О ГОРАЦИЙ!Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
НЕТ! — весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастёт моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.
Слух пройдет обо мне от Белых вод до Чёрных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчётных,
Как из безвестности я тем известен стал,
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
О Муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринуждённою рукой неторопливой
Чело твоё зарёй бессмертия венчай.
ata_kПо асфальту косяком ходют девки босиком. Их витают в облаках чаечки на каблуках. Аты-баты, шли солдаты — нынче все неадекваты. На проделки гопоты смотрит соНЦе с высоты.
bobkaМикробиолог взденет робу
Достанет скальпель и пилу
И препарирует микроба
Гвоздем прибитого к столу
Вот распоров бедняге брюхо
Его исследует кишок
А то засушит в печке ухо
И истирает в порошок
Потом кровавые ошметки
В спецьяльной бочке замочит
Пойдет домой
И выпьет водки
И телевизора включит
yulkarТРАМВАЙНОЕ НАСТРОЕНИЕ
Когда вокруг океанский простор,
А в ушах звон монет,
Когда нас шатает, как шлюпку шторм
Мы не пьяные, нет!
Это просто такое
Настроение морское.
Когда к дверям не нужны ключи,
И поют провода,
Когда в голове звенит и стучит,
И без рельс — никуда:
Это не опьянение,
А трамвайное настроение.
— Жесть, — подумал Штирлиц и ударил пыром сильно и точно в середину.
— Сам ты жесть, — подумал чугунный кнехт.
Пышнотелая белобрысая фрау обнаружила богатую форменную фуражку с кокардой и не стала её пинать, а заботливо отряхнула и отнесла домой. Она всегда так делала, когда находила что-нибудь стоящее.
Открывший своим ключом булочник, полюбовник пышнотелой фрау, обнаружив висящую в прихожей фуражку, сразу наделал в штаны. Выпорхнувшая на звук отпираемой двери радостная фрау попала в совершенно двусмысленное положение. Булочник ни за что не соглашался покидать прихожую, жутко опасаясь встречи с владельцем упомянутого головного убора. Он совершенно справедливо не поверил ни одному слову фрау, полагая, что если где фуражка, там и голова поблизости, а такие фуражки на дороге не валяются, не то время. Но покинуть ставшую засадой гостеприимную квартирку он в обделанных штанах тоже не мог.
Ситуацию смог бы запросто разрешить Штирлиц, если бы вдруг каким-нибудь чудом оказался в квартирке пышнотелой фрау, но он был очень занят.
Штирлиц мучительно размышлял, каким образом в самом центре Берлина, на Брунгельшмиц-штрассе смог оказаться кнехт. Версию, что его зачем-то притащили англичане с берегов Па де Кале, он сразу отверг, как несостоятельную. Обмазанная гипсом ступня сильно болела и мешала думать.
Юстас Алексу. Участившиеся в последнее время случаи бытового травматизма свидетельствуют о крайнем истощении людских ресурсов Рейха. Руководство РСХА принимает совершенно неадекватные решения по укреплению городских коммуникаций. Жителям и шагу нельзя ступить, чтобы не столкнуться с неудобствами.
А в солнечной Бразилии в это самое время готовились к очередному карнавалу и приходу очередной кригсмарины из измученной войной Европы. Дон Педро Деляроса провёл смотр своему многочисленному семейству и остался доволен. Пенита и Бенита, две цветущие и благоухающие юные розы уже почти совсем распустились и составят выгодную партию любому именитому и небедному идальго. Выводок мелких балеринок, весёлым щебетанием оглашающих тенистый дворик привёл дона Педро в умильное состояние, да там и оставил. Мы тоже его там оставим, нафиг нам дон Педро, только дона Педро нам тут и не хватает в дополнение к невесть откуда взявшемуся кнехту и обделанным штанам.
— Жесть,- подумал Штирлиц, и загипсованная нога предательски заныла. Штирлиц налил рюмку водки, достал из банки солёный огурец, закурил любимую беломорину и поставил на патефон любимую пластинку про красных кавалеристов. Тихо-тихо, совсем без звука. Скоро гипс снимут и начнутся семнадцать мгновений весны.
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
НЕТ! — весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастёт моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.
Слух пройдет обо мне от Белых вод до Чёрных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчётных,
Как из безвестности я тем известен стал,
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
О Муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринуждённою рукой неторопливой
Чело твоё зарёй бессмертия венчай.
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.
Достанет скальпель и пилу
И препарирует микроба
Гвоздем прибитого к столу
Вот распоров бедняге брюхо
Его исследует кишок
А то засушит в печке ухо
И истирает в порошок
Потом кровавые ошметки
В спецьяльной бочке замочит
Пойдет домой
И выпьет водки
И телевизора включит
Когда вокруг океанский простор,
А в ушах звон монет,
Когда нас шатает, как шлюпку шторм
Мы не пьяные, нет!
Это просто такое
Настроение морское.
Когда к дверям не нужны ключи,
И поют провода,
Когда в голове звенит и стучит,
И без рельс — никуда:
Это не опьянение,
А трамвайное настроение.
— Жесть, — подумал Штирлиц и ударил пыром сильно и точно в середину.
— Сам ты жесть, — подумал чугунный кнехт.
Пышнотелая белобрысая фрау обнаружила богатую форменную фуражку с кокардой и не стала её пинать, а заботливо отряхнула и отнесла домой. Она всегда так делала, когда находила что-нибудь стоящее.
Открывший своим ключом булочник, полюбовник пышнотелой фрау, обнаружив висящую в прихожей фуражку, сразу наделал в штаны. Выпорхнувшая на звук отпираемой двери радостная фрау попала в совершенно двусмысленное положение. Булочник ни за что не соглашался покидать прихожую, жутко опасаясь встречи с владельцем упомянутого головного убора. Он совершенно справедливо не поверил ни одному слову фрау, полагая, что если где фуражка, там и голова поблизости, а такие фуражки на дороге не валяются, не то время. Но покинуть ставшую засадой гостеприимную квартирку он в обделанных штанах тоже не мог.
Ситуацию смог бы запросто разрешить Штирлиц, если бы вдруг каким-нибудь чудом оказался в квартирке пышнотелой фрау, но он был очень занят.
Штирлиц мучительно размышлял, каким образом в самом центре Берлина, на Брунгельшмиц-штрассе смог оказаться кнехт. Версию, что его зачем-то притащили англичане с берегов Па де Кале, он сразу отверг, как несостоятельную. Обмазанная гипсом ступня сильно болела и мешала думать.
Юстас Алексу. Участившиеся в последнее время случаи бытового травматизма свидетельствуют о крайнем истощении людских ресурсов Рейха. Руководство РСХА принимает совершенно неадекватные решения по укреплению городских коммуникаций. Жителям и шагу нельзя ступить, чтобы не столкнуться с неудобствами.
А в солнечной Бразилии в это самое время готовились к очередному карнавалу и приходу очередной кригсмарины из измученной войной Европы. Дон Педро Деляроса провёл смотр своему многочисленному семейству и остался доволен. Пенита и Бенита, две цветущие и благоухающие юные розы уже почти совсем распустились и составят выгодную партию любому именитому и небедному идальго. Выводок мелких балеринок, весёлым щебетанием оглашающих тенистый дворик привёл дона Педро в умильное состояние, да там и оставил. Мы тоже его там оставим, нафиг нам дон Педро, только дона Педро нам тут и не хватает в дополнение к невесть откуда взявшемуся кнехту и обделанным штанам.
— Жесть,- подумал Штирлиц, и загипсованная нога предательски заныла. Штирлиц налил рюмку водки, достал из банки солёный огурец, закурил любимую беломорину и поставил на патефон любимую пластинку про красных кавалеристов. Тихо-тихо, совсем без звука. Скоро гипс снимут и начнутся семнадцать мгновений весны.
Символов с пробелами: 2562