Закон для тайги

Медведь шёл по лесу в преотвратнейшем настроении. Чтобы ему! Посмели! Нахамить! Какие-то зайцы! Дожили… А как хорошо начинался день. Вчера вечером медведь отыскал чудный малинник и набил брюхо так, что утром даже не чувствовал желания чего-нибудь съесть. Поэтому встал и отправился любоваться восходом солнца. Тем более что сегодня рассвет выдался особенно красивый. Ночью прошёл дождь, усыпал листья и хвою бриллиантами капель. А теперь это хрустальное великолепие медленно таяло под лучами солнца, превращалось в пар, растекалось полупрозрачным маревом и истаивало в свежей небесной голубизне.

Заметив, что рядом сидит и тоже любуется рассветом заяц, медведь улыбнулся и мечтательно произнёс:

— Красота-то какая… Верно, косой?

Заяц в ответ вдруг скорчил оскорблённую гримасу, отодвинулся в сторону и гневно сказал:

— Па-апрашу не оскорблять! Я вам не косой, а представитель семейства зайцевых. И впредь попрошу это запомнить, иначе я буду жаловаться.

Сожрать бы нахала… Вот только длинноухий наглец, воспользовавшись мгновением ступора, дал стрекача. А когда разъярённый медведь почти настиг его на ближней полянке, нахал спрятался за спинами десятка таких же зайцев и громко закричал:

— Вы не имеете права! Это насилие! Я буду жаловаться! Мы будем жаловаться! Нас поддержит вся общественность.

Остальные зайцы тут же зашумели: «Да, да!» И воодушевлённый оратор продолжил:

— Вообще-то, уже давно во всех прогрессивных лесах всё решается через выборы. И нам тоже необходимо всеобщим голосованием выбрать нового, правильного медведя, который станет решать проблемы через цивилизованный диалог и…

Договорить не получилось. Взбешённый медведь заревел и кинулся вперёд. Вот только гнев затуманил голову, медведь забыл известную пословицу, попытался догнать всех зайцев разом — и, естественно, никого не поймал. Да ещё вившийся над поляной комар вдруг подлетел и противно зажужжал:

— Всё, всё расскаж-ж-жу. Как зайцев обиж-ж-жают.

Почесав когти о пару сосен и слопав удачно подвернувшийся большой белый гриб, медведь слегка успокоился, присел на широкий пень и принялся думать. Не просто же так зайцы с ума посходили? Не весна уже, а разгар лета — на любовную горячку не спишешь. Значит, либо съели чего, либо… Медведя осенило. Опять тигр к родне в дальние леса ездил! В прошлый раз привёз от них какой-то дури, от которой мало того что себя вообразил ёжиком, так ещё и в пруд её насыпал. У всей округи, помнится, на два дня крыша съехала. Вороны кверху брюхом летали, белки по-совиному ухали и лапами, будто крыльями, махать пытались. А сам медведь, стыдно вспомнить, кукушкой себя вообразил — влез на дуб и ревел оттуда: «Ку-ку, ку-ку». Отмахнувшись лапой от комара, который, не переставая, противно звенел неподалёку, медведь встал и решительно двинулся к тигриному логову.

Хозяин встретил медведя на пороге, и с первого взгляда было понятно, что к странностям в лесу тигр не имеет никакого отношения. Была у него в глубине взгляда знакомая растерянность. Увидев, кто заглянул, тигр радостно улыбнулся, быстро достал из кладовой хороший кусок свежей оленины и подал дорогому гостю. А когда взор медведя после хорошей еды утратил гнев и раздражение, завёл разговор.

— Странные у нас дела пошли, Михайло Потапыч.

— Та-а-ак. А у тебя что?

Тигр задумчиво почесал затылок:

— Значит, было дело. Я тут несколько дней назад олениху поймал. Стадо убежало, а эта, значит, отстала. Ну и съели мы её, естественно. Вместе с тигрицей.

Тигр довольно улыбнулся воспоминанию и чуть было не замурлыкал. Но спохватился и продолжил разговор о наболевшем.

— А вчера — представляешь? Один из оленей пришёл ко мне жаловаться… Каким-то кровожадным маньяком обозвал. Настаивал, что я олениху должен был в стадо отвести и извиниться. Угрожал…

Медведь аж чуть не подавился от изумления очередным куском мяса.

— Он с ума сошёл? Так испокон веков же заведено, естественный отбор? Кто не приспособлен — того съели. Или с голоду помер. И что же ты?

Тигр махнул лапой в сторону кладовой:

— Не дослушал я его. Того. Голодный был. А теперь вот думаю: может, поторопился? Надо было сначала дать выговориться. Если каждый олень так станет жаловаться, можно и несварение желудка заработать.

— Да-а-а, — потянул медведь. — Дела-а-а…

После чего попрощался и вышел.

На улице тут же снова привязался комар. Перед входом в тигриное логово он отстал — места там мало, могут дотянуться и прихлопнуть. Теперь же взялся жужжать с новой силой, обвиняя тигра в разных бесчинствах, а медведя в том, что тигр у него в любимчиках и всё ему позволено. Медведь на это только махнул лапой, отгоняя назойливого приставалу, и направился в дом кота. Зря он, что ли, этого полосатого воеводой над лесом поставил? Так пусть и отвечает — откуда всякие безобразия пошли.

Дверь открыла лиса. Медведь с порога гаркнул:

— А ну, Лиса Патрикеевна, признавайся! Где муж твой, Котофей Иваныч? Каким делом занят? И чего он последнее время мышей не ловит?!

Лиса молча показала на печку, где, схватившись за заметно округлившийся живот, лежал кот, и с тревогой сказала:

— Ловит он мышей, Михайло Потапыч, ловит. Вон, вчера только наелся. Только мыши какие-то…

— Странные пошли, — сел на лавку медведь и задумчиво поскрёб когтями по столешнице. — Рассказывай.

Лиса кивнула, заботливо поднесла кружку молока застонавшему коту, после чего села рядом с медведем и начала.

— Представляете? Вчера прямо к нам вдруг приходят мыши. Целая толпа. И начинают шуметь, что будут кота моего судить, значит. За многолетний геноцид мышиного народа. Какой-то у них там Гагачий трибунал. Ну, мы их есть — а они, вместо того чтобы прятаться, всё бумажками машут и обвинения кричат.

Лиса выложила на стол целую стопку сделанных из берёзовой коры листов. С гордой надписью «Обвинительное заключение» на верхнем листе.

— Я-то в меру, а Котофей Иваныч до того брюхо набил…

Медведь присмотрелся ещё раз, потом дал пару советов из своего опыта, что делать при переедании, и пошёл к себе в берлогу. Спал он в эту ночь плохо, всё время снились огромные мыши и зайцы, которые с диким хохотом норовили его догнать и прихлопнуть свёрнутыми в трубку бумагами.

Проснулся медведь от стука в дверь. Посмотрев за окно и охнув, кого это принесло в несусветную рань, медведь выглянул на улицу. Оказалась, заглянула сорока, которая в лесу разносила не только новости и сплетни, но и всякие письма. Что-то похожее на письмо она вручила и сегодня. Развернув сложенный вчетверо листок, медведь вчитался. Потом, решив, что сон продолжается, потёр глаза лапой и прочитал снова… Крупными буквами было выведено: «Голосуйте! Выбираем правильного медведя! Сделаем нашу жизнь лучше! Мы за самый лучший лес!» А на обратной стороне красовался портрет знакомого зайца!

Яростный рёв медведя услышала вся округа, а сорока еле успела увернуться от медвежьей лапы.

— Кто посмел?! Убью на месте!

Медведь оглянулся налитыми кровью глазами, широко и судорожно разевая пасть. Ух, попадись сейчас ему этот заяц… В это время подлетел комар и, захлебнувшись от собственной храбрости, сел на лоб и громко зажужжал:

— И ничего у вас не получится! У такого замшелого ретрограда нет шансов победить на выборах. А гризли обещал, что как в следующий раз к нам заглянет, то обязательно проконтролирует, чтобы выборы были честными и непредвзятыми. И нашего кандидата не посмели давить своим мускульным ресурсом!

— Точно! — медведь машинально хлопнул себя по лбу и, не обращая внимания, что от комара осталось только мокрое красное пятно, начал благодарить: — Ой, спасибо, ну молодец, комарик. Правильно всё высмотрел. Вот, значит, кто воду мутит… Давно я старого друга не навещал, — медведь снова улыбнулся, только теперь клыки засверкали в довольной ухмылке. — Вот и схожу через речку, пообщаюсь…

Лес за рекой встретил медведя странной тишиной. Не шныряли птицы, не шуршали белки или кролики… Хотя нет, кролики один раз всё же попались: сидели на полянке небольшим кружком, держали в руках какую-то бумагу и, перебивая друг друга, что-то обсуждали. Причём были так увлечены, что подошедшего и разинувшего пасть медведя не испугались, даже не обратили внимания. Только один кролик ненадолго отвлёкся и сказал, что будет жаловаться. После чего опять повернулся спиной и вернулся к обсуждению, какой высоты должна быть трава, которую дозволяется есть по средам и пятницам. Медведь на это только удивлённо покачал головой и пошёл дальше.

Гризли, увидев, кто к нему заглянул, не стал даже подниматься. Только махнул лапой: мол, присаживайся, знаю, зачем пришёл. А когда медведь поудобней устроился напротив него, с какой-то грустью спросил:

— Ругаться будешь? За то, что на твою территорию влез.

Медведь только пожал плечами:

— Поначалу хотел тебе по морде надавать. А пока шёл, поостыл уже. И не сержусь даже. У нас, сам ведь знаешь, испокон веков: не можешь за своим лесом уследить, так его кто-нибудь сразу у тебя и отберёт. Так что, считай, это мы проехали. Сам виноват, недоглядел. Ты мне лучше другое объясни. Ты чего с моими зайцами учудил?

Гризли опять вздохнул.

— Это называется юридически грамотное общество. Значит, когда ты издаешь закон, и говоришь, мол, перед ним все равны и обязаны его соблюдать. А кто нарушит… — гризли мечтательно закатил глаза. — Ты не представляешь, какая райская жизнь у меня стала. Сами, представляешь? Сами нарушителей отлавливали и ко мне вели. Жрал по пять раз в день, не вылезая из берлоги. А ещё такую штуку придумал, толерантность называется. Как какой-нибудь олень или кролик против другого кролика чего скажет не то, или против моего, — гризли тут же поправился, — то есть против общественного мнения чего скажет — так его тоже в мою берлогу.

Медведь недоумённо пожал плечами:

— Ну, хорошо. А ко мне-то зачем полез? Если, говоришь, и так хватало? Второе пузо не отрастишь, чтобы тоже набить. Зачем мои-то зайцы понадобились?

Гризли грустно посмотрел на старого приятеля и вдруг разрыдался.

— Понимаешь… нету у меня теперь больше своих кроликов. И оленей нету. Они теперь, вместо того чтобы плодиться, всё время новые законы выдумывают и следят за исполнением. Вот только и новых кроликов тоже нет, — совсем тихо закончил гризли.

— Так отмени всю эту ерунду! — продолжил удивляться медведь.

Гризли затравлено огляделся вокруг и прошептал:

— Не могу. Понимаешь, не могу. Они теперь так наловчились, что больше нету нарушителей. А просто так жрать никого не дают, и меня заставили жить по этим законам. Что дозволено Юпитеру, говорят, не дозволено быку, говорят. Только рыбой с отмели у твоего леска и спасаюсь от голода.

Медведь мрачно посмотрел на гризли, потом поднёс к его морде свою лапу, продемонстрировал набор острых когтей и сказал:

— Значит, так. Я тебе не бык — и всяких там разрешений спрашивать не буду. Своим зайцам я сам объясню насчёт этого самого общества. А ты запомни. На отмель, так и быть, по старой дружбе буду пускать. Но чтобы в моём лесу я тебя больше не видел и про тебя не слышал. Понял? Иначе порву.

Гризли внимательно посмотрел сначала на отощавшего себя, потом на соседа: за последние годы мишка набрал мускулов и веса, заматерел и когти отрастил длинные… И молча кивнул, соглашаясь.

— Вот и договорились. А самых крикливых зайцев тебе пришлю, — медведь усмехнулся во все острые зубы, — в эмиграцию, так сказать. Думаю, ты их быстро приобщишь к прогрессивным веяниям.

Медведь сидел и любовался восходом солнца. Сегодня рассвет выдался особенно красивым. Ночью опять прошёл дождь. Оставил после себя ни с чем не сравнимую августовскую свежесть и запахи ночных трав, усыпал листья и хвою бриллиантами капель. И можно было с восхищением смотреть, как хрустальное великолепие медленно таяло под лучами солнца, превращалось в пар, растекалось полупрозрачным маревом и истаивало в свежей небесной голубизне. И как в прозрачной тишине ночные ароматы сменялись дневными. Встречал вместе с медведем рассвет и заяц, с которого всё началось. Но сегодня он молчал. Трудно ведь спорить из медвежьего брюха?