Валентинка для Костяна

Сидим раз с подругой Нинкой, чайком с кагорчиком балуемся. Нинка, она такая затейница, чаю в чашку на два пальца наливает, а кагору на глаз. А глаз у неё — не промах. Особенно левый. Так вот, когда уже третий глаз залили, Нинка и говорит:

— А давай, валентинку напишем, — это она всегда так, третий глаз зальёт, так её и растащит.

— А кому писать-то будем?

— Ты что, сдурела, кому мы это написать-то можем? Ему, конечно.

Ему, это значит Костику. Костян у нас единственный и неповторимый, свет в окошке, мачо и бонвиан. Правда, убогий и хроменький, но это же неважно, правда? У нас все девки по нему сохнут. Мы с Нинкой тоже сохнем, а чтобы уж совсем не усохнуть, иногда наливаемся по самую ватерлинию.

— Ну, давай. В стихах же будем писать. Слушай, а ты стихи, чо, писать умеешь?

— Конечно в стихах, кто валентинки в прозе пишет? Тут главное чувства, а рифма неважно.

Нинка схватила блокнот в клеточку, и стала записывать, зачеркивая и переправляя, а я назойливо гудела ей в уши. Но минут через сорок мы вымучали то, что нам показалось очень даже стихотворно.

Костян!

Ты весь из себя такой коленкоровый, такой фильдиперсовый и загадочный. Когда ты мимо идёшь коридорами, у нас начинают чесаться задницы.

Тебе бы в Парижах ходить или в Ниццах, изяществом выделяясь и культурой. Ты заграничным принцем нам снишься на белом Бентли, куда нам, дурам, куда нам, клушам, в твои эмпиреи — ты к нам снизойди, приземлись, будь попроще. Ты нам иногда подари по цветочку, ты нас позови прогуляться по роще. Тогда мы будем твои навеки (Нинка прыснула, чтоб не описаться). Мы в губы тебя поцелуем и в веки и будем лелеять тебя и гордиться.

Мы тоже хотим красоты и культуры. Кого мы любим — того мы губим. Но ты не бойся, не больно будет.

Ведь мы тебя любим,

Твои две дуры.

Нинка и Милка.

И так пребудет!

— Давай две последние строчки уберём, а то как-то боязно, вдруг он всё поймёт неправильно.

— Да он вообще ничего не поймёт, он же тупенький.

— Точно, тупенький. А кого из нас он выберет, как ты думаешь? Если меня, ты не обидишься? Я точно не обижусь, если тебя.

— Да никого он из нас не выберет, он уже выбрал. Марию Петровну.

— Да ты чо? А откуда знаешь? Она тебе сама сказала?

— Как же, скажет она. Молчит загадочно и светится. А чего бабе под сорок, скажи, светиться? Точно выбрал.

— Да ты чо? И как у них? Правда, счастливы?

— Ну я свечку-то не держала, но Марь Петровна — оторви да брось!

— Ну давай выпьем за их счастье. Ведь мы им только счастья желаем, правда?

— Правда. И валентинку эту дурацкую посылать не будем. Она нам самим пригодится. Для следующего раза. Ну, когда он Марь Петровну бросит, а она у нас уже есть. Ты и тогда не обидишься, если он меня выберет?

Вторая бутылка кагора отдала последние капли, а больше у нас не было. И мы с Нинкой принялись истово мутузить друг друга подушками от всей полноты нерастраченных девичьих чувств.