Не то рабство, конечно, что отменили в Америке в 1865 году, а у нас даже на четыре года раньше. И вовсе не то, когда в подвале Донцовой сидят на цепи 15 голодных выпускников литинститута и лудят посменно на пяти стареньких перегретых компьютерах бессмертные ея опусы в количестве 40 штук в год.
Тут немного о другом.
Начнем с того, что свобода творчества далеко не тождественна самой свободе. Художник – раб своего замысла. Он одержим свежей, оригинальной концепцией, забывает всё на свете, кроме этой навязчивой мысли. Он превращается в мономана (Веллер и «Энергоэволюционизм»), идея становится сверхценной, критика не рассматривается, сомнения отметаются, каждый скривившийся, противоречащий – кровный враг, покусившийся на любимое, родное детище. Замысел должен быть воплощен любой ценой; детали, доводка, редактура отметаются на второй план и нередко забываются. Находясь слишком глубоко внутри процесса, художник не замечает явных внутренних противоречий в структуре произведения, логических нестыковок, очевидных любому внимательному зрителю, наблюдающему картину со стороны. В результате, как правило, даже гениальная задумка топится невразумительной реализацией (Хржановский и «Дау», Нолан и «Довод», Джойс и «Поминки по Финнегану»), а если и такого козыря в виде увлекательной, сильной фабулы не было, то произведение сметает волна нечистот, а раздавленный автор выходит на тропу войны со всем миром, отторгнувшим его opus magnum, его «шедевр».
И понять всё его отчаяние, всю
