а вот зачeмЗнаменитый роман «12 стульев» должен был стать проектом Валентина Катаева, который, собственно, придумал сюжет. Предполагалось, что «молодежь», т.е. Ильф и Петров, станут «литературным неграми»; правда, Катаев великодушно пообещал вынести их имена на обложку рядом со своим. Однако «негры» оказались столь яркими и независимыми талантами, что Катаев от участия в проекте быстро отказался.
Первая публикация Гийома Аполлинера — фельетон «Что делать?» в газете «Матэн», — написана им для известного в то время (и совершенно позабытого сейчас) журналиста, чьим литературным негром Аполлинер тогда был.
Известный автор детективов Полина Дашкова рассказывает, что побывала в шкуре «литературного негра» в самом начале своей карьеры. Правда, чужим именем был подписан ее перевод романа Агаты Кристи, а не авторский текст.
Александр Галич, после того как его в 1972 г. исключили из Союза кинематографистов, был вынужден стать «литературным негром»: анонимно работал над чужими киносценариями, чтобы заработать на жизнь.
Известный режиссер Геннадий Полока («Республика ШКИД», «Возвращение броненосца») в интервью «Крымской правде» признается, что в молодости долгое время был «литературным негром», «дописывал, а иногда и целиком писал сценарии за крупного кинодраматурга».
Игорь Губерман утверждает, что «при советской власти писал „негритянские“ книги за членов Союза писателей. С ними издательство заключало договор (поскольку они — члены Союза), а мыслей и дыхания, чтобы закончить книжку, не хватало. Тогда писатель все деньги отдавал „неграм“ (в одной только Тарусе таких „литературных негров“ жило человек десять). Мы получали деньги, зато у писателя прибавлялось название в списке».
Известны ли случаи «восстания» литературных негров против «рабовладельцев»?
Самый знаменитый бунт литературного поденщика связан с именами Александра Дюма-отца (1803-1870) и его сотрудника Огюста Маке. Во время создания знаменитой трилогии Дюма о мушкетерах Огюст Маке, молодой историк с ярким воображением, подбирал исторические реалии для каждой главы, а позднее сам писал тексты глав и приносил их своему патрону для окончательной редакции. Дюма-отец неплохо относился к своему негру: он оплачивал его труд и даже позволял подписывать собственным именем написанные по мотивам совместных романов пьесы — «Юность мушкетеров» и «Мушкетеры»(по «Двадцать лет спустя»). Знаменитый писатель снисходительно требовал лишь добавления на программке: «В соавторстве с Александром Дюма». Для того чтобы подтвердить собственный вклад в знаменитые романы Дюма, Маке потребовал судебного разбирательства. В качестве доказательства был предложен первый, принадлежащий Маке, текст главы «Казнь» из романа «Три мушкетера». Ни по силе, ни по экспрессии этот текст не выдержал сравнения с текстом Дюма. Огюст Маке позднее писал романы под собственным именем, но они не имели успеха. Своим бунтом литератор добился своего: каждая энциклопедия в статье «Дюма» вынуждена упомянуть имя Маке. Но, увы, не как полноправного соавтора, а как литературного сотрудника знаменитости.
(Использованы выдержки из статьи Светланы Кирилловой «Бунт литератора». «Московские новости», 13.06.2000)
Существуют ли художественные произведения о тяжкой доле «литературных негров» в современной России?
Этой теме посвящен детективный роман Полины Дашковой «Золотой песок».
Самосуд неожиданной зрелости,
Это зрелище средней руки
Лишено общепризнанной прелести —
Выйти на берег тихой реки,
Рефлектируя в рифму. Молчание
Речь мою караулит давно.
Бархударов, Крючков и компания,
Разве это нам свыше дано!
Есть обычай у русской поэзии
С отвращением бить зеркала
Или прятать кухонное лезвие
В ящик письменного стола.
Дядя в шляпе, испачканной голубем,
Отразился в трофейном трюмо.
Не мори меня творческим голодом,
Так оно получилось само.
Было вроде кораблика, ялика,
Воробья на пустом гамаке.
Это облако? Нет, это яблоко.
Это азбука в женской руке.
Это азбучной нежности навыки,
Скрип уключин по дачным прудам.
Лижет ссадину, просится на руки —
Я тебя никому не отдам!
Стало барщиной, ревностью, мукою,
Расплескался по капле мотив.
Всухомятку мычу и мяукаю,
Пятернями башку обхватив.
Для чего мне досталась в наследие
Чья-то маска с двусмысленным ртом,
Одноактовой жизни трагедия,
Диалог резонера с шутом?
Для чего, моя музыка зыбкая,
Объясни мне, когда я умру,
Ты сидела с недоброй улыбкою
На одном бесконечном пиру
И морочила сонного отрока,
Скатерть праздничную теребя?
Это яблоко? Нет, это облако.
И пощады не жду от тебя.
полковник наш рождён был хватом
как он шагающий экскаватор-то остановил !!!
Первая публикация Гийома Аполлинера — фельетон «Что делать?» в газете «Матэн», — написана им для известного в то время (и совершенно позабытого сейчас) журналиста, чьим литературным негром Аполлинер тогда был.
Известный автор детективов Полина Дашкова рассказывает, что побывала в шкуре «литературного негра» в самом начале своей карьеры. Правда, чужим именем был подписан ее перевод романа Агаты Кристи, а не авторский текст.
Александр Галич, после того как его в 1972 г. исключили из Союза кинематографистов, был вынужден стать «литературным негром»: анонимно работал над чужими киносценариями, чтобы заработать на жизнь.
Известный режиссер Геннадий Полока («Республика ШКИД», «Возвращение броненосца») в интервью «Крымской правде» признается, что в молодости долгое время был «литературным негром», «дописывал, а иногда и целиком писал сценарии за крупного кинодраматурга».
Игорь Губерман утверждает, что «при советской власти писал „негритянские“ книги за членов Союза писателей. С ними издательство заключало договор (поскольку они — члены Союза), а мыслей и дыхания, чтобы закончить книжку, не хватало. Тогда писатель все деньги отдавал „неграм“ (в одной только Тарусе таких „литературных негров“ жило человек десять). Мы получали деньги, зато у писателя прибавлялось название в списке».
Известны ли случаи «восстания» литературных негров против «рабовладельцев»?
Самый знаменитый бунт литературного поденщика связан с именами Александра Дюма-отца (1803-1870) и его сотрудника Огюста Маке. Во время создания знаменитой трилогии Дюма о мушкетерах Огюст Маке, молодой историк с ярким воображением, подбирал исторические реалии для каждой главы, а позднее сам писал тексты глав и приносил их своему патрону для окончательной редакции. Дюма-отец неплохо относился к своему негру: он оплачивал его труд и даже позволял подписывать собственным именем написанные по мотивам совместных романов пьесы — «Юность мушкетеров» и «Мушкетеры»(по «Двадцать лет спустя»). Знаменитый писатель снисходительно требовал лишь добавления на программке: «В соавторстве с Александром Дюма». Для того чтобы подтвердить собственный вклад в знаменитые романы Дюма, Маке потребовал судебного разбирательства. В качестве доказательства был предложен первый, принадлежащий Маке, текст главы «Казнь» из романа «Три мушкетера». Ни по силе, ни по экспрессии этот текст не выдержал сравнения с текстом Дюма. Огюст Маке позднее писал романы под собственным именем, но они не имели успеха. Своим бунтом литератор добился своего: каждая энциклопедия в статье «Дюма» вынуждена упомянуть имя Маке. Но, увы, не как полноправного соавтора, а как литературного сотрудника знаменитости.
(Использованы выдержки из статьи Светланы Кирилловой «Бунт литератора». «Московские новости», 13.06.2000)
Существуют ли художественные произведения о тяжкой доле «литературных негров» в современной России?
Этой теме посвящен детективный роман Полины Дашковой «Золотой песок».
Это скорее способ распределения, чем собстна питания.
Самосуд неожиданной зрелости,
Это зрелище средней руки
Лишено общепризнанной прелести —
Выйти на берег тихой реки,
Рефлектируя в рифму. Молчание
Речь мою караулит давно.
Бархударов, Крючков и компания,
Разве это нам свыше дано!
Есть обычай у русской поэзии
С отвращением бить зеркала
Или прятать кухонное лезвие
В ящик письменного стола.
Дядя в шляпе, испачканной голубем,
Отразился в трофейном трюмо.
Не мори меня творческим голодом,
Так оно получилось само.
Было вроде кораблика, ялика,
Воробья на пустом гамаке.
Это облако? Нет, это яблоко.
Это азбука в женской руке.
Это азбучной нежности навыки,
Скрип уключин по дачным прудам.
Лижет ссадину, просится на руки —
Я тебя никому не отдам!
Стало барщиной, ревностью, мукою,
Расплескался по капле мотив.
Всухомятку мычу и мяукаю,
Пятернями башку обхватив.
Для чего мне досталась в наследие
Чья-то маска с двусмысленным ртом,
Одноактовой жизни трагедия,
Диалог резонера с шутом?
Для чего, моя музыка зыбкая,
Объясни мне, когда я умру,
Ты сидела с недоброй улыбкою
На одном бесконечном пиру
И морочила сонного отрока,
Скатерть праздничную теребя?
Это яблоко? Нет, это облако.
И пощады не жду от тебя.
1982