Жесть

— Жесть, — подумал Штирлиц и ударил пыром сильно и точно в середину.

— Сам ты жесть, — подумал чугунный кнехт.

Пышнотелая белобрысая фрау обнаружила богатую форменную фуражку с кокардой и не стала её пинать, а заботливо отряхнула и отнесла домой. Она всегда так делала, когда находила что-нибудь стоящее.

Открывший своим ключом булочник, полюбовник пышнотелой фрау, обнаружив висящую в прихожей фуражку, сразу наделал в штаны. Выпорхнувшая на звук отпираемой двери радостная фрау попала в совершенно двусмысленное положение. Булочник ни за что не соглашался покидать прихожую, жутко опасаясь встречи с владельцем упомянутого головного убора. Он совершенно справедливо не поверил ни одному слову фрау, полагая, что если где фуражка, там и голова поблизости, а такие фуражки на дороге не валяются, не то время. Но покинуть ставшую засадой гостеприимную квартирку он в обделанных штанах тоже не мог.

Ситуацию смог бы запросто разрешить Штирлиц, если бы вдруг каким-нибудь чудом оказался в квартирке пышнотелой фрау, но он был очень занят.

Штирлиц мучительно размышлял, каким образом в самом центре Берлина, на Брунгельшмиц-штрассе смог оказаться кнехт. Версию, что его зачем-то притащили англичане с берегов Па де Кале, он сразу отверг, как несостоятельную. Обмазанная гипсом ступня сильно болела и мешала думать.

Юстас Алексу. Участившиеся в последнее время случаи бытового травматизма свидетельствуют о крайнем истощении людских ресурсов Рейха. Руководство РСХА принимает совершенно неадекватные решения по укреплению городских коммуникаций. Жителям и шагу нельзя ступить, чтобы не столкнуться с неудобствами.

А в солнечной Бразилии в это самое время готовились к очередному карнавалу и приходу очередной кригсмарины из измученной войной Европы. Дон Педро Деляроса провёл смотр своему многочисленному семейству и остался доволен. Пенита и Бенита, две цветущие и благоухающие юные розы уже почти совсем распустились и составят выгодную партию любому именитому и небедному идальго. Выводок мелких балеринок, весёлым щебетанием оглашающих тенистый дворик, привёл дона Педро в умильное состояние, да там и оставил. Мы тоже его там оставим, нафиг нам дон Педро, только дона Педро нам тут и не хватает в дополнение к невесть откуда взявшемуся кнехту и обделанным штанам.

— Жесть, — подумал Штирлиц, и загипсованная нога предательски заныла. Штирлиц налил рюмку водки, достал из банки солёный огурец, закурил любимую беломорину и поставил на патефон любимую пластинку про красных кавалеристов. Тихо-тихо, совсем без звука. Скоро гипс снимут и начнутся семнадцать мгновений весны.