В полночь на Шарукани (сайд-стори)

Он опаздывал. К условленному месту встречи на развалинах Шарукани Игорь Святославич должен был выйти еще утром этого дня. Но внезапно и невесть откуда в этих безлюдных обычно краях взявшиеся уже перед самым рассветом рыбаки, а затем и спустившаяся на водопой со стороны левого берега группа всадников, заставили его раньше времени прервать свой путь и глубже забиться в прибрежные заросли ивняка. И хотя ни поглощенные своим промыслом рыбаки, ни всадники на той стороне отнюдь не походили на высланную по следу беглеца погоню, а последние и вовсе вели себя беспечно и даже с явной ленцой, князь предпочел отсидеться в укрытии вплоть до нового наступления темноты. Чтобы вновь двинуться в путь и преодолеть последние две версты, отделяющие его от руин старого половецкого городка, уже при свете луны.

"Иди к Шарукани, — вспоминал он торопливое напутствие Овлура, полученное им, когда они только-только выбрались за внешнее кольцо часовых ханской ставки в устье Тора и остановились на высоком обрывистом берегу Дона — Держись все время берега реки. Через степь не срезай. Пусть дольше, но спокойнее. Людей избегай. Всех. Иди только по ночам. На Шарукани тебя будет ждать верный человек. Он поможет дальше".

"А ты как же?" — удивился в тот момент Игорь.

"А я, — усмехнулся в ответ Овлур. — А я уведу погоню в другую сторону. К Орели и далее на Ворсклу. Пусть думают, что ты бежишь прямо в Киев".

На том они и расстались. Овлур верхом, с лошадью Игоря в заводных, устремился на северо-запад. Дорогой, что проходила в опасной близости от кочевий союзных Шаруканидам Бурчевичей, но и в то же время была кратчайшей из тех, что вели беглеца на Русь. А князь пешком и налегке, лишь с небольшой котомкою припасов — вялеными мясом и рыбой, сыром и сушеными фруктами, луком для охоты да овлуровым мечом на поясе, спустился к самой кромке воды и зашагал на север. Покуда на востоке не забрезжило солнце, и ему не пришлось забиться в небольшую укромную пещерку в высоких меловых откосах правого берега Дона, пережидая опасное светлое время суток.

Необходимость строго следовать изрядно петляющему в этих местах течению не шибко способствовала скорости передвижения Игоря. Однако, он продолжал строго следовать наказу Овлура, и потому к Шарукани вышел лишь на девятый день пути. Хотя в седле легко одолел бы то же расстояние по прямой дня за два. Руины давней ханской ставки Шаруканидов располагались в широкой изрезанной многочисленными ручьями, сбегающими в этом месте к реке, котловине на левом берегу Дона. Сожженный русской ратью еще во времена Мономаха город уже добрых семь десятков лет как лежал покинутый своими былыми жителями. И лишь время от времени служил пристанищем для случайных путников, охотников, либо следующих через эти края армий — будь то половецкие курени, направляющиеся в набег на Русь или же возвращающиеся с него, иль русские рати, вторгающиеся в степь, чтоб в очередной раз устрашить тревожащих пограничные украйны "поганых".

Вот и в этот раз на замершем в угрюмом молчании городище одиноко теплился огонек небольшого костерка. Разведенного безо всякой утайки и ясно различимого еще издалека. Игорь осторожно, не спеша выдавать свое присутствие, таясь в тени невысокого оплывшего вала, некогда ограждавшего по периметру весь городок, приблизился к костру. Замер, силясь прочесть что-либо по спине сидевшего подле огня спиной к нему закутанного в темный шерстяной плащ человека. Ладонь напряженно стиснула рукоять меча.

— Да ты не стой там, коназ, — неожиданно взрезал воздух до боли знакомый голос с характерным гортанным выговором, — как этот… как у вас говорится… бедный родственник. — Человек у костра обернулся и откинул с головы капюшон плаща. — Проходи к огню, сват. Поговорим. Выпьем.

— Кончак? — не веря своим глазам, выдохнул Игорь и затравленно огляделся вокруг, ожидая, что вот-вот из темноты возникнут батыры половецкого хана с саблями наголо.

— Не боись, — усмехнулся тот и швырнул в сторону князя глухо булькнувшую баклагу. — Здесь и сейчас ты в большей безопасности, чем где бы то ни было.

Потрясенный князь на автомате поймал летевшую прямо в него флягу, но откупоривать ее не торопился. Хотя и ночь не спешила озаряться факелами и выкриками спешащих схватить беглеца степняков. Покровительственно улыбающийся у костра Кончак так и оставался единственной живой душой вокруг.

— Так все-таки, — наконец-то вымолвил Игорь, отпуская рукоять меча и делая шаг в сторону огня, — Овлур был от тебя?

— Сразу догадался? — хитро прищурился хан.

Князь покачал в ответ головою, выдернул пробку из баклаги и сделал короткий обжигающий глоток.

— Была такая мысль. Но уверенности не было. А сам он впрямую ничего отвечать не желал.

— А что Овлур — человек из огуза Гзака, ты знал? — еще шире улыбнувшись, поинтересовался Кончак и протянул руку за баклагою.

— Нет, — Игорь покачал головою и, отдав флягу ее владельцу, устало опустился подле костра рядом с ханом.

— А это так! — Кончака буквально распирало от гордости за лихо провернутую им интригу. — Я переманил его давно. Еще когда старый дурак Гзак обошел мальчишку заслуженной наградою за удаль в походе за Трулл, в Романию. И вот пришло время для самой большой услуги, что он мог мне оказать. Большой. И последней, — с внезапно прорезавшимся в голосе металлом закончил хан.

Игорь вздрогнул и внимательно посмотрел собеседнику прямо в глаза:

— Овлур мертв? — в его памяти невольно всплыли события пятилетней давности у Долобского озера — челн на водах Черторыя и батыр с перерезанным горлом, медленно падающий за борт.

— Шесть дней уж как, — не дрогнув лицом и ни на миг не отведя взгляда, кивнул в ответ Кончак. Святославич потрясенно молчал. — Ты думал, он просто так направил бег своего коня на север и запад? — с отчетливо читаемым чувством превосходства в голосе пустился в объяснения половец. — Он знал, что я уже иду назад от Переясляба. Иду вниз по Варуху. И скакал навстречу ко мне, чтоб растворится среди моих батыров. Он верил, что я знаю, как объяснить Гзаку и всем прочим, кто пожелает задать вопросы, исчезновение беглецов прямо под носом у моих куреней. — Кончак хищно осклабился. — Но к чему мне такие сложности? Если я не могу показать другим ханам вновь изловленного урусского коназа, то я хотя бы могу предъявить им голову предателя, что помог тому сбежать. Мои люди зарубили его на Орели. При попытке скрыться от них, разумеется, — многозначительно усмехнулся он. — А коназ… что коназ? Ушел коназ, — с притворным сожалением развел руками хан. — Может быть даже нашел убежище у Бурдж-оглы. Ведь один из их ханов в родстве с младшим из каганов Урусии! Ай, не продались ли Бурдж-оглы после прошлогодней трепки урусам? — сокрушенно покачал он головою. — Ай, не прижать ли отступников к ногтю? Но сперва, конечно, следует разобраться с Гзаком, человек которого помог сбежать коназу Ыгору.

— Но для чего все это? — не выдержал Святославич. — Для чего тебе выставлять крайним в моем бегстве Гзака? Бросать тень подозрения на Бурчевичей? Для чего стравливать друг с другом разные колена собственного народа?

— Для чего? — резко подался вперед Кончак, опасно сощурив глаза и разом отметая прочь всякую наигранность. — Для того, чтоб не было подобных нашему с Гзаком спора после разгрома твоего войска на Калке, коназ Ыгор. Спора о том, куда идти набегом в ответ? На Сейм к Куреску и Путиблю? Или за Ворсклу, Хорол и Сулу, к Переяслябу? Для того, чтоб все курени кыпчакские собрать в один кулак, — хан демонстративно стиснул пальцы, скрипнув кожаной покрытой стальными бляшками рукавицой. — И этим кулаком, а не растопыренной пятерней, как мы привыкли, бить врагов наших. — Кулак хана с силой ударил в землю возле невольно вздрогнувшего князя. — Именно тех куреней, что Гзак, этот старый тупой баран, увел на Сейм, и не хватило мне пол-луны тому назад, чтоб взять Переясляб. Хотя бы трех-четырех лишних куреней! И город был бы моим! — Он стиснул в ладони горсть земли, поднес ее к лицу и медленно разжал пальцы. — Впервые… впервые с тех пор, как наши предки пришли в эти земли из-за широких вод Итиля, крупный, богатый город Урусии покорился бы кыпчакам. Хан, которому удалось сделать это, стал бы сильнейшим в степи. К нему потянулись бы все ищущие богатства и славы батыры. Перед ним склонили бы голову ханы помельче…

— Не преувеличиваешь ли ты значение Переяславля, хан? — с сомнением в голосе поинтересовался Игорь.

Кончак лишь грустно улыбнулся в ответ.

— Ты не знаешь, коназ, какие песни до сих пор поют у нас в степи о подвигах батыров времен Боняка, Тугор-хана и деда моего Сары-хана! Громивших курени каганов Урусии и доходивших до стен самой Куябы! — Он с тоскою во взгляде обвел царившее вокруг запустение. — О той поре, когда род мой владел в этих краях городами и крепостями, виноградниками и пашнями… — Ненадолго замолчал, затем, чуть поведя плечами, продолжил: — Пока не пришли ваши батыры и не сравняли все это с землею. А потом еще раз. Пока ханы не бежали прочь из степей Бузуга. А уцелевшие жители не покинули пепелища и не ушли, кто в Урусию, а кто в Аланию…

— И ты веришь, что все это можно вернуть? — Новгород-северский князь удивленно покачал головой.

— Нет, — отрезал хан. — Но всегда можно создать что-то новое. — Он устремил на князя пристальный немигающий взгляд. — Нечто сильное, крепкое. Что заставит считаться с собою всех окрест. От Итиля и до Трулла, от Куябы и до Кустадинии.

Игорь недоверчиво усмехнулся.

— Ты возомнил себя вторым Александром Великим, хан?

Кончак снисходительно улыбнулся в ответ:

— Нет, коназ. Я тщеславен, не спорю, — развел он руками, словно извиняясь. — Но я не глуп. И я уже достаточно стар. Мне не пройти тропою Искандера Двурогого. Подобные ему не возникают на пустом месте. Они стоят на плечах тех, кто подготовил их пришествие. Кто выковал тот меч, что в их руках сокрушит народы и царства…

— Ты готовишь почву для своего сына, — догадался наконец Святославич. Кончак молча кивнул в ответ. — Ты хочешь, чтобы он объединил под своею властью все колена вашего народа. — Игорь задумчиво устремил взгляд в огонь. — Прости, хан, но я не могу пожелать тебе в этом удачи.

— Я никогда не полагался на удачу, — пожал плечами Кончак. — Я всегда подчинял ее своей воле. — Внезапно скривился. — Или же она подчиняла меня себе.

— И все-таки, — с нажимом проговорил князь, — зачем тебе эта встреча? Именно здесь и сейчас. Зачем так рисковать, оставлять свои полки и являться лично? Просто чтоб перемолвиться со мною парой слов?

— А почему бы и нет? — хмыкнул хан. — Да заодно лично проследить, что задуманное мною осуществилось. Ты жив и здоров, и уже в двух шагах от дома.

— Но мой сын… — начал было Игорь.

— А также твои брат и сын другого твоего брата, — Кончак прервал его на полуслове, — останутся пока у меня. И сын твой, как и уговаривались мы пять лет тому, возьмет в жены мою дочь. Как только я буду уверен в крепости их брака — когда Ульдемир-оглан сделает Юлдуз-бике ребенка — он сможет вернуться к тебе. С женою и ребенком.

Игорь улыбнулся одними только уголками губ:

— Ты таки добился своего, хан. Породнился с Рюриковичами.

— Да, — серьезно кивнул Кончак. — Вы, урус-коназы, так долго и так старательно обходили стороною наш огуз. Должно быть, в память о моем славном деде!

— Но что тебе даст союз с князем новгород-северским? — недоуменно фыркнул Святославич. — Тебе бы метить в родичи к великому князю киевскому.

— Так твой огуз, коназ, Олаг-оглы, сейчас в большой силе, — медленно, словно втолковывая ребенку, начал хан. — Твой старший родич Святосляб — первый из каганов Куябы. А ты сам однажды станешь коназом Чурнагива. Быть может, и внук мой когда-нибудь. К тому же, — Кончак вольготно откинулся назад, — в аманатах у меня твои брат и сын брата твоего. А значит, я еще долго могу не опасаться появления ваших куреней в своих степях. Да и Святосляб из Куябы поостерегется рисковать жизнями младших родичей своих. — Довольно осклабился. — Вы не тронете меня, коназ. Даже в отместку за то, что учинили мои батыры в эту луну под Переяслябом. Стерпите. Зубами скрипнете, но стерпите. А я, тем временем, продолжу сжимать народ свой в кулак. — Хан внезапно резко поднялся с земли. — Но довольно, коназ. Ночь коротка, и она уже перевалила за середину. А путь до Харка тебе еще не близкий. — И, повернув голову куда-то в сторону, отрывисто позвал: — Товлыз!

Ночной мрак в пяти саженях от костра, возле которого сидели хан и князь, сгустился в высокую плотную фигуру. Игорь, все это время полагавший, что они с Кончаком и в самом деле здесь совершенно одни, вновь вздрогнул и опасливо поежился.

— Не беспокойся, коназ Ыгор, — хан одарил его насмешливым взглядом сверху вниз. — Он ни слова не понимает по-урусски и не мог подслушать наш разговор. А потому ему нечего опасаться за свою жизнь. — Улыбка степняка стала шире. — Пока. — Он вновь обернулся к батыру и отдал тому несколько коротких лающих команд. Тот согнулся в коротком поклоне и вновь растворился в темноте. — Мы уходим, — сообщил Кончак, запахивая плащ и отступая от начавшего потихоньку затухать костерка. — К северу отсюда, у разрушенной каменный стены, ты найдешь оседланную лошадь. Со свежими припасами, водой и овсом. Держи путь дальше вдоль Бузуга до излучины. Теперь можешь никого не страшиться. Мои курени уже прошли к югу. А Гзак идет по левому берегу. Потому на Каганов перевоз не сворачивай, а от излучины скачи прямо на север к Харку. И дальше на Ворсклу. — Уже почти слившись с тенью, в которой только что исчез и его слуга, хан чуть насмешливо закончил: — По следам куреней Гзака пойдешь, коназ. Тебе не понравится. Но коли будешь меня за друга и родича всегда держать, то не видать тебе никогда больше такого разора. Если… будешь…

Тишина опустилась на развалины древней половецкой станицы, и Игорь теперь уже и в самом деле остался один. Некоторое время он еще молча взирал на медленно угасающее пламя костра, переваривая все услышанное. Наконец встал, затоптал кострище и решительным шагом направился в указанном ханом направлении.

Степняк не обманул. Спокойная каурая лошадка ждала его привязанной к скрюченному деревцу, растущему прямо из основания осевшей внутрь себя башни, некогда, должно быть, доминировавшей над всей Шаруканью. Игорь отвязал поводья и вскочил в седло. Его ждал еще долгий путь. Совсем недолгий до стен Донца — вольного, не подчиняющегося никому из русских князей городка бродников не далее как в одном-двух днях пути отсюда. И дальше — уже к границам родной Северской земли. Встреча и тяжкий разговор с женой. Встреча и не менее тяжелое объяснения с братом Ярославом и дядей Святославом. О многом расскажет им он: о своей гордыне, что толкнула его в этот столь несвоевременный и необдуманный поход; о своем легкомыслии, что привело его на Калку после первых нежданных успехов; о своем пленении и чудесном побеге. Но многое и утаит. Промолчит о судьбе, постигшей спасителя его — крещеного половца Овлура. О роли Кончака в его бегстве, и об этой странной встрече на руинах Шарукани. О грезах половецкого хана.

Он даже не рискнет явиться в Донец верхом на оседланном по-половецки коне, предпочтя отпустить его в поле за две версты до города, и завершить свой путь уже пешком, как и начал. К вечеру в пятницу, на одиннадцатый день после своего побега. Словно и не было ничего. Так, приснилось. В полночь. На Шарукани.