

Один из них повернулся. Это оказалась Арина. Её глаза были открыты, но зрачки полны воды.

— Он меня выбрал, — её голос звучал, будто доносился со дна реки. — Теперь ты здесь.

Вода сгустилась перед Данилой, приняв форму.

Высокий. Кожа — как мокрая глина. Глаза — две бездонные скважины.

— Ты пришёл за ней? — голос Хозяина был похож на звук падающей капли. — Отдай что-то взамен.

— Что?

— Имя.

Данила почувствовал, как что-то скользнуло по его языку.

— Или память.

В голове вспыхнули образы — мать, смеющаяся Арина, его собственное отражение…

— Или себя.

Тени вокруг колодца зашевелились.

— Ты пил из родника в детстве, — зажурчало существо. — Ты уже мой!

Данила почувствовал, что его язык становится мягким, как тина.

Нож!

Он помнил, что взял его у старухи.

— Нельзя благодарить, — сказала она тогда. — Он любит благодарных.

Данила вонзил лезвие в водную гладь.

Зеркало треснуло. Хозяин закричал — звук, как тысячи тонущих голосов.

Арина схватила Данилу за руку.

— Ты опоздал, — сказала она. Её кожа шелушилась, как мокрая бумага. — Он уже дал нам твоё имя.

За её спиной что-то пошевелилось.

— Беги!.. – Крикнул Данила, толкая Арину к выходу из колодца.

Они выползли на поверхность. Девушка дышала, но её кожа была холодной, а в уголках губ — тина.

— Я не пила, — повторяла она, а изо рта у неё стекала чёрная жижа. Её волосы пахли болотом.

Когда Данила подхватил ее на руки, под кожей что-то булькнуло.

— Я не пила, — повторяла она как в бреду.

Вскоре Данила с Ариной на руках выбежал из леса.

— Он всё ещё во мне, — прошептала она, теряя сознание.

К вечеру в деревне все колодцы пересохли. А ночью Данила проснулся от звука капель. По стене его комнаты стекала вода. Густая, с черными волокнами внутри. Когда он коснулся пальцем, капля повернулась и заглянула в него бездонным отражением. Данила стряхнул ладонь и в ужасе выбежал на улицу. Там шел дождь. Вверх. Дождь шел вверх. Капли летели к небу, как слёзы.

Утром они уехали. Но с той поры, когда Данила смотрел в стакан с водой, он видел свое отражение. Оно шевелилось и моргало. По ночам слышался плеск воды из-под кровати, а на стене в прихожей проступило влажное пятно – точь-в-точь как отпечаток огромной ладони.

А в Чёрных Ключах появился новый колодец. Из него доносилось чавканье, будто кто-то жадно пил и щелкал зубами. Колодец ждал, когда новые жаждущие придут напиться…

Засуха. Пожухлая пыльная трава, обмелевшие каналы для орошения, сухой… безнадёжный воздух. Скважины и колодцы повсюду пересыхали.

Я заехал на заправку, спросил холодной газированный воды и острый бургер. Подали колу.

– Обычной воды, пожалуйста.

Понадеялся на чудо и, разумеется, напрасно.

– Да и такой-то почти нет. Что вы хотите, месяц жара без дождей. Это разве в городе… а только и дотуда дойдёт, – значительно сказала продавщица.

– Что дойдёт?

– Это вот всё. И вода в магазинах закончится, и в водопроводах тоже.

От этого всего только больше хотелось пить. И ещё – принять душ. Зря они считают, что в городе всё прекрасно. Вода подается по графику, и время всё сокращается…

– И ведь везде так, – продолжала продавщица. – Скоро в Китае будем закупать воду, вот увидите, через границу повезут – сегодня заказал, через месяц приехала. Да ты проживи этот месяц…

– Да что Китай!

Буркнул полноватый мужчина с пятнами пота на белой футболке, набиравший в корзину бутылки колы и холодного чая.

– Они сами без воды сидят, не слушаете новости, что ли? Да там хуже, чем у нас.

Я кивнул всем и вышел. А что тут ответишь.

Местность, которую я, как землемер, изъездил вдоль и поперёк, изменилась.

Листья на деревьях свернулись, пожухли. Около магазина в одном из посёлочков местная женщина накинулась на водителя, который засовывал в багажник несколько больших упаковок с квасом.

– Что ж ты делаешь, что творишь, а нам что останется? Если все будут так? В одни руки давать – по бутылке, а не упаковками!

Последний привал с ночёвкой был у меня запланирован в деревне, где жил мой школьный приятель. Бывал я тут нечасто, но сейчас очень уж устал от дороги. Привёз им лимонад, квас и ещё что-то подобное, и они приняли меня, хоть и без радости.

– Колодец пересох. – Мрачно сказал Вадим. – И у всех так, а где есть – на донышке. Речка обмелела, представляешь, вброд можно перейти, одна грязь под ногами…

– А ведь засуха может очень-очень долго продлиться, – печально вздохнула Анна, жена Вадима.

– А мы будем хозяина колодца вызывать! Ночью! – таинственно сказал Федя. Было ему около семи лет, и потому он получил всего лишь подзатыльник, а не что-то посильнее.

Это было странно. Что за тайны? Наверно, этот «хозяин» – фирма, которая углубляет колодцы, может, бурит скважины поглубже.Что-то в этом роде. Я поглядел вопросительно, но все промолчали.

Ну и ладно.

Про душ явно можно было не мечтать. Я отправился в гостевую комнату, упал на кровать. Воздух был ужасный, нагретый-перегретый, потому я сразу полез в сумку за небольшим вентилятором, и хоть какое-то движение воздуха в комнате появилось. Ни говорить, ни двигаться – ничего не хотелось. Вряд ли усну… Но сон, липкий и тяжёлый, пришёл и забрал к себе до ночи.

…В саду, около беседки, началась непонятная суета. Вадим сколачивал деревянный столик высотой сантиметров десять-пятнадцать. Анна положила около столика шёлковую подушечку с дивана, размером в две ладони, с Суперменом на наволочке. Федя с бабушкой, собрав игрушечную посуду, наливали колу в малюсенький стаканчик, на тарелочку выложили колбасу, сыр. Принесли крохотную вазочку с тремя конфетами. И горстку мелочи по пять-десять рублей.

Я спустился в сад – понаблюдать.

Мать Вадима, пожилая женщина, посмотрела на меня как на человека, попавшего в одну с ними в беду.

– А ведь засуха будет долгой… долгой, страшной будет эта засуха. Вот горе пришло.

Посмотрела на столик, перекрестилась и пошла наверх.

Сказать, что мне было любопытно – ничего не сказать. Мимо прошла Анна, и я окликнула её:

– Что это за странные инсталляции в саду?

Она посмотрела как-то испуганно и устало, и я понял, что говорить ей не хочется абсолютно. Но меня распирало. Я выспался, был… не то, чтобы бодр, но уже почти чувствовал себя человеком.

– Ну послушай… Я всё равно здесь, всё равно в теме… И вдруг мне тоже понадобится когда-нибудь хозяин колодцев? Ну объясни…

Она замотала головой и быстро ушла.

Поднявшись к себе, сел у окна. Сейчас что-то произойдёт… Вон и в окнах на веранде, и во флигельке, хоть и нет света, а дрожат шторы: кто-то глядит в щёлочки на сад, на неяркий садовый фонарик на ветке, который поймал столик в круг света, оставив за его пределами тревожную темноту, в которой даже цикады не трещали.

И вот… Откуда-то появился он… оно… Маленький, сантиметров двадцать, не более. С хвостом, как у крокодила, с пастью, наполненный мелкими зубками… морда, впрочем, походила на лягушачью. Одет в какую-то зелёную одежду… или это его шкура?

Он прошлёпал к столу и съел кусочек чего-то из тарелочки. Отпил из чашечки, поморщился. Потом взял некую бумажку со стола – я не видел кто её положил, – развернул, поднеся ближе к свету. Взял ещё кусочек и стал задумчиво пережёвывать. Посмотрел на небо, на землю… потом достал из неизвестно откуда (просто пошевелил пальцами с перепонками) маленькую кирку и фонарик. Принялся бродить по саду, присматриваясь, а может быть, и принюхиваюсь к чему-то. Постукивал киркой по земле и качал головой довольно мрачно. Его глаза – большие, круглые – выискивали что-то в глубине земли. Не то лягушка, не то тритон на двух ногах…

Из-за усталости я не ощущал ничего, кроме того, что это какой-то бред, этого нет и не бывает… но это было. Тритон ходил по дорожкам, лез в траву… и наконец нашёл место и обвёл его кривоватым кругом. А в центр поставил свое орудие труда, сунув в какое-то углубление. Отряхнул перепончатые лапы, а потом поглядел на дом. И стал водить зелёными ладонями по воздуху, будто что-то слал в дом… или извлекал оттуда.

Надо пойти туда… стоп, это же чепуха какая-то, просто чепуха, такого не бывает. Тритон… лягушка… Не пойми кто, читающий записки, бродящий по саду с фонариком. Ну не бывает такого. Надо… я не знаю… снова такая усталость и сонливость… прилёг на кровать… а проснулся – было светло и пели птицы. И кто-то смеялся во дворе. И – плескался!

Да это была вода, она образовывала небольшое озерцо на том месте, где я видел тритона ночью. Соседи толпились у ворот… и смущённую опускали глаза. Просили хоть немножко попить, умыться, тут же пили пригоршнями… а ещё я видел, что они ждут с каким-то странным любопытством, которого словно стыдятся.

Вадим набирал ведром воду всем желающим. Я слышал, как за дверью Федя просит налить воды в тазик – пускать кораблики. Анна смеялась и говорила, что – нет, она будет стирать.

Я побежал вниз, столкнувшись на лестнице с мамой Вадима.

– Кот и собака на месте, я-то боялась… Очень их Феденька любит. Кур не жалко.

Она улыбнулась и вышла во двор.

– Мама, Аня не вернулась?

– Так она же куриц считает, и Федя с ней. Кот тут, Мухтар тоже. Значит, хозяин птицами взял.

– Да нет, мама, она же к крёстной пошла воды отнести, крикнула мне из-за ворот, и Федя тоже лейку понёс…

– Простите, – вмешался я. – Я слышал, Анна собиралась стирать.

Вадим замер и вдруг уронил ведро. Потом бросился к флигельку, куда на время жары переселилась его жена с Федей.

…Анна и Федя лежали в своих кроватях – мирные, неподвижные, со сложенными руками. Уже холодные.

Он взял бы и птицами, будь это обычная засуха. Но это была настоящая, подлинная беда…

Той ночью было слишком много кофе. Слишком много. С другой стороны, что значит — слишком? Кто вообще пьёт кофе по ночам? Кроме охранников и дальнобойщиков? Последним, кстати, я бы не рекомендовал — то, что продают на трассе и в забегаловках возле неё к кофе имеет не больше отношения, чем этот набор фраз к высокой литературе. Так о чём я? Ах, да — кофе…

Его в ту ночь и правда было слишком много: я прикончил литровый кофейник и поставил греться ещё один пузатый чайник воды. Мне не писалось. Не было ни капли вдохновения, а дедлайн для сборника рассказов уже буквально стучался в двери. Кстати, про стук — именно из-за него я и решил, что перебрал с кофе. Уже несколько раз открывал дверь и выходил на лестничную клетку. Конечно, там никогда никого не было. Я бы решил, что это проделки соседских детишек, да только соседей у меня не было: две из трёх квартир на этаже принадлежали одиноким старушкам, преспокойно и тихо отправившимся в мир иной, а родственники либо не нашли покупателя (в наше неспокойное время это неудивительно), либо ещё не вступили в права наследования; сосед этажом ниже уже давно съехал, а квартиру сдавал, но вот уже полгода нет новых жильцов; а этажом выше может быть кто-то и живёт, но я его не слышу и не вижу — затворник, похоже, или призрак. Ни тому, ни другому исходу не удивлюсь — ад давно пуст, все бесы здесь. Но кто же тогда стучит?

Оставленный на огне чайник пронзительно засвистел и свист этот вернул меня к реальности. Я залил кипятком свежемолотый кофе, подождал, пока настоится напиток и наполнил чуть горьковатой на вкус тьмой белоснежный фарфор чашки. Бросив всё это — не забыв и про чайник с кипятком — на поднос, я осторожно переместился в свой кабинет, некогда исправно служивший моей детской. Только-только поставив поднос на стол, я снова услышал этот противный стук. Уже в ярости выбежал в коридор, распахнул дверь, ожидаемо никого за ней не увидел и, не успев закрыть, снова услышал треклятый стук! Я с силой захлопнул дверь и, бормоча что-то себе под нос, вернулся в кабинет.

Сев за стол, и пригубив своё чёрное золото, я постарался сосредоточиться на работе. Дело, впрочем, не шло дальше первой фразы: «Была тёмная ночь...». Слова не шли, кофе — мой личный опиум — не помогал. Да ещё этот дьявольски требовательный, навязчивый стук! Прислушавшись, пытаясь определить источник звука, я понял то, что отказывался принимать рассудком — стук был не снаружи, он раздавался внутри моей головы, и с каждой секундой становился всё сильнее, настойчивее. Как будто мой череп был яйцом, и заключённой в нём птице пришла пора вырваться на волю.

Острие копья пробило моё темя изнутри. Я чувствовал, как рвётся плоть, трещат, раздвигаясь, кости черепа, крошится, словно скорлупа, его свод, а из ширящегося проёма появляется сначала копьё, за ним — тонкая, хрупкая женская рука в бронзовом наруче, вторая, цепляющаяся за неровные края дыры, я кричу, но с обескровленных губ не срывается ни звука. Рука с копьём тянется к потолку, вторая сжимается в локте, распрямляется как пружина, и из проёма появляется миловидная женская головка в сверкающем шлеме с высоким гребнем. Опираясь на то, что некогда было моим лицом, пришелица в несколько приёмов выталкивает себя из моей разбитой головы и грациозным движением спрыгивает на пол. Она подходит ко мне, шепчет: «Извини, по-другому — никак», целует, раздвигая языком безжизненные губы, проводит невооружённой рукой над тем, что — вольно или невольно — стало её лоном и уходит, не оставляя и следа собственного присутствия. Магическим образом срастаются кости, связываются жилы, рану затягивает новая, нежная — дотронься — порвётся — кожа, а кофе ещё даже не успел остыть.

Была тёмная ночь. Конец февраля.

Боле меня никто не беспокоил.