Жучок

             Олег Петрович работал начальником отдела материально-технического обеспечения в одной крупной производственной компании, успешно совмещая официальный доход с финансовыми махинациями.  За время его карьеры, когда он начинал с должности обычного снабженца, с его фамилией были связаны несколько тёмных скандальных историй, из-за которых любой другой сотрудник был бы в три счёта уволен, но Олег Петрович не только не потерял место, но и шаг зашагом выбился в начальники. Знающие, связывали такую железобетонную протекцию с системой кумовства, которая гангреной поразила голову компании. 

            Невысокий, пузатый и сильно поседевший мужчина лет за пятьдесят сидел в своём кабинете и страшно матерился в телефонную трубку. Матерился громко, яростно и изощрённо. Волны ненормативной ярости прошибали тонкую офисную дверь, гулким эхом неслись по коридорам, заставляли краснеть от стыда молодых девчонок из бухгалтерии. Среди потока ненависти, адресованного невидимому телефонному оппоненту, с завидной периодичностью звучали явные угрозы анального изнасилования кран-балкой и прочими промышленными устройствами и агрегатами. Кузнечным прессом своего рта он чеканил, через фразу повторяя, своё фирменное, знакомое каждому, ругательство – название резинового изделия, посыпанного тальком, что сдерживает популяцию дураков в мире.  Кстати, именно из-за этой лексической особенности бранных переговоров  сотрудники  за глаза прозвали его – не Олег Петрович, а «Гандон» Петрович.

            Всё дело в том, что необходимый предприятию металл карагандинского металлургического комбината, был не только не отгружен в срок, но и застрял где-то по вине железнодорожного перевозчика. Это была не первая и не последняя катастрофа, после которой несколько недель у Петровича кололо в сердце. Горел план, с ним горел и он:

            — И что ты прикажешь мне делать? – не унимался, кипящий гневом, снабженец, — я же его из твоей ж… ы достану, как фокусник, слышишь!  Я приеду к тебе в Караганду и, богом клянусь, влезу по локоть в твоё брехливое дупло и вытащу свой прокат.

            — …(в трубке кто-то, морально раздавленный,  прикрываясь форс-мажорными обстоятельствами, взывал к спокойствию и обещал вскоре всё исправить)

            — Да, я на х… вертел твои завтраки! Мне металл сегодня нужен, понимаешь, ган… н ты еб…й! 

            На конце провода раздались гудки. Олег Петрович красный, как упаковка «Kit Kat», со скрипом откинулся всем телом в кресле и выглядел, прямо сказать, словно пережил эпилептический  припадок. Удивлённо и непонимающе он осматривал последствия  выброса деструктивной и хаотической энергии  вокруг себя, на заплёванный монитор компьютера, рваные клочки бумаги и изломанные остовы шариковых ручек и карандашей. Будто Буцефал после битвы при Гавгамелах, он шумно выпускал из ноздрей воздух, пытаясь вернуть работе сердца прежний ритм. Постепенно раздутая от аффекта шея стала приобретать здоровый вид, а жила на шее перестала пульсировать.

            Вдруг зелёнобрюхая крупная муха перестала биться об оконное стекло кабинета и, сделав круг, села на увесистый металлический дырокол на столе. Со стороны могло показаться, что муха просто беспорядочно двигает лапками или умывается, но Олег Петрович, как бывший военный своим наблюдательным взглядом заметил необычность в её движениях. Наглое двукрылое существо  попеременно поднимала то переднюю пару лапок, то среднюю, то заднюю, как еврей с пейсами, кланялась вверх вниз, не сводя с него фасеточный взгляд. Определённо, Цокотуха  или провоцировала, или надсмехалась над ним. Раздумав её убивать свёрнутой бумажной трубкой из накладных, Петрович наклонился к мухе и начал с любопытством разглядывать её вблизи. От такой дерзости она даже не дёрнулась,  продолжив исполнять свой любопытный семитский танец. Внезапно насекомое неестественно подогнула под себя брюшко и выпустила в лицо человеку струю искрящейся пыльцы.

            Олег Петрович, чуть не опрокинув стол, рефлекторно отдёрнулся назад и принялся громко чихать. Из глаз брызнули слёзы,  в носу нестерпимо свербело  и со зрением происходило что-то неладное: изображение окружения смешалось и разбилось на отдельные фрагменты, будто он смотрел в калейдоскоп, в придачу пространство комнаты начало вокруг него спиралевидно трансформироваться, сжимаясь в полупрозрачный кокон. Чихнув тридцать шестой раз, Олег Петрович поплыл, сполз по креслу на пол и перестал реагировать на раздражители окружающего мира…

            Олежка, как и многие мальчишки своего возраста, был садистом. Раздавить лягушку,  пнуть ногой кошку или бросить в бездомную собаку камень было для него так же просто и естественно, как помочиться в чужом подъезде или разбить камнем оконное стекло противной соседке. Сегодня нам не представляется возможным разобраться, почему он в одиннадцать лет был хулиганом и живодёром.  Конечно, самым простым было бы взвалить ответственность за его злые поступки на неблагополучие в семье, на отчима, колотившего мать, на низкую самооценку из-за невысокого роста, но в те годы школьных психологов не было и автор не ставит перед собой цель усадить ребёнка  в кресло психоанализа. В его дворе практически все мальчишки были жестоки с животными и птицами. Обыкновенная детская жестокость.

            Среди сверстников мальчик  выделялся навязчивым увлечением насекомыми. Нет, он не был подражателем натуралиста Жака Паганеля из «Детей капитана Гранта», не был он и юным энтомологом, на каникулах не пропадал у бабушки в деревне, накалывая на булавки бабочек и долгоносиков, чтобы осенью в школьном классе похвастаться своей коллекцией в конфетных коробках. Олег был инсектосадистом.

            В неисправном представлении мальчика каждый муравейник представлял собой  вражеский город, который любой ценой необходимо было уничтожить. Для этих целей идеально подходили выброшенная на помойку неизрасходованная банка с масляной краской или эмалью. Воспламеняющаяся жидкость разливалась на конус колонии насекомых, серная головка спички вспыхивала, обрекая их на смерть в огне. Нестерпимо приятно было смотреть на то, как мураши в панике бегают, пытаясь спасти яйца, и скукоживаются в пламени. Ощущение радости и могущества душили паренька, -  вот он Олег — победитель, творящий грязными пальцами с заусенцами правосудие и новый порядок. Особенно доставалось рыжим муравьям из-за их болезненных укусов.

            Когда в окрестностях двора не удавалось обнаружить муравейник, он  находил муравьиную тропу с бегающими маленькими тружениками, перетаскивающими крошки и миниатюрный строительный материал. Перед ним была важная вражеская транспортная артерия, на которую была готова спикировать его авиация. На той же свалке  Олег находил пластиковые бутылки и полиэтиленовые пакеты, насаживал или наматывал их на палочку, поджигал, и в его фантазии советский бомбардировщик  готов сорвать планы противника.

            Голубоватое пламя охватывало помойные полимеры, пластмасса шипела, плавилась, пузырилась и каплями напалма, издавая тонкий свист, стекала на землю. Олежка, представляя, что он фронтовой лётчик, направлял огненную струю на беспомощных муравьёв. Тиу, тиу, тиу – издавали падающие нитями горящие капли, дым разъедал глаза, земля горела и дымилась, а военная дорога была усеяна впаянными в пластмассу трупиками врагов.

            Обычно после таких карательных миссий вся одежда мальчика была в застывших каплях пластика, а на руках краснели небольшие пятна ожогов. Позже, хвастаясь очередной сокрушительной победой над членистоногими, Олег всем демонстрировал наполненные серозной жидкостью волдыри, а мальчишкам помладше даже можно было их почтительно потрогать.

            Не счесть выдумок и развлечений у Олега. Например, можно поймать кузнечика или паука-сенокосца, тот, что с длинными лапками, а потом по очереди оторвать им конечности и наблюдать за их беспомощностью. Можно взять увеличительное стекло и, как инженер Гарин из фильма, насквозь прожигать мокриц и божьих коровок. Можно отыскать в траве парочку спаривающихся жуков-пожарников, накрепко сцепленных своими брюшками, и с силой потянуть их в разные стороны, чтобы у них вылезли внутренности.

            Интересно стоять и давить каблуком ос, слетающихся на огрызок арбуза, или, привязав нитку к задней лапке пойманного шмеля, носиться с ним, пугая ребятню, пока он обессиленный не упадёт на землю.  Если осторожно и незаметно слить в баночку соляную кислоту, которую мама хранит под ванной, чтобы очищать от налёта унитаз, то в неё можно бросить всяких букашек, и с любопытством разглядывать, как они какое-то время возятся в кислоте, растворяясь в дальнейшем  до прозрачных хитиновых оболочек. А когда никого нет дома, забавно положить на газовую конфорку страшную щипалку-уховёртку, зажечь огонь и смотреть, как она первые секунды бегает внутри огненного кольца, воспламеняется и, обуглившись, вонюче потрескивает.

            Как пылкий любовник страстно ждёт встречи с возлюбленной, с таким же нескрываемым нетерпением дожидался летом юный Олег того часа, когда картофельную ботву накрывала армия колорадских листоедов. Мальчик брал литровую банку с крышкой и выходил на охоту. Облазив все соседские огороды, он заполнял банку доверху копошащейся биомассой из Колорадо  и относил свой урожай смерти на пустырь. Теперь было необходимо изготовить карательный инструмент. Для этой цели он заранее собирал куски алюминиевой проволоки. Сидя на корточках, он одни куски затачивал об асфальт до остроты вязальной спицы, из других кусков, расплющенных камнем и заострённых, он делал скальпели и ланцеты, остальная проволока шла на изготовление всевозможных крючков, которые в обязательном порядке должны были быть представлены в инвентаре Йозефа Менгеле.

            Акт тотального умерщвления колорадских жуков чаще всего происходил на поверхности  старого и  потемневшего от времени пня, который для казней мальчик уже давно облюбовал. Своими инструментами, как заправский инквизитор, он протыкал, расчленял, обезглавливал, четвертовал и всячески калечил американских вредителей. Если бы жуки могли издавать звуки, то их стенания разбудили бы вечный сон всех усопших на этом пустыре котов, попугайчиков и хомячков, но насекомые обречённо молчали, цепляясь лапками за собратьев по бойне, когда их по очереди извлекали из банки.

            По традиции, последняя горсть жёсткокрылых узников подвергалась децимации и колопосажению, так как фантазия маленького изверга  попросту себя исчерпывала. Немногим даровалось помилование, что-что, а палач был жесток, но справедлив. Подобно валашскому Цепешу, Олег удовлетворённо взирал на творенье рук своих, на десятки шевелящихся пронзённых смертельным алюминием и воткнутых в трухлявый пень насекомых, на жучиное месиво с полосатыми обломками крылышек, на измазанные ядовито-оранжевым соком пальцы. Этой ночью от переизбытка радости он даже не будет трогать себя перед сном под одеялом. Мальчик стоял и улыбался,  из уголка рта тонкой тягучей струйкой блестела слюна…

            Олег Петрович сглотнул слюну. Во рту стоял неприятный металлический привкус. Голова гудела и кружилась. Вызванный мухой мистический морок  рассеялся,  с ним и забытые воспоминания детства. Начиная постепенно приходить в себя, Петрович с изумлением понял, что стоит посреди кабинета на четвереньках. Переживая, что кто-нибудь сейчас зайдёт и увидит его в столь неприличной для зрелого и уважаемого человека позе, мужчина попытался подняться на ноги, но какая-то сила удерживала его в горизонтальном положении. Осмотрев себя, он к своему ужасу обнаружил метаморфозы,  изменившие его тело – руки и ноги выглядели, как гигантские членистые лапки насекомого, одежда, как на ликантропе, порвалась и свисала лохмотьями, а невероятно раздутое матово-чёрное бочкообразное тело продолжало ритмично увеличиваться в размерах. Он попробовал закричать, позвать на помощь, но услышал только стрекотание. Олега Петровича охватила паника.

            — Это просто сон, ещё один дурной сон, — старался он успокоить себя. Такой же тошнотворный и абсурдный, как и тот, где он в полиэстеровом костюме на развратной оргии у Калигулы пил из потира-черепа голубую кровь осьминога. Вокруг извивались переплетённые голые и потные тела, тянули к нему руки, вовлекали и манили, но он не мог пошевелиться, сдвинуться с места, как ему ни хотелось присоединиться к вакханальной вечеринке. Желание было столь сильным, а происходящее реалистичным и возбуждающим, что он проснулся с мокрыми трусами. Уж и не припомнить, сколько лет минуло с последнего раза, как он так испачкал исподнее  и простынь. Осторожно в темноте, стараясь не разбудить жену, он  нашкодившим котом проскользнул в ванную, где  тайком от неё в глубине бельевой корзины припрятал свой позор. Жена утром всё равно  что-то заподозрила, нюхала засохшее пятно на простыни и, поджав губы, молчаливо сверлила взглядом за завтраком, но разговор так и не завела.

            Но этот сон не заканчивался.  Казалось, что всё происходит не с ним, а как будто в фантастическом фильме. Он тщетно пытался ущипнуть себя, но вернуться в привычную реальность не удавалось. В клубке спутанных мыслей Олега Петровича отчётливо звучало  беспокойство о его материальном благополучии:

            — Что станет с моей квартирой, коттеджем, кондоминиумом в Болгарии, с любимым японским джипом, – с непередаваемой тоской размышлял он, — кто получит вместо меня две круглые суммы последних «откатов», вознаграждения от поставщиков сырья?

            — Деньги, деньги, что будет с моими деньгами? Кто семью кормить будет? Сын? Так этот, недоносок и лентяй, или с друзьями пропьёт, или на шлюх всё спустит, сучёнок.        

            Стяжательные переживания обручем сдавили мозг, сжав его до величины грецкого ореха. В голове что-то заклинило, мысли стали бессвязными, решения замедлились и давались со скрипом мельничного жернова, а прежняя чёткая математическая память начала подводить, — он начал забывать, о чём думал минуту назад. Это состояние угнетённой нервной системы ему было знакомо, — однажды  в старших классах он с дружками за школой обнюхался эфиром, вынесенным из химкабинета.

            Находясь в этом состоянии, Олег Петрович с каждой секундой чувствовал  что вот-вот, как окончательно потеряет свой рассудок, когда на него снизошло просветление.  Хаотичный сумбурный рой в сознании рассеялся, вопросы нашли ответы, всё разложилось по полочкам, отступили тревоги и переживания. Спасение психики было связано  тем, что запертый в панцирь насекомого мужчина перестал ощущать себя человеком. В голове было пусто, а на сердце легко. Олег Петрович, окончательно утратив человеческие формы, успешно трансформировался в Скарабея, которого в простонародье зовут жуком-навозником.

            Новые глаза ничем не обременённого Скарабея Петровича видели плохо и размыто, зато обострилось обоняние. Поэтому он по-жучиному понюхал, точнее сказать, поводил из стороны в сторону усиками. О, этот чудный и невидимый мир запахов! С непривычки жук даже впал в оцепенение: в кабинете неприятно резко воняло новое ковровое покрытие пола, неизвестные ему запахи распространялись от принтера и компьютера, непонятный аромат исходил из шкафа, где прежний хозяин хранил бутылки с алкоголем для себя и особых гостей, а в мусорном ведре кислил забытый контейнер с остатками вчерашнего салата оливье.

            Но, эти запахи жуку были совершенно не интересны. Благоухание нечистот, вот что отныне ласкало обоняние новоиспечённого Скарабея. Он почуял, как где-то под потолком в вентиляционной трубе истлевает дохлая мышь, что в соседнем кабинете через стену, где сидят угрюмые инженеры-проектировщики, на ком-то одето несвежее нижнее бельё, но сильней всего амбре тянулось шлейфом из ближайшего туалета. Густой и тяжёлый, смрадно-пьянящий  летучий аромат, такой, что подкашивались лапки,  разносился из уборной по всему этажу, стелясь и проникая в каждое помещение. Букет был столь сложен и разнообразен, что навозный жук не сразу определил из женских или мужских  кабинок наиболее аппетитно пахнет.

            Через бескрайнюю девственную степную пустошь в сознании Скарабея Петровича медленно и неумолимо накатывал огромный паровоз инстинктивного зова. Зова-желания забраться в туалет, выгрести оттуда все доступные фекалии и слепить, скатать из них самый большой навозный шар, который будет принадлежать только ему.

            — Дерьмо…Моё…Шар…Катить!!!? – c  этим стрекотом, он со всех шести членистых ног бросился к двери. Хотя передние лапки с трудом  дотягивались до ручки, но повернуть её вниз при отсутствии пальцев не выходило. Дверь ни за что не открывалась. В ярости он принялся в неё ломиться, надеясь своим прочным телом проделать дыру в хлипком ДВП. 

            На звук  в кабинет заглянул коллега, вернувшийся после обеденного перерыва, и, обнаружив гигантского жука, от страха своим криком переполошил весь офис. Воспользовавшись его растерянностью, Скарабей Петрович достаточно бойко для своего размера выскочил в коридор, сбив с ног своего вызволителя, и понёсся в сторону уборной.

            Влетев туда, жук застиг врасплох Викторию  из отдела рекламы. Испуганная девушка еще глубже закрыла дверную задвижку и забралась с ногами на унитаз. Боясь выглянуть и громко вздохнуть, она на отёкших ногах сидя на корточках, так и провела, дрожа в оцепенении полчаса, тревожно вслушиваясь в шум, издаваемым рассвирепевшим насекомым. Не обнаружив в туалете ожидаемого материала для навозного шара, Скарабей принялся бесноваться и крушить желтоватый фаянс.

            — Вика после всего пережитого через несколько дней уволилась из фирмы, и, как  впоследствии выяснилось, заработала крайне  выраженную форму боязни насекомых. Некогда весёлая хохотушка внезапно стала угрюмой, связалась с баптистами  и теперь с  визгом пугалась даже маленькой тли. Копну её густых каштановых волос на всю жизнь обезобразила седая прядь, печальное  напоминание о пережитом страхе, которую с тех пор девушка вынуждена была регулярно закрашивать краской для волос. Увы, каждый из нас можем оказаться не в то время, не в том месте.     

            Наряд милиции, вызванный разобраться с непрошенным гостем, был столь шокирован происходящим что, когда аномальный скарабей начал себя вести агрессивно, стражи порядка не нашли ничего лучшего, как трусливо расстрелять его из табельного оружия. Следом приехала служба дезинсекции и, занавесив плёнкой,  долго обрабатывала весь этаж  едкой химией, а нелюдимые мужики в пахнущих смертью комбинезонах  из службы городского хозяйства  завернули Скарабея Петровича в протёртый ковролин и, бросив в фургон к сбитым машинами  шелудивым псам,  вывезли в неизвестном направлении. Да, об этом даже в газетах писали…

------------

            Стояла сусальная осень. Пьянящий запах прелой листвы навевал минорное настроение. В четверг было особенно тихо, будто умалишённый до этого стучал кулаком по клавишам рояля, но, утомившись, бросил своё громкое занятие. Вся земная живность увлечённо замерла в ожидании чего-то значительного. Через верхние слои атмосферы, оставляя широкий дымный след, начинала падать пылающая Звезда Полынь…

тоскливая осень 2014