Два сапога № 26. Голосование

А6Б5

Высокий крик, безвестный звук. Все думали, что он был как все те безумцы, что могут волноваться из-за жестокостей судьбы. Но он был другой. Они смотрели на него унылыми, но вопрошающими глазами: «Прыгнет или нет?», да он и сам тогда не знал.

Всё началось, когда он смазал жизнь. Разом. Вопреки всему. Выплеснул разом весь стакан. И тарелка холодца очертило лицо его кары. Прошёлся волной звон железной чешуи, и он понял — его зовут. Его звало прошлое и будущее, его угнетала серость окружающих лиц. Они должны были постигнуть.

И вот он стоит на крыше девятиэтажки, спокойно перекатываясь с носка на пятку и заложив руки за спину. Холодный ветер обдувает лицо, плоские облака нервно шевелясь, как огромные белые скаты вдали не вызывали ни грамма жалости. Восходящее утреннее солнце, так вообще заставляло лишь презрительно щуриться. Что оно там забыло, у нас? Ничего у нас хорошего для него нет. Пусть бы подольше на своей утке над Навьим Царством поплавало. Ну, приплыло, так пусть получает.

Толпа внизу всё собиралась все те, кто вышел на работу с десятиминутным запасом, все эти десять минут будут стоять и смотреть, если, конечно, бесплатный цирк с суицидом не уедет быстро и не кончится так же быстро. Напряжение нарастало — объект всеобщего внимания явно прыгать не спешил.

Тут стоявший на крыше отступил на шаг назад, толпа зароптала и начала суетиться в сторону расхождения, когда наш герой с разгону выпрыгнул с крыши и под практически нереальной траекторией полетел вперёд. Толпа замерла — сейчас будет весело, сейчас будет кровь.

Но всё оказалось не так просто. Неведомый прыгун вцепился прямо в небесную твердь и как рванул её вниз! Твердь затрещала, разошлась по швам и на разрывающимся обрывке объект всеобщего внимания спустился обратно на площадку перед домом.

Да и фиг с ним, с прыгуном. Он нам не так уж и интересен. Нам гораздо интереснее Парки, которые прядут, которые плетут, которые завивают… У них, по-видимому ножниц под рукой не оказалось, чикнуть ниточку, а то имели бы мы тут кровавые ошмётки, крики нарочитого ужаса, сирены… нет, мы имеем рваную небесную твердь. И идиота, посмевшего, посягнувшего, а потому… Парки любят идиотов. Нона, Децима, Морта.

Будь что будет — все равно.

Парки дряхлые, прядите

Жизни спутанные нити,

Ты шуми, веретено.

Всё наскучило давно

Трем богиням, вещим пряхам:

Было прахом, будет прахом,

Ты шуми, веретено.

Нити вечные судьбы

Тянут парки из кудели,

Без начала и без цели.

Не склоняют их мольбы,

Не пленяет красота:

Головой они качают,

Правду горькую вещают

Их поблекшие уста.

Мы же лгать обречены:

Роковым узлом от века

В слабом сердце человека

Правда с ложью сплетены.

Лишь уста открою — лгу,

Я рассечь узлов не смею,

А распутать не умею,

Покориться не могу.

Лгу, чтоб верить, чтобы жить,

И во лжи моей тоскую.

Пусть же петлю роковую,

Жизни спутанную нить,

Цепи рабства и любви,

Все, пред чем я полон страхом,

Рассекут единым взмахом,

Парка, ножницы твои!

В общем, так: Прыгуну повезло. Нона и Децима притулились на перилах балкончика и через зеркало наблюдают, может блюдут? – да нет, не блюдут, скорее подглядывают. Морта замешкалась. Повезло прыгуну.

А что толпа? А что крики, сирены, давка, прочая суета, мишура и прибабахи? Да мичего. Суета сует. И твердь небесная рвётся не каждый день, но не паркам её латать.

А что прыгун?

Да ничего, прыгун.

На чешуе жестяной рыбы прочёл я зовы новых губ.

И сразу так взял и смазал краску будня, плеснувши краску из стакана, благо, стакан с собой был, и разглядел. Правда не сразу, но всё-таки разглядел же, на блюде студня косые скулы океана.

Потому за прыгуна мы больше не будем, будем конкретно про вас.

А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?

А4Б3

Богиня Неба и вор

Клотильда торопилась дошить платье. Волшебная игла Ариадны сверкала и выбрасывала мерцающие огоньки, которые скрепляли любую материю. Богиня Неба не особенно любила танцы и званые вечера, но недавние обстоятельства не оставили ей выбора.

— Дорогая подруга, бал уже начался, — Ариадна появилась в нежном паутиновом платье, почти прозрачном и бесстыдно обтягивающем. Нить лунного жемчуга излишне приковывала внимание к и без того шикарному декольте.

— Твоя игла — чудо! В этот раз я даже успею согласиться на танец с каким-нибудь милым божком. — Клотильда улыбнулась. Ариадна нравилась ей. Серьёзная и заботливая Богиня Судьбы оставалась далёкой от интриг и проказ скучающих богов.

— Тогда догоняй!

Платье было готово. Лоскуты небесной лазури, звёздной россыпи и трепетного заката спадали многочисленными оборками и загадочно переливались.

Надев золотистые босоножки из искрящегося солнечного света, богиня поспешила в Зал Веселья.

Прошлой ночью с неба исчезла звезда Альмира, далёкая, едва видная, но столь любимая Клотильдой. Узоры звёздной пыли подсказали, что кражу совершил незнакомец.

Да, Богиня Неба перестала следить за появлением и восхождением новых богов, но такую возмутительную выходку было невозможно простить!

На этом вечере Клотильда поклялась разоблачить вора и жестоко его покарать.

Надеясь, что звёздная пыль выявит злодея, богиня вступила в гигантский зал.

Тысячи зеркал и свечей, прекрасных растений, обвивающих мраморные колонны. Пение райских птиц и чарующая музыка вальса наполнили сердце Клотильды радостью и беспечностью.

Платья богинь пестрели самыми невероятными красками, драгоценностями и убранствами.

— Можно пригласить Вас на танец? — перед Богиней Неба появился усатый щёголь в атласном фраке.

«Сколько же здесь новеньких». Клотильда вздохнула и широко улыбнулась. Подбросив в воздух щепотку звездной пыли, она протянула руку партнеру.

— Позвольте представиться, я — Дэриел из Сианы, — произнес щёголь и галантно поклонился.

— Что Вас привело в наши края?

Клотильда решила быть вежливой.

Вокруг беспечно кружились в вальсе пары. Свечи придавали светскому залу романтичность, даже интимность… Она располагала к излиянию чувств.

Вот Афродита в переливающейся всеми цветами радуги тунике развязно прижимается к печальному богу Ра. Интересно, что его так опечалило на этот раз? А вот Афродита могла бы вести себя и поскромнее…

А вот самозабвенно вальсируют Гермес со Флорой. Они очень довольны обществом друг друга! Партнёр же Клотильды был более чем молчалив.

«Интересно», — подумала Богиня Неба. — «Молчит, как будто воды в рот набрал. Разве так следует вести себя с дамой?».

У неё создалось впечатление, что щёголь из Сианы исподтишка за кем-то наблюдает.

Клотильда попыталась проследить за его взглядом. Дэриел очень внимательно следил за карликом в чёрном плаще. Лицо карлика скрывала остроносая маска…

Богине Неба не понравился ни сам незнакомый карлик, ни нос на его маске… Ни взгляд, которым её партнёр по танцу провожал его.

Вдобавок грозовая туча на платье Клотильды начала волноваться и разбухать.

Карлик тем временем короткими перебежками добрался до самого тёмного угла Зала Веселья и остановился возле хрустальной урны.

— Прошу прощения, но мне должно Вас покинуть, — коротко бросил партнёр Клотильды и почти бегом устремился к карлику в маске.

Тучу на платье прорезал короткий зигзаг молнии — и следом Богиня Неба услышала раскатистый удар грома.

«Сейчас что-то случится. Я чувствую...».

Клотильда, недолго думая, подобрала юбки и почти бегом устремилась за Дэриелом.

Богиня Неба успела как раз вовремя. Карлик поспешно достал из урны что-то, завёрнутое в тряпицу. И отдал это что-то щёголю из Сианы. Дэриел не стал тратить время даром и, засунув трофей за пазуху ближе к сердцу, постарался исчезнуть.

Но это ему не удалось. Путь сианцу преградила Ариадна, которая появилась непонятно откуда! Богиня Судьбы была похожа на карающий меч. Лунный жемчуг на её груди опасно блестел в неверном свете свечей…

— А ну, отдай! — вскричала Ариадна и что было силы толкнула Дэриела в плечо. — Клотильда, не приближайся! Они опасны!

На платье Богини Неба началась нешуточная гроза. Все остальные лоскуты на нём — утренняя заря, россыпи звёзд, элегичные облака — затаились.

Подоспевшие атлантолы быстро скрутили карлика и щёголя и, не теряя времени, отвели их в Зал Веселья для скорого суда.

Бал был скомкан. Танцоры разбились на группки и шушукались, опасливо поглядывая на Дэриела и карлика, заботливо окружённых стражами-атлантолами.

Ариадна торжественно достала из-за пазухи пленника тряпицу и развернула её.

Все так и ахнули! В руках девушки в паутине ослепительно засияла звезда Альмира!

— Кто вы и зачем украли звезду? — строго спросила у недавнего партнёра по вальсу Клотильда.

— Я не буду отвечать на Ваши вопросы! — запальчиво отвечал тот.

— Будешь! — заявила Ариадна. — Атлантолы тебе в этом помогут!

Карлик, по-видимому, избрал иную линию поведения, потому что тут же закричал:

— Это всё он! Он заставил меня украсть звезду! В Сиане сейчас двадцать пятая зима подряд. Очень холодно и темно…

— Вы могли бы обратиться ко мне, — развела руками Богиня Неба. — Я бы подарила вам звезду. Не Альмиру, конечно, но другую. Не менее яркую и тёплую… А теперь вам грозит превращение в небесные столпы! За воровство!

Понурых пленников увели стражи. А звезду Клотильда, вздохнув от облегчения, отправила вновь на небо, где той суждено и дальше мерцать в безграничном звёздном пространстве…

А2Б1

Наследная принцесса Воздушного королевства Аннилия Савуйская Вторая смертельно скучала. Было обычное утро, без каких-либо праздников, без официальных приёмов и балов, поэтому этикет обязывал её принимать участие в обязательной королевской работе: ткачеству одеяний из природы.

Её мать, Невелина Савуйская Первая, относилась к делу с чрезвычайной серьёзностью. Тонкие пальцы деликатно выбирали материю из окружавшего их мира — воздух, воду, траву или цветы — и связывали полученные нити между собой, получая плащи, туники и платья. Кроме врождённого искусства, доступного только женщинам королевского рода, Невелина обладала и изысканным, утончённым вкусом. А также невероятным терпением. Аннилия начинала засыпать уже на десятой минуте, хотя ничем особым не занималась: наследной принцессе предписывалось держать зеркало, дабы королева могла черпать материю и одновременно видеть творение своих рук.

Аннилия встряхнула светлыми кудрями, чувствуя, что начинает клевать носом. Совершенно непонятно, из-за чего знать обожает эти природные одеяния?! Сама она терпеть не могла ни воздушные туники, щекотливые и неприлично-невесомые, ни луговые платья, пропитанные тяжёлой смесью цветочных ароматов, ни ручьёвые плащи, издающие изящное звонкое бульканье при каждом шаге… Но, опять же этикет заставлял её, наследную принцессу, носить неудобные вещи, сотканные матерью.

Зеркало в её руках — затейливая дорогая вещица из Нижнего мира — дрогнуло и поймало полированной поверхностью солнечный луч, который Невелина сосредоточенно пыталась вплести в облачную шаль. Яркий золотистый огонёк вспыхнул на потолке террасы, пробежался по распахнутым окнам и кружевным занавескам и остановился на волосах королевы. Та в ужасе вскрикнула:

— Аннилия! Разве нельзя быть осторожней?!

— А что я сделала? — буркнула та. — Солнечный зайчик, ничего из ряда вон выходящего.

— Неужели я не рассказывала тебе, что может случиться из-за простого солнечного зайчика во время ткания одеяний из природы?

Аннилия удивлённо покачала головой. Королева встала, лёгким движением пальцев освободив связную ниточку облака:

— Прервёмся. Садись рядом со мной и слушай. Это случилось, когда я была наследной принцессой, как и ты. Я держала зеркало, а моя матушка, покойная королева Пеларин Четвёртая, ткала чудную накидку из капель утренней росы… Мне было смертельно скучно. Только этикет и страх наказания удерживали меня оттого, чтобы бросить зеркало и убежать в сад. Погружённая в эти мысли, я не заметила, как зеркало дрогнуло. Солнечный лучик оказался на лице моей матушки. Как она меня потом сурово отчитывала! А я удивлялись, не понимая, отчего матушка так рассердилась. Тогда я не знала, что ткачество одеяний из природы – не простое баловство. Природа сама по себе лишена равновесия. И наш долг воздушных королев – его поддерживать. Если мы перестанем это делать, стихии смешаются, и наступит хаос. Когда какая-то их стихий выходит из-под контроля, в Нижнем мире случаются катаклизмы: наводнения, землетрясения, лесные пожары, ураганы… Моя матушка не смогла вплести лучик в накидку. В Нижнем мире началась страшная засуха. Поля пожелтели, опаляемые солнцем. Дожди не поили землю водой. Начался неурожай, с ним пришёл и голод…

Аннилия в ужасе закрыла лицо ладонями и зарыдала.

— Простите, матушка! Я же не знала! Я не хотела!

— Не время плакать, — сказала королева почти ласково. – Бери ножницы и отрезай мне волосы.

Аннилия, удивлённая, отняла руки от заплаканного лица и посмотрела на мать. Солнечный зайчик всё ещё золотил её прекрасные локоны.

— Давай, Аннилия. Мне удалось задержать его в волосах. Это единственный способ не допустить засухи.

Жаль было принцессе резать волосы матери. Но ослушаться она не посмела.

Когда последняя прядь упала на пол террасы, Аннилия, по приказу королевы, снова взяла в руки зеркало. Лысая Невелина тем временем собрала волосы и терпеливо принялась ткать из них покрывало, вплетая запах луговых трав, лёгкость облаков, переливчатый звон ручейка. Лишь когда на небе взошёл полумесяц в окружении ярких звёзд, она обрезала последнюю нить.

Принцесса на этот раз внимательно следила за зеркалом и клялась сама себе, что впредь будет осторожнее.

А5Б2

— Маш, посмотри на себя в зеркало, нравится?

— Лиза, да ты с ума сдурела? Как такое может нравиться? Зима-лето-зима-лето-ночь-утро-урожай…

— Солнышко, не сердись, все так старались, так старались… Мы все тебя очень любим!

— Лизуня, да ты хоть понимаешь? Ты хоть что-нибудь понимаешь? Это же с ума сойти… И потом все будут претензии предъявлять: ты не так идёшь, у тебя грация не та, ты совсем не ценишь нашу заботу! Знаю, знаю, не первый день живу на этом свете, и даже не второй!

— Машенька, не злись, тебе вовсе не надо волочить за собой весь этот шлейф неудач, воспоминаний и прочей чепухи. Смотри на мир шире – было и прошло, столько всего проходит вообще бесследно, а у тебя всегда будет возможность, будет возможность…

— Лизавета, здрасьте, сама-то хоть поняла, что сказала? Я теперь, по-твоему, буду всю эту лабуду на себе таскать? Нет, Лизанька, ты не в себе. А я, а я не в этом платье, вернее я не вся в этом платье. И опять неправильно, я-то в нём вся, только оно не всё на мне, ещё много и много чего остаётся. И что, мне теперь так и никуда из него? Шаг влево — шаг вправо, прыжок на месте – попытка улететь?

— Машка, не трынди! У тебя Миссия! Ты хоть не мессия, но мессионерка! Ходить тебе в нём не переходить! А я всегда следом. И если что – рядом! Вместе мы не пропадём!

Оставим за скобками этот совсем не злободневный диалог сестёр, вынужденных проводить время в невинных девичьих забавах, и взглянем на вопрос шире, гораздо шире. И представим себе то, что никак нельзя не представить, глядя на эту пастораль.

Лизавета и Мария с детства воспитывались в неге и безделии, скрытые за высокими заборами виллы, окружённые стаей наперсниц, воздыхателей, учителей и камеристок, исполнявших любые прихоти близняшек и следивших за ними с упёртостью бульдога. Такая забота была связана вовсе не с высоким положением их голубых кровей отца и даже не с бесчисленностью нулей на его банковском счету, а с высоким предназначением, уготовленным девушкам ещё до их рождения.

Одна из двух, та, что духом послабее, станет Хранительницей Вечного Равновесия. На всю жизнь отречётся от мира и мирских радостей, не выйдет замуж и не родит ребёнка. Пройдя трудное и долгое посвящение, она должна будет прожить жизнь в заключении, пялясь на сияющий бледным неугасаемым светом шар Равновесия Добра и Зла. Другая же, та, что сильнее сестры, пройдёт тот же путь с ней рядом, плечо к плечу, станет её отдушиной и добровольной спутницей.

Но сестры не знали этой детали. Впрочем, девушкам предстоит узнать подробности уготовленной им участи через несколько часов.

— Маш, сегодня большой день! Давай, поднимайся, хватит пятую точку отсиживать!

— Ай, не смеши мои тапочки! Большой день! Пфф, вся эта мишура, непонятное платье, пафос — и всё для того, чтобы нам объявили назначение на роль хранительниц хрустального шара какой-то фигни и прочее, и прочее, и прочее…

— Ладно тебе, хорош причитать! Балетки надень, ты в них очень стройно выглядишь!

— Лиз, всё равно из-под платья их не видно! Могу и босиком.

На следующее утро жизнь перекрутила судьбы сестёр, как пояс халата в стиральной машине. Жребий был брошен и мосты сожжены. Лиза усадила тело Марии на кокетливый диванчик в закрытой келье потерянного в лесах монастыря, старательно спрятала под покрывалом изрезанные ножом руки и подошла к зеркалу.

Права была Машуня. Зима-лето-зима-лето-ночь-утро-урожай… Не самый удачный выбор, но ей придётся носить эту мишуру всю оставшуюся жизнь. Без сожалений, без огорчений и без воспоминаний. Впрочем, одно видение не покинет Лизавету до самой смерти, это уж точно! Маша, бьющаяся в припадке отчаянья от объявленной обеим участи. Маша, апатично сидящая в углу с потухшими глазами и опустившимися уголками всегда улыбчивого рта. Маша в луже крови посреди аскетичной ванной комнаты… Слабая духом. Но Лиза не такая. Нет ничего ценнее жизни, даже если жизнь пройдёт в одиночестве и заточении. Нет ничего важнее долга, особенно если долг — это следить за целостью Вечного Равновесия.

Лизавета расправила складки ритуального платья и села за стол. Взяла перо и пергамент. Вывела каллиграфическим почерком первую фразу: «Я осталась совсем одна...» Пергамента было много, очень много…

А7Б4

— Ой, мама, какая ты красивая. Новое платье? – Олеся восхищенно замерла, сидя напротив с большим зеркалом в руках.

— Новая реальность, — я улыбнулась, и половчее приладила полоску небесной лазури на груди.

Это была наша любимая игра – превращать друг в друга вещи, называемые одинаково. Сегодня моей темой стала «Материя». Сотканная из прохладных струй водопада, нежной первой зелени, перистых облаков, дворцовой мозаики и ещё нескольких полосок ткани реальности, материя моего сарафана смотрелась и правда неплохо. Но чего-то не хватало. Я внимательно оглядела себя, пытаясь понять, откуда взялось ощущение незаконченности. Туфли? Нет, такой длинный подол идеально скрывает босые ноги, которыми приятно ступать по нагретому полуденным солнцем полу веранды, на закате по кромке прибоя и ранним утром по росистой траве. Украшения? Тоже нет. То, что хорошо на королевском балу, совсем неуместно в кругу семьи, на природе, где не нужно приукрашивать, достаточно открыть естественную красоту.

Дочка поняла меня без слов, отложила зеркало и спрыгнула с перил прямо в сад. Через минуту вернулась с веточкой жасмина, который в её ловких руках стал заколкой, завершившей образ.

— И какой омоним ты загадала? – кажется, сегодня впервые Лисёнок меня переиграла. Её ход был идеальным завершением партии, при этом я не смогла прочитать скрытый подтекст. Ну не может же смысл быть прост и прямолинеен, типа я стала похожа на певицу Жасмин. Нет-нет, так «в лоб» моя малышка не играла даже в раннем детстве. Всегда она мыслила нестандартно. А уж сейчас, когда недавно открывшиеся способности позволяют ей видеть суть на нескольких уровнях сразу и оценивать вероятности на десяток ходов вперед…

— Мама, это же не прямой омоним! Веточка жасмина символизирует жизнь – такую трепетную, хрупкую и прекрасную. Сама по себе жизнь – это тоже материя, но особая.

Не цветной лоскут, а причудливый узор. И сочетается со всеми твоими тканями реальности.

Олеся вновь взяла зеркало.

— Лисёнок, какая ты умница! – я рассмеялась. И правда, жизнь вездесуща. Пройдет время, и Вселенная не выдержит сокрушительного натиска – подчинится и откроет новые горизонты.

Теперь дело за мной. Новая тема не должна быть простой и поверхностной.

Замок, мотив, коса, скат…. Всё это скучно.

Я вспомнила слово, многогранное и многоликое, разбивающееся не на два, и даже не на три омонима.

— Я приготовила для тебя очередную тему. Интересно, как ты её обыграешь? Здесь столько противоречий.

Глаза у дочки загорелись. Она обожала сложные задачи.

— И что же это? – Лисёнку не терпелось.

Я выдержала мучительную паузу и торжественно объявила:

— Ключ!

Олесе понравилось.

Мы гуляли по дикому саду, и в моё платье вливались новые цвета и оттенки.

На деревьях пели невидимые птицы. Мы пытались их угадать. В этот раз я преуспела.

Потом мы придумывали волшебные истории. Иногда дочка отвлекалась, о чём-то задумывалась. Я ей не мешала, молчала. Тема оказалась удачной.

В предвкушении завтрашнего дня мы отправились ужинать.

Я сидела в ротанговом кресле и вышивала серебряной нитью млечный путь. Солнце только взошло, а воздух пьянил свежестью и ароматом распустившихся цветов.

Скрипнуло крыльцо. Олеся уже спешила ко мне. Я-то знала о её слабости сладко поспать.

Отложив вышивку, я замерла. Что Лисёнок с собой сделала?

На груди моей дочурки блестела золотая дверца: ажурная, украшенная изумрудами и рубинами. В центре дверцы красовался хрустальный ключик, который торчал из замочка в форме бабочки.

— Не бойся, это не больно. Открывай! – довольная улыбка Лисёнка рассеяла мои сомнения и опасения.

Ключ к сердцу, как это мило!

Я осторожно повернула ключик. Зашуршало, зажужжало, и дверца распахнулась.

Изумительно. Крошечная дверь скрывала невообразимое – передо мной раскинулись спирали Галактик. Тысячи мерцающих огоньков – звезд, казалось, кружились в танце.

И я уже видела ноты. Музыкальный ключ!

Зачарованная магией космической музыки, я не сразу заметила, что звезды постепенно исчезали. А одна звезда, наоборот, разгоралась ярче и приближалась. Внезапная вспышка ослепила.

Когда я пришла в себя, то услышала журчание воды, и сердце затрепетало. Как ключик возле леса.

Дом, родной дом… Когда-то магическая ошибка привела нас к заточению в Межмирье.

— Лисёнок, ты нашла дорогу домой? – мой голос дрожал. Но я уже знала ответ.

А1Б8

Кусочек неба

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был рыбак. Звали его Степан. Была у него жена, Анфиса – красавица, умница и по дому мастерица. Всяка работа в её руках так и спорилась. В избе чистота и порядок, и пирожки в печи румяные, а уж в семье лад да любовь. Добрые люди, глядучи на них, радовались, худые – завидовали.

Да видать, сглазил кто-то. Стала вдруг Анфиса хворать и чахнуть. Степан её по лекарям и знахарям – да всё без толку. С каждым днём Анфисе только хуже.

Однажды возвращался Степан с рыбалки, а по дороге ему нищий встретился. Сжалился над ним рыбак – подал копеечку.

— Спасибо тебе, добрый человек, — молвил нищий. – Подскажу я тебе, как горю твоему пособить. Есть за морем, за горизонтом замок воздушный. Живут в нём две сестрицы – День и Ночь, друг на дружку, будто две капли воды, похожие. Коли различишь, которая из них День, а которая – Ночь, любое желание твоё исполнят. А не различишь – с высоты небесной сбросят, и разобьёшься ты о сыру землю.

— Как же добраться мне до замка воздушного? – спросил Степан.

— Дождись ночи, — отвечал нищий. – Когда взойдёт над морем луна полная, бери лодку да плыви по лунной дорожке, никуда не сворачивай. На рассвете найдёшь ты замок воздушный.

Поблагодарил Степан нищего и стал ночи дожидаться.

Лишь только показалась над синем морем луна, взял рыбак лодку да по лунной дорожке и поплыл. Долго плыл, покуда не рассвело. На рассвете стала дорожка лунная ввысь тянуться, а Степан знай себе, на вёсла налегает. Лодка его всё выше и выше поднимается.

Вскоре земля далеко внизу осталась. Оглянулся Степан – кругом синева небесная да облака барашками. А вдалеке замок виднеется большой, высокий.

Причалил Степан к облаку да прямиком к замку направился. Наконец, показались ему ворота дубовые. Постучался – они перед ним и растворились. Навстречу ему вылетели птицы белокрылые. Прокричали что-то да обратно в замок. Летят вперёд, дорогу гостю указывают.

Шёл Степан за ними, покуда не вышел на балкон широкий. А на перилах две девицы сидят, как две капли воды похожие. Поди-ка узнай, кто есть кто.

— Кто ты и зачем пришёл? – спросила Степана одна из девиц.

Ей с поклоном рыбак отвечал:

— Рыбак я простой, Степаном зовусь. Смилуйтесь, красны девицы, жена моя, Анфисушка, хворает тяжело, совсем помирает. Пришёл я здоровьица для неё просить.

— Благое пожелание, — ответила девица. – Только сперва загадку-то отгадай. Которая из нас, сестриц, День, а которая – Ночь?

Крепко задумался Степан.

Задачка-то не из лёгких. Поди-ка выбери, когда они похожи как две капли воды из родника горного — волосы их c облаками сливаются, кожа гладкая на солнце сверкает, глазки-то так и пленяют, верно, разум затуманить хотят. Да вот только зря надеются сестрицы — не проведёшь Степана, верного мужа, потому что любовью светлою, как раннее солнце, ведом он.

Думает Степан уже три дня и три ночи. И на четвёртый день, наконец, ранним утром, приложит руку к сердцу, чувствует быстрые удары. Прислушивается он к ним и твёрдым голосом уверенным говорит:

— Та из вас, кто постарше будет — Ночь, — потому что день только-только наступает, а ночь уж сбрасывает свои оковы тёмные. А та, кто помладше — День, — потому как солнце ясное лишь немного из-за горизонта выглядывает. Сестрице же младшей ещё расти и расти целый день, а когда вырастет, то уж с Ночью местами и поменяется. Так ведь каждый раз происходит.

— Верно всё сказал ты, Степан, — шепчет Ночь, — первый человек, что разгадал загадку нашу. И потому даём мы тебе в подарок часть полотна небесного.

Смотрит Степан и никак налюбоваться не может. Отрывает Ночь краешек голубого с облачками неба, протягивает ему и, лучезарно улыбаясь, наставляет Степана.

— Укутай Анфисушку этим покрывалом и не успеешь и слова сказать, как излечится она. Только когда здоровой жёнушка станет, не забудь положить одеяльце на порог дома. Мы уж сами заберём его.

Поблагодарил он двух сестриц и в путь обратный отправился…

Когда же домой пришёл Степан, то сразу к Анфисушке, что на кровати старенькой лежала. Вся бледная и худая. Накрыл он жёнушку одеялом волшебным, как тут же щёки её порозовели, былые формы вернулись, словом, зацвела она вновь.

Рассказал ей Степан о путешествии своём, а та давай просить его, чтобы оставил покрывало подаренное.

— Нет, Анфис, — сказал он, — не могу. Да и мало ли что за этим последует.

На том и закончили. Встал Степан радостный и весёлый оттого, что жена его спасена, взял с собой одеяльце волшебное и вышел на улицу. Солнце снаружи яркое светит, а на небе голубом пятнышко тёмное виднеется. Понял всё Степан, положил кусочек полотна небесного на порог и в дом воротился.

С тех пор жизнь Степана и Анфисушки наладилась, и по сей день живут они, поживают, никакой беды не знают.

А8Б7

Художница — так она представилась Элль — сидела на деревянном маленьком заборчике, прислонившись к высокому столбу, обвитому цветущей лозой. Нежно-белые локоны касались гладких хрупких плеч, а короткие ножки свешивались вниз. Наряд её был не менее великолепен, чем его обладательница. Сначала девочка подумала, что это необычная и красивая розовая юбка, но когда она заметила остальную часть наряда, — на которой было изображено множество рисунков цвета пламени и радуги, бежево-белой плитки и оранжевых, зелёных листьев, синего моря и чистейшего голубого неба, серой угрюмой тучи и мягкого белого снега, — замерла в жутком трепете.

Женщина не смотрела на девочку и не обращала никакого внимания. Она была занята. Каким-то чудом Художница притянула небесное полотно поближе к себе, схватилась за его конец и оттянула так, словно срывала старые обои, после чего изящно прикрылась им.

На месте украденного кусочка, к удивлению девочки, не было пустоты. Совсем наоборот, за ним показался яркий, жёлтый месяц и тёмно-синее, вечернее небо. По другую сторону тонкой, казалось бы, бумажной стены, царствовала глубокая волшебная ночь.

Элль ошарашено моргала карими глазками, которые будто хрусталики отражали всё это великолепие, отчего и блестели так живо и искренне детским восторгом. Милое наивное лицо застыло в немом… сомнении — она не могла поверить, что всё происходит наяву — ведь и странная женщина, и небо, и этот чудный наряд казались волшебным сном. Ещё недавно Элль спала в своей уютной кроватке, а теперь…

Девочка подошла к Художнице и коснулась её длинного разноцветного наряда. Та вздрогнула и повернулась. Элль зажмурила глаза из-за слепящего света, который исходил от ангельского лица женщины.

— Что ты хотела спросить, милая? — ласково обратилась к девочке Художница, поигрывая своими идеальными локонами.

— А почему вы называете себя Художницей? — Элль наконец-то решилась задать давно мучивший её вопрос.

— Когда моё желание рисовать соединилось со способностью вдыхать жизнь в картины, я решила, что пришло время сменить прежнее имя на Призвание. С тех пор я — Художница.

Женщина неуловимым движением достала откуда-то кисть, и зачерпнув немного оранжевой краски прямо со своего наряда, парой ловких быстрых мазков сотворила бабочку. Та расправила крылья, вспорхнула с цветущей лозы и улетела.

— О! Так Вы умеете оживлять свои рисунки?! Неужели всё-всё-всё нарисованное Вами станет реальным? — ошеломленно переспросила Элль.

Художница рассмеялась и покачала головой.

— Есть вещи, которые нельзя нарисовать. У них нет названия или четкой формы, и разные люди представляют, ощущают их по-своему. А есть такие интересные вещи, которые можно нарисовать только как отражения, следы на других предметах. Например, солнечный свет. Сам по себе он — ничто, реально видны только блики там, где он есть, и тени там, где его нет. Очень мало Художников умеют рисовать солнце. Еще меньше знают, как его нарисовать так, чтобы картина засветилась изнутри, стала дверью в другой мир. Мой Учитель может создавать миры, когда-нибудь смогу и я. Каждый человек — Творец. Только не все знают об этом. И не всем хватает смелости попробовать создать что-то силой своей души.

— А я смогу так, как Вы? Можно мне попробовать? — Элль на одном дыхании высказала своё заветное желание. И тут же, смутившись, отступила — Только у меня нет кисти и красок.

— А это не обязательно, — успокоила Художница, — Творить можно по-разному. Не обязательно так, как я. Всё вокруг — это энергия, излучение, разница только в длине волны. Выбирай, находи свою и посылай из души, из глубины своего существа. Главное — войти в резонанс со Вселенной, стать с ней единым целым. А что получится в итоге — картина, музыка, текст, новое платье или вишнёвый пирог — не важно. Это будет творение души, самая нужная и ценная вещь на свете.

А3Б6

…А хорошо у нас в Раево! Солнышко светит, птички поют. Душисто пахнет травой и цветами.

В Раево у меня жена и дочка живут. Там для ребёнка и любимой женщины — самое место!

Лилиса любит за животными ухаживать. Коты, косули, даже черепахи так и тянутся к ней, чтобы получить кусочек ягодной ириски из её рук.

А ягодные ириски делает моя жена. Хорошо делает, вкусно! Она всё делает хорошо…

Я в Адинске по ним скучаю. Работаю я там. Будь она неладна, эта работа! Но надо же семью кормить…

Адинск далеко от Раево — в параллельном мире.Люди там жестокие, алчные, завистливые, глупые… Да и войны не прекращаются!

Там солнце — редкость. Вечно то дождь, то снег…

Единственным средством связи между мной и моей семьёй является Зеркало. То есть, оно, конечно, не совсем зеркало… Просто я сконструировал его, использовав зеркальный принцип отражения сиюминутной реальности с…

Ну, да это вам ни к чему…

Не часто мне удаётся побывать дома. Последний раз удалось вырваться… Работы невпроворот!

—Как вы там?

Жена довольно потягивается под покрывалом. Проснулась только что, что ли?

Это не совсем обычное покрывало. Это — пятимерный многослойный отражатель реальности. В данном случае — реальности Раево. Слои на нём — это розовая облачная гряда на утренней зорьке, звёздное ночное небо… Тюльпаны на большой лужайке посреди Раево, тяжёлые хлебные колосья… Грозовая ушедшая туча, побеждённая ликующей радугой…

Это покрывало — сама жизнь Раево. А моя жена — хранитель этой жизни. Она следит, чтобы всё росло, жило!

Моя любимая улыбается мне в зеркало.

—Угрюм не надоедает?

Угрюм — это наш сосед. Неприятный тип, скажу я вам. Вероятно, был адинской ищейкой. Он постоянно крадётся по Раево, что-то вынюхивает…

—Он вчера птичку убил! — взволнованно сообщает Лилиса и выхватывает у мамы зеркало.

—Не удивлён. От этого старика всего можно ожидать!..

—А ещё он потоптал мои фиалки под окном! — добавляет дочка. — А так у нас всё хорошо… Ты скоро к нам перебросишься?

—Дел много, — вздыхаю я.

—А ты скажи им: «Я домой хочу сильно!»…

Внезапно я увидел, что моя жена, чего-то сильно испугавшись, начала суетливо кутаться в покрывало.

Да так сильно его натянула, что потянула за собой лоскут неба над Раево!

Я услышал, как испуганно запищала Лилиса: она до сих пор держала в руках зеркало.

—Что там у вас?! — забеспокоился я. — Ну? Не молчите же!

Жена в панике уставилась на что-то за спиной Лилисы.

На оторванном куске неба показалась тревожная бледная луна.

Зеркало заходило в руках моей дочери ходуном. Из дыры на небе вылетела стая гигантских птиц и устремилась к нашему домику.

Структура Раево искривилась, замоталась в спираль и дала трещину. С птиц начали спрыгивать человечки.

Один голосистый заорал: «Сдавайтесь, граждане инопланетяне! Ваша реальность объявляется частью Федеративной Республики земля. Вы имеете право сдаться.»

Я знаю, что такое республика. Адинские разбойники часто спрашивают: «Смелый? Республики давно не видел?» Республики надо бояться.

Я ринулся к начальнику выпрашивать отгул.

Тем временем в Раево один из завоевателей выступал перед жителями.

—Здравствуйте, граждане инопланетяне! — заговорил он напыщенно.

—Привет, дяденька! —крикнула Лилиса. — Это что? — Она ткнула пальчиком в птицу. Не ожидавший такого дяденька, готовивший монолог, покраснел, вытер лоб носовым платком и сказал то, чего не планировал, а именно правду.

—Это наш космический корабль, для скачков между реальностями, разбивая грань между ними, Президент Ремингтон. Мы хотим заселить вашу реальность. Добывать нефть, газ, руды, развивать промышленность… Вашу долю с продаж мы выплатим… Вас устраивают 0,0214 процента?

Все растерялись, так что Лилиса вставила:

—А ты умеешь показывать фокусы?

Напыщенный человечек совсем растерялся, ещё раз вытер пот со лба, высморкался для усиления эффекта. Сейчас он решил поступать как всегда, то есть врать.

—Да.

—Ура! А покажешь?

—М…да…

—Сейчас?

—Скоро. Иди дамой, девочка-инопланетянин.

—Мама, я хочу мороженого! Пошли есть мороженое!

Ну как тут отказать?

Напыщеный человечек, точнее генерал Первой Армии Космического Освоения, хотел на свою базу делать то, что он умел и любил: пугать нерадивых сержантов, отмечать юбилеи. Но демократии нужны такие люди.

Солдатам выдали зажаренного только что пойманного быка, генералу поднесли в палатку рябчиков. Вдруг ворвался капитан эскадры с выпученными глазами:

«Офигеть! Кто-то слил весь нептуний из баков! Того, что осталось и на взлет не хватит. Радировать на базу!»

Но разницы частот реальностей не изучены. Не делать же сорок рейсов на лёгком катере, куда зальют всё, что осталось! Надо разыскать тысячу тонн нептуния на планете.

До самого заката измученный генерал принимал сообщения подчинённых о том, что нигде ничего нет.

Когда мозг уже начал сворачиваться в трубочку, раздался шум. Генерал вышел… Пред светлы очи могучего господина в пиджаке и с короткоствольным оружием неопознанной конструкции на ремне. Генерал оцепенел. Мужчина взглядом своим не предвещал ничего хорошего, а уж толпа вокруг тем более. Тут же появилась эта несносная девчонка и с криком «Папа приехал!» бросилась на шею здоровяку.

Дыру между вселенными заклеили, железных птиц пустили на металлолом. Экипаж и десант… В Адинске лишние рабочие руки никогда не помешают. Генерал устроился фокусником в цирк и был счастлив. А пропавшие тонны нептуния Угрюм слил. -Отчего я был угрюм? — вещал он соседям — От того, что у меня не было нептуния. Теперь есть, значит жизнь прожита не зря!

Все за него радовались. Теперь моя дочь каждые выходные ездит со мной в Адинск смотреть цирк.