ДУЭЛЬ литературная Инна Кирьякова против point source. Господа, работы-выстрелы!

1) В случае приглашения уважаемого писателя/критика/читателя, не являющегося пользователем МП, своевременные рецензии от приглашенного судьи обеспечивает секундант, пригласивший судью;

2) Количество судей — нечетное, от 3 до 9;

3) Приглашенный в коллегию участник клуба может отказаться от судейства без вреда для своего имиджа, однако, друзья, прошу помнить: приглашение в судьи — честь для любого автора, критика и читателя.

7. В назначенный срок произведения-выстрелы выкладываются в блог дуэлянтов, а в топик дуэли помещаются сообщения со ссылкой на тему выстрела. Удалять или редактировать выстрелы до завершения дуэли запрещается. Нарушение этого правила карается всеобщим презрением участников ДК

8. В течение полной календарной недели судьи обязаны дать развернутые аргументированные отзывы на каждый из выстрелов в топиках выстрелов, а в топике дуэли объявить победителя и разместить сообщение со ссылкой на свои отзывы. Выбор победителя обязателен!

9. Побеждает тот, кто набирает больше судейских голосов.

Возвращение домой

Она волновалась, хотя разве её, столько пережившую, столько видавшую, могло удивить или испугать путешествие домой? И все же… не то, чтобы пугало, но… Что она увидит?

Вдруг там всё поменялось настолько, что она окажется в совсем-совсем чужом мире, с непонятными правилами? Или, напротив, всё застыло, как в знойный день – чинра над еле-еле текущим, почти пересохшим ручьём? Та же белая стройная башня, с которой зовут пять раз в день на молитву, те же плоские крыши, на которых мужчины вечерами пьют бесконечный чай. Лопоухие белоноги, которые везут повозки, цокая копытами. Развалины древней Обсерватории.

Но она-то изменилась. Выросла из страны своего детства, как из прежних туфель и книг, всё ей покажется скучным, покрытым пылью тысячелетий и песком, наметённым ветрами пустыни.

Найя помотала головой. Это бесполезные мысли. Человек вырастает – и горизонт его детства кажется ему слишком близкими, блеклыми. Он никогда не совпадёт с прошлым, как не совпадёт своей выросшей макушкой с пометкой на дверном косяке, обозначающей его рост, когда он только начал ходить. Она училась, воспитывала дочку, жила свою жизнь. А там прошли войны, чума… Всю их жизнь перетряхнули, как скатерть.

Ничего не шло на ум. Полумрак, мягкие кресла звездолёта, любая еда, которую сотворит тебе усердный робот в белом переднике и поварской шапочке. Вон, едет на своих колесиках между рядами… Найя бросила на столик книгу. Не читалось, и всё тут. На обложке были нарисованы три женщины в чёрных одеяниях. Точнее, предполагалось, что это женщины, на самом деле, это были инопланетные разведчики, не-гуманоиды, прятавшиеся под длинными саа, закрывавшими из от кончиков лап до макушки – только прорези для глаз. Найя уже читала эту книгу и веселилась над нелепыми приключениями шпионов, которые попадали в смешные и нелепые ситуации. Но сейчас даже не улыбнулась…

К тому же, на соседнем ряду сидели три женщины, завернутые в чёрные саа. Только глаза видны. И нельзя было обмануть себя и представить их жизнь более радостной, нежели она есть. Их сопровождающий сидел за ними, пристально наблюдая.

Найе обещали сопровождение в аэропорту. Платное, конечно… Она ещё не накинула платок. Вот выйдет из звездолёта – придётся, а пока она свободна.

… Она шла туннелю, ведущему от звездолёта в комнату приёма гостей. Стены светились тихим зеленоватым светом. Ворс коричневого ковра доходил до щиколоток. Только звездолёт подлетел к планете, она начала искать. Она стала куда сильнее за эти годы, и если брат жив… она его не может не почувствовать… Но никакого отклика не было. Что ж. Она будет пробовать снова и снова…

Вот и выход, бесконечный зал, разделённый на смежные комнатки, а те – на островки, закрытые друг от друга полукругом непрозрачных перегородок. Найя положила на столик свои документы, сумочку – на кресло рядом.

– Найя Эрг?

Найя понимала, что таможенник видит перед собой молодую женщину лет двадцати или чуть больше. Однако в документах…

– Ваш возраст, простите?..

– Подлинно – двадцать два года. Я была в Провале Десяти Арок в Созвездии Росянки, провела там около месяца, это указано и подтверждено.

– А, вижу, вижу… Да… Цель приезда?

– Ищу родственников.

– Личный визит, хорошо… Где вы остановитесь, кто сопровождающий?..

– Я забронировала гостиницу. Сопровождающий нанят в фирме «Традиция». Он уже у выхода.

Найя протянула таможеннику светящийся прямоугольник договора. Сумма была немалой…

– Да, да, очень хорошо. Добро пожаловать в Ирхан, госпожа. И да будут дни ваши светлы и приятны, да сопутствуют вам прохлада в жару и сияние звёзд тихой ночью, и пусть даже легчайшая тень печали не коснётся вашей души.

Таможенник церемонно поклонился, и, несмотря на его форменный костюм и начищенные до зеркальности ботинки, показалось, что невидимые полы шёлкового халата скользнули по остроносым вышитым туфлям…

Найя слегка наклонила голову, поправила платок и пошла к выходу, сопровождаемая гудением механического носильщика, который вёз её дорожную сумку, хаотично мигал огнями и скрипел колёсиками так, словно шаркал ногами и кряхтел одновременно.

Провожатый из «Традиции» был молчалив, деликатен, и, в общем-то, почти не обозначал присутствия – был верной тенью, приносил воду, улаживал формальности в гостинице, искал карту, заказывал аэромобиль… Не зря она столько заплатила.

… Он держался чуть позади, а Найя шла по родному селению, где всё было полно жизни когда-то – и не могла узнать. Везде – унылое до тоски запустение. Дома сожжены и разрушены. Кое-где их восстановили, но такие жилища смотрелись ещё безнадёжнее среди камней, пыли, жестких колючих сорняков.

Найя примерно так и представляла себе – агенты писали подробные отчёты, прикладывали снимки. Но не то – видеть наяву…

Дошла до кладбища, поклонилась привычно около домика для молений. Он тоже был разрушен… Она давно не произносила слова молитв – а тут поднялось само, из глубины души.

Она вспоминала, как ходила сюда с тётей или Зейран в положенные дни. Прибирались, рвали сорняки, зажигала светильники с маслом, читая молитвы. Они стояли на коленях, и весёлая зелёная трава щекотала лицо Найи при каждом поклоне. Тут почти не было заброшенных могил. А сейчас… половина кладбища заросла травой, репьём, кустами дикого лозняка.

А вот их место. И оно всё в траве, и тропинка между могильными камнями тоже. Её провожатый остановился в тени. Найя не обращая на него внимания, наклонилась и принялась стирать пыль надгробья, чтобы проявились имена. Зайран… Сколько же ей было, когда Найя улетала отсюда? Она была старше Найи на четыре года, значит, двадцать пять…

«Зейран Эрг, мир её душе, ушла ко Всевышнему, окружённая детьми, внуками и правнуками, в глубокой старости. Да будет ей покой в посмертии, свет и умиротворение». В глубокой старости… В семьдесят четыре года. Семь лет назад.

Братик Хинир, четырёхлетний малыш, упрямый и одновременно нежный. Умер совсем молодым, почти сорок лет назад. Она стирала пыль, находя старые, обнаруживая незнакомые имена… Жизнь прошла без неё…

А мамина могила? Вот, в самом конце ряда, как и положено, это она забыла… и могила ухоженная… А вдруг – и сердце ухнуло – тут будет и имя «Най Эрг»? Она подбежала, и рухнула на колени, и водила руками по камню, но имя было только одно. И она вдруг заплакала. Слишком много для неё…

– Что вы ищете, госпожа?

Провожатый подошёл мягко, она и не слышала.

– Сейчас хорошо ведутся архивы, нужно поизучать их – сейчас они общедоступны. Многие находят там родных или друзей, потерянных в Тёмные Годы.

– Я знаю. Я сама не изучала, но мои агенты…

И вдруг ей захотелось рассказать.

– Ищу брата-близнеца. Ему было шестнадцать, когда мы расстались. Я ничего не знаю о нём… и в архивах пусто.

И всё ещё нет отклика, сколько она ни зовёт. Их связь была крепче каната, она всегда чувствовали друг друга – пока пространство и время не разрубило канат. Найя надеялась, что когда она прилетит сюда, связь тут же вернётся. Но нет…

Провожатый сокрушённо покачал головой.

И тут на склоне горы появился человек. Он был одет в традиционные шальвы, длинную рубаху, а голову обвязал белым платком, как делали прежде их предки-пустынники. Он шёл не спеша, раздвигая ветки над головой. Борода была почти седой, шаг – уверен и нетороплив.

Провожатый насторожился и шагнул вперёд, закрывая Найю.

– Най? Най!!!

Она отодвинула своего спутника и кинулась к пролому разрушенной ограды, крича:

– Это он, он, мой брат!

Провожатый глядел в изумлении, как девушка обнимала старика и плакала, плакала, плакала… А он гладил её по волосам, с которых сполз платок…

«Брат-близнец? Ничего не понимаю!» – и провожатый снова отошёл в тень, предоставляя этим странным людям обниматься и плакать, девушке – восклицать, а её брату (как она уверяла) шептать утешения… или молитвы?.. – не расслышать.

А они говорили как раньше – без слов.

«Ты и не могла меня найти, Найя. Я изменил свои имя и фамилию, когда убежал от отца».

«Как же ты жил тут? В таком ужасе… кочевники… мятежи… эпидемия»…

«Как все, сестра, как все… Сначала я думал, что ты забыла меня, и дико обижался. Был ещё мальчишкой тогда… Потом узнал, что ваш звездолёт попался Росянке… Оплакивал… и всё же надеялся. Я не чувствовал тебя мёртвой, а сердце своему – верил. Я понял, что ты прилетела – и закрылся. Хотел посмотреть, какая ты теперь. А ты пошла на наше кладбище. Ты прежняя».

«Росянка украла эти пятьдесят лет! Наши годы! Но всё же – как ты жил?..»

«Разве расскажешь. Ни за час, ни за неделю. Просто пойми».

И на неё вдруг обрушилось… Та самая потерянная связь затопила всё, заполнила её голову, сердце, как будто на неё вылили кувшин, где вместо воды плескалась чужая жизнь, события, чувства. Она почти захлёбывалась, её настигали крики людей, которые гибли в пожарах – её близких. Найя видела пыль, которая клубилась над головами озверевших от голода кочевников, когда те врывались в их селение. Держала на руках первенца своего брата, а потом его умирающую жену…

А сама она в это время была в счастье, покое и безопасности…

«Я украла твою судьбу! Все твои путешествия, новые миры, свободу! Ты же помнишь – это ты должен был улететь!»

Она вдруг увидела, как должно было быть: это она, седая, закутанная в чёрную ткань, стоит над могилами. А он – молодой, вся жизнь впереди, растерянный – рядом…

«Как можно украсть судьбу? Что ты говоришь? Помнишь священную Книгу? Два ангела за плечами человека, с чёрными крыльями и белыми. А между ними – его судьба, написанная Всевышним. Как можно её украсть? Всё случилось, как должно было».

«Нет, нет...»

«Перестань, милая. Я причитал книгу своей жизни. Светлую, с таинственными письменами, с обгорелыми на пожарах краешками страниц. А ты прочтёшь свою. А теперь… Разве ты не хочешь поговорить со своими племянниками – родными и внучатыми? Время пить вечерний чай, смотреть на закат и благодарить об ушедшем дне...»

Антонио вернулся на кладбище после заката, в час, когда вечерние сумерки всё больше сгущались, но ещё не стало совсем темно. Ему совершенно не было нужно, чтобы его заметили с городской стены.

Он спешил. Времени оставалось немного.

Кладбище Ле Нойéр ничем не выделялось среди сотен прочих. Обнесённое невысокой каменной оградой, оно располагалось в четверти часа неспешного хода от городских ворот, если считать до развилки, где короткая — две сотни шагов — дорога на погост ответвлялась от большого тракта. По сторонам этой дороги, у подножия редко стоящих больших вязов, успели подняться молодые деревца. Они должны были ухудшать обзор, но пока ещё у горожан не дошли руки до расчистки. Место было спокойное, хватало более срочных дел.

Отыскать свежую могилу было несложно; для этого Антонио и приходил сюда ещё днём, вместе с похоронной процессией.

Положив наземь посох и свёрнутый плащ, сняв заплечный мешок, он бегло осмотрелся вокруг. Если ночной гость действительно появится, то никак не со стороны города. Вполне возможно, что в город он и не заходил, чтобы не попадаться на глаза страже у ворот, а спустился вместо этого к реке. Вернётся вдоль берега, поднимется к дороге и придёт тем же путём, что и сам Антонио. Или сделает петлю ещё длиннее, чтобы подойти перелесками с восточной стороны. Но так он рискует оставить больше следов.

Антонио достал нож и принялся за дело, время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться. Всё было пока что спокойно: тишину подступающей ночи нарушали только редкие голоса птиц и стрекотание полевых сверчков.

К тому времени, когда удар колокола на башне главного городского храма возвестил наступление часа перед полуночью, Антонио успел охватить могилу двумя неглубокими и узкими, в половину длины пальца, канавками. Каждую из них затем ещё раздвоил, огибая могильные плиты по соседству, чтобы подвести туда, откуда вероятнее всего следовало ожидать появления незваного гостя. С другой стороны он проложил канавки к тому месту, где собирался ждать сам.

Дальше настала очередь вещей особых. Изготовить такие было под силу не каждому алхимику. Они были сейчас предпочтительнее волшбы церковных магов, поскольку чары можно заметить издали, если есть чутьё.

Порошок из небольшой узкой склянки Антонио насыпал в начале обеих канавок. Он вспыхивает от малейшей искры и гаснет через мгновение, но жар от этого порошка успеет поджечь уложенные следом тонкие, пропитанные густым прозрачным маслом фитили. Эти загораются почти так же быстро и дают высокое пламя, которое может в сухую погоду продержаться одну восьмую часа. Гость будет виден как на ладони, в то время как поджидающий его — после первой слепящей вспышки — не сразу различим в полутьме на фоне надгробий.

Заметят ли огонь в городе?.. Антонио рассчитывал, что, как и всюду почти в спокойных местах, где давно не шалила нечисть, ночная стража будет куда больше занята пересудами и выпивкой, нежели своей дозорной службой.

Слева от себя Антонио приготовил несколько факелов и пару склянок с освящённым маслом; справа, под рукой — посох. Тяжёлый рабочий нож вернулся в мешок. Второй, полегче и поострее, был в ножнах на поясе. Оставалось ждать.

Набросив плащ и прикрыв светлые волосы капюшоном, он устроился на тёплой после долгого знойного дня каменной плите, вслушиваясь в ночь и медленно поворачивая в руках металлическую хитрую вещицу, высекающую сноп искр, чуть только сожмёшь её. Быстрей и надёжней простого огнива.

Что, если маг придёт не один?

Заклинатель мёртвых, конечно, птица редкая, и держатся они большей частью поодиночке. Но бывает и так, что чародея сопровождает ученик. Даже и не слишком искушённый в заклинаниях, он может быть очень ловок с ножом. Впрочем, всякому колдуну известно, что смерть инквизитора будет означать не конец охоты, а только её начало.

Антонио поднял голову, всматриваясь в чёрную бездну, усыпанную светящимися зёрнами звёзд. Его привела сюда, на ночное кладбище, сила, воздвигшая горы и небо, направившая луну и солнце по вековечному пути вокруг земли. От имени этой силы он должен был говорить сегодня, и на неё полагался всецело, как и раньше, хотя за восемь лет, проведённых в дороге, набил себе шишек на десятерых. Если с ним что-то случится, это будет значить только, что отведённое ему время вышло.

Или всё-таки он ошибся?

Антонио не слишком любил бывать в сколько-нибудь крупных городах, где много досужих глаз и всем до всего есть дело. Задерживаться в Ле Нойер он не собирался и, войдя в город с севера, спустя полчаса подошёл к воротам на противоположной стороне.

С одной из городских улиц, расходившихся в беспорядке от главной дороги, на площадь перед воротами как раз вышла маленькая похоронная процессия. Осенив себя малым крестом, Антонио приостановился со сложенными перед грудью ладонями и пропустил её вперёд: двоих священников, нараспев читавших молитвы; носильщиков с гробом; пять-шесть человек родных и, наконец, замыкавших шествие могильщиков.

Встречные обнажали головы и крестились; некоторые, стараясь не привлекать лишнего внимания, поворачивали будто бы невзначай в сторону, чтобы покойник не пересёк им пути. Инквизитор подобным суевериям не был подвержен и спокойно пошёл за процессией следом, зная, что вскоре она свернёт на погост.

Дорога за городскими воротами была не особенно многолюдна: жара, середина дня. Антонио повторял вполголоса слова молитвы, раздумывая в то же время, что пора бы спуститься к реке и передохнуть, когда взгляд его уловил странное движение на обочине.

Человек, насколько заметил Антонио, был чуть выше среднего роста, темноволос, коротко стрижен, основательно пропылён. Плаща на нём не было, только расстёгнутая куртка поверх рубашки, но через плечо перекинута лямка дорожного мешка. Остановившись, чтобы, как подобает случаю, почтительно пропустить траурное шествие мимо себя, он на мгновение полуобернулся, провожая гроб необычно внимательным, изучающим взглядом.

Ничего больше Антонио рассмотреть не успел. Многолетняя привычка к неприметному, скрытному наблюдению заставила его сразу же опустить глаза, чтобы не выдать себя. Он не сбился ни со слова, ни с голоса, негромко повторяя за идущими впереди: «Чада Твои в руку Твою вернутся, вечно живые вечною жизнью Твоей».

Того, что он увидел, было вполне достаточно, чтобы, развернувшись и осторожно последовав за незнакомцем, дойти до городских ворот и там кликнуть стражу. Затем — быстрый обыск, уже в стенах караульного помещения, и короткий допрос, в результатах которого инквизитор, привыкший доверять своему опыту и чутью, почти не сомневался. Дальнейшее выяснится в ходе судебного разбирательства: когда, где, сколько успел напакостить своей ворожбой. Девять из десяти инквизиторов так бы и сделали. Да что там — десять из десяти.

Антонио дошёл до кладбища вместе с процессией и, держась немного в стороне, дождался, когда будет окончена погребальная служба и могильщики, а следом и старший священник направятся обратно к дороге. Младшему полагалось уходить последним и запереть ворота после того, как выйдут остальные.

Священник, немало удивлённый присутствием бродячего инквизитора, быстро успокоился, видя со стороны Антонио не более чем доброжелательный праздный интерес. Хоронили, по его словам, совсем молодую девушку, лет тринадцати от роду, дочь замочных дел мастера. Это была вторая потеря за последние месяцы: в конце зимы умерла от чахотки мать семейства. Юная Эвьен, бывшая любимицей матери, скорбела особенно сильно и почти отказалась от пищи. Подумывали, что, верно, она примет постриг, укрывшись в стенах монастыря от мирской тщеты, но вышло иначе. Вчера утром её нашли в постели бездыханную.

Поскольку обстоятельства смерти были необычны, двое церковных магов проверили дом и тело усопшей. Тёмных чар, однако, обнаружено не было, и тело девушки предали земле, следуя простому обряду.

— Умерла от горя… что ж! И такое случается, — задумчиво произнёс священник.

Выйдя к большому тракту, они попрощались, и Антонио зашагал прочь от города, прикидывая в уме, что будет делать дальше.

Он был более чем далёк от того, чтобы считать встречу на дороге бессмысленной игрой случая. Одной минуты, даже нескольких мгновений хватило бы, чтобы он ничего не заметил и не заподозрил. Значит, встреча не случайна и должна повториться.

Ждать ли гостя на кладбище нынче же ночью? Тот должен был обратить внимание, что в конце траурного шествия, в нарушение обычного порядка, зачем-то идёт инквизитор, которого легко опознать по нагрудному знаку и чёрному цвету плаща. С другой стороны, маг должен быть уверен или почти уверен, что не выдал себя. В ту минуту, когда его увидел Антонио, священники уже прошли мимо чародея, а носильщикам и скорбящим родным, понятно, было не до разглядывания встречных прохожих. Инквизитор шёл, опустив глаза долу и читая молитвы — так же как и шагавшие перед ним двое могильщиков. Они одни из всей процессии успели его приметить и потому вели себя чинно, не перешёптываясь и не глазея по сторонам. К тому же Антонио своего присутствия не скрывал — стало быть, никого нарочно не выслеживал…

Снова колокол в городе. Один медленный удар, второй, третий. Полночь.

Если только заклинатель мёртвых не охотится за душой, то времени у него в избытке. Он может прийти через несколько дней; а может не прийти вовсе. Осторожности этой братии не занимать. Попадаются они редко, и то, как правило, самоучки, которые только недавно встали на тёмную дорожку. Те, у кого есть мало-мальский опыт, хорошо знают, что всегда лучше выждать, выбрать удобный случай. Ночь в июне удобной никак не назовёшь, слишком она коротка.

Придёт или нет? Что-то было не так с этим гробом, не зря чародей на него смотрел. Что-то заметил…

Антонио замер и затаил дыхание: в обступившей его неподвижной темноте послышался шум. Кто-то тихо спрыгнул на землю, перебравшись через каменную ограду так же, как это сделал он сам час с лишним тому назад.

Всё-таки ждал не зря.

Осторожно протягивая руку к канавке с горючим порошком, инквизитор обратил внимание, что гость идёт среди разбросанных в беспорядке надгробий легко и почти неслышно. К свежей могиле приближается уверенно, будто видит в темноте не хуже кошки — или уже здесь побывал и успел всё разведать.

«Постой, братец», — усмехнулся он про себя и, сжав огниво, высек искру.