О как !

В те полтора часа, когда человек читает хорошую повесть и при любых внешних обстоятельствах чувствует себя человеком, — литература ему помогает. Когда я говорю о неуважительном тоне, я говорю прежде всего о тоне самой прозы. Нельзя заискивать в прозе, нельзя хамить, короче, нельзя не уважать — читатель это мгновенно чувствует и ведет себя соответственно. Привыкший к хорошему коньяку не станет пить плохой и, тем более, поддельный. Он лучше хряпнет самогона — соответственно и манерами преобразившись. Почему читатель тоннами раскупает “покет-буки”? Не потому что глуп или простоват. Чем-то он оскорблен — и занижает требования к литературе, перестает относиться к ней доверительно и серьезно. “Не хотите разговаривать со мной как с человеком — хрен с вами, буду развлекаться”… Читатель не обязан меня читать. Он испытывает соприродную человеку потребность в литературе, в интимном процессе чтения — но он не обязан читать. Вот и весь разговор на тему “а чегой-то они нынче читать перестали”. Скажу больше. Если мы будем нормально разговаривать с читателем, в стране будет нормальная среда. Литература при этом может быть сколь угодно неожиданной. Сколь угодно необычной и непривычной. Сколь угодно восторженной и ироничной. Но тон должен быть верным. Тот самый тон, который описать здесь невозможно, который не только и не столько в интонации повествования заключен — но присутствует в литературном высказывании в целом. Читатель его всегда угадывает. Опытный читатель, по крайней мере…   Предполагаю, что добиться солидарности с читателем нынче не менее важно, чем оживить фондовый рынок. Более важно. Когда в разных уголках страны в один и тот же день и час самые разные люди читают одну и ту же прозаическую вещь, вступая с нею в диалог, в каждом случае разный, уникальный, — это и есть культурная жизнь страны. Это и есть страна.

Если читатель поймет и почувствует, что в его экзистенциальных ужасах и надеждах писатель с ним солидарен, — все у нас будет нормально…

Это цитата