Формалин

«Я сыт по горло этой паршивой работой.

Знаешь, я бы уже давно наложил на себя руки, но здесь нет ружья.

Б… дь, даст мне кто-нибудь ружьё, верёвку или что-нибудь острое…»

(Апостол Пётр на юбилейной вечеринке Люцифера)

            В небольшом зеркале ванной комнаты отражалось усталое  лицо взлохмаченного и плохо выбритого мужчины.  В желтовато-тусклом свете, казалось, что серый цвет кожи — результат мастерского нанесения грима  для празднования Хэллоуина. Опытному диагносту тёмные круги вокруг глаз могли рассказать о проблемах  с почками, а вид склер указывал  на недавний разлив желчи у пациента. 

             Человек в зеркале о чём-то усиленно думал и, поглощённый занятием, полностью утратил контроль за мимическими мышцами, от чего его «визитная карточка» приобрела выражение страдающего идиотией. Пока он медленно и небрежно размазывал щёткой по зубам белый абразив, его губы и подбородок, как у больного бешенством, покрывала стекающая пузырящаяся зубная паста. Очнувшись, он сплюнул в раковину клочья белой пены с прожилками крови, прополоскал рот водой и, тяжело вздохнув, закончил с утренним туалетом. Часы показывали  полдень воскресенья…

            Вот уже четвёртый десяток  лет, как Борис Бляблин влачил своё бесполезное существование, уныло пропуская через себя необходимые для метаболизма питательные вещества и газы, как говорится, коптил небо, приближая неминуемый парниковый эффект планетарного масштаба, особенно после любимой фасоли в томатном соусе.

            Как и многие герои нашего времени, он уже давно во многом разуверился и перестал искать смысл жизни, поэтому день ото дня маялся.  Страдая высокоразвитой формой мизантропии, меланхоличный, он люто ненавидел  не только человечество, что положено в таком случае, но и самого себя.

            Попробуйте задать русскому человеку вопрос – «Любите ли вы Санкт-Петербург?». Можно с уверенностью ожидать, что большинство респондентов дадут положительный  ответ. Увы, Борис в их число не входил, ведь чтобы по-настоящему ненавидеть свой город, надо в нём жить.

            Дух просвещённой столицы, величественные архитектурные ансамбли, культурное наследие, «поребрики» – всё это только раздражало его. В начале девяностых во время великого переселения русского народа, он, сын военного, мальчишкой переехал с родителями из хлебного Ташкента в Северную Пальмиру, где,  прожив здесь уже два десятка лет, всё никак не мог свыкнуться с отвратительной переменчивой серой балтийской погодой, когда, даже прекрасным солнечным летним утром, выйдя на улицу, приходилось брать с собой зонт или дождевик.

            Борис всегда и ко всему относился с недоверием. Вероятно, первопричину стоит искать в его детских переживаниях, когда мама впервые принесла домой мохнатый кокосовый орех. Весь вечер мальчик крутился вокруг него, предвкушая попробовать заветное кокосовое молоко. Но, на поверку, молоко оказалось сладковатой бесцветной жидкостью, не имеющей ничего общего с коровьим. Это очень расстроило ребёнка и зародило первые сомнения.

            В бунтарском возрасте, когда максимализм в утреннем содержании мочи превышает допустимую норму, а чёрное с белым не имеют между собой цветового градиента, он столкнулся с еще большим разочарованием, так как, свойства многих продуктов, заявленные в телевизионной рекламе, наглым образом не соответствовали его ожиданиям.

            Возьмём, к примеру, популярный шоколадный батончик с нугой и карамелью, призванный снять усталость.  На Борю, после того, как он съедал шесть шоколадок,  тот действовал противоположным образом – ему хотелось спать, а от сладкого вкуса — пить. Тогда, наступала очередь нового разочарования, ведь хваленый «Спрайт» отнюдь не освежал, напротив, после него жажда мучила с удвоенной силой.

            Без весомых причин, считая себя умным и гениальным учеником, он откровенно плохо учился. Не потому, что не хотел, как бывает с одарёнными детьми, которым скучна и неинтересна школьная программа, а потому, что не получалось. В институт поступил он не с первого раза. Предметы ему давались с трудом, а низкие оценки вгоняли в тоску,  что подстёгивало скорое  внутриутробное развитие в нём зародыша когнитивного диссонанса, который ждал своего времени, чтобы, как «чужой», причиняя страдания,  вырваться наружу из грудной клетки.  Боря, собственно, и закурил в 17 лет лишь по той причине, что образ небритого брутального ковбоя в шляпе с сигаретой «Marlboro» непременно гарантировал чувство свободы, уверенности в себе и успех у женщин. Прискорбно, но сигареты не сделали из него героя женских романов, что еще больше усилило недоверие ко всему и вся. В бога он, естественно, тоже не верил…

            Борис, подперев голову руками, сидел на колченогом кухонном табурете и ждал, пока ртуть его мыслей из неуловимых шариков соберётся в одно целое. Мужчина размышлял, как бы ему придумать такую болезнь, чтобы заразив одного, угробить всех...

            — Видимо, я конкретный нечистоплотный засранец, раз позволил сволочным мушкам-дрозофилам оккупировать моё жильё, — грустно вздохнув, подвёл он итог своей неряшливости.

            Сейчас сложно вспомнить, что послужило отправной точкой для дрозофильного «Блицкрига» -  он  грешил на яблочные огрызки и испорченные сливы, которые несколько дней не убирал со стола. В хорошо натопленной квартире  с плодовой мушкой, как и с оппозицией, всегда важна бдительность и решительное применение силы без промедлений. Но, к  превеликому и запоздалому сожалению, он, прозевав своего «нулевого пациента». Всему виной его лень, природная мягкость и излишний либерализм, что касаемо, вопросов о смертной казни.

            Они были везде. Комната, кухня, ванная – всё в этих крылатых отродьях. Борис не был параноиком  в том понимании, которое вкладывают в этот диагноз  врачи, скорее, он был крайне мнителен. Позавчера весь вечер он был занят тем, что ходил по квартире с диктофоном и записывал звуки в местах скопления дрозофил. На компьютере в звуковом редакторе Борис обработал полученные файлы, увеличив до максимума громкость и почистив дорожки от посторонних звуков. Каково было его удивление, когда в наушниках удалось подслушать их переговоры. Потрясённый своим открытием он долго не мог поверить своим ушам, оказывается, у мух существует свой координационный центр – в самом тёмном и непролазном для его пальцев месте сидит муха-генерал, выбирет участки фронта для контрударов и подписывет смертные приговоры дезертирам.

            За прошлую ночь мусорные пакеты, неубранные тарелки, кружки с остатками компота превратились в новые поселения и форпосты этих чёртовых созданий. Как же он устал каждый день проигрывать в этой войне, — расстроенный Борис дал волю своим чувствам, позволив себе немного всплакнуть. Очевидно, что такие же упаднические и пораженческие настроения захлестнули древних римлян, когда, некогда великая империя, как опустившийся гомосексуалист в заплёванном туалете пивной,  призывно открыв рот, встала на колени, а у ворот Вечного города стоял Атилла с восставшим  фаллосом своих варварских орд, предвкушая покорную фелляцию. Перед Борисом стоял вопрос выживание  — или он, или они, иначе придётся сдать позиции и отдать крылатым рейдерам квартиру возле метро и переехать к матери в Выборгский район города.

            Бляблин решил действовать. Реконкистадор  первым делом уничтожил Москву! Плотно завязал верх пакета, обрекая на смерть целый мегаполис мух, так он назвал мусорный мешок в ванной комнате с банановой кожурой, пучками тошнотворных волос из сливного отверстия и комками использованной многослойной мягкой туалетной  бумаги.

            Уничтожил дома и проспекты, культурные памятники и рынки, коренных жителей и гостей столицы. Перед тем, как отправить Вавилон в тартарары, Борис долго с ненавистью всматривался сквозь прозрачный полиэтилен, как жители этого города бегут на работу, прихорашиваются лапками, трапезничают и ведут сытую жизнь оккупантов. Повсюду их отправления естественных надобностей, грозди куколок, детсады личинок. Несколько поколений считали этот мешок своей малой родиной, а некоторые патриоты – Отчизной, а он взял и швырнул его на помойку.

            После угрызений совести от содеянного его внезапно озарило, — я только что  поступил,  как истинный бог! – Борис, поражённый своим трансцендентным открытием, оглох от грохота падающих балок и креплений некогда прочной и устойчивой системы его взглядов. Институтский фундамент осел и пошёл трещинами.

            — Бог есть! Бог был всегда! Сколько я блуждал во тьме, одурманенный ересью материализма! Как всё оказалось просто и, почему только сейчас я пришёл к этому выводу, — он мысленно поблагодарил дрозофил за откровение, которое лежало на поверхности.

            — Но, если есть доброе начало этого мира, то где-то должен присутствовать и его антипод, — наш герой, имеющий склонность к анализу, задумался над вечным вопросом о дуализме бытия. В голову полезли обрывки знаний про догматику лангедокских катаров, но всё было так сложно, что он вернулся к началу рассуждений.

            Бляблин  представил себе, как раньше Господу жилось комфортно. По земле носятся, ползают, плавают и летают всякие троглодиты – жрут себе подобных, обильно гадят и интенсивно плодятся. Хвощи размером с добрую берёзу тянутся к солнцу, кистепёрые рыбы, одуревшие от своей безнаказанности, ковыляют по суше и назад в воду категорически не хотят.

            — Эволюция, — говорите, — естественный отбор? Не смешите меня! Пастырь добрый, как слепой садовник, нисколько не сожалея, секатором своего замысла удаляет  в своём саду, как тупиковые ветви развития своих питомцев, так и цветущие бутоны удавшихся экспериментов. Как назло, итоги хаотичной селекции больше походили на цирк уродов. Тогда он, время от времени, принудительно перезагружал эко систему, сбрасывая вниз гигантские валуны.

            Ждал, когда утихнут волны и осядет пыль, и начинал конструировать из ДНК снова. А, чем ему еще там заниматься, без интернета и спортивных каналов?

            Часики тикали. Глядь, а в долине Неандерталь две двуногие мохнатые твари со скошенным лбом совокупляются с яростным рыком, стимулируя эрогенные зоны палкой-копалкой и куском кремня.

            – Что ж, посмотрим, какой  из этого выйдет толк, — и бог точнёхонько послал разряд молнии в трухлявое дерево, что лежало возле пещеры умелых гоминидов…

            Борис, как будто сам был свидетелем этого, во всех красках представил, как Создатель сидит на своей роскошной божественной заднице на небесном троне, умиляется и одобряюще смотрит на всю шевелящуюся биомассу под ногами, покрякивая от удовлетворения, — как же он всё ладно устроил, придумал и продумал.

            И вот, Верховный Демиург, утомившись от креационистских трудов,  решил немного вздремнуть и    на несколько мгновений прикрыл светлы очи. Спит, тектонически храпит и видит сквозь дрёму, как шумеры месят ногами глину для табличек, как египтяне, с подведёнными сурьмой глазами, безжалостно оскопляют финикийцев, греки режут персов, филистимляне — иудеев. Как на дрожжах растут какие-то пирамиды, зиккураты, рождаются и гибнут цивилизации, снуют сумасшедшие мессии и честолюбивые лжепророки.

            – Скукота смертная, то ли дело на Марсе было,  — и бог продолжил почивать.

            Окончательно пробудился Великий уже от аппетитного аромата барбекю, что разносился над средневековой Европой.

            — Вы, пошто самочек  коптите? – разгневался Всевышний на сутулых букашек  в сутанах с крестами. Брызги его гневной слюны падали на землю и, отскакивая, оборачивались блохастыми крысами. И, пока люди почёсывали бубонные припухлости, для куража  на самых сладострастных из них  просыпал щепотку сифилиса.

            Теперь он решил держать руку на пульсе событий. Внимательно присмотрелся к происходящему и опечалился. Захандрил настолько, что неделю в одиночку беспробудно пьянствовал, опустошив погреб с амброзией, а ведь он, как трезвенник сумел подряд продержаться три Больших вселенских взрыва, не дотянув до поощрительного значка всего пару миллиардов лет.

            Альфа и Омега, как и Бляблин,  с горечью поздно осознал, что в нужный момент забыл убрать мусор, чем окончательно проворонил экспериментальную площадку с рабочим названием «Земля». Человечки, что те дрозофилы, уже настолько расплодились в Старом свете, что отправились сеять своё сорное семя в Новый. Тысячи вчера, стали миллионами, чтобы завтра стать тьмой.

            Каким же он был близоруким атеистом, — злился на себя Бляблин, — Бог существует, только он играет не в нашей команде!  Всё, чем занимается вот уже на протяжении многих веков  этот старикан с подагрой, так это пытается истребить настырных Homo Sapiens. У него нет колоссальной мухобойки, чтобы за раз пришлёпнуть Калифорнию или Сомали, поэтому остаётся только трясти, наводнять, иссушать, морозить и стравливать между собой, уподобившихся богу существа. Одно время моровая язва и стафилококковая инфекция были его главным козырем, но гадёныш Флеминг со своей плесенью, испортил эту забаву.

            Сейчас Борис был совершенно уверен в том, что бог уже настолько устал и разочарован, что вот-вот уйдёт играть в новую песочницу, как и он,  съедет на другую квартиру. Как говорится, благими намерениями…

            — Наши с ним битвы проиграны, — подытожил цепочку рассуждений Бляблин, -  радуйтесь мухи!...

            Каждую неделю липкая и серая  гидра депрессии начинала своё движение снизу вверх, чтобы закончить свой путь на голове Бориса, присосавшись омелой к его голове. В понедельник она обвивала его ноги, медленно и неотвратимо ползла и скользила вверх, оставляя смрадные пятна на одежде и теле.

            К среде «гниль», так он для себя прозвал это ненавистное создание, поселялась уже в нижней части торса. Она туго сдавливала потроха Бориса, путалась, оставляя колтуны, в густой на кавказский манер растительности на животе мужчины, причиняла зудящий дискомфорт, запустив несколько щупалец в трусы.

            К пятнице беспощадная тварь, уже так опутывала грудь и шею бедного страдальца, что не было мочи ни дышать, ни проглатывать пищу. В такие минуты ему было невыносимо трудиться на благо динамично развивающейся коммерческой компании. Тогда он запирался в туалете, и, заглушая себя шумом воды из унитаза, стенал, хрипел, метался по кабинке и рвал гидре щупальца, раздирая нежную кожу на шее, но те сиюминутно отрастали, как в той греческой мифической сказке. «Гниль» источала такую вонь, что на него начинали неодобрительно коситься окружающие, поэтому на свою одежду он разбрызгивал за раз по пол флакона одеколона.  

            Всю субботу Борис, словно зомби, натыкаясь на углы, слонялся по квартире, лежал мясным мешком на диване, занавесив плотные шторы и вперив пустой взгляд в телевизор. Гаснущую искру жизни в нём поддерживали магазинные полуфабрикаты и горькое пиво, да ещё унылая мастурбация на картинки из раздела нижнего женского белья каталога «Отто» 1994-го года выпуска. Всем необходимо выпускать пар, но судя по регулярности манипуляций со своими гениталиями — паровой котёл его простаты находился в состоянии перманентного кипения.

            Только в воскресенье в Кунсткамере «гниль» отступала, оставив после себя едва уловимый запах плесени. И только в зале музея со всевозможными мутантами, уродами, патологиями и аномалиями в просторных стеклянных колбах Борис чувствовал себя здоровым  и очистившимся, радуясь, что живёт, а не существует.

            Это был самый лучший антидепрессант, его собственное изобретение для мотивации к жизни. Ведь, что так не бодрит и поднимает самооценку, как созерцание бракованной человеческой продукции.

            — Всё не так уж и плохо. Две руки и ноги на месте, хронических болячек пока нет, — я еще тот чёртов счастливчик, – думал он, чувствуя, как разглаживаются морщины скорби носогубного треугольника…

            Тем воскресным вечером, впрочем, как и предыдущим, вот уже на протяжении нескольких лет, он отправился в Кунсткамеру. По пути  Бляблин заглянул  в харчевню «Гангут» чтобы подкрепиться и немного убить время. Он частенько захаживал в это недорогое кафе, которое с петровским флотом связывало только победоносное название, пеньковые канаты, развешанные по стенам, и разбавленное пиво.

            По выходным в этот час народа было немного, и он беспрепятственно занял полюбившийся столик в самом углу, чтобы сидеть спиной к стене и держать в поле видимости весь зал. За одним из столов сидела компания из трёх студенток, пила пиво и вызывающе хохотала. На него, когда он входил, они даже не обернулись, но с любопытством поглядывали на двух раскрасневшихся мужчин средних лет, которые что-то отмечали за уставленным снедью столом, пили из графина водку и отвечали девушкам взаимным интересом. Еще один серый и невзрачный посетитель скромно приютился через два прохода напротив Бляблина, сидел, уткнувшись в свой телефон, и ни разу не пригубил свой стакан с минералкой.

            Борис принципиально не оставлял чаевых, считая, что таким образом унижает достоинство персонала. В чаевых было что-то постыдное, что-то смахивающее на расчёт клиента с проституткой. По его мнению, всё это было социально приемлемым грязным трюком, — вместо того, чтобы честно увеличить стоимость и платить официантам нормальную зарплату, какой-то рвач изобрёл эту практику подачек.

            Маленькая пухлая официантка с X-образными ногами (Снежана, вроде) узнала в Борисе скупого посетителя и к его столику из вредности не спешила. Мужчина начал медленно сатанеть и нервно барабанить пальцами по струганной доске стола с облупившимся лаком и  чёрными родинками от окурков. Официантка тем временем не прекращала лебезить возле столика с перемалывающими пищу щедрыми клиентами.

            В тот момент, когда терпение Бляблина было уже на исходе, она, наконец, соизволила одарить его своим вниманием. И пока он, сглатывая от разыгравшегося аппетита набегающую слюну, диктовал свой заказ, Снежана всем своим видом демонстрировала скуку, смотрела в потолок, по сторонам и даже невоспитанно зевнула, не прикрыв рот ладонью.

            Растворимый кофе ему принесли быстро. Обжигая губы и кривясь от пережженного вкуса сублимированной пародии на бодрящий напиток, он дожидался, когда ему приготовят шницель с картофелем «фри» и залипал в широкий экран телевизор над стойкой бара.

            Среди чепухи и рекламы он краем уха уловил подробности скандальной новости.

             - Розенкрайц и Гильденштейн мертвы. Вчера два богатейших и известнейших голливудских кинопродюсера найдены мёртвыми в пентхаусе Дэвида Леттермана. Инсайдеры в полиции сообщают, что голые и обескровленные тела лежали в центре очерченного круга с пентаграммой. Косвенные улики указывают, что перед смертью они участвовали в неком содомитском кабалистическом ритуале. Создатели таких блокбастеров, как «Яростная перфорация электродрелью» и «Монашки-оборотни» в последнее время вели замкнутый образ жизни. Следы взлома не обнаружены. Полиция рассматривает версию…, — бармен не дал закончить диктору и переключил на трансляцию футбольного матча.

            Между ним и хамкой официанткой завязалась борьба за обладание пультом к телевизору. В этой возне победу одержала крутобокая воительница. Она триумфально включила музыкальный канал с клипами и спрятала предмет конфронтации в карман запачканного фартука.

            Из стереосистемы зазвучала модная музыка, на экране появилась красотка певичка, одетая в сценический бюстгальтер с бахромой и провоцирующую короткую юбку. Прогорланив куплет и припев, она принялась энергично танцевать. Дёргаясь всеми частями тела, «звезда» повернулась спиной к зрителю, и операторская камера впилась в её филейную часть. Происходящее с большой натяжкой можно было назвать искусством, точнее, это походило на документальные кадры из передачи «В мире животных» или «Клуб путешественников».

            Танец своим бесстыдством одновременно притягивал и отталкивал взгляд Бориса. Широко расставив ноги, исполнительница в полуприсяде, как наездница, неистово вращала и трясла своими бёдрами. Юбка на нерусской девке задралась, и  со стороны казалось, что она совокупляется с невидимкой, так натурально она гарцевала на воображаемом партнёре. Медленные и глубокие движения вверх и вниз, из стороны в сторону сменялись резким и частым ритмичным дрожанием.

            В этом было, что-то от брачных звериных танцев, что-то от первобытных ритуалов наших предков, которые можно встретить у некоторых африканских народов, когда члены племени у костра устраивают смотрины или инициируют молодёжь. Под бой тамтамов туземцы, опоенные шаманским зельем,  по очереди выходят в круг и,  в чём мать родила, подражая тотемным животным, демонстрируют своим телом в танце, насколько они страстны и умелы в любви. Похожие сакральные эротические практики существуют  для вызова дождя, когда, ожидая урожая, самый достойный из общины осеменяет потрескавшуюся от зноя мать-землю.  Но, одно дело быть дикарём язычником с рахитичным животом, не знающим о гелиоцентрическом устройстве нашей системы, а другое – быть кумиром и поп идолом, неся разврат миллионам. Это совсем  не приемлемо.

            В замедленной съёмке клипа колыхались и перекатывались волны подкожного жира на её ляжках. Массивная бразильская задница сотрясалась пудингом, когда хозяйка в такт музыке шлёпала сама себя, то по правой, то по левой половинке. Съёмка была настолько подробной, что Бляблин рассмотрел, как ткань тонких стрингов врезалась в её половой орган, разделив его на две половинки, подобно солдатскому головному убору советского образца.  

            К своему неудовольствию, Борис почувствовал, что очень возбудился от увиденного.  – Только бы никто не заметил мои колом выпирающие штаны, — он наклонился вперёд, скрывая желание в складках одежды.

            Раздражённый на примитивную физиологическую реакцию своего организма, он сосредоточился на том, что поможет обескровить пещеристые тела восставшей плоти. Бляблин представил транспортёр птицефабрики, на котором вниз головой висят окровавленные куриные тушки – не помогло. Тогда он применил на сто процентов беспроигрышный приём – восстановил из памяти образы чёрно-белых фотографий. Мысленно взял в руки десяток фотокарточек, перетасовал, как колоду карт, и отложил в сторону неуместные картинки. Остались три документальных свидетельства. На одном фото был изображён Гитлер, пламенно выступающий с трибуны, на другом – альпеншток, губитель Троцкого, из полицейского архива, а на третьей фотографии навстречу объективу бежали рыдающие вьетнамские дети на фоне деревушки, догорающей после бомбардировки напалмом. Такого подлого удара его либидо не выдержало. Борис ощутил долгожданную вялость и успокоение.

            После игр разума Бляблин открыл глаза. За его столиком перед ним сидел странный незнакомец, которого он сразу приметил, когда вошёл в  полупустое кафе.  Тот сидел уже без телефона, а в руке держал тот же не отпитый  стакан с минеральной водой, будто не вода, а выдержанный виски заполнял его.  Он пристально разглядывал Бориса и лукаво улыбался, будто только что успел незаметно забраться к нему в голову и уличить  в  шулерстве с фотографиями. Беспардонный тип не внушал доверия, да и котлету он предпочитал, есть в одиночестве. 

            — Я, конечно, извиняюсь, только не кажется ли вам…, — Борис с возмущением хотел тактично выпроводить настырного субъекта, но незнакомец не дал закончить и  перебил его:

            — Я вот уже давно подумываю, — флегматичным голосом сонного лектора начал он, — не пора ли со всем этим кончать, — тип огорошил его не то вопросом, не то утверждением, столь блекло без интонации прозвучали эти слова, словно вырванные из контекста, и еще пристальней начал изучать бегающие глаза Бориса.

            Пока Бляблин придумывал, что ему ответить, у него было время вблизи хорошо рассмотреть нахала. Одет тот был, как гопник, в утеплённый спортивный костюм с логотипом из трёх полосок. Кожа его лица была нездорового землистого цвета и такой тонкой, пергаментной, что сквозь неё просвечивали тонкие кровяные сосуды. Бориса больше встревожил нос, вернее, отсутствие оного.

            — Венерический он, что ли, или может вообще проказой болеет, — его прямо передёрнуло от такой мысли, — Только этого мне ещё не хватало.

            Панический страх подхватить заразу, так обуял Бориса, что он пискнул от волнения внезапно севшим голосом, — Простите, мне надо по-маленькому, — и, краснея от собственной глупости, как школяр, отпросившийся по нужде при всём классе,  чуть ли не бегом вышел в туалет.

            — Сам понимаешь, с кого-то ведь надо начинать. Поверь, ничего личного, — услышал он вдогонку.            

            В убогой уборной, обшитой пластиковым сайдингом, он перевёл дух и принялся несколько раз намыливать по локоть руки           и ополаскивать их в проточной воде. Так и не избавившись от брезгливого чувства, Бляблин решил, как вернётся домой, то коротко, по самое мясо, обстрижёт ногти, чтобы никакой микроб там не спрятался.

             Случайно глянув вниз, он заметил на своих брюках в районе мотни крупную каплю чего-то густого и белого. Очевидно, когда он судорожно давил на дозатор жидкого мыла, моющее средство с силой вылетело и попало на одежду. Эта дилемма заставила его вновь понервничать, ведь, выйди он в таком виде, измазанный в чём-то напоминающим сперму, — окружающие могли  бы подумать, что он, как озабоченный, воспользовался уединением для ясной всем цели. Напротив, реши Борис смыть эти компрометирующие капли водой, то по мокрому пятну на светлых штанах все могли бы сделать вывод, что он «энурезник» или тюфяк, не умеющий управлять потоком мочи. Классическая шахматная «вилка», когда игрок должен сделать наименее болезненный выбор. Борис доверился выбору Фортуны, бросив монетку, и оставил всё, как есть.

            Возвращаться за свой стол к мутной и болезненной личности Бляблин раздумал и, раздосадованный, что, не рассчитавшись за заказ, он в «Гангуте» станет персоной нон грата, вышел на промозглый воздух улицы, придержав входную дверь, чтобы громко не хлопнула.

            В метро ездить Борис не любил, поэтому недовольный, голодный и озадаченный словами незнакомца он в дурном расположении духа  сел в маршрутное такси. Уставился в окно и отгородился от окружающей возни тяжёлым металлическим роком группы «Accept», который в таких случаях всегда играл в наушниках-капельках. Чтобы скоротать время, Бляблин решил поиграть в любимую игру «Остаться в живых».

            — Не знаете, такую? Да, ладно       , — всё в неё играют! Очень увлекательно!

            Суть очень проста – достаточно представить, что всё человечество за пределом салона микроавтобуса бесследно исчезло, и во всём мире в живых остались только водитель с пассажирами. Теперь, в сложившейся ситуации, игроку в группе выживших требуется выстроить социальные связи, иначе сказать, кто из мужчин будет доминировать и станет лидером, а кто,  оспаривая этот титул, свергнет вожака или расколет стаю пополам. Какие навыки выживания есть у соседей по засаленным сиденьям, какие профессии им знакомы?

            Но, самое интересное начинается, когда поднимается вопрос о продолжении рода человеческого, кто с кем будет заселять опустевшие города и сёла, будут эти отношения полюбовными или всё устроится, как в львином прайде.

            Время пофантазировать у Бориса было, поэтому он не торопясь оглядел пассажиров и внимательно изучил каждого. Вот к какому выводу он пришёл.

            Вместе с ним в маршрутке избежали участи быть мгновенно распылёнными на атомы ещё двенадцать человек. Такой символический расклад позабавил Бляблина, — Я и двенадцать апостолов, в этом что-то есть. Разве не провидение толкнуло меня сесть в этот автобус? – накормив всласть чувство собственного достоинства, он вернулся к развлечению. Поездка перестала быть скучной.

            Демографическое правило «десять девчонок на девять ребят» уже давно не работало, что и подтвердил подсчёт. Сегодня соотношение для Бляблина складывалось, как никогда удачно, — восемь к пяти.

            Кроме него, счастливых обладателей пениса было ещё четверо. Тщедушного нерусского водителя, идентифицировать его национальную принадлежность было сложно, поэтому вывод основывался на смуглом цвете кожи и пришлом  акценте, когда тот к кому-нибудь обращался, Борис определил на самую нижнюю ступень иерархической лестницы. Чистота крови и расовая гигиена в таких вопросах превыше всего, при всей ненависти к фашистам, тут он был солидарен с апологетами Третьего рейха.   

            Главную опасность представлял парень спортивного вида лет двадцати пяти. С ним Бляблин предполагал расправиться при первой возможности, как только тот уснёт возле костра во время ночёвки в заброшенном здании, где они будут скрываться от непогоды.  Удавить у него не хватило бы сил, поэтому в смертоносный  замысел идеально вписывалось убийство холодным оружием. В горло или сердце он решит на месте. Итак, здоровяка Борис списал и улыбнулся от мысли о собственной коварности.

            С грузным и внешне добродушным мужчиной лет за сорок и стариком в неопрятной одежде проблем не должно было возникнуть. Молодость Бориса и его харизма на таком безрыбье вознесли бы его авторитет до статуса вождя племени.

            Новоиспечённый  альфа-самец приступил к своей самой сладостной части умозаключений. Увы, но с выжившими женщинами, которым предстоит познать его любовь и ласки, было не так радужно. Из восьми представительниц прекрасного пола, что неслись с ним по слегка ухабистой дороге в железном брюхе «Газели», назвать кого-то прекрасной у него не поворачивался язык. Фертильными, по его прикидкам, были только три присутствующие дамы, остальные были или пенсионного возраста, или такие некрасивые и видавшие виды, что Борис при всём желании не мог нарисовать себе картину, как он пьяный и изголодавшийся, потеряв разум и уважение к себе, покрывает этих старых и общипанных кур. Но, и они в хозяйстве пригодятся — им он отвёл роль прислуги: стряпать, обстирывать, нянчить его наследников, заниматься собирательством, хранить огонь и т.д.

            Итак, как говорится, в сухом остатке остались женщина, сидящая позади, девушка – спиной к нему и совсем юное создание, разместившаяся возле водителя. Наполеоновские репродуктивные планы Борис связывал, прежде всего, с половозрелой особью с подходящим для вынашивания вместительным тазом и увесистым бюстом, гарантирующим полноценное вскармливание.

            Практичность, это конечно замечательно, но хотелось любви и обладания достойной для его высокого статуса, поэтому на роль первой жены он выбрал высокую, стройную, утончённую и излишне худощавую девушку в стильном пальто цвета шамуа. Пока она сидела спиной к нему, его воображение рисовало образ тургеневской девушки, чистой и скромной с  неброскими чертами лица, кротким взглядом из-под опущенных от стеснения длинных не накладных ресниц. 

            Боль разочарования отозвалась во всём теле и аукнулась  в поджелудочной, когда нежная нимфа повернулась в профиль. Мало того, что незнакомка носила очки, что было вовсе не сексуально, так вдобавок она обладала огромным флюгером. Назвать, чтобы не обидеть, этот, сконструированный из хрящевой ткани, прибор для обоняния «греческим носом» было кощунством. Не для того жители древней Эллады разрисовывали чёрным и красным лаком свои амфоры, изображая быт современников, чтобы позднее потомки могли сравнивать каждый шнобель с великолепным творением античной генетики.

            Но, что есть, то есть. Выбирать Борису не приходилось. С такой внешностью тукана его императрице точно не быть усладой его очей, а для соития вполне подойдёт и подушка на лице. А еще лучше, как же Бляблину нравилась эта игра, принять всей общиной ислам, но только без излишков: фанатизма, членовредительства и без табу на свинину. После этого женщин можно принудить ходить в парандже.     

            Борис не мог никак придумать, как поступить  с третьей избранной, с девчонкой на переднем сиденье. Пятнадцать ей лет, шестнадцать  или все восемнадцать, школьница или студентка первого курса? – ломал он голову. Бляблин проводил с женщинами мало времени, поэтому интуитивно не мог слёту определить по  внешности  возраст последней.

            Привстав, будто у него затекли него, он постарался рассмотреть её подробней. Объект его интереса ссутулился и увлечённо тыкал пальчиком в экран телефона, по всей видимости, во что-то играл. Одета она была, как все подростки, броско и модно. Капюшон натянут на голову, наружу выбилась прядь ядовито зелёных волос.

            — Неформалка попалась, мать-перемать! Этого мне еще не хватало, — расстроился он. Шастающие по улицам с вызывающими причёсками и бренчащие на гитарах всякие хиппи, панки и прочие охломоны-бездельники  всегда злили Бориса.

            — Ничего, выпорю бунтарку, побрею налысо, будет, как шёлковая, — ухмыльнулся он, — после конца света нет места для  сюсюканья и педагогичности.

            Так или иначе, учитывая возраст девушки, Борис, при определённых допущениях, вполне годился ей в отцы, и будь он извращенцем, сомнений о её участи не должно возникнуть. Поэтому соломоновым решеньем, он выделил на её откормку несколько лет, чтобы подросла и округлилась, прежде чем попасть в ротацию. А, если, несчастный случай или болезнь унесут первую или вторую жену, всегда удобно иметь на скамейке запасных еще кого-нибудь. В конечном счёте, почему арабам это с не достигшими совершеннолетия можно, а ему нельзя? Снова двойные стандарты, лицемерие и ханжество? Зато, если он решится и затеет исламизацию их микроскопического социума, то такой поступок обязательно получит этическое и моральное оправдание.

            В любом случае, в таком важном для человечества забеге, где главный приз — дети, на эту молодую кобылку его ставки были крайне низкими. Борису не требовался врачебный диплом, чтобы сделать заключение – вся молодёжь к зачатию ограниченно пригодна, настолько, та пошла слабой  и недоделанной. Спортом не занимаются, торчат в интернете, питаются  всякими консервантами и ГМО, плюс экология – откуда тут здоровье.  Внешне красивые, хорохорятся, а внутри одна труха…

            Бляблина кто-то больно толкнул в плечо. Пока он витал в облаках, размышляя  о гареме, в маршрутку набился новый народ, изменив соотношение мужчин и женщин не в его пользу. Всё равно, скоро надо было выходить.

            Смеркалось. От Невы тянуло сыростью и холодом. Даже туристы с фотоаппаратами, встречающиеся на пути, обычно восторженные и гомонящие, кутались в демисезонные оболочки и не вертели головами по сторонам.  На другой стороне реки исполнительное и трудолюбивое фотореле украсило Зимний дворец яркой иллюминацией. Всегда пунктуальный Борис к запланированному времени переступил порог цели своего назначения. Он поздоровался  с бабушкой билетёром, которая, узнав его, отложила сканворд и приветливо улыбнулась.  Далее, минуя прочие малоинтересные экспозиционные залы, он поднялся на второй этаж и уверенным шагом проследовал в «кабинет натуралий».

            Если правильно предугадать время визита и прийти практически к закрытию, то можно улучить момент, когда посетителей в выставочном зале не бывает. Умиротворяющую тишину нарушает только поскрипывающий паркет, в лучах приглушённого света кружат пылинки, а все пространство наполнено многозначительным сакральным смыслом. Немногие гости музея в такие мгновения могут со скрипом приоткрыть створы своей души, чтобы впитать в себя и ощутить непередаваемое словами благоговение, источаемое в этом храме богини Анатомии, надо заметить, одной из самых кровожадных в многочисленном пантеоне науки.

            Выпотрошенные, замаринованные в мутноватой жёлтой жидкости и  подсвеченные лампами дьявольские существа и гротескные препараты всегда магнетически влекли к себе Бориса. За время несчётных посещений музея в своём воображении он успел со многими из них познакомиться, а для удобства даже дал некоторым своим любимцам имена и прозвища:

            Вот кружат в вечном танце “Шерочка с Машерочкой” – сросшиеся в районе грудной клетки «сиамские близнецы», вот вытаращил единственный глаз мальчик-циклоп Полифем, а в соседнем сосуде трогательно спит и видит во сне своего принца русалочка Ариель  — изувеченная сериномелией девочка.

            Анэнцефалы, гидроцефалы, дети с жабрами, «волчьим нёбом», расщеплённым позвоночником были для него ближе и понятней, чем немногочисленные родственники и приятели. Они, как могила хранили секреты,  не задавали лишних вопросов, не надоедали, не лезли в душу и не намекали, в последнее время всё чаще и настойчивей,  что уже давным-давно пора завести семью. Обидеть и сделать больно они также не могли, что делало их идеальными друзьями.

            Большинство обитателей Кунсткамеры из коллекции Рюйша роднило меж собой то, что их родители были самыми, что ни на есть добропорядочными католиками и протестантами. Они много работали, исправно посещали церковь и не злоупотребляли греховными наслаждениями, ну, разве что, кровосмешением! Да, кто в те тёмные и забитые  времена не смешивал свою кровь, предавшись, похоти на колючей соломе овинов, в полумраке вонючего хлева, в ворохе пропахшего рыбой тряпья или на душистых шёлках будуара? Навечно заточённые в своих аквариумах, эти многосотлетние юные узники с деформированной плотью связывали свои беды и уродства, то с кознями цыган и евреев, то с ворожбой колдуниц, то с происками чёрных котов, жаб и глазливых соседей. Прокляты и мертвы...

            Вдруг младенец с «заячьей губой», возле которого застыл наш протагонист, в своей плаценте из толстого стекла пошевелил пальчиками на руке, сложил их в дулю, и с невозмутимым видом втянул в себя плавающие в формалине петли кишечника. Борис остолбенел и ошарашено уставился на него, не веря своим глазам. Движения в сосуде вмиг прекратились. Чертовщина какая-то, — подумал он.

            Борис постоял так несколько минут, подозрительно косясь на сосуд, и собрался было уже уходить, решив, что ему померещилось, как генетический монстр демонстративно повернул голову в его сторону, раскрыл веки и с ненавистью уставился на него своими безжизненными бельмами глаз.

            Эта сверхъестественная активность напугала его, и он принялся  оглядываться  по сторонам в надежде, увидеть еще кого-нибудь из посетителей, чтобы привлечь внимание и удостоверится, что это не галлюцинация и не разыгравшаяся паранойя. На беду в выставочном зале он был один. Вдобавок к своему ужасу мужчина обнаружил, что все соседние нерасчленённые человекоподобные экспонаты повернули головы в его сторону и неотрывно наблюдают за ним с нездоровым интересом.

            Тем временем существо перед Борисом приоткрыло рот, и вполне внятно, что, по его мнению, при таком дефекте лица и для рта  лишённого зубов, физически было невозможно, нараспев произнесло низким голосом непонятную латинскую  фразу с заметным староголландским акцентом:

            — In Nomine Dei Nostri Satanas, Luciferi Excelsi!!!

            В тот же миг пугающие события лавиной захлестнули Кунсткамеру. Остальные выродки  конвульсивно задёргались, как рыбы в неводе, стали биться  в стеклянных банках, начав наперебой галдеть и завывать жуткую  молитву. Множество голосов сплелись в режущую слух какофонию, породившую внезапный и сильный сквозняк. Захлопали двери. Моргнул, а потом погас во всех помещениях свет. Где-то в темноте дико заверещала бабушка-смотритель. В воздухе запахло тревогой и подвальной затхлостью.

            Боря, затаив дыхание, как стоял, так и замер, опасаясь, что начни он сейчас в кромешной темноте двигаться, то непременно сослепу наткнётся на какой-нибудь шкаф или стенд, перевернёт что-то, расколет, и его заставят оплачивать  за ущерб штраф и больше сюда не пустят. Зубы от страха и волнения начали предательски постукивать друг о друга.

            Неожиданно все стеклянные колбы и сосуды лопнули и с дребезгом разбились, шумно вывернув своё содержимое вниз на пол, отчего белые носки, в не по сезону одетых сандалиях, у Бори сразу намокли. Стараясь поскорей выбраться из этого мистического кошмара, он, как слепой, выставил вперёд руки и начал по памяти в темноте двигаться в сторону предполагаемого выхода, ступая по битому стеклу и натыкаясь на какие-то мягкие куски, от чего под ногами что-то чавкало и хрустело.

             Сосредоточенно балансируя, чтобы не поскользнуться, он не сразу заметил, что от испуга обмочился. Ткань неприятно холодила и прилипала к телу, но, в этот момент, его  это мало волновало, как и то, что придётся возвращаться домой через весь город в мокрых штанах.

            Вдруг  Борис почувствовал, как его штанина за что-то зацепилась. Он дёрнул ногу, пытаясь высвободиться, но какая-то незримая сила не только удерживала его, но и начала тянуть в сторону. Внезапно острая боль пронзила левую голень. Его определённо не просто кто-то или что-то кусало, а принялось настойчиво через ткань грызть ногу. От неожиданности он потерял равновесие, поскользнулся и рухнул на пол. Из вязкой гудроновой темноты Кунсткамеры раздалось шлёпанье множества маленьких ног, приближаясь к нему всё ближе и ближе...