Кот в мешке - 11, работы. Голосование

Проза

№1

Подтема — «Сторож зверю моему», «Путь шамана», «Лабиринты сознания»

Шёпот леса

Старый лес вздыхал во сне, шуршал, скрипел кривыми ветками. Уже срывались и опадали первые листья. Лес наполнялся новыми запахами, готовился к холодам.

Шельга разложил узелковые амулеты на полусгнившем пне, закрыл дубовыми листьями. Нужно было призвать мудрость леса, получить предсказание для воинов перед битвой. Сухая ветка омелы раскрошилась в морщинистых пальцах. Шельга слизал крошево и прикрыл глаза. Время шло, но видение не приходило. Друид ждал. Возможно, нужно было облачиться в особую одежду, раскрасить лицо синей краской из вайды. Это дело воинов, друиду никого не нужно устрашать, он должен хранить в себе сущность леса и тайны жизни.

Шкура белого козла местами протёрлась, но друид продолжал натягивать её на голое тело. Он чувствовал как сила и дух ушедшего к богам подпитывает собственную сущность, а энергия так необходима для ритуалов.

Запасы омелы оказались на пределе. До шестого дня луны могло и вовсе ничего не остаться. А друид без омелы — не друид. Шельга нащупал на поясе рукоять золотого ножа. Срезать омелу без обряда нельзя, придётся потерпеть.

Позади хрустнуло — явно не зверь крадётся. Чужак! Шельга не боялся, уже ткал невидимую паутину охранных узоров, шептал запретные слова, ведомые только лесу и его слугам. Сеть замерцала росой, окрепла и натянулась. Друид распахнул глаза и резко обернулся.

В паре шагов застыл римлянин с перекошенной гримасой. Глаза навыкат, рот в ужасе распахнулся. Меч в замахе, руки напряжены.

Шельга довольно улыбнулся. Римлянин словно оледенел, из-под доспехов сочилась бурая кровь.

Видение удалось. Лес позволил впитать новые заклинания. Друид их споёт перед битвой, наполнит воинов бесстрашием и яростью. Близко крикнул ворон. Пора возвращаться обратно, принести лесу на алтаре священную жертву.

№2

Подтема — «Финт судьбы»

Чужая шкура

С ощущением того, что он полный неудачник, Владимир уныло брел по немноголюдной улице. Сегодня отмечали день рождение Леньки. В разгар застолья зашел разговор о том, кто чего добился. Его друзья на перебой стали рассказывать о машинах, престижной работе, а кто и о удачной женитьбе. Ему похвастаться было нечем: учился в институте на заочке, подрабатывал менеджером. Выпив несколько рюмок водки, он сидел и, с завистью слушая шумные разговоры, угрюмо смотрел, как однокурсники веселятся. Он и так не очень уютно чувствовал себя за столом, а тут, как на зло, произошла ссора. Ну, может не совсем ссора, а так, недоразумение, но настроение окончательно испортилось. Его девушка, по крайней мере, он так считал – что это его девушка, начала флиртовать с другим парнем.

— Вовка, ты такой правильный, но очень ску-у-учный! — ответила она на его попытки привлечь внимание к себе и пошла с новым ухажером танцевать.

Владимир, решив избежать насмешливых взглядов, оделся и ушел. Конечно, он понимал, что особой любви между ними не было, просто какое-то время им было удобно вместе, но оставаться здесь больше не хотел. И вот, вдыхая прохладный, весенний воздух, шагал по тротуару, размышляя о том, почему удача упрямо обходит его стороной.

Он спустился в переход. Искусственный, желтый свет, освещая облезлые стены, еще больше ухудшал настроение. А Владимир так хотел, чтобы время сейчас ускорилось и перенесло его в будущее, туда, где, как ему мечталось, он был успешным и богатым!

— Ну почему все так не справедливо! – с отчаянием крикнул он, и его голос неприятным эхом разнесся между грязных стен. – Им хорошо! У Витальки родители в милиции работают: связи и взятки, вот и помогли машину купить. У Игоря брат строительным бизнесом занимается, наверняка ему половину стоимости квартиры оплатил. Олег работает юристом в престижной фирме, богатые клиенты, знакомые, занимающие высокие посты. Конечно, может многое себе позволить! Вон, почти полмира объездил, путешествуя. А у меня что? У меня – ничего! Живу с родителями, коплю деньги на отдельную жилплощадь. С моей зарплаты сколько надо копить?

Подняв голову, он посмотрел на потолок, словно пытаясь найти там ответ, и горестно вздохнул, завидуя друзьям. И вдруг зацепился за что-то и упал.

— Вот только этого мне не хватало! — вставая, с досадой крикнул Владимир, глядя на безнадежно испорченные, дорогие джинсы и ободранные ладони рук.

В жизни Владимир был миролюбивым человеком, но тут, то ли от досады, то ли от испорченного настроения, подхватил палку и с размаху ударил виновницу падения. Собака, громко взвизгнув, заскулила и немного отползла. Но встать и убежать не смогла: была сильно истощена и передняя лапа повреждена.

— С тем, кто слабее, легко справиться! – услышал Владимир откуда-то сбоку.

В тишине туннеля голос зазвучал, словно громовой раскат. Владимир, потерев рукой лицо, посмотрел на ворох оберточных бумаг и коробок, лежавших около стены. Похоже, там кто-то прятался! Ему стало любопытно. Он осторожно раздвинул картонные коробки и увидел странное существо: гном не гном, крыса не крыса, на ящерицу-мутанта немного похож.

— Вы кто? – нерешительно спросил Владимир и на всякий случай зажмурил глаза.

Потом открыл их — существо по-прежнему пристально смотрело на него, не исчезая.

— Ты меня не узнаешь? Я – Хийя.

— Да я вообще тебя никогда не видел! – ответил Владимир и, вспомнив падение, разозлился: — Вот чего она тут разлеглась? Пройти нельзя! Мне и так не везет, а тут джинсы опять покупать! Побыл бы кто-нибудь на моем месте!

Раньше он никогда не позволял себе срываться на других. И сейчас появилось ощущение, что это не он, а кто-то другой кричит, оправдываясь. Владимир поежился – стало неприятно.

— А ты сам пробовал быть в другом месте? – хмыкнуло существо, медленно поднимая руку.

Владимир, почуяв неладное, побежал. Но налетевший ветер подхватил его, закружил и понес. Стало плохо, сознание рассеялось, и тело перестало слушаться…

Открыв глаза, Владимир увидел голубоватые кристаллы, лежащие перед ним. Они переливались в лучах светила, странной формы, явно не солнца, ослепляя.

— Черт! – громко выругался он и вскрикнул от боли, ощутив хлесткий удар по спине.

Повернув голову, увидел существо из перехода: круглая голова, глаза красноватого оттенка, тело, синевато-болотистого цвета, покрытое маленькими, коричневыми пятнами. Обнажив в ухмылке кривые зубы, существо схватило когтистой лапой кристалл, растерло его и подуло, направив голубое облачко пыли на Владимира.

— Добро пожаловать на Суон, — проскрипело существо.

Вдохнув, Владимир закашлял и закричал, ощутив, как пылинки, обволакивая внутренности, изменяют их.

— Сегодня единственный день когда открывается портал между Землей и нашей планетой. Мне повезло – я заполучил тебя! Вот это удача! За это надо выпить мемаиса, — усмехнулось существо, глядя, как мужчина превращается в голубого дракона и добавил: — Пошли.

Владимир не верил в происходящее. «Это сон, всего лишь сон», — пытался успокоить он себя, удивленно смотря на лапы, покрытые блестящими чешуйками. Голубому дракону стало страшно. Неуклюже развернувшись, он споткнулся о свой хвост в шипах и зашагал прочь. Но раздался тихий свист и тонкая веревка обвила его шею. Он стал вырываться, но петля лишь сильнее затягивалась. Дракон упал на бок и издал жалобный, утробный звук.

— Меня зовут Хийя, — напомнило существо и дернуло веревку, — и лучше меня слушаться!

Понуро опустив голову, дракон встал и побрел за непонятным существом. Вокруг была коричневато-оранжевая земля, на которой росли растениями с серыми стволами и тонкими ветками без листьев. Они качались и тихо шуршали, когда налетавший ветер с неприятным запахом раскачивал их. Лежавшие на земле камни были с острыми краями. Наступая на них, дракон ранил лапы.

— Ничего, скоро привыкнешь, — сквозь зубы прошипел Хийя, видя, как дракон морщится от боли, — я буду звать тебя Кеше, Кеш. Ты – слабак!

Впереди показалась иссиня-черная, с редкими всполохами голубых искр, гряда. «Интересно, что это?» — подумал Кеш и снова ощутил хлесткий удар, который рассек кожу. Дошагав до высоких скал, Хийя положил лапу в углубление и нажал. Часть скалы отъехала, открывая проход, и по узкому туннелю Хийя и Кэш вышли на площадку. С боку площадки виднелась выдолбленная в каменной стене лестница. Они спустились по ней и Кэш замер, увидев еще одного голубого дракона. Не обращая на них внимания, дракон подошел к скале и выдохнул поток огня. На небольшом выступе иссиня-черная оболочка обгорела и потрескалась, обнажая небольшой камень, переливающийся серебристо-малиновым цветом. Дракон, немного подождав, ухватил камень зубами и вытащил.

— Так добывают камень желаний! — выпятил грудь Хийя и горделиво добавил: — Это все мое! Я продаю их на планете Туук и скоро стану одним из влиятельных людей.

— Людей? – удивленно переспросил Кэш.

— А ты думал я кто? – засмеялся Хийя. – Я не просто человек, я – это ты! Твоя вторая половина. Только более удачливая! Хотел быть богатым и влиятельным? Вот! Я сделал нам шикарное будущее: сначала внушил тебе желание бросить институт, потом заставил подружиться с Олегом. Через его знакомого ты стал участником секретного проекта. Разве ты не рад? – удивился Хийя, заметив застывшие от ужаса глаза Кеша, и продолжил: — Тебе же повезло — получил большие деньги за риск! Но правда… что-то пошло не так и мы попали сюда. Живший здесь голубой дракон рассказал о камне желаний: тебя пожалел, доверчивый, слушая, как хочешь вернуться. Наш первый найденный камень был очень маленький и я использовал его силу, чтобы подчинить дракона себе. Не самому же добывать эти камни! Но ты испугался и, проглотив осколок камня желаний, сбежал. Я стал искать способ вернуть тебя обратно: мы же две половинки одного целого и быть человеком без тебя — не смогу. Силу камня тратить не захотел – он стоит дороже, чем ты.

Кэш ошеломленно слушал Хийя и старался вспомнить, когда это все случилось? А второй голубой дракон принес в почерневших, изломанных зубах камень и положил на небольшую площадку. Камень заискрился в ярких, светло-сиреневых лучах овального светила и Кэшу захотелось потрогать его. Он шагнул вперед.

— Что, нравится? — со злобным блеском в глазах спросил Хийя. – Ты останешься здесь и подчинишься мне!

Кнут щелкнул опять и Кэш, вздрогнув от боли, отпрянул в сторону, но споткнулся и упал.

— Вот неуклюжий! – Хийя подошел к лежащему дракону, снял веревку и начал трясти его, крича: — Вставай! Я сказал тебе – вставай! Надо работать!

Дракону было очень больно, и голова качалась из стороны в сторону.

— Нет! Не надо! Не хочу! – Владимир старался оттолкнуть руки, державшие его.

— Эй, эй! – услышал он.

Владимир открыл глаза и увидел перед собой помятое, небритое лицо с покрасневшими глазами.

— Ты кто? – со страхом закричал Владимир, отодвигаясь назад.

— Так я, это… здесь… в переходе сплю. Видать сильно ты головой приложился, когда упал, — дыхнув на него перегаром, усмехнулся человек в грязной одежде.

— А Хийя где? – шепотом спросил Владимир.

— Один я здесь, — покрутив пальцем у виска, ответил бомж и отошел.

«Привидится же такое! – подумал Владимир, вставая. — И вроде выпил совсем мало! Может, Ленька решил сэкономить и паленку купил?»

И, осторожно посмотрев по сторонам, побежал по переходу, с ужасом ощущая, что внутри него есть кто-то еще…

— Ма-а-м, не пугайся! Я пришел! – громко крикнул Владимир, открывая дверь. – Давно хотел сказать — вы у меня с папой самые лучшие!

В кармане зазвонил телефон.

— Лучше буду надеяться на себя, — прошептал Владимир, сбрасывая звонок Олега.

— Господи, кого ты притащил? – удивилась мама, выйдя в коридор.

Из свернутой куртки, которую Владимир держал на руках, торчала грязная морда с блестящими, благодарными глазами и черным носом.

— Собаку! Не дракона же, — улыбнулся он.

— Жену бы лучше… — нерешительно сказала мать.

— С женой пока не клеится…. – вздохнул Владимир, озадаченно смотря на кровавую полосу на руке.

№3

Подтема — «Финт судьбы»

— Пожалуйста, чай, Алина.

У вас такой замечательный чай, с жасминовой горчинкой.

Алина тушит одну сигарету и тут же раскуривает другую.

— Расскажите, что вас беспокоит? – с профессиональной улыбкой спрашивает Ирина Андреевна.

— Даже не знаю, с чего начать…

***

— Алина, ты? – раздается с кухни на поворот ключа.

— Я, мам.

— Что так поздно?

— Репетиция. Мам… меня никто не спрашивал? – все же решается Алина.

— Нет, — удивляется мама, но Алина уже бежит мыть руки.

Мылит долго, с остервенением вычищая ногти.

Потом пропадает в глубине квартиры.

Тихий стук в дверь заставляет привычно дернуться. Тетя Элеонора пришла, и Алина выдыхает: сегодня пронесло.

— Привет, малышка, — треплет по голове тетя Элеонора и проходит на кухню. — Здравствуй, Таечка. У меня такой комбинезончик есть для нашей Алинки!

Сразу тянет дымом. Алина воочию видит, как загорается алый огонек на конце длинной тонкой папиросы с золотым ободком, как тетя Элеонора выдыхает голубой дым в сторону форточки, сложив ногу на ногу. Длинная острая шпилька посверкивает металлом на конце. Тетя Элеонора – единственная, кому мама разрешает ходить по дому в туфлях, а не в домашках.

— Знаю я твои комбинезончики, дорогущий опять!

Прошлый раз они ходили в театр втроем. Алина краснела, искоса поглядывая на полупрозрачную рубашку из тафты, под которую тетя Элеонора не одела ничего. Грудь у нее красивая. Маме, судя по всему, тоже было неудобно, но она молчала. А потом сказала дома, что единственное, что их объединяет, это то, что они выросли вместе. И что нечего брать пример с тети Элеоноры! Ну, кроме как в том, как ухаживать за собой. Один раз спустилась сама, когда Алина засиделась у тети, вытащила за руку. И Алина больше не стала оставаться допоздна.

— Таечка, я отдам просто так! Ты знаешь, как часто мне перепадает!

Мама смеется до ямочек на щеках, потом спохватывается на очередной громкий всхрап, идет в спальню, будит отца, который так и уснул, стоя на коленях у не расправленной тахты. Заодно проверяет, как там Светик.

Светик — не ребенок, ангел… Вокруг нее полгода уже как вьются две бабушки и две дедушки. Алина иногда долго смотрит на сестру, остро ощущая, насколько она сама неправильная.

Алина забивается в угол, дергает шнур зеленого торшера, открывает книжку. Из другого угла поделенной шифоньером комнаты доносится скрип.

— Водички, — шепчет баба Люля.

Алина крадется обратно до кухни. Из родительской спальни раздается храп отца, и Алина ускоряет шаг.

Из кухни в коридор приоткрыта дверь, свет в кромешной тьме расползается желтой полосой. Гремит чайник, шелестят шаги.

Заходить в этот спокойный, чистый мир не хочется, но нужно.

Алина, вернувшись, ставит стакан на тумбочку. У прабабушки трясутся руки, и она поддерживает сморщенные, холодные пальцы.

Баба Люля пьет жадно. Ест она тоже всегда второпях, разливая еду, словно боится, что больше не накормят. Еще месяц назад она ходила по длинному коридору, опираясь на стул, как на самодельный протез. Теперь лежит, и мама с бабушкой каждый вечер переворачивают ее, прочищая пролежни.

Баба Люля сует в руку заштопанные носки. Заштопаны они вкривь и вкось, видит она плохо, но рада, что может чем-то помочь. Мама давно дает что-нибудь просто так, а потом откладывает в дальний ящик. Жаль, Алину нельзя так засунуть, заменив на ангелочка-Светика.

— Спасибо, дочка.

— Спасибо, бабушка, — еле сдерживает слезы Алина. – Ты… Опять перепутала!

За стеной тихонько хныкает Светик. Так негромко, словно ей не хочется, но надо побеспокоить. «А ты всегда орала как резаная», — вздыхает мама.

— Ты почему чай пить не идешь? — раздается над головой голос неслышно подошедшей тети Элеоноры.

Алина захлопывает книжку, пожимает плечами.

– Пойдем, поменяешь комбинезон. Мама разрешила.

Покидать защитный зеленый круг не хочется, но Алина неловко встает и идет за тетей.

Спуститься всего на этаж, и мир совершенно иной. Даже сам воздух словно светится. Дом сталинской застройки, но только тут ощущается, какие высокие окна, сколько из них может литься света. Багровый закат догорает над городом.

По стенам этого дома развешены фотографии тети Элеоноры, замершей в танце.

Тетя Элеонора расставляет чашки тонкого фарфора с изящным сиреневым рисунком одуванчиков.

Впрочем, у нее все изящное. Насыпает из пакетика чай, и аромат жасмина заполняет кухню. Алина забивается в кресло в углу, залезая в него с ногами и укрываясь серой мохнатой шалью.

— Знаешь, когда я сломала ногу, то думала, что все – все, к чему я шла, ради чего жила и работала, все кончено.

Тетя Элеонора отставляет чашку, не смотря на Алину. Крошит шоколад, горький и без сахара. Мама говорит, что у тети все не как у людей, тростниковый сахар не сладкий, шоколад невкусный, кофе – горький, а соль – не соленая.

Алина тоже не смотрит на тетю, проводя по вышивке на ширме, отделяющей кухню от комнаты. Цветные попугаи с длинными хвостами сидят на жердочке, но Алине все время кажется, что они вот-вот взлетят.

— И больше всего меня печалило, что я скажу твоей бабушке. Она вырастила меня, она выбила мне эту квартиру, она держала меня рядом вместе с Таечкой…

Тетя Элеонора курит, совсем немного нервно. Поправляет тонкое серебристо-сиреневое платье на множестве пуговичек. В таком можно и в театр идти, никто не заметит. Алина поднимает голову, вглядываясь в знакомое лицо. Мама всегда смеется, говоря, что нечего краситься, когда никто не видит. Тетя Элеонора говорит, что это «для себя», то есть очень и очень немного. Алина подкрашивается тайком.

— …ведь ей было нелегко, — продолжает тетя. — Я была упрямым и замкнутым ребенком. Она часто хотела приласкать меня, а я отстранялась. И все, что у меня было, это балет. Я столь многим ради него пожертвовала! Я ждала, что в меня начнут тыкать пальцем, упрекая в том, как я подвела свою семью. Что я ничего не стою! Но потом… — она затушила папиросу. – Но если бы я кому-то могла рассказать, как мне было плохо… Алинка, что случилось? Ты за полгода превратилась из улыбчивой девочки в унылую тень самой себя. Ты каждый раз вздрагиваешь, когда стучат в дверь. Ты боишься ходить вечерами, но и домой не торопишься.

— Можно, я… уже пойду, — кашляет и поднимается с места Алина.

Тетя Элеонора наклоняется, лицо ее – совсем рядом. Брови вразлет, как у самой Алины. Глаза как у чайки, а в них боль и вина.

— Знаешь, что бы ни случилось, ты всегда останешься моей самой любимой девочкой, слышишь? Ты можешь ничего не говорить ни маме, ни папе. Но почему, почему ты ничего не говоришь мне?!

— Потому что, если узнают, от меня все отвернутся… — лихорадочным шепотом отвечает Алина. – Все, все, все! Ты так говоришь, потому что не знаешь! Потому что я плохая, грязная, недостойная…

Что-то хрустит в руке, и Алина с удивлением смотрит на осколки чашки в своей ладони.

— Тихо-тихо.

— Что я наделала! – ужасается Алина.

— Глупости какие, забудь, — быстро прикладывает кружевной платок к руке тетя Элеонора.

— Это же твоя любимая. Я сломала твою любимую чашку, я все ломаю!

— Ты – моя любимая, а это — пустяки.

Плечо ее неожиданно упирается в лицо Алины. Пахнет свежестью и ландышем. Алина отчаянно всхлипывает, боясь позорно разреветься.

– Ты никогда не будешь для меня ни грязной, ни плохой, я тебе обещаю! Кто тебя обидел? Что случилось?

— Пожалуйста, пожалуйста, ты только ни говори никому, хорошо?..

— Как я могу рассказать то, что ты еще мне ничего не рассказала? – смеется тетя Элеонора и вытирает слезы. Себе и Алине.

***

Профессиональная улыбка самую малость кривится.

— Потом бабушка умерла, я уехала учиться, — тушит очередную сигарету Алина.

— Вам повезло, что у вас такая тетя. Так что ты… что тогда случилось? – Ирина Витальевна кашляет – Мне нехорошо, видимо, нам придется закончить…

— Страшно даже не то, что меня изнасиловали. Страшно было предательство подруги. Все так просто… Она позвала меня на день рожденья. Помнишь?

— Что… — хрипит Ирина Витальевна, хватаясь за горло.

— Не было никакой тети Элеоноры. Я ее выдумала. Ее, ее квартиру, ее манеру. Она стала моей подругой взамен Ирины. Зачем она это сделала? Завидовала мне? Тебе все еще нравится смотреть на терзания, пусть не физические, так душевные? А у меня — кошмары каждую ночь… Это я толкнула первого парня под колеса. Второго… он стал моим мужем. Несчастный случай в горах. Пластика меняет лицо, вот и ты меня не узнала. Я не могу избавиться от этого ужаса, я не могу быть близка ни с кем! Может, теперь мне станет легче. Горечь жасминового чая скрывает многое. Записалась к тебе я под чужим именем, да и сейчас я на репетиции. Балерины так похожи! Сладких тебе снов, подруга.

Алина высыпает сигареты в пакет, проходит мимо оцепеневшей Ирины Витальевны, вытирает ручку двери и тихо прикрывает дверь.

№4

Подтема — «Сторож зверю моему»

Бег. Ветер в лицо. Стук сердца в ушах. Кровь разгоняется — заставляет двигаться всё быстрее и быстрее. Шума уже нет. Ничего нет. Только ветер и клочья земли под лапами. Прыжок. Ещё и ещё. Сбоку деревья сливаются в сплошную стену, не оставляя шанса что-то разглядеть, да это и не важно. Главное, что впереди. Увернуться от очередной ели. Уйти в сторону, не сбавляя скорости. Ветки хлещут по бокам.

Лапы наливаются свинцовой тяжестью. Силы кончаются. Белый волк падает. Тяжёлое тело сминает молодую зелёную траву, ломает тоненькие стебельки с нежными звёздочками-цветами. Оставляет след на земле.

В нос ударяют тысячи лесных запахов. Прелая листва, сырость, заяц, устремившийся прочь…

Ночь забирает ярость. Ночь приносит долгожданное облегчение. Хоть и недолгое.

Зверь успокаивается. Устраивает голову на лапах и устремляет взгляд ввысь.

Туда, где далеко-далеко висит Луна. Она призвана лишь отражать свет большого светила, иногда прячась в тени своей большой сестры-планеты. Она смотрит свысока и подсказывает. Освещает дорогу, провожая сбившихся с пути. Помогает, направляет. Но всё равно остаётся в тени. Одна.

Белый волк чужой даже среди своих собратьев. Стая изгоняет таких, не давая создать пару. Оставляет жить одних среди людей. Среди зверей.

Люди же не приемлют иных, не таких как все. А он другой, даже как человек. Непримиримый, с детства упрямый, своевольный. Говорящий правду и не терпящий лицемерия. И откуда только силы берутся?

Как иногда хочется сорваться! Выпустить зверя наружу, не подавлять ярость и жажду. Дотянуться бы до горла подонков. Мало их, что ли, на земле? Но нельзя. Кровь опасна. Поддавшись раз, трудно не возомнить себя Богом, способным решать судьбы людей. Хотя к вожаку стаи стоило бы наведаться…

Белый волк поднимается. Садится и задирает голову. Затягивает прекрасную песнь, посвящённую своей подруге, смотрящей с вышины. Только она останавливает его от поступка, после которого не будет дороги назад. Только она освещает и подсказывает правильный путь. Такая же одинокая. Такая же несчастная и непонятая. Но они есть друг у друга. А значит будет новая ночь. Новый бег. И новая песнь…

№5

Подтема — «Путь шамана»

Путь Шамана

Прилетел на землю Дух Зла. Дух Зла Далёкой Звезды. Семь шаманов камлали* семь дней, но Дух Зла их заклятия в ничто обратил. И пришли поверженные к самому старому из нгэда*, самому мудрому из всей нганасанской* земли, и просили его о помощи.

Далеко над Таймыром разнёсся гулкий звук ритуального бубна. Он гнал стада, волновал людей, отражался от снежной пустыни, улетая к богам и духам. То камлал сам старый нгэда, и не было покоя старику долгие-долгие дни. А когда вернулся старый нганасан, собрались у его чума все люди. Все от мала пришли до велика. Поведал тогда шаман людям то, что с ним самим происходило. И ещё поведал он народу то, что Духи ему открыли:

— Я встречался со Звёздным Злым Духом. Мы пред ним, что песцы пред медведем. Он хитёр как тысячи гадов и свиреп как зимой волчья стая. Распростёр я над ним сеть заклятий, он их тем же мигом развеял. Я пытался вовлечь его в битву, только он надо мной посмеялся. Подлететь даже близко не дал. «Обращу я вашу Землю в камень, погублю всё живое на свете!» — произнёс он мне напоследок и исчез в тот же миг бесследно. Только леденящий душу хохот он оставил среди звёзд на небе.

— Как же дальше жить нам, мудрый нгэда, если Зло оказалось сильнее?

— Не терзайте себя, не рвите, а живите, как жили раньше. Не побить нам сейчас Злого Духа. Только Солнце встаёт, как и прежде. Как и прежде мы будем жить. Я искал ответы на небе, на Земле священной Первотворенья. Я ходил в чумы наших предков, отыскал я Того-Кто-Сильнее.

— Только где же Он, и кто Он? Воин? К нам идёт, наверное, издалека? – вопросил самый младый из нгэда.

— Духи слышат нашими ушами. Ждите, и камлайте о его приходе. Он уже собирается в путь. Он придёт, только путь его долгий, а пока помогайте людям. Так передано Духами Предков.

С той поры стал бедами полниться север. Оленьи стада таяли, люди умирали. Год прошёл, другой, а спасителя все нет. Роптать стал народ нганасанский.

-Где обещанный Великий Воин? Почему он к нам не приходит?

Но говорил им Шаман-старик:

— Я открою вам древнюю мудрость: «Доброе не должно быть слабым». Путь шамана страшен и горек, и по доброй, по собственной воле и дурак стать шаманом не восхочет.

Время шло, и росли напасти. И повадился как-то в стадо рода старого нгэда волк-бирюк заходить, как к себе домой, молодняк вырезать олений.

Мудростью славился старый нгэда. Понял — знак это посланный свыше. Он заклял тогда Мать Волчицу, и пошла душа того волка в чрево дчери самого шамана.

Камлал шаман, сколько было сил: исходил всех тотемных животных, их помощи попросил для внука. Заходил в чумы к Баруси, всех задобрил духов болезней. Исходил весь Верхний Мир и Нижний и вернулся обратно в Срединный. И вернулся минуту-в-минуту, как пришло время рожденья. Так он спас свою дочь от предначертанного, и привёл в мир Победителя Зла.

Так родился потомственный нгэда. Видел старый его переход. Не ребёнка увидел сперва он, а животных слияние чудное. Был на том дитяти волчий хвост и шуба песца, клюв и перья орла, и оленя белого золотые рога. А как вышел Сильнейший Из Нгэда из материнского чрева, так ребёночком стал снежно-белым.

Был ещё млад годами Чудесный Ребёнок, как прознал о нём Звёздный Дух Зла. Подослал он тут же к дитяти страшных Духов Болезней, Баруси. Духи гнали его сквозь пламя, по местам водили по тёмным, и кидали в холодную прорубь.

Три года боролся за внука старый шаман.

Но на третьем году в окончании, подружился мальчик с Болезнью и отправился с ней за Край Света. И как только он тело покинул, поместила его Смерть в пустую железную колыбель, дорастать. А когда он дорос, то пришёл за ним Незнакомец и повёл неспешный разговор:

— Знаешь ты, малыш, кто я? И кто ты есть таков?

— Я не знаю ещё кто я, и тебя я, добрый человек, не знаю.

Рассмеялся звонко Дяйба-нгуо, это он пришёл за доращённым Смертью ребёнком, сам Сирота-бог, Первый Шаман.

— Ты великим будешь из нгэда и почти станешь равен мне по силе! — и повёл уже не ребёнка, а подросшего Молодого Шамана по Земле Создающей Шаманов.

Первыми прилетели к молодому нгэда Духи-Помощники Рода и все вместе пошли они по Земле Первотворенья. Их возглавил бог Дяйба, самый первый нганасанский нгэда.

Много чудного есть в той земле.

Так шли они сначала вдоль богатого побережья, а в воде беспрестанно плескалась крупная рыба, не стесняясь показывала путникам жирные нагулянные бока. А впереди на перевёрнутой лодке, плетя сеть, сидела Хозяйка Воды Быды-нгуо. В гости радостно она их зазвала, подарила щедрый гостинец, дав бесценную силу в сети загонять промысловую рыбу.

Поблагодарил Молодой нгэда Быды-нгуо и отправились они снова в путь.

Как дошли до группы деревьев. Там сгрудилась ещё кучка чумов. Обитали там разные Нгуо, божества Земли, Воды и Неба, и Подземного Льда Властитель и Небесный Хозяин Всех Людей и Оленей. И в эти сказочные чумы, ко всем богам Праматери Земли зашли путники. Испытывать загадками на мудрость стали боги Молодого Шамана. И последним был Бог Людей и Оленей. Подарил он Молодому Шаману бесценный подарок – Железного Оленя – знак плодородия оленей и людей. И сказал Молодому Шаману добрый дух: Ты мне камланья свои посылай, и тогда наплодятся снова люди в роду и олени. Если совсем худо станет, за этим оленем следуй, он приведёт ко мне. А коли я тебя не узнаю, покажи мне мой символ, тебе помогу я.

Распрощались с богами путники и прошли по мифической земле дальше, не далеко отошли, как на встречу показались им новые чумы, все в богатом дорогом убранстве, рядом утвари много, силков и охотничьего оружья. Это были чудесные чумы Барба, Духов Промысловых Животных. К ним во все зашли путники чумы, отгадал Молодой Шаман все загадки, принял дар получать богатый улов за камлания и подношенья.

И снова продолжили путь. Теперь долго они продвигались по болоту полному гнуса. Удивился Молодой Шаман: «Неужели гнус и на этой земле обитает?» — только он такое подумал, как ступили они на остров, на котором в розваль стояли покосившиеся старые чумы с дырами и сломанными остовами. Смрад стоял возле многих из них.

Предостерегли Молодого Шамана его Духи-Помощники Рода, чтобы был внимателен и вежлив, ведь Баруси, Духи Болезней, злы, люты и коварны.

— Ну а если их загадок не разгадаешь, можешь с ними навсегда остаться, став ещё одним из них.

Поблагодарил заступников Молодой Шаман и ступил в первый в чум, чум Оспы. Там сидела дряхлая старуха с изъеденным язвами лицом. Её лик был страшен, ужасен, но не отвёл взгляда шаман, не скривился от омерзения.

— Благодарствую тебе, Баруси Оспа! Не даёшь ты захиреть моему роду, забирая с собою слабых.

Оспа сильный дух, а всё же баба, а все женщины падки на похвалу. Тут же стала она красивой и одарила парня своим даром: силой вылечивать даже её, саму оспу.

В чумы всех духов болезней заходил Молодой Шаман и оттуда выходил невредимым, унося с собою дары.

Никого не прошли путники мимо. Без сна и отдыха три дня ходили они по Земле Рожденья Шаманов, и когда пришло время шаману возвращаться обратно в своё тело, то одарил его и сам Бог-Сирота, отдав ему часть своей мудрости. Вдохновил быть упорным и смелым, не сворачивать с нелёгкого Пути Шамана и вернул его обратно на землю.

Вернулся Молодой Шаман в своё тело, а его уже обрядили и готовились хоронить. Как потом узнал он, оказалось, что три дня пролежал он мёртвым, сообщил своему возрождённому внуку старый нгэда. Уж не ждал его никто обратно, Никогда ещё таким длинным не было перерожденья шамана.

Мальчик встал со смертного одра, будто и не было трёхлетней болезни. Показал он своему деду силой мысли все, что прошёл.

Но Дух Зла Далёкой Звезды был хитёр и коварен. Он прознал, что родился шаман, который его одолеет и отправит обратно в изгнанье на далёкую холодную звезду, куда был он отправлен когда-то Славным Прародителем Нганасан.

И задумал Дух Зла извести своего победителя, пока он в совсем ещё в юном теле. Превратился он как-то в оленя богатырского, красоты неземной и пришёл с дорогим седлом покатать мальчишку и убить, сбросив в пропасть. Но не знал дух зла ещё о мудрости мальчика. Приложил Молодой Шаман Железного Оленя, дарованного ему Духом Повелителем Оленей и заковал Духа Зла в том красивом олене на долгие годы.

Рос Молодой Шаман и стал уже юношей двадцатилетним, когда спало заклятье с Духа Зла. Злился Дух ещё больше на парня и придумал как погубить его силу и молодость. Вселился Дух Зла в чёрную старую ведьму, обернул её Чарами Красоты и отправил иссушить силу парня, пленить его чёрным колдовством.

Не разглядел Молодой Шаман злых чар и влюбился в девушку лишь раз её увидев, но пришла ему на помощь Оспа и побила лицо красавицы. Стала колдунья ещё дурнее чем была. Понял, наконец, юноша, что не деву встретил, а проделку очередную Духа Зла. Изгнал Духа вместе с ведьмой хлеща кожаной плетью, подаренной Духом Песца.

Прошло время, умер Старый Шаман, дед Молодого, до поры оставшись Духом-Помощником и передав внуку всю силу и всю скопленную за сотню лет мудрость.

Прознал и об этом Дух Зла, испугался, понял он, что час его близок и решил на время затаиться, что ему, бессмертному Духу время?

Пошёл обрётший полную силу Молодой Шаман по земле, искать Духа Зла. Год искал, десять искал, но нигде не встретил даже следа Духа Зла Далёкой Звезды. Время утекло для Шамана, а над духами время не властно.

Возмужал Шаман, повзрослел, а потом потихоньку стал старым. За все годы не сбился с Пути он, продолжая искать Злого Духа. И когда пришло время Смерти, встретил он её как старую знакомую. Посидели они в его чуме, угостил он дорогую гостью свежим чаем брусничным с пирогами и попросил её дать ему ещё три дня жизни. Согласилась Смерть, но в замен попросила то, что возьмёт Шаман последнее в руки. Три последних дня металась душа Шамана в поисках Злого Духа, но так и не нашёл его Шаман и вот когда последний луч означил окончание срока, был Шаман на высоком плато, вспомнил он обещанье Смерти, только ничего не было кругом, ни деревца, ни жилья, ни зверья. Тогда выбрал Шаман самый красивый камень, взял его в руки и тут же вернулся в своё тело, Смерть его уже поджидала. Отдал Шаман ей камень. Рассмеялась Смерть страшно-страшно:

— Ты и вправду Великий Шаман! Отведу я тебя к Дяйба-нгуо, пусть он сам с тобою решает.

— Ошибаешься ты, старуха, никакой я не Великий. Не исполнил я своего предназначенья, не нашёл Духа Зла Далёкой Звезды.

— Ошибаешься ты, старик, разве не разглядел ты свой подарок? – и из савана вынула старуха Смерть подарок Шамана, и в костлявой руке стал красивый камень прозрачен, а в средине камня заточен был тот самый Дух Зла Далёкой Звезды. Он шипел и метался в камне, но никому даже самым сильным Духам не вырваться из рук Богини Смерти!

—

*камлали – заклинали,

*нгэда – шаман,

*нганасаны – народность полуострова Таймыр.

№6

Подтема — «Лабиринты сознания»

Море дышало, поднимая на своей празднично сияющей груди пенные валы. Волны накатывали на брусчатку, слизывали обычный городской мусор и возвращались к истокам. Все стремится стать единым с большим и сильным организмом. А что сильнее и необъятнее моря, Агнесс не могла придумать вот так с ходу. Она смотрела на воду под своими окнами и подумывала обратиться к доброму доктору, что часто захаживал за свежей выпечкой в лавку напротив. Агнесс не была с ним знакома лично, но от продавщицы слышала, что это — милейший человек. Если он сможет объяснить ей эту иллюзию – море в центре города, – Агнесс будет ему признательна. Искренне и до конца своих дней. Потому что так не бывает. Не должно быть.

Она проснулась утром, как обычно, чтобы отправиться на работу в овощную лавку. Все утренние ритуалы были тщательно соблюдены. Как это и было в ее жизни на протяжении многих лет. Однако стоило только взгляду проникнуть сквозь пыльное стекло окна – да, Агнесс никогда не была хорошей хозяйкой, – стакан чистой воды, которую девушка собиралась выпить, выскользнул из ослабевших пальцев и упал на мягкий ковер. За окном плескалось море. Такое, как его изображают на картинах — величественное и бескрайнее, наполненное силой и мощью древних времен. А в конце улицы, где раньше стоял дом старой школьной учительницы Агнесс, высился замок. Пожалуй, будь замок тверд и материален, это не подкосило бы девушку так, как полупрозрачность стен ее сна.

Почему она решила, будто еще спит? Но разве бывает так, что море появляется под твоими окнами за одну ночь, а буквально через несколько домов от тебя маячит призрак замка? Не бывает. И не может посреди вымышленного моря шелестеть зеленью лугов небольшой остров. Ведь замок стоит не на водной глади. Вернее сказать – стоял бы. Будь он реален.

Попытка проснуться оказалась безуспешной. Агнесс напрасно оставила пару синяков на коже рук. Она чувствовала боль от собственных щипков, но море никуда не делось, а замок словно чуть уплотнился.

– Так не бывает! – как можно тверже сказала самой себе Агнесс. И с усилием отвернулась от окна. Там, за окном, привычный мир исчез. Вместо него раскинулось море, и Агнесс это пугало до дрожи. Почти до истерики. Однако она редко позволяла себе забиться в угол и просто бояться. А сойти с ума очень страшно.

Покинув безопасность своей квартиры, девушка отправилась на работу. Частью своего сознания она даже надеялась, что море окажется реальным и не позволит ей покинуть дом. Это будет означать, что безумие — лишь призрак, которым она сама себя напугала, и с её миром случился какой-нибудь невероятный катаклизм. Что-то фантастическое и совершенно оторванное от реальности.

Однако на улице светило солнце, спешили прохожие по своим делам. Брусчатка нуждалась в серьезном ремонте, а дом учительницы стоял на месте. Жизнь шла в привычном ритме. Это немного успокаивало, и Агнесс даже успела забыть об утреннем полусне, отказаться от идеи собственного безумия, когда на работе случайно выглянула в окно. Море было на месте. Замок стоял на небольшом островке суши, окруженный водой, возвышался над ней и словно сиял в свете полуденного солнца.

Агнесс попятилась, инстинктивно прячась от накатившего ужаса за корзиной с картофелем. Но ужас был внутри нее, а корзина могла защитить только от того, кто находился снаружи. Овощи не могут служить щитом от эмоций и чувств. Ужас сковывал тело и заставлял кожу покрываться холодным липким потом.

— Ну уж нет! Я не сошла с ума! – она заставила себя двигаться. И почти уверенная в том, что это не мираж, опрокинула корзину на пол.

В этот раз на улицу Агнесс бросилась даже с предвкушением, проигнорировав оклик покупателя. Ей было необходимо убедиться, что море там. Однако это не принесло облегчения: на улице не было ничего необычного. И остаток дня прошел как в тумане. Словно молитву, Агнесс твердила себе: «Не смотри в окно!».

Комнату наполнял вечерний сумрак. Медленно проникая в каждый уголок, обволакивая собой каждый предмет. Сумрак еще не добрался до плетеного кресла, в котором замерла Агнесс. Взгляд ее больших и выразительных глаз был устремлен куда-то за грань реального.

Агнесс моргнула, стараясь не смотреть в сторону окна. И в этот момент ей показалось, что время замерло. Оно резко застыло, и обломки дня и вечера не сумели подготовиться к этому. Замерли вместе со временем ломаными линиями, неправильными формами — набегающими, наползающими друг на друга.

– Этого не может быть! Это просто сон! – пробормотала девушка, однако время так и не возобновило свой ход.

У Агнесс, как это часто бывает с людьми, случился непростой период в жизни. Заботливо выстроенный личный мир, упорядоченный и облагороженный, рассыпался, как карточный домик, в один миг. В тот миг, когда она увидела под своими окнами море. Почему, кроме нее, никто не видит пенных валов, никто не видит острова с очертаниями, еще нечеткими, замка? Спросить некого. Конечно, она попыталась. Сегодня, после того как увидела море из окон своей лавки. Она хотела услышать, что здорова, что это — не плод ее воображения. И старалась убедиться в этом доступными способами — осторожными расспросами, намеками и шутками на волнующую ее тему. Однако в ответ были только смех или удивление. Покупатели не знали, как еще реагировать на подобное. Они списывали это на общительный характер скучающей продавщицы.

Вечером в гости к девушке зашла ее подруга. Она тоже посмотрела в окно, но не увидела там ничего необычного. Марта отвела Агнесс от окна, не понимая, на что там можно так долго смотреть. Она так и спросила, и Агнесс, завороженная красотой этого миража – все же он был красив – поделилась увиденным с подругой. Но Марта не видела моря. Не видела ничего, кроме стен домов и камня улиц. Даже глядя из окна Агнесс. Девушка только посмеялась и посоветовала поменьше читать и больше гулять. И отправилась жить своей обычной жизнью. А Агнесс продолжила свое скромное существование, каждое утро отправляясь на работу в овощной магазинчик. Скудный ассортимент этого магазинчика привлекал мало покупателей, и большую часть дня Агнесс читала. Раньше читала. А теперь она не отходила далеко от окна. Словно надеясь, что море исчезнет. И исчезнет замок, с каждым днем становившийся все более реальным.

– Это неправда. Я просто устала. Не выспалась. Нужно отдохнуть, – уговаривала себя Агнесс, отрицая очевидное: она безумна. А взгляд вновь и вновь возвращался к миражу. Белый камень так чудесно сиял в свете летнего солнца, что у девушки начинало резать глаза. Она смигивала слезы, отвлекалась на что-то рабочее, повседневное. А затем вновь подходила к окну. День за днем. Агнесс почему-то была уверена, что в замке находится Счастье и оно ее ждет. А значит, в замок необходимо попасть. Но как? Море не принадлежало к этому миру. Пусть иногда девушка могла почувствовать его вкус на своих губах. Так было в те пару штормов, из-за которых она не сомкнула глаз до утра. Всю ночь завывал ветер, небо раскалывалось грохотом грома, уши закладывало от шума бушующих волн.

Агнесс закрыла окно, не выдержав такого реализма своего миража. Стало немного тише, но поспать ей не удалось.

К счастью, за лето шторма случались редко.

Осень пришла в город рваными дождями, редким и робким солнцем и ветром, наглым до такой степени, что его не могли остановить ни шарфы, ни кофты. Он забирался под одежду и ласкал кожу своим холодными пальцами, вызывая дрожь и мурашки.

Агнесс в очередной раз поежилась и подняла воротник куртки повыше. Сегодня было особенно холодно, но ее это почти не тревожило. Ведь мираж никуда не делся. Словно насмехаясь над ней, море за окном поменяло свой цвет с приветливо-синего на устало-серый. Море продолжало доказывать Агнесс свою реальность. Хотя любая попытка приблизиться к нему ни разу не увенчалась успехом – оно было недосягаемо из любого окна в этом городе. Девушка слышала шум волн, чувствовала вкус морской соли в ветре, даже холодном, осеннем. Но не могла коснуться воды. Заглянуть в нее, чтобы увидеть отражение неба и себя. А пока это не произойдет, Агнесс вольна была считать все происходящее игрой своего воображения. Пусть она сама себе придумала этот замок и это море. Ее безумие никому не мешало, никому не причиняло вреда. А сама девушка привыкла. Жить, словно в полусне, было трудно, и все же Агнесс справлялась. Она научилась никому не рассказывать о своем секрете. Не выглядывать в каждое оказавшееся поблизости окно. Вести себя как все нормальные люди. И с каждым днем все меньше сомневалась в собственном душевном здравии. Ведь почему волшебство не может придти в мир, подчиненный прагматизму живущих в нем людей? Каждый взрослый когда-то был ребенком. А каждый ребенок любит сказки. И наконец Агнесс позволила себе снова стать ребенком и поверить в сказку. В сказку под ее окном. Она так и не обратилась к доктору из булочной напротив. В этом больше не было необходимости. Агнесс твердо решила, что она не сумасшедшая. Единственное, чего девушка отчаянно желала – оказаться на острове. Познакомиться с обитателями замка и обрести свое счастье. Построить новый мир взамен разбившегося тем летним утром. Агнесс даже не сомневалась, что это возможно. Нужно только придумать способ. Ведь в сказках всегда находится путь к заветной цели.

– А что, если море и есть тот Путь? Нужно только ступить на него! – Она впервые подумала о такой возможности. Привычка задавать себе вопросы была не такой плохой, как могло показаться. Так девушка теперь решала вопросы, с которыми раньше обращалась к друзьям. Но нельзя же пригласить единственную подругу в гости на чай и между делом спросить: «Марта, как ты думаешь, если я выпрыгну из окна – упаду на брусчатку или в море?» Марта без лишних охов и ахов позовет врачей и будет права. Взрослые люди не задают себе такие вопросы, если они здоровы. Но Агнесс решила быть ребенком, верящим в чудеса и волшебство. Пожалуй, работай она в школе, а не в овощной лавке, ей было бы с кем посоветоваться.

Море за окном сонно ворочалось, лениво перекатывая серо-стальные волны с неизменной белой пеной по кромке прибоя. И решение пришло. Агнесс не хотела больше ждать и метаться, сомневаться и стремиться узнать то, что скрыто за каждым окном, в которое она смотрела эти полгода.

Была ли она безумна? Тот, кто увидел бы, как спокойно и уверенно шагнула Агнесс из окна своей квартиры, с сожалением сказал бы «да». Но Агнесс верила в чудо. И оно свершилось.

… Под ногами девушки приятно хрустела влажная галька, с моря дул такой привычный уже ветерок. Он был по-осеннему холодным и соленым. Но вкус соли на губах вызывал у Агнесс улыбку. Она с восторгом смотрела на новый мир, распахнувший ей свое окно. Показавший путь. И замок оказался совсем рядом. Только найти лодку и доплыть. И почему-то Агнесс не сомневалась что это будет проще, чем пройти грань, разделяющую два мира. Она любила оба мира по-своему. И все же этот, такой реальный для нее – чуточку сильнее…

Поэзия

№1

Подтема — «Эволюция души»

Душа-бабочка

Душа, как бабочка в долину грёз летящая,

В чертогах правил и сомнений, неизбежности

Застряла накрепко. Свобода, вдаль манящая,

Такая дерзкая, но с крыльями из нежности.

Эмоций залежи. Та бабочка метается

По шахтам каторжным, нектар надежд взлелеяла.

И малахитовый цветок там распускается.

Но не судьба ль ту паутину вновь затеяла?

Вот так душа опять тревожится, терзается,

Пыльца на лапках и на крыльях — подозрения.

Столь вечен мир и ничего в нём не меняется,

Но так прекрасны мимолётные прозрения!

№2

Подтема — «Эволюция души»

Возвращаясь в Элладу

Покидая привычную данность наших с тобой отношений,

Оставляя за спиной горький укор молчания,

Отправляюсь на поиски умершей древней Эллады,

Что была прологом ко всему

И счастья венец обещала,

Удерживая над нами свет,

Безудержный и безнадежный.

Ударяясь душой о камни, накопленные за годы и дни

Нараставшего непонимания,

Пересчитываю свои прегрешения,

Песчинка за песчинкой

Отравлявшие реку,

В которую вновь не войти.

И раз за разом, возвращаясь из небытия,

Мы будем встречаться

И снова пытаться пройти

Наш

Отрезок

Бытия…

№3

Подтема — «Сторож зверю моему»

Звезды на черном — проседь, ни огонька во тьме. Девушка гонит осень, девушка вся в весне. Осень — считать итоги, время алкать потерь, перешагнуть пороги, снова захлопнуть дверь.

Волны тревожат небо, с неба летит звезда, я не закинул невод — ты мне сказала «да». А по весне надежды, мерно мурлычет кот. Стоит сомкнуть мне вежды — кровью наполнен рот, рвутся опять гранаты. Хватит смотреть назад! Сделанное солдатом — пропуском прямо в ад. Ровно за миг до смерти бьется ночи хрусталь, вы мне совсем не верьте, мне вас уже не жаль. Ласка голодных пальцев — мой бесприютен бог. Горький оскал останцев — злобных зверей чертог…

За ночь сгорели звезды, за ночь моим зверям ты, дорогая, прочно выбрала егеря. Знаешь, себе прощенья я все равно не дам, но, к твоему смущенью, я упаду к ногам, я поцелую небо и обниму зарю, я вновь поверю в небыль и прошепчу: «люблю».

№4

Подтема — «Лабиринты сознания»

Тонка та грань, что держит явь:

Несложно спрятаться в тумане.

И смысл жизни потеряв,

Решает утонуть в нирване.

Реальность канула в мечтах —

Её сознание во мраке,

Рассудок растворился в снах.

Надежда зажигает факел…

Ей проще выдумать свой мир,

Чем согласиться с настоящим.

Душа срывается в эфир.

Кто знает: может, в этом счастье?

№5

Подтема — «Человек многоэтажный»

* * *

Здравствуй, мой личный Вьетнам,

Здравствуй, полёт валькирий.

Запах зари по утрам —

Будто дым в древней кумирне.

Все этажи бытия —

Словно пирог слоёный.

Знаю ли я, кто есть я? —

Нет. Ни понять, ни — вспомнить.

А понимать… Для чего

В зеркало мне смотреться,

Если поток тьмы течёт

Из ниоткуда — в сердце?

Делать добро из зла,

Если ты зло лишь множишь —

То же, что в зеркалах

Верить в портрет свой ложный.

Лучик несмелый добра

Вмиг в кислоте разъестся —

Чёрная будет дыра

В этом смешном милосердьи.

Выжжет тропу мне напалм

Взглядом пустым и строгим.

Здравствуй же, вечный Вьетнам.

Здравствуй же, царство Бога…

N6

Подтема — «Сторож зверю моему»

* * *

Я — сторож зверю моему.

Кормлю его, пою, лелею,

Лечу его, когда болеет,

От мира прячу, не жалея,

И, если надо – обману.

Мой зверь не бешеный – ручной,

Сидит на привязи спокойно,

Порой на мир взирает сонно,

Иль вспоминает «время оно»,

Свободы полное… Порой.

А то и я, вкушая хлеб,

Пролью вино – как пятна крови,

Что, реки прошлого наполнив,

Ко мне взывают: — Помнишь? — Помню…

Не растворится боль в воде.

Мы с ним выходим по ночам

На незаметные прогулки.

Звучат шаги синхронно, гулко,

И Время держит нас за руки

И ставит вечную печать.

А дома тянем: я – кальян,

Он – песню странную с припевом

Таким, что скручивает нервы

И в душу заползает скверна…

Похоже, я сегодня пьян.

И память общая в дыму

Рисует прошлого картины,

В которых мы — две половины,

А Дьявол изгибает спину,

К тебе склоняясь одному.

И погружаясь с ним во тьму,

Как в зазеркальные просторы,

Я вижу, что со мной он — вровень,

Что он — как я… И шепчет горько:

«Ты — сторож брату своему».

№7

Подтема — «Человек многоэтажный»

Жизнь Актера

Боль за родину,

смех над собой,

иронии тихой печаль…

Жизнь, которой так жаль,

жизнь, что бьет через край;

тишина и ветер осени,

холод и снег зимы,

и глаза, что с неба проседью…

И голос — со снегом зимы,

и тоска

по несыгранной роли,

и толпа отошедших ролей,

и театр…

А душа так просится

вспомнить небо, что нет голубей

и прекрасней, чем небо детства,

что под ним лишь и можно согреться…

Небо – светлой весны голубей.

Внеконкурс

№1

Подтема — «Лабиринты сознания»

Я вырастила зверя.

Огромное рыжую тварь с ярко-зелеными глазами. Я легкомысленно поселила её в своем сердце. Всего лишь маленькое невинное увлечение… Сначала я могла её контролировать — теперь нет. Я, втайне ото всех, выполняю все, о чем она ни попросит.

Эта лохматая тварь не то чтобы бессердечна… Разве можно ее винить или судить, как человека из плоти и крови? У нее нет наших органов чувств, ей неведомы людские правила, потребности и привязанности. Она абсолютно, беззастенчиво, кристально чиста и честна в своей извращенной логике. Она живет по своим законам, возможно, законам безумия, а я приспосабливаюсь под нее. Я знаю, что она любопытна — любит гулять в садах моей души, где мечты и фантазии оживают от прикосновений ее мягких лап. Она умеет удивляться! Правда, лишь тому, что я не всегда с ней, не всегда разделяю ее счастливый бег, ее невесомость, ее радость творения под яркими звездами. То, что я устала, завалена работой или хочу провести время с близкими — ей абсолютно безразлично…

Иногда она рычит, что в написанном мною куча ошибок и что ей стыдно за меня. Что нужно еще не раз все проверить, дополнить, показать ярче и тогда она заткнется. Ненадолго, но это уже хорошо. Иногда она сварливо попрекает, что мне наплевать и на героев, и на читателей. Мне становится совестно, и я продолжаю творить — она всегда знает, на что надавить побольнее.

Я, втайне от всех, ходила к ней в гости все чаще. А ведь сознавала, что этого делать нельзя. Ни к чему хорошему это не приведет… Нельзя ходить в гости к чудовищам. Она все росла, сжирая мое время. Я подкармливала ее сырым мясом своих эмоций, тайными желаниями и страхами, виденным и слышанным когда-то, и она переставала царапать мне грудь острыми когтями. Ненадолго. Потом становилась лишь еще более голодной. Требовала новых поворотов сюжета, новых миров и новых героев.

Вот и сейчас она тихо урчит, ластясь и тычась в ладонь хищной мордой. Убеждает, что стоит лишь постараться — еще один штришок, одна фраза — и твой мир, вздрогнув, оживет и станет реальностью! Зазвенят серебряные листочки о золотые яблочки. Так на краю обрыва вот-вот поверишь, что можешь летать… Или сможешь взлететь, лишь поверив?

Пару раз я хотела ее уничтожить. Она жестокая и бесчувственная! И ей нет дела до меня. Я хотела закрыть двери в свой тайный мир. Навсегда. Вернуться в реальность из призрачной, но такой притягательной Грезы. Перестать кормить своего зверя и просто ждать, когда он сдохнет от голода и одиночества. Вот только останусь ли я сама собой? И кто из нас более живой, я не знаю. Что останется от меня, когда… У кого спросить? Кто ответит?

Что я увижу, заглянув однажды в зеркало мира с изнанки небес: может, вертикальные зрачки в изумрудных глазах?

№2

Тема — общая («Человек есть башня птиц...»)

(Не) быть зверем

Самолет летит довольно низко – тысячи три, не больше, но для меня сегодня это очень высоко. Инстинкты бунтуют против такого, в горле ком, дрожат руки и двоится в глазах. Но это временно, о подобных эффектах предупреждали. Да и поздно уже жаловаться – десантирование на носу. Парашют на спине, очки на голове, детектор на руке.

— Ну что, смертники, все готовы? – инструктор стоит между рядами, держась за поручни. – Через полчаса и живых из вас останется один, или никого. Я не буду желать вам удачи, всем сразу она не понадобится. Я желаю удачи тому, кто выживет и выиграет этот батлграунд. А сейчас готовьтесь или молитесь или что вы там делаете, через пять минут мы будем над островом, выбирайте сами, когда прыгать и куда лететь. Через десять минут остров останется позади, и лучше бы вам не находиться в самолете к этому моменту. Все оставшиеся автоматически становятся проигравшими. Во всех смыслах.

Не будет таких, друг. Все слишком хотят выиграть, на кону слишком больше деньги. Это в первых батлграундах, возможно, были трусы, что передумали в последний момент. Сейчас-то все в курсе, что, стоит аппарели закрыться, и она уже не откроется, пока салон не прокачают ядовитым газом. Так что все предпочтут прыгнуть и попытать удачу.

Ну, а если и найдутся такие идиоты, то я явно не из их числа. Не сегодня. Я слишком долго готовился к этому, слишком много поставил на карту.

Сегодня приз станет моим.

И я прыгаю первым.

Змеей протискиваюсь в щель едва начавшей открываться аппарели, секунду падаю бесконтрольно, но тут же раскрываюсь и ловлю потоки воздуха. Сегодня тело все делает само, не нужно ему мешать.

Я уже вижу, куда хочу приземлиться – небольшое, на десяток домов, полузатопленное поселение. Почти самый восток острова. Не помню, как зовется. Карту помню, а название – нет. Да и бес с ним, с названием, главное, что я первый, а значит есть все шансы хорошенько собраться, прежде чем начнется зона.

Хлоп! – за спиной раскрываются огромные крылья парашюта. Бах! – бьет по ногам бетон крыши. Ш-ш-ш – шуршат по плечам сбрасываемые лямки.

Все очень громко. Даже собственное сердцебиение.

Приседаю за бортиком крыши, втягиваю воздух, закрываю глаза. Анализирую.

Масло. Свежее оружейное масло – оружие, внизу. Пластик приклада – автомат, скорее всего. Едкая химия – лекарства и еще металл, кислый – броня. Бензином не пахнет, значит, машины поблизости нет. Ну и ладно, она мне все равно не нужна – сегодня удобнее пешком. Так и обонять проще, и слушать, и чувствовать босыми стопами землю.

Прислушиваюсь – никого. Спускаюсь по шаткой лестнице, аккуратно выглядываю за угол.

Чудно, никого. Только на полу – свеженькая блестящая AR-15, несколько магазинов к нему и рюкзак. Беру все, иду в соседнюю комнату, на запах химии. Так и есть – болеутоляющее и бронежилет. Чудно. Если продолжит так везти, я…

Тихо!

Вот опять…

За дверью кто-то есть. Теперь и запах появился – кожа, немного металла. Оружейной смазкой и порохом не пахнет – пока еще безоружен. Скрип и шорох. Дверь открывает осторожно и аккуратно – боится.

Даже стрелять не нужно – еще рано себя обнаруживать. Едва дверь отходит от косяка, я хватаю и втаскиваю противника внутрь. Он вскрикивает, но тут же затыкается – тоже понимает, что кто бы ни победил сейчас, ему не поздоровится, когда на крики сбегутся другие охотники. Борется отчаянно, но куда ему со мной тягаться. Не сегодня.

Удар, удар, и он оседает на пол в удушающем захвате. Пытается освободиться, царапает мою руку, но четыре секунды – и засыпает. Еще три, и детектор на руке дважды коротко вибрирует. На экране появляется число все еще живых.

Девяноста семь.

Черт, кто-то открыл счет раньше меня.

Но не это плохо, а то, что я это проворонил. Надо собраться, а не то я рискую… Да всем рискую.

Взять у парня нечего, он даже оружие не раздобыл, даже рюкзака нет. Нет смысла тратить и секунды на обыск.

Детектор снова вибрирует, но на этот раз по другой причине – зона начинает сходиться. И я вне.

«До уменьшения зоны пять минут»

Надо двигаться, иначе поджарюсь.

Дверь все еще приоткрыта, выглядываю, принюхиваюсь, прислушиваюсь. Где-то далеко жужжит двигатель – кто-то уже багги отхватил. С другой стороны трескотня перестрелки, но еще дальше. Бояться нечего. Детектор вибрирует еще трижды. Дважды – уменьшая показания счетчика и раз – сообщая о начале схождения.

Двигаюсь по лесу нагнувшись. Босые ноги аккуратно ступают по грунту, ни одна ветка не выдаст моего присутствия. Зато я-то все отлично слышу. Учитывая то, что с заброшенного острова удалили всех зверей и птиц, когда отводили под батлграунд, звуков немного. И мне это на руку, в отличие от других охотников.

Детектор жужжит еще восемь раз. Совсем не удивительно – основные минусы как раз и происходят во время сужения зоны, когда игроки начинают активно двигаться. Ходят слухи, в первых батлграундах схождения не было, и они длились по несколько суток. Кому это нужно?

Слева!

Перетекаю в положение лежа, готовлю оружие. Жаль нет глушителя, но, может, стрелять и не придется. Не хотелось бы. В идеале – таиться до последнего, благо, способности позволяют. Да и патроны бы поберечь до последнего момента. Когда диаметр зоны станет равен пяти-десяти метрам.

Да, слева кто-то есть, метрах в двухстах. Кусты шевелятся – он тоже меня ищет, взглядом. Заметить-заметил, но не знает, куда точно стрелять. Можно прочесать заросли огнем, но лучше бросить взгляд на детектор. Да, так и есть – из-за неравномерного сужения зоны, я дальше от границы, чем он. У него от силы сорок секунд, прежде чем зона поджарит зад. У меня – на пятнадцать секунд больше.

Десять, двадцать, тридцать…

Не могло же мне показаться. Не могло, я знаю, что он там. Как раз и ветер сменился и доносит запахи, которыми кусты не должны пахнуть. Масло, сталь, медь. Пот. Страх. Неуверенность.

Есть!

Не выдержал, рванул, когда до границы осталось метра четыре. Побежал, мелькая белой футболкой и громко хрустя ветками.

Зря ты такую яркую одежду надел.

Три выстрела, детектор вибрирует – еще один готов. Можно и обернуться.

Граница зоны уже близко, можно дотянуться стволом. Уходящая вверх голубая полупрозрачная стена, по которой бегают электрические разряды. Коснешься границы – будет больно, все нейроны, что окажутся по ту сторону, передадут в мозг сигнал дикой боли. Окажешься за границей весь – сойдешь с ума за восемь секунд, еще через пять наступит смерть от шока.

Бр-р-р, какая мерзкая перспектива… И стена мерзкая. По телевизору выглядела красиво, в реальности же… Ох, какая же мерзость, пора валить. Даже жертву не буду обыскивать, только срываю с пояса нож вместе с ножнами.

Хороший нож, себе оставлю.

Бегу, слушаю, принюхиваюсь. Детектор показывает уже сорок семь выживших. И при этом я никого из них не чую, замечательно. Чем дольше я никого не встречу, тем меньше врагов останется на последнем этапе.

Пропускаю машину мимо. Можно обстрелять, но нет смысла. Машина большая и громкая, его примут рано или поздно.

Черт, она еще и воздух испортила. Мерзкие пары бензина, забившие нос. Ничего не чувствую.

Проклятье! Теперь минут десять не продышусь. В идеале никуда пока не двигаться, но граница уже…

Черт!

Едва успеваю обернуться на хруст и вскинуть винтовку. Ствол уводит в сторону, удар ногой в грудь, перекатываюсь назад. Блестит нож, удар, удар, укол, порез, удар сверху, шарахаюсь назад, отхожу, нет времени даже схватить винтовку.

Ошибка! Враг цепляется за корень и теряет равновесие, кидаюсь вперед и впечатываю колено в пах. Секунда паузы – выдергиваю нож и пробиваю шею врага.

Ф-фух…

Маскхалат, несколько слоев ткани на ногах, фигурный приклад тяжелой AWM за плечом – парень явно экипировался для позиционной скрытной войны, вот я его и не увидел и не услышал. Мог бы учуять, но эта проклятая машина…

Опять граница! Колышется будто мерзкая медуза и жалит, жалит любого, кто посмеет коснуться. Ну уж нет, зона, не возьмешь! На вот, подавись снайпером, а я пошел!

Двадцать четыре выживших. Зона в два километра диаметром. Следующий шаг – станет полтора километра. Выживших будет около пятнадцати. Зона сходится на холм, становится все меньше, запирая выживших в клетку, двигая стены, давя, наступая, лишая свободы маневра, воздуха, свободы…

Стоп-стоп, что за черт…

Ладно, с этим потом. Осталось всего ничего, а с проблемами будем разбираться позже. Когда все враги будут мертвы, а на счету образуется вкусная сумма.

Выстрелы становятся чаще и ближе. Народ сходит с ума от близости смерти и победы одновременно, чешет огнем любой подозрительный куст, любую будку.

Ага, вот и первый. Аккуратно, но быстро ползет, ежеминутно оглядываясь на зону, разве что не кусающую за пятки. Уже поднимаюсь на колено, уже вскидываю винтовку, но не стреляю – чуть в стороне шорох. Прямо с другой стороны камня, за которым я сижу. Шорох и клацание затвора, очень тихое и смазанное – стрелок скрывается, даже затвор не отпустил на возврат, а придержал. Вряд ли срисовал меня, просто боится. Зона уже недалеко, ему нужно пристрелить ползущего, не подпустить к себе никого и одновременно – не попасть в зону. Всего и сразу не сделать, и этим можно воспользоваться. Оставляю в покое винтовку и аккуратно скольжу вдоль камня.

Бах, бах, бах!..

Три выстрела подряд. Первый – я бросаюсь вперед, отбросив скрытность, второй – вижу врага, опускающего АКМ, третий – кладу руку ему на шею.

Под пальцами бьется сонная артерия, кровь бежит по сосудам. Сзади потрескивает зона, но кровь – громче. Она задорно вырывается из вскрытой артерии, бьет фонтаном, покидая тело…

Она одуряюще пахнет…

Черт!

Какая боль!..

Отбрасываю еще живого врага, прыгаю вперед, отбирая у зоны затылок.

Иди к дьяволу, зона! Не сейчас, потом разберемся! А пока что мне нужно устранить еще восьмерых!

Вперед!

Шорох слева, очередь, левая рука… Черт! Попал!..

Прыгаю вперед, перекатываюсь, прочесываю огнем позицию врага.

Вскрик! Попал! Спустя секунду вибрация детектора – минус. Осталось четверо.

Зона уже тридцать метров, остановится на пяти. Я уже представляю, где она остановится. Скорее туда!

Выстрелы слева, вибрация – трое!

Листва перед носом взрывается, падаю на спину, вскидываю винтовку, выпускаю весь магазин.

Нога!..

Попал, гад!..

Новый магазин…

Черт, зона!..

Роняю магазин, бегу прочь…

Один!

Последний!

Где ты, скотина, выходи! Вылезай и я тебя убью! Задушу! Загрызу! Давай же, зона уже меньше десяти метров, где же ты спрятался! Вот он я, выходи, хватит прятаться!

Закончим это сейчас!

— Давай, двое осталось. Пишешь? Топ три скончался от множественных огнестрельных ранений. Входных отверстий больше двух десятков, будто в него целую обойму выпустили.

— Целую и выпустили, посмотришь потом запись. Мне вот видно, как другой охотник упал на спину и вылупил весь магазин.

— Покажи-ка.

— Потом. Давай дальше.

— Топ два. Три огнестрельных ранения, смертельное последнее – точно в голову. Странно он как-то лежит, смотри, вокруг никаких укрытий, он будто так и стоял посреди пустого места, словно специально напрашиваясь на пулю. Как-то странно, может, стоит его вскрыть?

— Незачем. Я и так знаю, что с ним.

— Ну и?

— Да он на геномодах.

— Ты серьезно?!

— Абсолютно. Наколол себе диких спиралек и решил, что приобретенные качества и рефлексы животных помогут ему победить.

— Ну он же топ два, так что, возможно, не так уж он и неправ. А откуда ты знаешь о геномодах?

— Ты думаешь, он первый такой на батлграунде? Да раз в три игры появляется умник, решивший, что дикие геномоды сделают его победителем.

— Именно дикие?

— Конечно. Если колоть селекциаты, получишь психологический блок на причинение боли человеку. А дикие спиральки еще и ярости подольют. Вот только это тупиковый путь, и каждый новый умник это подтверждает.

— И почему так происходит? Он ведь так хорошо начал.

— Они всегда начинают хорошо. Геномоды работают на них, по крайней мере, первые двадцать минут. Гепарды, орлы, собаки – чьих только спиралек они себе не накалывают. Я однажды даже видел умника на геномоде броненосца, представляешь? Он нашел пулемет и пошел напролом. После вскрытия в нем обнаружили почти полторы сотни пуль – такой твердой стала его кожа.

— И он выиграл?

— Ты вообще слушаешь? Я же сказал «после вскрытия». Нет, такие умники никогда не побеждают, это даже в теории невозможно.

— Так и почему же?

— Да потому что! Вместе со способностями диких зверей, геномоды приносят и их недостатки. Когда зона сжимается до размеров большой клетки, у любого дикого зверя включается паника, режим берсерка. Гормоны застилают разум, зверь мечется по территории в поисках выхода, не заботясь о своей безопасности. Клетка давит и сжимается, зверь игнорирует голос разума и инстинкты даже самосохранения. Поэтому такие умники всегда входят в топ, но никогда не побеждают.

— Так может запретить геномоды? На уровне правил?

— Зачем? Так ведь намного интереснее. Всегда интереснее, когда тот, за кем ты наблюдаешь, лишь снаружи человек, а внутри — зверь. Зверь, который легко проходит до конца, но становится жертвой собственной натуры. Зверь, побежденный хладнокровным расчетом и терпением. И да, зверь, которому так и не суждено понять – чтобы победить человека в человеческой игре, нельзя быть зверем.

№3

Подтема — «Лабиринты сознания»

* * *

Как Белый Кролик, что ведёт Алису

В извилистую норку-лабиринт,

Веду тебя я в подземелья мысли,

Не зная сам, что поворот сулит,

Без фонарей и нитей Ариадны,

Надеясь на “авось” и на глаза,

Встречая в лоб сомнения-преграды,

Сквозь вековую пробираясь грязь.

А ты идёшь, пугаясь и робея,

Оглядываясь всё по сторонам,

И веря мне, и до конца не веря

В то, что, быть может, мы увидим там.

Я – не Вергилий, ты – не смелый Данте,

И голосам тревожным верим мы, –

Но, руки сжав в спасительном объятьи,

Идём в глубины так зовущей тьмы…

№4

Подтема — «Сторож зверю моему»

Зверь

Тень от холма на траве пропыленной,

Ближние эха, новые лица…

Меркнет сияние той, отдаленной

Цели, что может лишь только присниться.

Меж ней и тобою – бессчетные дали,

Глубокие корни, упругие ветки.

Но дикого, белого зверя печали

Не выпускай из огненной клетки.

Ночь не отступит, солнце не встанет

Раньше, чем тьме на земле не наскучит.

Пусть тебя самое темное манит,

Чем ничего – это все-таки лучше.

Ничем пустоту ты заполнишь едва ли,

Даром достанется страшное знанье:

У дикого белого зверя печали

Остры клыки, ядовито дыханье.

Боль забывается, радость проходит,

Долгое счастье – мечта золотая.

Знать бы, когда это время приходит,

Время потерь… Правда легче – не зная…

Но что бы еще у тебя не отняли,

Что бы ни дали – ты волен проснуться

И дикому, белому зверю печали

Словно себе самому улыбнуться.