Смотрины

Не заламывай рябинку не вызревшу, не сватай девку не вызнавши.

Русская народна пословица

Новгород-Северский,

17 сентября 1180 г.

— И как это прикажешь понимать?!

— Ух, ё… — Игорь от неожиданности даже голову в плечи втянул. — Ты о чем, Ефросиньюшка? — озадаченно поинтересовался он, поворачиваясь к возникшей в дверях супруге. — И вообще, так ли приветствуют дома мужа после долгой отлучки?

Князь новгород-северский и в самом деле только-только переступил порог отчего терема. Ему немалого труда стоило испросить у Святослава Всеволодовича позволения на небольшую отлучку из Киева, чтобы повидать семью, да заодно проверить, как идут дела в собственном княжестве. Он едва не загнал лошадей, свою и гридей, почти не делая привалов на протяжении всей дороги от стольного града до Новгорода. И был крайне удивлен тем, что любимая супруга не вышла встречать его уже в сенях. Но утешил себя мыслью о том, что он и в самом деле появился слишком уж поспешно, опередив любые слухи о своем возвращении, и та попросту не успела оторваться от каких-то своих важных, не иначе как связанных с ведением княжеского хозяйства, дел, чтобы поприветствовать его. А потому поспешил отдать распоряжения, чтоб приготовили баню, накрыли стол господину да отрокам его в гриднице, а сам направился пока в верхние, их с женою, покои. Перевести дух с дороги да подождать супругу.

И только он успел взяться за один сапог, чтоб стащить его с ноги, как вдруг...

— Ну здравствуй, сокол мой ясный, — с отчетливо читающейся в голосе издевкой пропела Ефросинья и, затворив за собою дверь, быстрым шагом прошла через горницу к так и застывшему на лавке подле окна мужу с наполовину снятым сапогом в руках. Уперев руки в бока, наклонилась к нему и буквально прошипела: — Я еще раз спрашиваю, это как понимать? Что это за слухи о том, что ты летом, ну, когда вас, олухов царя небесного, у Долобского озера как щенят разметали, якобы, просватал за нашего Владимира дочку этого окаянного Кончака? Чтоб ему, бирюку драному, пусто было!

— А-а-а, ты об этом, — протянул Игорь, таки сдергивая сапог. Ну в самом деле, не вечно же ему за него держаться. Пусть и при родной жене, все одно глупо как-то. — Так то правда, — кивнул он. — Тут ведь как оно полу...

— Тебя, остолопа, у Долобска что, по головке хорошо приложили? — перебила его супруга, довольно-таки бесцеремонно трижды постучав Игоря по лбу. — Ты чем вообще думал, когда такое агарянину поганому обещал?

Игорь насупился. Отложил сапог на лавку.

— Он мне жизнь спас. — Замялся. — Ну, по крайней мере, свободу мою точно. Сама подумай, какой бы выкуп затребовал за меня Рюрик, попади я ему в руки?

— Ага, — насмешливо кивнула Ефросинья, — а так ты всего лишь сыном расплатился. А меж тем, с Рюриком вы сейчас уже и вовсе в мире. Они со Святославом твоим теперь Киев на двоих делят. И тебя б по случаю примирения такого, уж всяко, на волю отпустили бы безо всякого выкупа.

— Кто мог знать тогда, как оно повернется? — огрызнулся князь. — Да и неизвестно еще, как бы оно обернулось, окажись я в аманатах у Рюрика. Может, и не пошел бы он на мировую со Святославом, возомнив, что вот-вот, еще чуть-чуть, и сомнет нас вовсе, и будет Киев его! — отрезал он.

— Да к ляду ваш Киев! — всплеснула руками жена. — Но на кой мне тут сдалась эта твоя дикарка? Вот что я буду с ней делать?

— Ну, не ты, а Владимир, — немного растерянно пробурчал Игорь. — А ты научишь ее всем премудростям, что должна знать настоящая жена русского князя...

— Ага. Щаз! — фыркнула Ефросинья. — Ты вообще с этими половчанками, не теми девками, с которыми вы, герои наши, балуетесь, когда какой-нибудь кош в степи накроете, — княгиня презрительно скривила красивые полные губы, — а с настоящими хатунями, теми, что из ханских шатров вышли, дело имел?

Князь пожал плечами.

— Нет. Но мало, что ли, этих половчанок по княжеским да боярским теремам сидит? У тебя самой, к слову, — вскинулся он, — бабка из половцев была! Аепина дочка.

— Во-о-от, — с ехидцей протянула супруга и, опасно так прищурившись, спросила: — А ты с моей бабкой когда-нибудь встречался?

— Нет, спасибо, с меня и тещи хватило, — отведя взгляд, буркнул Игорь, едва удерживаясь от того, чтобы добавить — "и тебя тоже".

— То-то же! — торжествующе заключила Ефросинья. — А я хорошо помню, как она к нам в Галич приезжала. И знаешь, чему она меня в свои редкие наезды учила?

— Бисером вышивать, — наугад ляпнул Игорь, заранее зная, что все равно не угадает, и что правильный ответ ему на самом деле вряд ли понравится.

— На лошади скакать да с седла из лука стрелять! — отрезала княгиня. — И лет ей самой тогда уже, — она вновь стремительно склонилась к мужу, — за пятый десяток перевалило.

Игорь задумчиво покосился в маленькое забранное цветным византийским стеклом окошко.

— Ну ладно, не преувеличивай, — наконец проворчал он. — Ты на самом деле еще ровным счетом ничего не знаешь об этой девчонке. Да и вообще… — прищурился князь, словно пытаясь разглядеть что-то в далекой дали. — Кто его знает, как оно обернется? Степные ветры переменчивы. Сегодня половцы Кончака нам друзья. А завтра… И о браке-то речь пока еще вовсе не идет. Не раньше, чем Владимиру хотя бы пятнадцать исполнится. Еще все может измениться.

— Хм! — княгиня вновь уперла руки в бока, сверху вниз взирая на супруга. — Ну если только.

— Но смотрины провести мы обязаны, — сказал, словно отрубил, Игорь. — Я уже назначил время и место. Пусть дети встретятся, поглядят друг на друга, познакомятся. А выйдет ли из этого что-нибудь иль нет… — он неопределенно покрутил в воздухе пальцами. — Время рассудит.

— Посмотрим, как оно рассудит, — дернула носиком Ефросинья и, развернувшись на месте, направилась прочь из горницы. — Про баню только не забудь, — не оборачиваясь, напомнила она уже на выходе, — а то остынет, как в прошлый раз.

И вышла прочь.

Князь какое-то время молча взирал на захлопнувшуюся за супругой дверь. Затем перевел взгляд на одинокий сапог на левой ноге и, ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал:

— А сапоги с мужа, только-только с дороги, снять?

***

Ханская ставка на устье Тора.

Тот же день.

— Если бы взглядом можно было убивать… — задумчиво протянул Кончак, отхлебнул вина из окованной золотом чаши и, хитро прищурившись, покосился в дальний конец противоположной, женской стороны юрты, откуда на него обиженно взирала стопка разноцветных подушек.

В ответ послышалось громкое фырканье и негромкое мелодичное позвякивание.

— Я с тобой не разговариваю! — буркнули подушки.

— Это заметно, — с делано-серьезным видом кивнул хан и снова пригубил вина. Заодно и пригнувшись, чтобы запущенный в него сапожок из мягкой кожи пролетел по-над головой.

— А что, прикажешь мне радоваться? — Над одной из подушек показалась верхушка высокого головного убора, увенчанного золотыми подвесками.

— Еще раз тебе повторяю, — устало вздохнул Кончак, потянувшись к стоявшему перед ним на невысоком резном столике блюду с фруктами. — Никто не собирается забирать у тебя твою Юлдуз. — Отправил горсть изюма в рот. — Пока. Она просто съездит на эти… как они там у урусов называются? А, да, смотрины! — Последнее слово на чужом языке хан выговорил уже по слогам. — А свадьбу сыграем позже, — успокаивающе махнул он рукою, — года через три-четыре. Когда они оба еще немного подрастут.

— Не хочу! — возмущенно звякнули подвески. — Не хочу, чтобы моя звездочка уезжала от меня! Ни сейчас, ни потом!

Кончак поморщился. Должно быть, персик попался неспелый.

— Женщина! Не будь глупой. Любая дочь рано или поздно вырастает и покидает отцовскую юрту, переходя под кров своего мужа. Ты сама...

— А я не хочу! — стояли на своем подушки, стискиваемые изящными тонкими пальчиками со множеством унизывающих их перстней. — Зачем нам этот урус-коназ? Пусть лучше будет один из твоих беков! Или их сыновей. И Юлдуз всегда будет здесь, в твоей ставке, рядом с нами!

— Ага, — насмешливо хмыкнул хан, — чтоб ты каждый день совала свой нос в их юрту? Какой дурак согласится?

Еще один сапожок врезался в обтянутую хорасанским ковром стену за спиною Кончака.

— А ты прикажи! Хан ты или не хан?

— Э, не-е-ет, — покачал головою тот. — Приказать батырам идти на смерть, я еще могу. Но это...

Ворох подушек внезапно рассыпался, и супруга хана гордо, насколько это было возможно босиком, выступила на середину юрты. Не совсем, правда, на середину. Но к одному из двух опорных столбов юрты — бакана.

— Ты насмехаешься надо мной, хан, только лишь потому, что я не могу родить тебе сына? — требовательно вопросила Тулай, младшая, но вот уже многие годы неизменно остававшаяся любимой из жён Кончака. — А одних только дочерей? — Пальцы женщины скользнули по зарубкам на ближайшем бакана, традиционно отмечающим факт рождения очередного ребенка в юрте, своды которой он поддерживает. По четырем самым верхним.

— Которые, к тому же, почти всегда умирают еще в детстве, — проворчал Кончак, заглядывая на дно чаши с вином.

Ногти Тулай царапнули зарубки.

— Я обязательно рожу тебе сына, мой хан! — гордо вскинув голову, с вызовом в голосе заявила она и топнула босой ножкой. — И не одного! Лучших батыров в Дешт-ы Кыпчак...

— А пока, — прервал ее Кончак, отставляя в сторону пустую чашу, — Юлдуз будет готовится к замужеству с урусским коназом. И ты, — он ткнул пальцем в слегка поникшую после последних его слов женщину, — как можно скорее найдешь среди урусских рабынь, что есть в нашей ставке, ту, что станет все это время учить ее языку и обычаям своего народа. Нехорошо будет, — развел хан руками, — если в день свадьбы, тем более ночью после, она не сможет и словом обмолвиться со своим мужем. А уж как вести его хозяйство...

— Пусть так! — качнула головою Тулай, вновь заставляя звенеть подвески на своей высокой шапке. — Но только попробуй взять себе еще одну жену! — внезапно сменила она тему. — Ты клялся мне, хан!

— Да, да, — улыбнулся Кончак, снизу вверх взирая на разгоряченно, словно загнанная лошадь, раздувающую ноздри супругу. — Помню. Да и кто теперь согласится-то взойти ко мне ложе? — вздохнул с притворной скорбью. — Хотя бы даже наложницей. После печальной судьбы Эсен-бике… — Тулай вздрогнула, как от удара, щеки ее подернулись румянцем. — Янсылу, — продолжал Кончак, словно бы ничего не замечая. — Той огненноволосой девы из Романии… я так и не успел научиться выговаривать ее ужасное имя… Прекрасной Сарыгюль. И, конечно же, — хан воздел руки к небу в молитвенном жесте, — несчастной Бельгин.

— Я… — голос Тулай ощутимо дрогнул, взгляд скользнул куда-то в сторону. — Я здесь совершенно не при чем! Это все ложь и наветы!

— Ну да, — уже без всякого лишнего наигрыша криво усмехнулся Кончак, отправляя в рот несколько отборных виноградин. — Мне-то не рассказывай...

***

Путивль,

8 октября 1180 г.

— А волосы у нее какого цвета?

— Не знаю. Черные, наверное.

— А глаза?

— Не знаю. Черные?

— А зубы?

— Не знаю! Чер… Тьфу ты!

— А нос больше моего или...

— Не знаю! Я ее не видел!

— А она точно не уродина?

— Нет, не уродина!

— А откуда ты знаешь? Ты же ее не видел. Сам сказал!

Игорь Святославич удивленно воззрился на довольно улыбающегося — еще бы, подловил отца, паршивец — сына и помотал головою.

— Владимир, — князь постарался подпустить в голос больше строгости, — хватит баловаться. Они и так уже в Путивле. Сам слышал трубы от городских ворот. Сейчас их проводят до детинца. Они поднимутся сюда, к нам, и ты сам ее увидишь. И какие у нее волосы. И какие у нее глаза, зубы… Тьфу, пропасть!

Новгород-северский князь и его десятилетний, только сегодня перешагнувший этот маленький рубеж и с сегодняшнего же дня величающийся князем путивльским, сын поджидали дорогих гостей на третьем этаже княжеского терема. В просторной, богато убранной восточными коврами и звериными шкурами горнице с выходом на гульбище — опоясывающий весь дворец по окружности балкон. Личных покоях путивльских князей. Вот только если сам Игорь восседал, закинув ногу на ногу и задумчиво подперев голову кулаком, на высоком резном стуле, не иначе как епископском иль митрополичьем троне, похищенном из византийского храма, разграбленного предками князя в давние языческие времена. То маленький Владимир напротив неустанно носился туда-сюда по горнице, демонстрируя явный избыток энергии и полнейшую беззаботность. То влезет на широкий, покрытый цельной медвежьей шкурой и служащий кроватью, сундук у противоположной стены. То попытается вскарабкаться на спинку отцовского кресла, цепляясь за торчащие из нее то тут, то там головы ангелов и святых. То ошивается под дверью, прислушиваясь, не доносятся ли из-за нее приближающиеся шаги. А то и вовсе упорхнет на гульбище, и только каблучки маленьких сапог княжича стучат уже где-то на той стороне терема. Игорь лишь беззвучно переводил дух в эти краткие моменты. Все-таки в последние годы он слишком мало проводил времени с семьей и совсем отвык от детей.

В дверь негромко постучали. Затем она слегка приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова дворского Самуила.

— Приехали, княже, — доложил управитель. — Поднимаются. Людей ихних, как велели, в гридницу проводили. Стол им накрыли. Наши отроки, правда, косятся...

Игорь раздраженно махнул рукою.

— Понял! — дворский, все так же маяча в проеме меж дверью и косяком одной лишь головою, поспешно согнулся в низком поклоне. Козлиная бородка его едва не коснулась порога. — Самолично прослежу, чтоб никто гостей наших не задирал. — Голова на миг пропала, когда хозяин ее обернулся назад в коридор, и тут же появилась вновь. — Идут! — торопливым шепотом сообщил он и вновь, на этот раз уже насовсем, исчез, прикрыв за собою дверь. Так что попытка княжича Владимира пнуть ту ногою, что б прищемить ею голову старого боярина, не увенчалась успехом.

— Володя! — сурово окликнул сына Игорь и пристукнул кулаком по подлокотнику. — Живо иди сюда!

Юный князь громко шмыгнул носом. Напустил на себя важный вид и, сложив руки за спиною, нарочито медленным шагом направился к отцу. Игорь Святославич поймал приближающегося сына за плечо, разворачивая его лицом к двери. Наклонился к самому уху и зашипел:

— Только посмей ее обидеть или еще какую из своих шуток с ней выкинуть! Не посмотрю, что на тебя уже княжескую шапку одели. Выпорю как...

Договорить, впрочем, он уже не успел. Дверь в горницу безо всякого ненужного стука и прочих деликатностей резко распахнулась, и на пороге возникла кряжистая фигура Кончака.

— Нет, ну вот зачем так высоко строить? — громогласно поинтересовался хан, засовывая большие пальцы рук за широкий наборный пояс и цепким взглядом окидывая сразу всю комнату. — Зачем от земли отрываться? А, коназ Ыгор? — степняк, в общем-то более чем сносно изъяснявшийся на русском, все же позабыл о смягчении на конце имени русского князя. — Я обычно за день столько пешком не хожу, сколько сегодня тут по твоим лестницам прошел.

— Высоко? — немного опешил от столь неожиданной темы для начала разговора Игорь. — Вообще-то, там, — он ткнул пальцем в потолок, — еще две клети. И голубятня над всем этим.

Кончак немного опасливо покосился вверх, словно раздумывая, не обрушится ли все это ему на голову?

— В юрте лучше, — покачал он головою.

— Дядь, а ты настоящий? — внезапно встрял в разговор до того стоявший подле отца с разинутым ртом и молча взирающий на первого виденного им половца княжич Владимир.

Хан перевел взгляд на мальчишку, хмыкнул, вздернул вверх густые черные брови и вдруг оглушительно расхохотался. Да так, что ладонь Игоря, вот-вот готовая отвесить сыну звонкий подзатыльник, так и застыла в воздухе в двух вершках от цели.

— И чё ты ржешь-то как конь? — обиженно буркнул Владимир, и в этот раз отцовская оплеуха таки настигла его. — Ой!

— Да, Ульдемир-оглан, — отсмеявшись наконец, ответствовал Кончак. — Настоящий. — Он наклонился вперед и подмигнул княжичу. — Хочешь потрогать?

Владимир опасливо покосился на отца, но взгляд того красноречивее любых слов предупреждал его поостеречься и дальше вести себя повежливее с важным гостем. А потому он лишь досадливо потер затылок и исподлобья уставился на продолжающего улыбаться хана.

— А ведь у меня для тебя кое-что есть, молодой коназ, — Кончак добродушно кивнул и, покосившись куда-то вниз и за спину, позвал: — Юлду-у-уз.

Маленькая, выглядывающая из отороченного рыжей лисицей рукава, ладошка легла на ножны отцовской сабли. Затем показалась островерхая, синяя, с белой аппликацией и шитая золотой нитью войлочная шапка с лисьим же околышем. Сверкнули живые черные глаза. Раз-другой хлопнули ресницы, и владелица их вновь поспешила скрыться за спиною хана.

Кончак вновь рассмеялся, обернулся и, поймав негромко пискнувшую девочку за ворот теплого богато расшитого халата, твердой рукою представил ее пред очи новгород-северского князя и его сына.

— Моя дочь, — гордо сообщил хан. — Юлдуз.

Он отпустил воротник дочери, и та, ойкнув, принялась одергивать халат и поправлять чуть сбившуюся на лоб шапочку.

— Вот и замечательно! — Игорь поспешно хлопнул обеими ладонями по подлокотникам и рывком поднялся из кресла. — Приветствую юную хатунь. — Князь шагнул было к девочке, но та испуганно отшатнулась от него, впечатавшись спиною в стоявшего позади отца. — А это, — он притянул к себе княжича и легонько подтолкнул его в сторону девочки, — мой сын Владимир.

Дети молча замерли друг напротив друга. А затем, не сговариваясь, одновременно подняли вверх головы, вопрошающе уставившись на своих отцов. Мол, и что дальше?

— Э-э-эм, — растерянно протянул Игорь Святославич. — Думаю, нам с тобою, тестюшка, лучше ненадолго оставить их одних, — нашелся он. — Без нас, взрослых, дети быстрее сойдутся. — Посмотрел на сына. — Владимир, будь гостеприимным хозяином. Помни, что ты теперь князь путивльский. — И внезапно закончил: — Поиграйте во что-нибудь с Юлдуз.

Мальчик озадаченно уставился на отца, но тот уже перевел взгляд на хана:

— А нам с тобою, тестюшка, тоже найдется, что обсудить, пока дети тут знакомятся. — Кивнул в сторону выхода на гульбище. — Тут прекрасный вид на город. Давай прогуляемся.

— Как скажешь, коназ, — усмехнулся Кончак и двинулся следом за Игорем.

Уже проходя мимо Владимира, он на мгновение остановился и, положив тому руку на плечо, вновь подмигнул мальчишке, быстро прошептав:

— Будь осторожен, Ульдемир-оглан. — Прицокнул языком, покосившись на свою дочь: — Горячая кровь! — И с этими словами скрылся на гульбище.

Владимир проводил хана взглядом и повернулся к своей наречённой невесте, продолжающей молча, из-под сползшей почти на нос шапки, изучать жениха. Повисла напряженная тишина.

— Кхм! — наконец, не выдержав, кашлянул княжич. — Так ты, — он подался чуть вперед, — Юл… как там тебя?

Ответом ему была тишина да пристальный немигающий взгляд.

Мальчишка почесал в затылке. Ткнул пальцем себя в грудь и громко произнес:

— Владимир!

Палец уперся в грудь девочки.

— Юл… дыс?

Тишина.

— Ты вообще по-русски понимаешь? — требовательно поинтересовался Владимир, беря девочку за рукав и пытаясь легонько ее встряхнуть.

Внезапно оживший взгляд пронзительно-черных глаз метнулся к руке мальчика, затем к его лицу, а в следующий миг острый мысок сапожка вонзился прямо под колено не успевшего ничего сообразить княжича. Владимир вскрикнул, запрыгал на одной ноге, и столь же стремительный, как и предыдущий пинок, удар маленького кулачка прямо в лоб с легкостью опрокинул его на пол. Неуловимо преобразившаяся хатунь горделиво подбоченилась, высоко вздернув носик, и, старательно подбирая слова на незнакомом языке, выговорила не иначе как заранее выученную фразу:

— Не твоя пока. Не замай!