Урок (сайд-стори)

Все когда-то происходит в первый раз. Всему необходимо учиться. И тому, как отнимать человеческую жизнь, тоже.

Май 1185 года

Тысяча Стрел — обычай древний. Как само Вечное Небо, что простирается над Великой Степью. И столь же безжалостный.

— Почему я должна это делать? — угрюмо поинтересовалась Юлдуз, исподлобья глядя на отца.

— Потому, что они уже мертвы.

Кончак равнодушно скользнул взглядом по двум человеческим фигуркам, корчащимся на земле в десятке шагов от замерших в седле хана и дочери. Мужчина и женщина. Оба прикованы за одну ногу длинной, изрядно проржавевшей цепью к невысокому толстому столбику коновязи. Земля вокруг них обильно истыкана стрелами и забрызгана кровью. Взрыта и перемешана несчастными в отчаянных попытках уклониться от жалящей смерти. Впустую. С дюжину стрел таки нашли свою цель. И если мужчина с пронзенными сразу в пяти местах ногами и торчащей навылет в правом предплечье стрелой все еще пытается, помогая себе одною рукой, ползти по ставшей для него теперь едва ли не всей жизнью алой борозде вокруг коновязи, то женщина, пригвожденная стрелою в раздробленной голени к земле, лишь громко и прерывисто дышит, скорчившись в позе зародыша и держась обеими ладонями за древко в левом боку. Густая темная кровь толчками пробивается меж перепачканных землею пальцев.

Это — Тысяча Стрел. Древний ритуал призыва духов войны. Выступая в поход, племя приносит в жертву духам приговоренного к смерти преступника. Привязанного к столбу, его расстреливают из луков на полном ходу проносящиеся мимо воины. Чем больше стрел попадет в цель, но и чем дольше при этом будет жить жертва, тем благосклоннее будут духи к удальцам. Жертв может быть и две и больше. Ей можно дать больше свободы, позволив метаться на пятачке вокруг столба, словно пойманной на привязи стаей волков собаке. Одно неизменно — в конце ее ждет смерть. Вечное Небо не знает снисхождения.

— Она, — Кончак кивнул в сторону женщины, — умерла в тот миг, когда поднесла мужу чашу с отравленным кумысом. Он, — Юлдуз вслед за отцом перевела взгляд на продолжающего свое бесконечное бегство от смерти мужчину, — когда позарился на кобылу из чужого табуна. Суд и приговор к Тысяче Стрел лишь определили, как они умрут. Они дали им шанс под конец своей жалкой жизни послужить огузу. — Хан повернулся к дочери. — Быстрая и легкая смерть — лучшее благодеяние, что ты можешь для них сделать. В противном случае… — он прищурился и посмотрел на медленно вскарабкивающееся по небосклону солнце. — День обещает быть жарким. — Вновь посмотрел на несчастных. — Умирать они будут долго. И страшно. А даже если доживут до следующей ночи… — Криво усмехнулся и бросил одно только слово: — Волки.

— Я хотела, чтобы мой первый… — девушка на миг замялась, — человек… был убит мною в бою, — наконец выдавила она из себя, нервно перебирая в пальцах уздечку.

Кончак покачал головою:

— Никто не может знать заранее, насколько легко ему будет в первый раз убить человека. Не дрогнет ли его рука? Не промедлит ли он дольше необходимого? Но если это случится в настоящем бою… Твой враг вряд ли совершит ту же ошибку. — Хан тронул поводья, подавая коня чуть вперед, на пол корпуса опережая гнедого дочери. — Здесь и сейчас. Твое испытание. Или ты пройдешь его и докажешь, что я могу взять тебя в наш поход навстречу урусам. Или остаешься в аиле, подле юбки матери.

Юлдуз порывисто вскинулась, встречаясь гневным взглядом с отцом. Тот лишь чуть сузил щелки холодных серых глаз в ответ, выжидательно глядя на дочь. Громко фыркнула, встряхнула косичками из-под высокой, отороченной чернобурой лисицей шапочки и решительно соскочила с седла. Узкая ладошка легла на костяную рукоять ножа слева-сзади на поясе, и девушка широким, немного деревянным шагом направилась к умирающей женщине.

Та, словно почуяв приближение смерти, медленно подняла ей навстречу голову. Юлдуз на мгновение запнулась, словно на копье наткнувшись на взгляд пустых, мертвых, словно два провала в мир духов зияющих на обескровленном лице глаз. Судорожно сглотнула, но все же заставила себя сделать последний шаг. Потянулась вперед, хватая жертву за волосы. Запрокинула ее голову назад, открывая взгляду длинную, в разводах крови и грязи, шею и нашла глазами едва заметно бьющуюся жилку.

В этот миг мертвенно-бледные губы женщины дрогнули, складываясь в некий слабый намек на улыбку. Юлдуз почувствовала, как исчезает и без того слабое сопротивление тела несчастной, из последних сил подавшейся навстречу дочери хана.

— Прошу… — полувздох-полустон сорвался с губ приговоренной.

Кинжал ударил коротко и быстро. С хрустом вонзаясь в плоть сразу едва ли не на всю длину. Тело женщины в руках Юлдуз содрогнулось и забилось в корчах, а в лицо ударил ярко-алый, заметно дымящийся на утреннем морозце фонтан крови. Та невольно отпустила извивающуюся жертву и, зажмурившись, отшатнулась прочь. С трудом сохранив равновесие, торопливо провела по лицу правой, чистой ладонью, отирая кровь, и посмотрела на бьющееся у ее ног тело. К горлу подкатил комок.

Юлдуз переступила с ноги на ногу, борясь с медленно накатывающимся головокружением. Но от звука вязко чавкнувшего под сапожками месива из грязи и крови стало едва ли не хуже. Со свистом втянула в себя воздух, широко раздувая ноздри, и усилием воли все же заставила себя оторвать взгляд от наконец-то замершей в изломанной, неестественной позе женщины. Нашла глазами вторую жертву, поудобнее перехватила в скользкой от крови ладони нож и, не глядя, перешагнула через первый в своей жизни труп.

Заслышавший шаги палача конокрад пронзительно заскулил. Цепляясь за землю пальцами с обломанными ногтями, он отчаянно пытался отползти от неумолимо надвигающейся на него смерти. Уже даже не по ставшему привычным кругу, а просто прочь, до предела натягивая удерживающую его цепь, словно надеясь порвать ее.

Напрасно. На этот раз дочь хана сделала все правильно. Усевшись жертве на спину и с силой вдавив его лицом в землю, просунула клинок под шею отчаянно что-то верещавшего мужчины и медленным широким движением перерезала горло. Подержала так некоторое время, позволяя жизни окончательно покинуть содрогающееся тело. Отерла клинок об одежду мертвеца и, убрав его в ножны, медленно выпрямилась, ища взглядом отца.

Тот уже был здесь, взирал на нее сверху вниз с высоты своего седла. Вот он поднял руку с зажатой в ней баклагой, и на голову Юлдуз обрушилась струя ледяной воды. Девушка отчаянно зажмурилась, судорожно вздохнула, сглатывая капли живительной влаги пополам с чужой кровью, смываемой с ее лица.

— Урок окончен, — провозгласил хан, отбрасывая прочь пустую баклагу, и, свесившись с седла, отвесил дочери звонкую отрезвляющую пощечину. — Воистину, ты дочь своей матери. И своего отца.