Разрешите представить - Наталья Игнатова

Наталья Игнатова — автор одиннадцати романов, вышедших в издательстве «Альфа-книга». Дебютный роман «Чужая война» занял третье место в номинации «Лучший дебют» на фестивале фантастики «Звездный мост» в 2001, а также получил премию «Кинжал без имени» от издательства «Армада».

– Как давно начали писать? Расскажите о первом опыте и, конечно же, о первой книге, как она была издана.

– С детства что-нибудь пишу. Лет с двенадцати, наверное. Где-то у родителей хранятся первые романы. Про пиратов, фейри, вампиров, войну на Небесах, конечно, тоже. Там же и первый вариант «Девы и Змея», написанный, когда отец подарил мне печатную машинку.  

«Чужую войну» — первый изданный роман, я затеяла писать еще в девяносто четвертом. У меня, вообще, написано довольно много историй про Эльрика де Фокса, но, в основном, это черновики, с ними еще работать и работать.

А попробовать издать «ЧВ» придумал мой муж, я такую возможность даже не рассматривала. Я, вообще, не могла представить, что дам кому-то почитать то, что пишу. Это же такое личное. Но Венед меня убедил. И мы много куда отправляли рукопись, пока, в конце концов, «Альфа-книга» ее не взяла.

– Как муж относится к тому, что Вы пишете книги?

– Поскольку писать я начала задолго до того, как дозрела до идеи выйти замуж (даже до того, как дошла до мысли, что не все мальчики — придурки), то у него выбора не было, как воспринимать. Сразу была я и то, что я пишу. В комплекте. В одной упаковке.

– Муж писать не пробует?

– Романы — нет. А коротенькие зарисовки-наброски-жанровые сценки по мотивам игр (мы же оба ролевики) пишет. У него хорошо получается. И в «Чужой войне» несколько глав от лица Элидора тоже он писал.

– У него такое непривычное имя.

– Это игровое имя. Я – Тресса, муж — Венед. Друзья тоже, так или иначе, не по паспортным именам. Да и в сети те, кто нас знает, тоже, в основном по этим никам обращаются. Привычка — страшное дело.

– Дебютная повесть «Сказка о любви», написанная в соавторстве с Василиной Кукаркиной, была опубликована в 2000 году в журнале «Уральский следопыт». Эта повесть издавалась потом отдельной книгой? Есть еще работы написанные в соавторстве?

– «Сказка о любви» отдельной книгой никогда не издавалась. Она маленькая. Даже для повести маловата.

И в соавторстве я больше не писала. Честно говоря, я и не знаю, как это возможно, если не быть с соавтором полностью на одной волне. С Василиной нам повезло. Она, во-первых, во всем со мной соглашалась. Это для меня главное, иначе никакой работы не будет. А, во-вторых, Василина генерила идеи со скоростью шестьсот в секунду, а от меня всего-то и требовалось — записать их по-русски и постараться, чтобы это получилось красиво.

Но вряд ли мне еще с кем-то повезет так же.

– Записать их по-русски? Простите, на каком языке тогда шла беседа?

– На разговорном. Разговор на языке эмоций, жестикуляции и стихов, которые Василина писала в тетрадочке своим кошмарным почерком. Впрочем, у меня почерк хуже.

С Василиной мы по-прежнему дружим. Она, как человек увлекающийся, теперь вплотную занимается фотографией и дизайном. Ну, а я осталась верна текстам.

Мы не собирались писать в соавторстве, мы просто… ну, эмоционировали на любимые темы, размахивали руками, Василина писала стихи, а я все это записывала. И получилась «Сказка о Любви».

– Вам нравится обложка к Вашей первой изданной книге? Иллюстрация соответствует содержанию?

– Это как раз первое издание «Чужой войны». Оочень впечатляющая обложка, я ее как вижу, меня в дрожь бросает. Но все равно люблю ее.

Содержанию, конечно, соответствует, чего там. Сплошное «пдыщ-пдыщ-хрясь-гррр!» горячий конь и красивая девушка. Ага, и топор еще. Топоры мне нравятся.

– Это значит — «кошмарная картинка» или «ух, как повезло!»?

– Это значит: «Кошмар! Что это?!» А через полминуты: «Но ведь ух, какая картинка!»

– Чтобы Вы посоветовали в работе с иллюстраторами?

– Мне нравятся обложки «Альфа-книги». Хоть я и удостоилась чести получить для первого издания «Змеи в тени Орла» самую худшую обложку в истории издательства. Ну, это тоже… везение. Есть чем гордиться.

Художники альфовские читают рукописи. Они стараются удерживаться на золотой середине между маркетинговыми требованиями и пожеланиями автора. Это точно. Это факт. И за этот факт им можно простить любые недочеты (ну, или почти любые. Я не сталкивалась с непростительными).

Я обычно отправляю художнику фотографии моделей, которые послужили прототипами внешности героев. Подписана на несколько сообществ с моделями, поэтому есть из чего выбрать. И всё. Остальное — на усмотрение художника и маркетологов.

А что касается художников, не сотрудничающих с «Альфа-книгой», то их варианты обложек ни разу не прошли. Из-за этих самых маркетинговых требований. Но эти художники — мои читатели, они все добровольцы. Энтузиасты. О деньгах никогда не шло речи. Эскизы обложек рассматриваются как фанарт. Если бы «Альфа-книга» приняла какую-нибудь, то она бы за работу и платила. Но пока — нет. Не получилось.

– Вы разослали рукопись сразу во все издательства или пробовали по одному и ждали ответа? Как восприняли первый отказ?

– Пробовали по одному. И нет, я не расстраивалась ни капли, потому что не рассматривала издание всерьез. Никогда. До сих пор не могу к этому серьезно относиться.

– Как Вы считаете, влияет синопсис на мнение издательства или редакторы читают рукопись и по ней составляют мнение о книге?

– Синопсис влияет, он обязательно нужен. А еще рукопись читает рецензент. И вот рецензенты-то, увы, частенько ограничиваются тем, что пробегают первые несколько глав. Хорошо, если несколько. На основании этих коротких фрагментов составляется мнение о книге, и оно запросто может оказаться ошибочным.

– Ваш дебютный роман занял третье место в номинации «Лучший дебют» на фестивале фантастики «Звездный мост» в 2001, а также получил премию «Кинжал без имени» от издательства «Армада». Расскажите немного о фестивале и премии.

– О. Главное, что я могу сказать: это было НЕОЖИДАННО. Я вообще ни о каких премиях не думала. Мне в «Армаде» тогда сказали, что «Меч» и дали бы, но не дадут, потому что есть еще один писатель, которого надо поддержать премией. Ему нужнее. А про «Кинжал» я понятия не имела, его тогда, по-моему, случайно придумали. Ну, и «лучший дебют», конечно, тоже… удивил. Я же говорю, я не рассматривала даже возможности того, что мои книжки кто-то будет читать. Мне от этого жутко делалось, думала: «Я ведь для себя пишу, как можно показывать свои тексты чужим людям?» Я и сейчас так думаю, по правде говоря. Поэтому ни в коем случае не рассматривала возможности того, что «ЧВ» не просто прочитают, а еще и как-то оценят.

А вот сам «Звездный мост», о-господи-да! Это лучший из конвентов, на которых я была. Я мало куда выбираюсь, но, все-таки, есть с чем сравнить. Такой атмосферы, рабочей, сосредоточенной, одухотворенной, не видела больше нигде. Тогда конвент проходил в здании Харьковского университета, семинары и мастер-классы проводились в аудиториях, с партами, досками, лекторскими столами, а это само по себе настраивало на такой… студенческий, рабочий, может быть сессионный лад. Ну, и плюс, конечно же, красивый город. По которому мне Андрей Валентинов устраивал экскурсии с посещением музеев и рассказами о самых интересных улицах и домах. Тоже… вдохновляюще действовало. В общем, мое самое лучшее конвентное воспоминание это «Звездный мост»-2001. И совсем не из-за премий. А из-за университета, Харькова и рабочего настроя.

С Андреем Валентиновым как раз там и познакомились. И с Андреем Беляниным. И с Игорем Черным. И… ох, много-много, да, много интересных знакомств случилось.

– Почему пишете? Что дает именно такой вид творчества?

– Пишу, потому что не могу не писать. Я не знаю, что мне дает моя работа. Кажется, она мне жить дает.

Однажды на даче сломался ноутбук, а мы с Венедом легкомысленно решили, что проживу я до конца отпуска и без работы. Решения хватило на один вечер. К ночи я полезла на стену почти в буквальном смысле, так что героический муж с самого утра, первым автобусом сорвался в город, и вернулся оттуда с новым ноутбуком.

Вот. Так и живу, так и пишу.

– Ваш любимый жанр?

– Реализм. Английский. А, вообще, я книги по жанрам не делю, поэтому не могу сказать, есть ли любимый. Все книги разные, многие из них — хорошие. Хорошие надо постараться прочесть все. Но какие книги хороши, а какие нет — это исключительно дело вкуса.

– Что, как Вы считаете, более востребовано издательствами?

– Если бы я знала!

Судя по «Альфа-книге» востребованы «попаданки» со школьным чувством юмора. И, вообще, женщины с трагико-иронической судьбой, тяжелым мечом и твердым характером.

А еще, конечно, детективы.

– Договор с издательством. Чтобы Вы посоветовали?

– К сожалению, с этим вопросом не ко мне. У меня все договора типовые, какой прислали с самого первого раза, такими они и остаются. Ну, добавились пункты о праве издательства на выкладывание части рукописи в электронном виде, и о праве выложить ее целиком в электронном магазине. А в остальном все как было, так и есть.

– Ваши рукописи возвращались издательствами?

– Конечно. «Чужую войну» взяла только «Альфа-книга», и «Альфа» же возвращала «Деву и Змея», и «Альфа» же вернула первую часть новой книжки. Так что выйдет ли эта книжка, вообще, я понятия не имею. Но, в электронном-то виде я ее точно выложу.

– Что значит, возвращала «Деву и Змей»? Роман издан в «Альфа-книге».

– Книга год или два пролежала после того, как «Альфа» от нее отказалась. По-моему, два года. Ее взяли только после «Охотника за смертью». А написана она была сразу после «Врагов выбирай сам».

– А говорят, если издательство отказало, то это бесповоротно. Вы еще раз отправили рукопись?

– Владимир Николаевич Маршавин сам про нее спросил после «Охотника». Тот хорошо стал расходиться, вызвал резонанс, получалось, что на волне издать еще что-нибудь, будет самое оно. Ну, вот, отложенная «ДиЗ» и пригодилась.

– Расскажите немного о себе, о своих увлечениях.

– У меня есть хобби — ролевые игры. А WoW и «Дьябло» — практически образ жизни. Профессия — писатель. А еще я домохозяйка, и это сводит информацию к минимуму, потому что, ну много ли может рассказать о себе дама, день которой сводится к походу по магазинам, приготовлению обеда и работе-работе-работе? А по ночам я играю-играю-играю.

– Что это за загадочный зверь такой – ролевые игры?

– Ролевые игры? О-о! Это такое потрясающе интересное занятие! Разыгрывается какая-нибудь историческая эпоха или для игры берется мир какой-нибудь из книг, или серии книг. Фильмы тоже годятся. Да и из головы придуманные миры в дело идут, чего там. Но в последнем случае мастера (организаторы) сами должны давать игрокам всю информацию по миру, и не могут ограничиться ссылкой на нужные книги или фильмы. Люди собираются где-нибудь… раньше в лесу, нынче чаще по базам отдыха, и на несколько дней погружаются в образы героев этих книг, жителей этих миров. Конечно, костюмы-антураж-вживание в образ — это обязательно. Без костюма и антуража в некоторых случаях можно обойтись, если, например, играть по чему-нибудь из современной городской фэнтези. Но вжиться в образ — это необходимо.

– Объясните термин «вживание» и что значит «играть»?

– Н-у-у… вообразить себя. Кем-то из жителей мира, по которому сделана игра. По согласованию с мастерами, конечно. Роли распределяются заранее, и для игроков, в зависимости от выбранного образа заготавливается черновой сценарий, на живую нитку прикидывают его взаимодействие с другими игроками, возможные линии развития сюжетов. Если на игре человек триста, то там мно-ого работы.

А играть — это, собственно, жить в образе и взаимодействовать с другими героями, другими игроками. Играть. Дети играют — ты будешь командос, а ты террорист, или, там, ты мушкетер, а ты гвардеец. И поехали. Вот и взрослые так же. Только посложнее. Не ограничиваются стрельбой и потасовками.

– То есть распределяются роли и все, человек 300, говорят, едят, спят, неделю-две как вымышленные персонажи? Но Вы ведь не можете видеть всех?

– Все человек 300 (но обычно игры, все-таки, не так велики) говорят, едят, спят, как вымышленные персонажи. Правда, дня три-пять. Неделю мало кто может себе позволить. Работают же все.

А что не так с тем, чтобы видеть только себя и тех, с кем взаимодействуешь? Если я играю, например, Паладайна в игре по Кринну, у меня ни малейшего желания нет видеть Такхизис. А у нее нет желания встречаться со мной. Не любят наши герои друг друга. Но играть это не мешает.

– Как-то трудно представить массовое действо, чтобы оно не разбилось на группы и не потеряло при этом целостность.

– Есть слухи, разговоры, люди, которые ходят от лагеря к лагерю (от города к городу или от страны к стране). Кроме того, в каждом лагере, при каждой команде есть игротехник с рацией. Благодаря игротехникам мастера координируют глобальные события.

Если армия гномов выдвинулась на штурм Гундабада, это событие недолго останется незамеченным. Орки успеют что-нибудь предпринять. Хотя бы разбежаться и попрятаться.

– Самая долгая игра… сколько дней она длилась?

– Одиннадцать. Это к вопросу о том, что на неделю никто на игры не уезжает. Раз на раз не приходится.

И полигон был длиной одиннадцать километров. Чтобы из конца в конец пройти, сильно постараться надо. Но ведь ходили.

– Спите где? Если орки или гномы?

– В палатках. Независимо от расы, национальности и вероисповедания.

Дамы в кринолинах на фоне палаточных лагерей — отдельная игровая радость.

Но в нынешние времена, если игра не такая большущая, не на несколько сотен человек, то мастерская группа арендует какую-нибудь турбазу или базу отдыха. И все живут в сравнительно комфортных условиях.

– А музыкальные инструменты — костры — еда?

– Так даже если это турбаза, все равно вокруг лес и сплошная природа. Так что можно всё. И костры, и еду, и гитары, и массовые побоища. Правда, еду, все-таки, лучше и удобнее в буфете.

– Неделя на булочках и никакой дичи? Я же все буквально понимаю — если роль, то уж погружение полное — в костюмах, с кострами и дичью на вертеле.

– Да ла-адно уж! В тех буфетах обычная еда. Завтраки, обеды, ужины. Может быть, они не буфеты, а столовые. Я, честно говоря, не очень отличаю одно от другого.

А если это Чикаго двадцатых, то пить настоящий виски? Ататат. Алкоголь на играх запрещен. Я не зря детей в пример привела. Антураж антуражем, но чтобы быть мушкетером «не нужны ни локоны до плеч, ни большая шляпа и ни шпоры, лишь бы мушкетер умел беречь боевое званье мушкетера». ©

Все у нас в головах. Вот уж чему нет предела, так это воображению.

– Над каким проектом работаете сейчас?

– У меня на страничке, вот тут

выложены первые пять или шесть глав той самой рукописи, которую «Альфа-книга» вернула. Сейчас я пишу (дописываю) продолжение. А в планах написать еще две книги про этих же героев. Не знаю, получится ли подряд, или я переключусь на кого-нибудь еще. Я же между ними всеми туда-сюда переключаюсь, поэтому такая путаница в хронологии выхода книг и личной хронологии героев.

– У Вас были учителя, помогал кто-нибудь в сети или в реале?

– Очень, очень многому меня научила Наталья Николаевна Матвеева — литературовед, набоковед, филолог. Она вела литературу у нас в школе, в старших классах. Ее мужу, Андрею Матвееву, писателю, я тоже не устаю говорить спасибо. У него я тоже училась. А еще — Школа Юных Журналистов журфака УрГУ, да и учеба на, собственно, журфаке пригодилась, и еще как.

Ну, и, конечно, есть учителя, которые понятия об этом не имеют — все писатели, которых я люблю.

– Как семья относится к Вашему творчеству?

– Родители поддерживали с самого начала. С самого детства. Ну, а про мужа и говорить нечего, он больше меня за мои книжки болеет. Мне-то что? Написала, и хоть трава не расти. Надо дальше писать, другое что-нибудь. А Венед следит за тем, что о них говорят, ищет отзывы, рецензии, то, что называется фидбеком. Ну, и попробовать предложить эту, текущую, рукопись еще каким-нибудь издательствам, раз уж с «Альфой» не вышло — это тоже его идея. Я бы не стала, просто выложила в сеть. Впрочем, возможно, так оно и будет, с учетом того, как у нас сейчас книжный рынок потряхивает.

— Как Вы относитесь к критике?

– Хорошо отношусь. Критика нужна и полезна. Но я ей не интересуюсь, специально не ищу, поэтому, подозреваю, что большая часть мимо проходит.

– А если кто-нибудь оставляет разгромный комментарий?

– Я один раз разозлилась на неумный комментарий, из которого как раз и ясно было, что комментатор не понял, что читал. Или вообще не читал. Но только один раз. И даже уже не помню на что.

А так, если человек не понял, что же поделаешь? Ничего. Писать надо понятнее. Но, цитируя Олди «каждая книга — это зеркало». Поэтому как ни пиши, все равно каждый прочтет свою книгу, увидит себя, и истолкует прочитанное по-своему. Ну, и выскажется соответственно.

– Книги должны развлекать читателя или учить? Должна в книге присутствовать идея?

– Идея. Идея! Должна быть идея. Но поданная так, чтобы те, кто хочет развлечься — развлеклись. Только надо помнить, что «идея» и «мораль» — это разные вещи.

Мм… я обычно хочу о чем-то сказать. Чаще всего я хочу сказать о том, что человечность — это не признак людей, не черта, отличающая людей от нелюдей, а состояние души. Ну, и так или иначе рассказываю об этом.

– Ваши любимые авторы?

– Несть им числа. Но у меня есть особенные авторы. Это Майкл Муркок, Генри Лайон Олди, Стивен Кинг и Сергей Другаль.

– Вам знакомо понятие «творческая блокада»? Как Вы выходите из этого состояния?

– Пишу. Другого способа, по-моему, нет. Сесть и писать. Пусть квадратно, пусть тезисно, но все равно писать. Потом, когда затык пройдет, написанное квадратно можно исправить. А вот если не писать, то и исправлять будет нечего, и затык не пройдет.

– Книга должна заканчиваться хэппи-эндом или Вам больше по душе «как в жизни»?

– Книга должна заканчиваться финалом. Я его не знаю, пока не допишу. Для меня самой сюжетные повороты и поступки моих героев всегда неожиданны. А уж будет ли этот финал хэппи-эндом или «японским хэппи-эндом», когда все умирают, или просто каким-то, хоть каким-нибудь, пусть мрачным, но разрешением напряженности — это как получится.

– Ваши героини — это Вы? До какой степени личное отражается в тексте?

– С себя я писала только Марину Чавдарову в «Охотнике за смертью». Остальные — из головы. Не удаются мне женские образы, увы. Кроме Марины, по-моему, никто симпатии не вызывает. Но зато она нравится многим читателям, что меня, конечно, очень радует.

– Книги оказывают влияние на Вашу жизнь?

– Огромное! Книги заставляют думать. А мысли оказывают влияние на жизнь, по-моему, даже в большей степени, чем события. По крайней мере — более глубокое влияние, чем события.

– Вы делите литературу на мужскую и женскую?

– Нет. И не понимаю тех, кто делит.

– Что важнее в отношении с мужчиной страсть или любовь-дружба-уважение?

– Сейчас я пишу про семнадцатилетнего мальчика из викторианской эпохи. Разумеется, сейчас я уверена, что любовь — это самое главное, что может случиться с человеком.

Начну писать про кого-нибудь из своих злобных циников, и уверюсь, что любовь — это для тех, кто может себе позволить любить. А занятым людям некогда.

Она разная. И она, конечно, обязательно нужна. Не обязательно в значении «романтическое чувство». Мне кажется, нет ни одного разумного существа, которое не любило бы. Хотя бы самого себя.

– Что Вы думаете о смерти? Все-таки в книге героев убивает именно автор.

– Нет! Нет-нет-нет! Автор не убивает, автор не убийца! Если герои совершают поступки, они отвечают за них. С этим ничего не поделаешь. Мы все отвечаем за свои поступки. И многие из нас расплачиваются смертью. А многие умирают вообще ни за что, просто не вовремя выйдя в магазин за хлебом.

В книгах все точно так же, как в жизни. Смерть — это то, что есть. И нужно жить так, чтоб умереть без сожалений. Вот и все.

Я очень надеюсь, что мои герои умирают без сожалений. Ну, и потом, они верят в Бога. Или в богов. Наверное, не зря.

Беседовала Ула Сенкович