Путешествие Бонифантины

Глава 13. В которой обнаруживается правда о заклятье…

Дорога до замка показалась Бонифантине ужасно долгой, тем более что большую часть времени король и королева совсем не разговаривали, и заняться было решительно нечем. Единственное, что оставалось Бонифантине, это смотреть в окно и думать о том, что бы такое она могла сделать, чтобы как-то выбраться из этой ужасной ситуации. Выходить замуж за принца ей совсем не хотелось, а значит, каким-то образом – девочка пока еще точно не знала каким – она должна убежать и, что гораздо важнее, постараться отыскать Фикуса. И, чтобы сделать это, она изо всех сил старалась запомнить дорогу, по которой они проезжали, чтобы потом вернуться по ней назад, в Новую Трою.

— И все же, дорогая моя, — шепнул король королеве, выждав момента, когда Бонифантина вновь отвернется к окну, — ты могла бы посоветоваться со мной, прежде чем наложить эти ужасные чары на будущую невесту нашего сына! Ты только посмотри на нее, она же теперь совсем не миленькая! Как, по-твоему, она может понравиться нашему дорогому Вильяму?!

— Успокойся, дорогой, — ответила королева, которая своей несдержанностью была огорчена не меньше супруга. — Это ведь не навсегда.

Бонифантина, которая только делала вид, что их совсем не слышит, обернулась.

— Простите, — сказала она, — я знаю, что подслушивать нехорошо, но о каких чарах вы говорите?

— Ах! — Королева печально вздохнула и бессильно развела руками. – Мне очень жаль, но ты так рассердила меня сегодня, что я сгоряча наложила на тебя одно заклятье, о котором теперь очень сожалею.

— Заклятье? – повторила Бонифантина изумленно. – Но тогда получается, что вы волшебница?!

— Да, — сказала королева, — я действительно волшебница.

— Самая настоящая? – не веря своим ушам, воскликнула девочка.

— Самая настоящая, — подтвердила королева.

Бонифантина восторженно всплеснула руками. Ну, разве не здорово подружиться с настоящей волшебницей, да еще, к тому же, и королевой! Это казалось настолько невероятным, что на мгновение девочке даже показалось, что она спит и это только сон.

— Значит, вы и колдовать можете по-настоящему? – воскликнула Бонифантина. Она была так счастлива, что и думать забыла о всяких заклятьях.

— Могу, к сожалению, — вздохнула королева. Она выглядела такой раздосадованной, что тут уже и Бонифантина, не смотря на весь свой восторг, поняла, что случилось что-то действительно неприятное. И, похоже, случилось это не с кем-нибудь, а с ней самой, хотя она и не понимала пока, в чем дело.

— Но разве вы не можете снять чары, которые наложили? – спросила она с надеждой.

— Только не эти, — печально вздохнула королева. – Их можешь снять только ты сама и лишь тогда, когда поймешь, в чем истинная красота человека, и как на самом деле красива ты сама.

— Вы ошибаетесь, я совсем не красивая, — сказала Бонифантина и вновь, как делала это уже бесчисленное количество раз, коснулась кончика своего носа. Вот только на этот раз это был уже не ее нос, а длинный-предлинный хобот. – Ах! – только и смогла сказать Бонифантина, и потянулась к ушам, и какими же огромными они стали! Это были уши слона, уж точно не ее! – Ах, — снова повторила девочка, запинаясь от волнения и судорожно глотая ртом воздух: — Какой… какой ужас!

Перед глазами у нее помутилось, уши наполнил тяжелый гул, словно в них набили ваты и включили где-то поблизости громкую музыку, и впервые за свою короткую жизнь Бонифантина упала в обморок. Очнулась она уже в замке.

Глава 14. В которой кое-кто жалеет себя и пытается шутить…

Было уже поздно. Путешественники остановились на ночлег на берегу небольшой речушки, текущей с далеких гор мимо владений короля и королевы Яблочных садов, Новой Трои и Тортукки, городка пекарей и кондитеров. Фабио сказал, что, если идти против течения реки на восток, а затем на север мимо Большого леса и Глубокой Канавы, где по слухам жили пупырчатые лупоглазы, то, несомненно, уже к завтрашнему дню они доберутся до замка. И хотя никто из путников еще толком не устал, и до наступления ночи они вполне могли добрать до поворота реки, сумерки изменили все их планы. Стоило солнцу исчезнуть за линией горизонта, как на землю опустился такой густой туман, что уже в паре шагов от себя ничего не было видно. И волей-неволей путешественники вынуждены были остановиться. Фабио почти тот час же лег спать и захрапел, стоило ему закрыть глаза.

Фикусу, напротив, спать совсем не хотелось. Он кругами бегал по небольшой полянке, спотыкаясь на каждом шагу и то и дело натыкаясь в тумане на спящего Фабио.

— Ох уж, этот одуванчик, Фабио! — бормотал Фикус, грозно хмуря брови. Он был вне себя от ярости, но даже теперь не смел нарушить данного обещания, и все плохие слова, которые ему хотелось сказать, заменял хорошими, хотя интонация, с которой он их произносил его, несомненно, выдавала. – Да я ж его расцелую, за все, что он сделал! Да за все эти замечательные вещи, я ведь теперь его злейшим… тьфу ты… лучшим другом стану! Да, я его теперь никогда не брошу, снежинка он моя одуванистая!

— Сударь, прошу вас, — взмолился Джульбарс, которому это все ужасно надоело, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы сказать об этом раньше, — расслабьтесь хотя бы на минуту! Подумайте о чем-нибудь приятном. Я уверен, с Бонифантиной ничего не случится. Она сейчас в королевском замке, в тепле и уюте, ест печеные яблоки в сахарной пудре и ни в чем не нуждается. Уж сейчас-то вы можете о ней не беспокоиться!

— Ну, конечно, — пробормотал Фикус раздосадовано, — в тепле и уюте, и яблоки в сахарной пудре на ужин. – От огорчения человечек даже носом шмыгнул. Он вдруг почувствовал себя таким маленьким и несчастным, каким может почувствовать себя только тот, кто потерял своего лучшего друга. – Так совсем обо мне и забудет, выйдет замуж за принца и останется с ним жить. Эх…

— Ну что вы, — попытался успокоить его Джульбарс, — ничего такого не случится, вы ведь друзья, а друзья друг друга не забывают.

— Да, — кивнул Фикус, надвинув шляпу на глаза. – Друзья друг друга не забывают и уж, конечно, не дают друг друга в обиду, а я, желтый я прежелтый одуванчик, позволил себя одурачить какому-то… какому-то еще более желтому и лохматому одуванчику!

Кот тяжело вздохнул. «Похоже, даже такие самодовольные типы время от времени могут испытывать чувство вины», — подумал он, а вслух сказал следующее:

— Ложитесь-ка спать, сударь! Отдых вам будет полезен, а то вы, я погляжу, решили поиграть в глубоко несчастного одуванчика, а это на вас совсем не похоже. Завтра мы все исправим, доверьтесь моему слову.

Фикус только хмыкнул в ответ, достал из кармана пальто темно-зеленое шерстяное одеяло, расстелил его на земле, лег и уже через минуту громко храпел.

На утро они вновь отправились в дорогу. День для путешествия выдался самый, что ни на есть подходящий: в небе ярко светило солнышко, воздух полнился жужжанием насекомых и пением степных птиц, а с реки дул тихий ветерок, принося с собой запах проточной воды и сладковато-пряные аромат луговых трав. И было в этом запахе что-то такое нежное и уютное, что всем, даже Коту, одинаково не любившему воду и степные травы, невольно хотелось дышать глубже. Этот запах звал за собой, к далеким неизведанным краям. И каждый, кто хоть раз отправлялся в путешествие по Волшебной стране, знал – это был запах странствий. В нем переплетались горечь дыма догорающего костерка, острота и сухость дорожной пыли, свежесть утренней росы, и упоительная сладость свободы. Но даже и эти до боли знакомые и любимые запахи не могла поднять Фикусу настроения. Он был мрачен и почти все время молчал, и даже Фабио, который едва знал Фикуса, не мог не заметить, что ведет он себя до крайности странно. Впрочем, по своему обыкновению музыкант списал эту странность на больной желудок или, что, как он считал, было ближе к истине, на больную голову.

Фабио искренне хотел помочь коротышке справить с дурным настроением. Он играл веселые песенки, травил байки, но все это, кажется, лишь еще больше огорчало Фикуса. И единственное, что оставалось музыканту, бросить свои тщетные попытки и переключиться на более общительного собеседника – Кота.

Больше всего на свете Фабио любил рассуждать вслух. Для этого, разумеется, ему необходим был слушатель, и Джульбарс Восьмой для этого подходил как нельзя лучше. Сначала Фабио рассказывал ему о том, как тяжек труд бродячего артиста, затем о том, как он счастлив, что все эти муки закончились, а потом о том, что он в первую очередь съест, когда станет придворным музыкантом и получит доступ к королевской кухне.

— Думаю, это будет жульен. Вы когда-нибудь пробовали жульен? Наверное, ужасно вкусно, — Фабио мечтательно закатил глаза. — Хотя, по правде говоря, я понятия не имею, что это такое. Но грибной жульен, по-моему, звучит довольно аппетитно, не находите?

Так Фабио болтал до тех пор, пока река не изменила свое течение, взяв круто влево, в сторону видневшихся на горизонте гор. Здесь музыкант остановился.

— Хм, — сказал он, вертя головой по сторонам, чтобы убедиться, что они именно там, где и должны быть, — думаю, мы должны пройти еще немного на восток, пока впереди не покажется лес. Там мы повернем на север, и, я уверен, очень скоро доберемся до Глубокой Канавы, а оттуда и до замка.

— Отлично, — сказал Фикус и, хотя, судя по его интонации, все было совсем наоборот, он, тем не менее, повторил: – Просто отлично, а я-то подумал, что мы заблудились.

Тон, с которым это было сказано, и самому-то Фикусу показался отвратительнее некуда. Что же касается Фабио, то он просто онемел от возмущения! Так говорить с человеком, который искренне хотел помочь! Неслыханно! Теперь настроение было испорчено у двоих, и дальше шли в полнейшем молчании.

Около полудня они добрались до Глубокой Канавы. Так путешественники называли овраг, поросший колючим кустарником так густо, что дна его не было видно и непонятно было, настолько этот овраг в действительности глубок. Одно все знали наверняка, те, кто спускался вниз, в эти заросли, обратно уже не возвращались. Но, не смотря на все те страшные истории, которые рассказывали об этом месте странники и менестрели, путники решили сделать привал именно здесь. А все потому, что к тому времени, когда они добрались до Глубокой Канавы, все, даже Фикус, считавший себя бывалым путешественником, успели устать и проголодаться.

Фабио развел костер, чтобы поджарить прихваченные им в дорогу колбаски, Фикус отправился набрать воды в расположенном неподалеку озерце, а Джульбарс в силу свойственного всем кошкам любопытства пошел взглянуть на таинственный овраг.

«Быть может, — думал он, — ничего таинственного в нем и нет, но, во всяком случае, будет лучше убедиться в этом самому, чем слушать досужие сплетни». Сначала он осторожно обошел овраг кругом, и убедился, что на самом деле он вовсе не так велик, как о нем рассказывали, да и пупырчатых лупоглазов, которые по слухам здесь так и кишели, он не увидел. Впрочем, Джульбарс плохо представлял, как выглядят пупырчатые лупоглазы и вполне мог их просто не заметить.

Овраг вообще оказался довольно скучным местом. Пупырчатых лупоглазов здесь не было, а спускаться вниз и проверять, насколько Глубокая Канава в действительности глубока Коту не хотелось. Он, однако, подошел к краю обрыва и поглядел вниз, чтобы окончательно убедиться, что ничего загадочного здесь нет. Внизу он увидел только густые заросли кустарника. Кот испустил вздох искреннего разочарования и уже собирался уходить, но внезапно откуда-то сзади послышался треск ломаемых веток и шорох листвы, а через секунду из зарослей выскочил Фикус, отчаянно размахивая руками и громко вопя:

— У-у-у-у-у, я злобный пупырчатый лупоглаз! Спасайся, беги, презренный смертный!

С этими словами он бросился на Кота, норовя ухватить его за кончик пушистого хвоста, но Джульбарс с поистине кошачьей грацией вывернулся из рук маленького наглеца, и пальцы Фикуса ухватили воздух. Не найдя опоры, маленький человечек на полном ходу проскочил мимо Кота и кубарем скатился под уклон, в колючие кусты, которыми поросло дно Глубокой Канавы…

Глава 15. В которой Бонифантина едва не впадает в отчаяние…

— Что вы со мной сделали?! — рыдала Бонифантина. Девочка хотела закрыть лицо руками, чтобы никто не видел ее заплаканных глаз, но слишком боялась случайно дотронуться до того хобота, в который превратился ее нос. — Теперь я даже ужасней, чем была раньше!

— Милая, — успокаивала ее королева, — это вовсе не так. Ты по-прежнему прелестная маленькая девочка. Внутри, — добавила она, подумав, и Бонифантина разрыдалась еще громче.

— Я самое ужасное в мире существо! — плакала она. — Почему бы вам было не превратить меня сразу в жабу, мерзкую пупырчатую жабу? Даже это, по сравнению с тем, что вы сделали, было бы не так ужасно! Этот нос! — Девочка вновь коснулась усыпанного веснушками длинного хобота и тут же с ужасом отдернула руку. — Эти кошмарные уши! Это отвратительно! Какая же вы после этого добрая волшебница?! Вы совсем не добрая! Вот ничуточки! — выкрикнула Бонифантина.

— Ну, знаешь! — обиделась королева. — Даже добрые волшебницы иногда выходят из себя! И, имей в виду, если не прекратишь реветь, я действительно превращу тебя в жабу!

Бонифантина не прекратила реветь, но теперь делала это немного тише. Единственное, чего она хотела, это оказаться как можно дальше отсюда такой, какой она была раньше, и чтобы рядом непременно был Фикус. Уж он-то наверняка знал бы, что делать. Впрочем, что делать сейчас знала и она – бежать, бежать без оглядки! Дождаться подходящего момента и удрать из замка, пока блудный принц не вернулся домой. Хотя теперь-то она понимала, почему он сбежал. Если эта противная королева и ему грозила превращением в жабу, не удивительно, что он при первом удобном случае поспешил убраться подальше.

Девочка отчаянно всхлипнула и вытерла глаза тыльной стороной руки. С тех пор, как они приехала в этот огромный замок с острыми башенками, путаными коридорчиками и огромными залами она только и делала, что плакала. Сейчас же, кажется, слез у нее уже не осталось, и единственное, что она могла это горько всхлипывать.

Решив, что Бонифантина уже успокоилась, королева вздохнула с облегчением. Ей было совестно за то, что она сделала и, чтобы хоть как-то искупить свою вину, она намерена была взять девочку под свою опеку. И для начала она велела нарядить ее в чудесное розовое платье, вышитое жемчугом, украшенное кружевными оборками, лентами и цветами. Платье было прелестное, но и оно не порадовало Бонифантину.

«Даже самое лучшее платье, — думала девочка, — не сделает красивым такое уродливое создание!»

Но одним платьем дело не обошлось. Когда Бонифантина была наряжена, ей занялись лучшие придворные парикмахеры. Они уложили ее волосы в замысловатую прическу, и ко всем прочим бедам Бонифантины прибавилась еще одна – девочка боялась пошевелить головой. Она была почти уверена – одно неосторожное движение и все то пышное великолепие, которое в течение нескольких часов создавалось у нее на голове, исчезнет, и, если это случится, все придется начинать с начала, а этого она просто не вынесет.

Около полудня, когда Бонифантину уже нельзя было отличить от самой-пресамой настоящей заколдованной принцессы, ее пригласили пить чай. Король и королева были с ней так милы, словно она была их родной дочерью, но Бонифантине, к сожалению, они уже не казались такими замечательными, как в начале их знакомства. Король был так неуклюж, что за чаем несколько раз умудрился окунуть в чашку парик, рассыпал сахар и опрокинул на скатерть вазочку с вареньем, а королева, хоть и была волшебницей, была вовсе не так добра, как показалось девочке вначале. Бонифантина в их обществе чувствовала себя несчастной и одинокой. Никто из них не понимал ее, и к тому же каждую проведенного с ними секунду она боялась сделать или сказать что-нибудь не то. В конце концов, сидя за одним столом с настоящими королем и королевой, и вести себя нужно было соответственно, если, конечно, она не хотела снова разозлить ее величество. А об этом после всего случившегося Бонифантине и думать не смела. Но, к счастью, к концу чаепития ничего действительно ужасного она, кажется, так и не сделала, потому что ругать ее не стали. Одна фрейлина мило улыбнулась девочке, взяла ее за руку и отвела в детскую комнату.

Детская находилась на самом верху небольшой изящной башенки, увенчанной золотым шпилем, сверкавшим в лучах солнца. Это было просторное помещение с высокими потолками и большими стрельчатыми окнами, украшенными яркими замысловатыми витражами. В центре комнаты стояла огромная кровать под тяжелым бархатным балдахином, а возле нее на полу, подоконниках, резных тумбочках и полках, на креслах и стульях, и везде, куда ни кинешь взгляд, были игрушки: мячи и кубики, фарфоровые куклы с надменными лицами и заводные птицы, механическая железная дорога и кукольный домик с миниатюрной мебелью, а еще бесчисленное множество плюшевых зверей.

Но, увы, в тот момент и самые лучшие игрушки не могли обрадовать Бонифантину. Потому что напротив двери в детскую стояло изящное старинное трюмо с потускневшим от времени стеклом, и первым, что увидела девочка, войдя в комнату, было ее же собственное отражение с усыпанным веснушками длинным хоботом и огромными ушами.

Несколько мгновений Бонифантина смотрела в зеркало, не в силах поверить своим глазам. То, что она увидела, казалось ей смешным и жутким одновременно. Ох, неужели это существо по ту сторону стекла действительно она?! До чего же глупо она выглядела! Красивое платье и сложная прическа не только не делали ее привлекательней, они словно подчеркивали ее нелепый вид! Волосы были уложены так, что казалось, будто парикмахеры все силы положили на то, чтобы прикрыть ими огромные уши, но так, в итоге, ничего и не добились. А веснушчатый хобот на детском личике напоминал карнавальную маску, которую девочка почему-то забыла снять. Ах, ну, почему все это случилось именно с ней?!

Лишь только фрейлина ушла, девочка упала на кровать и горько заплакала.

Глава 16. В которой появляются злобные пупырчатые лупоглазы…

— Сударь, вы в порядке! – Голос Кота звучал слегка приглушенно, словно доносился откуда-то издалека, но Фикус его все же расслышал. – Подождите минуту, я уже спускаюсь!

Человечек несколько раз моргнул, приходя в себя после падения, и попробовал подняться. Но, увы, как он ни старался, ничего у него не получалось. Он висел в воздухе, безнадежно запутавшись в кустах, и едва мог пошевелиться. Ветки, смягчившие падение, были в действительности коварной ловушкой, выбраться из которой самостоятельно Фикус не мог. Упругие, покрытые крохотными крючками шипов, они удерживали его так же надежно, как удерживает бабочку паучья сеть, и чем больше человечек барахтался в своем капкане, пытаясь освободиться, тем больше он запутывался.

— Я уже близко! Еще одно мгновение и я спасу вас! — Теперь голос Джульбарса Восьмого звучал совсем рядом, но ответить ему Фикус по прежнему не мог. Он висел вверх тормашками, уткнувшись носом в землю, и раздраженно хрюкал всякий раз, когда ему случалось вдохнуть облачко пыли, поднимавшейся тот час же, стоило ему пошевелиться.

— Ну, откликнитесь же! – взмолился Кот. Теперь он был внизу, и здравый смысл подсказывал ему, что искать Фикуса стоит там, где мгновение назад вздрагивали и покачивались ветви кустов, но суеверный страх не позволял подойти ближе, пока он не убедится, что там именно Фикус, а не шайка злобных пупырчатых лупоглазов. – Сударь, почему вы молчите?

— Паршивый Кот! – через силу вымолвил Фикус, чувствуя, что спасать его не торопятся. – Если уж ты все равно спустился, так иди сюда и помоги мне выбраться… Ай! – Острая колючка оцарапала человечку переносицу. – Проклятые заросли! – выругался он. – Торопись, Джульбарс! Висеть вниз головой, знаешь ли, довольно неудобно!

Кот вздохнул облегченно – кажется, помимо ворчливого коротышки ничего ужасного в кустах не скрывалось. А, значит, он мог подойти и помочь Фикусу выбраться из ловушки. Именно так Кот и сделал.

Через несколько минут человечек стоял рядом с ним и поспешно приводил себя в порядок. На одежду во время падения и после успело налипнуть немало грязи, веточек и листочков, а к вязаному шарфу прицепилось столько колючек, что Фикусу потребовалась бы неделя только для того, чтобы от них избавиться. И хотя теперь все, кажется, было в порядке, на душе у Кота было как-то неспокойно.

Глубокая Канава все же была не самым приятным местом и даже теперь, когда все закончилось, Джульбарс чувствовал себя неуютно. Лишь крохи солнечного света и тепла достигали дна Канавы, здесь царил вечный сумрак, было довольно прохладно, не смотря на летнее время, и тишина стояла такая, словно даже звуки чего-то боялись. И, если сверху Канава не показалась Коту хоть сколько-нибудь страшной, теперь, когда он оказался внизу, было иначе.

Зябко поежившись, Джульбарс поднялся на задние лапы и, цепляясь за уступы, попытался вскарабкаться наверх. Увы, что бы он ни делал, у него ничего не получалось. Внизу склон оказался таким крутым, что даже ему, Коту, не под силу было взобраться по осыпающейся под лапами каменистой поверхности. Оставалось надеяться, что Фикус, если его подсадить, сумеет забраться наверх и позвать музыканта, чтобы тот помог вытащить Джульбарса.

К тому времени, когда Кот понял это, Фикус уже закончил приводить себя в порядок и сказал со всей серьезностью, на которую только был способен:

— Давай-ка выбираться отсюда. А то у меня от пережитых волнений, похоже, разыгралось воображение. Я сейчас в кустах увидел что-то странное и, если честно, мне не хотелось бы узнать, что это было.

Джульбарс оставил попытки покорить неприступный склон и устремил свой взгляд туда, куда уже более минуты напряженно вглядывался Фикус. Там, к немалому ужасу Кота, в полумраке зарослей, пылало не менее дюжины зловещих огоньков – так иногда светятся в темноте глаза животных.

— Мать моя кошка! – воскликнул Кот, напрочь забыв о приличиях. Он был ужасно напуган, но даже и сейчас не утратил рассудительности. Он твердо знал, что нужно делать, чтобы хотя бы один из них мог спастись. – Скорее, сударь, – велел он человечку, — лезьте ко мне на спину и постарайтесь выбраться!

И Фикус, ни слова не говоря, взобрался на спину Коту, поднялся на цыпочки и стал карабкаться вверх. Ноги его скользили по склону, коротенькие пальчики сводило от напряжения, когда он пытался удержаться на уступах, и, хотя он изо всех сил цеплялся за склон, земля под его весом крошилась и осыпалась, вновь и вновь утаскивая его за собой. Очень скоро стало ясно, что даже с помощью Кота, он не сможет одолеть такой крутой подъем.

— Ох, мы пропали! – простонал Фикус, потирая ушибленный бок.

В тот момент никто из них уже и не сомневался в этом. Им самим ни за что не выбраться из оврага, и единственное, что остается, это уповать на удачу.

— Ну, что ж, — вздохнул Кот, с тем величественным спокойствием, с которым неминуемую гибель способен принять только истинный аристократ, — полагаю, настал момент прощаться, и должен вам сказать, сударь, хоть вы и были порой невыносимы, я рад, что имел честь знать вас.

— А-а-а-а! – взвыл Фикус, не в силах поверить, что его дни сочтены. – Я не могу умереть в самом расцвете сил! Я еще так молод! Я еще столько не успел! Если я умру, что станет с моей бедной-бедной Бонифантиной?! А-а-а-ха-ха! – Он громко зарыдал. – Кто спасет ее, если не я?! Ах, моя несчастная-несчастная Бонифантина, она до самой старости будет затворницей в этом ужасном королевском замке! А-а-а! Это я во всем виноват! Она больше никогда не увидит своих маму и папу, и не сможет пойти в школу! А-а-а-ха-ха! Ну, почему такая маленькая девочка должна страдать из-за такого болвана, как я?! Это не честно! Не честно!

Фикус уже набрал в легкие воздуха, чтобы разразиться очередным «А-а-а-ха-ха», но внезапно тоненький точно звон серебряного колокольчика голосок произнес:

— Грустно!

И не менее десятка таких же голосков вторили ему:

— Грустно! Грустно!

— Что они говорят? – спросил Фикус, прекратив рыдать, и настороженно вглядываясь в полумрак зарослей, где с каждой секундой вспыхивали все новые и новые огоньки-глазки. – Вкусно-вкусно?

— По-моему, «грустно-грустно», — произнес Кот, и стоило ему это сказать, как из зарослей один за другим стали появляться странные, похожие на комочки мягкого белого теста создания, звеня точно сотня маленьких колокольчиков:

— Грустно! Грустно!

Глава 17. В которой Бонифантина ищет тайный ход…

Бонифантина провела в замке больше суток, но ее положение за это время ничуть не изменилось. Она по-прежнему чувствовала себя пленницей. Если ей и позволяли выходить, то только в сопровождении толпы фрейлин, да и то ненадолго.

Бонифантина бродила по комнате, заложив руки за спину, как это делал Фикус, и выглядела при этом очень серьезно, что было более чем странно, в особенности для такой маленькой девочки как она. Вот она прошла в один угол, развернулась и направилась к противоположному, где снова развернулась и вернулась туда, откуда начинала, и так много-много раз. Когда на сердце у нее было так неспокойно, сидеть на одном месте было просто невозможно! Вот она и бегала взад-вперед и говорила не переставая, словно та зеленокожая девочка, только слушателями у Бонифантины были не большие пернатые жабы, а игрушки. Их было пять: сиреневый заяц с длинным-предлинным совсем не заячьим хвостом и большими разноцветными глазами, ушастая рыба – ее Бонифантина назвала Налим, потому что, хотя она и слышала это название раньше, она понятия не имела, как настоящий налим выглядит, — и тряпичная кукла с зеленым лицом и волосами из пестрых лоскутков. Оставшиеся двое были и вовсе странными созданиями. У одного был клюв, крылья, как у шмеля и оба глаза находились на одной стороне головы. У второго – мордочка суслика, три ноги и один лишний глаз, болтавшийся на длинном отростке прямо посреди лба.

Бонифантина не могла точно сказать, почему из всех игрушек, которые были в комнате, она выбрала именно эти, но слушатели из них получились совсем неплохие. Это были странные, но милые создания, и, кроме того, ей нравилось думать, что все они когда-то были нормальными игрушками, а потом королева почему-то рассердилась на них и заколдовала в точности так, как это случилось с ней.

— И как я должна выбраться отсюда, если они заперли меня в комнате, как будто я совсем маленькая?! – возмущалась Бонифантина. – Вы только подумайте, господин Ворон, – этим именем девочка назвала существо с клювом и двумя круглыми как у рыбы глазами, помещавшимися на одной стороне головы, — разве это правильно так со мной обращаться?! А ты, Светлячок, разве не считаешь, что так поступать с девочками очень некрасиво?! – Светлячком была кукла с мордочкой суслика. Двух других девочка звала Заяц и Пуговка. Они были не такими умными, как господин Ворон, но, несомненно, более внимательными и понимающими слушателями, нежели Светлячок, вечно отвлекавшийся на посторонние вещи. – Ох! – вздохнула Бонифантина, подходя к окну, за тем лишь, чтобы убедиться, что до земли слишком далеко, и всех простыней с по-королевски огромной кровати не хватит, чтобы сделать такую веревку, по которой она могла бы спуститься. – Как же мне быть?

Внезапно Бонифантина обернулась. Она готова была поклясться, что заметила какое-то движение позади, но, кажется, ничего не изменилось, разве что Светлячок лежал немного по-другому, не так как раньше. Но не мог же он и в самом деле пошевелиться? Решив, что ей это просто почудилось, девочка подобрала игрушку и прижала к груди.

— Ах, — снова вздохнула она, поглаживая Светлячка по голове, — если бы только вы могли мне помочь.

Но игрушка, как ей и полагалось, молчала. Она, как и все игрушки на свете, по-настоящему хорошо умела делать только одно – слушать.

Бонифантина еще немного побродила по комнате, размышляя о том, что же ей все-таки делать, но, как она ни старалась, так и не смогла ничего придумать. Она очень устала, и ее клонило в сон, но, стоило ей забраться на кровать и укутаться в одеяло, как ее осенила идея. Ведь она находится в самом настоящем королевском замке, а, если это самый настоящий замок, то здесь наверняка полным-полно потайных комнат и ходов! И, возможно, если хорошенько поискать, она сумеет найти один или даже два тайных хода! И как она раньше об этом не подумала?! Ведь, если ей повезет, она будет спасена!..

Эта мысль приободрила Бонифантину и, напрочь забыв о сне, девочка принялась обследовать комнату. Она проверяла каждый уголок, тянула за каждый выступ, осматривала каждую щелочку, каждое углубление в стене. И вот, наконец, ее поиски увенчались успехом. За прикрытым тяжелыми бархатными шторами трюмо девочка обнаружила небольшую дверцу, за которой начинался узкий темный лаз. Из лаза веяло холодом и сыростью, и это было так непохоже на теплые, уютные дворцовые комнаты, в которых Бонифантина была прежде, что при мысли о том, что ей предстоит войти в темный зияющий провал за дверцей, девочку невольно передернуло. Ах, как же неприятно было, стоя здесь, в просторной светлой детской, знать, что вот сейчас тебе придется покинуть ее и неведомо как долго спускаться по узким крутым ступеням, даже не зная, куда они тебя приведут!

Девочка в нерешительности замерла у прохода, но на этот раз пугала ее не темнота и даже не неизвестности, таившаяся за этими ступенями. Было кое-что гораздо хуже, а именно то, что лаз, к ужасу Бонифантины, оказался слишком мал для нее. По правде сказать, она сомневалась, что сможет пролезть в него, даже если встанет на четвереньки. Но, поборов страх и нерешительность, Бонифантина все же попыталась протиснуться в лаз, и очень скоро к своему огорчению поняла, что это невозможно. Встав на четвереньки и медленно пятясь назад, она могла спуститься на несколько ступеней вниз, но дальше потолок становился таким низким, что девочке пришлось бы лечь на живот, чтобы продолжить спуск. Решив, что, если так пойдет и дальше, то рано или поздно она попросту застрянет, девочка вернулась в комнату и стала думать, что ей теперь делать. Она никак не могла взять в толк, зачем было делать такой проход, которым никто не мог воспользоваться? Впрочем, это может быть какой-то волшебный проход, как тот, в доме Джульбарса Восьмого и, чтобы он заработал, нужно что-то сказать. Вот только что именно?

Бонифантина вздохнула. Времени у нее было в избытке, и она вполне могла опробовать разные способы…

— Пожалуйста, — девочка подумала, что, если она будет говорить вежливо, у нее будет больше шансов на успех, поэтому к «пожалуйста» добавила так же «будьте так добры» и «если вас не затруднит», — откройте проход для Бонифантины. Заранее спасибо…

Но ничего не случилось. На всякий случай девочка осмотрелась по сторонам, но никакого прохода нигде не открылось. Тогда она попробовала по-другому:

— Сим-сим откройся! — Но и на этот раз ничего не изменилось. — Сезам откройся?!

И снова ничего. Поскольку Бонифантине все равно было нечего делать, она решила перепробовать все волшебные слова, которые знала…

Глава 18. В которой неожиданно появляется транспорт…

— Чтоб мне провалиться, — воскликнул Фикус изумленно, и оттого еще громче обычного. — Мармаруши!

Тот, кто никогда не был в Волшебной стране, мог подумать, что человечек произнес мудреное ругательство или страшное заклятье, но ни тем, ни другим его слова, конечно же, не были. Мармарушами в Волшебной стране называли существ, живших в корнях старых деревьев, питавшихся камнями и сухой землей и обладавших поистине удивительным свойством изменять свое тело так, как им того хотелось. Во всем мире кроме них не было, пожалуй, ни одного другого существа, которое могло бы при желании отрастить себя лишнюю руку, ногу, хвост или даже щупальце, мармаруши же делали это с легкостью. Так же легко они могли превратиться в лепешку или надуться до невероятных размеров, или сделаться тонкими и длинными, как змея… Они могли практически все, но предпочитали облик, в котором напоминали вылепленные из теста кругляши с темными глазами-бусинками, маленькими круглыми ушками и большими приплюснутыми носами.

— Ох, — вздохнул Фикус, носовым платком вытирая лоб – от волнения у него на коже выступили капельки пота, — а я-то думал, мы обречены!

Всем в Волшебной стране было известно, что мармаруши народец мирный и никому нарочно вреда не сделают, а, значит, опасаться путешественникам больше нечего. Теперь, видя, что никакой опасности нет, спокойно вздохнул и Кот, хотя, признаться, до последнего момента он ждал появления жутких пупырчатых лупоглазов. Впрочем, в Глубокой Канаве их, кажется, и в самом деле не было.

— Грустно! – прозвенел один из мармарушей, кругленький, как и все они, и неуклюжий на вид. – Не умирать! Нет! – Так как шеи у него не было он помотал всей передней частью своего тела, начиная с того места, где у человека была бы грудь и заканчивая большим плоским носом. Его глазки-бусинки влажно поблескивали, словно зверек вот-вот расплачется. – Не умирать! Мы помогать! Мы спасать Бонифантина!

— Помогать? – переспросил, не веря своим ушам, Фикус.

— Помогать! Помогать! – хором откликнулась все, сколько их было, мармаруши.

Фикус задумался. Как, любопытно, эти крохи могли им помочь? То ли от пережитых волнений, то ли от недостатка фантазии, ничего толкового в голову человечку так и не пришло, но зверьки сами ответили на мучавший его вопрос.

— Садиться нам на спина! Вытаскивать вас! Везти к Бонифантина! – сообщили они.

— Садиться на вас?! – На этот раз своим ушам не поверил Кот. Зверьки, обступившие его, были каждый не больше футбольного мяча, хрупкие и неповоротливые на вид. Едва ли они смогут поднять Фикуса, а уж тем более его самого. – Нет-нет, — сказал он, — премного благодарны, но мы уж как-нибудь сами!

Но мармаруши и слушать его не стали. Не дожидаясь, когда нерасторопные гости сделают то, что им было велено, они подхватили их, и потащили вверх по склону.

— Ого! – только и успел сказать Фикус, прежде чем лапки зверьков подняли его над землей и понесли.

Кот ничего не сказал, только взволнованно ойкнул и затих, не смея пошевелиться, чтобы ненароком не задавить какого-нибудь несчастного маленького мармаруша.

Но мармаруши, к изумлению обоих путешественников, двигались удивительно легко и быстро, точно и не чувствуя их веса. Передними лапками они придерживали их, не позволяя упасть, а задними бодро цеплялись за уступы и камушки, отталкиваясь от них и поднимаясь все выше и выше.

— Помогать… помогать… Везти к Бонифантина, — звенели зверьки, карабкаясь вверх.

Они действовали умело и слаженно, и вскоре овраг остался позади. По неприступному для Фикуса и Кота склону мармаруши взобрались с такой поразительной легкостью, словно всю жизнь только тем и занимались. Но стоило им оказаться на ровной, окруженной лесом полянке, как Джульбарс замахал лапами и закричал:

— Стойте! Стойте! Мы забыли про Фабио! Мы должны взять его с собой!

Фикус, ехавший немного впереди, недовольно наморщил нос. И почему это Коту вздумалось брать с собой музыканта? От него одни только неприятности! Сам-то Фикус хотел оставить его здесь. Впрочем, спорить с Котом ему сейчас совсем не хотелось, и, посчитав, что его мармаруши поймут лучше, он объявил:

— Идти налево! — Взмахом руки он указал направление. – Музыканта брать, везти к Бонифантина. Придавать суд, казнить!

Фабио ждал их у костра, безнадежно скучая, и от нечего делать острой палочкой рисовал на земле картинки: одноногую утку, домики в виде лошадей, цветы и облака. Но вот он услышал шорох листвы и скрип ломающихся веток и, решив, что это, должно быть, возвращаются его спутники, изготовился произнести заранее подготовленную к их возвращению гневную реплику. Но, увы, когда из зарослей Фикуса и Кота вынесли мармаруши, от изумления бедный Фабио напрочь забыл все, что хотел сказать.

— Ч… что это такое?! – выдохнул музыкант, заикаясь от волнения.

— Бросай свои колбаски, — рявкнул Фикус, — отчаливаем! – И он скомандовал несшим его зверькам. – Хватать музыканта! Везти к Бонифантина!

— Что, позвольте… — попытался пробормотать Фабио, но бросившиеся ему под ноги мармаруши в мгновение ока повалили его на землю, подхватили и понесли. Фабио пытался отбиваться, но Джульбарс посоветовал ему оставить сопротивление и представить, что это обычная увеселительная прогулка, какие, между прочим, частенько устраивают при дворе. Из всех троих музыканту передвигаться на спинах у мармарушей было, пожалуй, особенно неудобно. Долговязого Фабио им приходилось нести в положении лежа, из-за чего несчастному казалось, что он заснул на разваливающемся на куски диване и вот-вот упадет на землю. Фикусу было проще. Он сидел на спине у особенно толстенького и крупного мармаруша, скрестив ноги, и путешествие для него проходило вполне комфортно. Время от времени он отдавал мармарушам короткие распоряжения и указывал, куда следует двигаться, пока, наконец, на горизонте не показались острые шпили королевского замка.

Глава 19. В которой игрушки оживают…

Бонифантина заснула, так и не сумев подобрать нужные слова, чтобы сделать проход хоть немного пошире. Она слишком устала от слез и волнений и задремала там же, где сидела, прислонившись спиной к стене и обняв руками колени. А пока она спала, ей снился сон, в котором игрушки ожили и стали советоваться между собой, решая, как ей помочь…

Господин Ворон взобрался на трюмо – оттуда он видел всех и вся и чувствовал себя самым главным и самым умным, а, значит, мог всеми руководить, указывать, кому что следует делать, и решать правильно это или неправильно. Пуговка сидела на спине у Налима и, всякий раз, когда тот начинал засыпать, расталкивала его и напоминала, что у них сейчас совещание чрезвычайной важности и времени на сон совершенно нет.

— Я и так все прекрасно слышу, — ворчал старый Налим и его уши начинали вертеться так, точно он и в самом деле пытался услышать все на свете.

Заяц сидел неподвижно и выглядел очень серьезным, а вот Светлячок, напротив, семенил по комнате, смешно перебирая тремя тоненькими ножками, и все время пытался что-то сказать, но никак не мог подобрать нужных слов.

— А может быть… может быть нам стоит… хотя нет… ну то есть да, только не всем…

Естественно никто его не понимал, хотя самому Светлячку казалось, что он говорит очень важные вещи.

— Итак, — медленно произнес господин Ворон. Он всегда говорил медленно, считая, что так он кажется особенно значительным и умным. – Все мы хотим помочь этой милой девочке…

— Да-да! – закивал Светлячок и третий глаз, болтавшийся у него посреди лба, задрожал точно колокольчик, которые в Волшебной стране вешали возле дверей. – Мы обязаны помочь! Она выбрала нас и мы должны быть ей как-то полезны…

— Помолчи! – сказал Заяц и, ухватив зверька за шиворот, подтащил его к себе и заставил сесть. Светлячку вовсе необязательно было говорить вещи, которые все и без него знали, считал он. – Успокойся и хотя бы минуту послушай, что говорит нам господин Ворон.

— Но… — хотел, было, возразить Светлячок, но никто его и слушать не стал. Заяц обвил его своим длинным хвостом, не давая пошевелиться, и сказал очень строго:

— Помолчи!

Светлячок замолк и смущенно вжал голову в плечи.

— К-хе, — продолжал тем временем господин Ворон, немного раздосадованный тем, что его прервали, — мы, игрушки, ничего особенного сделать не можем, но, эта девочка вдохнула в нас жизнь, и наш долг помочь ей, и поэтому я предлагаю следующее… — Здесь господин Ворон сделал выразительную паузу. Паузы, как он считал, были необходимы в интеллектуальной беседе – они подчеркивали значимость того, что будет сказано после них, а еще во время паузы можно было, как следует обдумать свои слова или принять важное решение. – Так вот, я предлагаю, одному из нас отправиться на поиски друга этой маленькой девочки. Возможно, если мы сумеем найти его…

— Вот именно! – воскликнул Светлячок, вскочив на ноги. – Об этом я и говорил! Я готов! Я отправлюсь на поиски!

— Почему именно ты?! – возмутилась кукла с зеленым лицом и лоскутными волосами. – Может, мы тоже хотим пойти! – Она скрестила руки на груди и важно задрала подбородок. — Другим не меньше тебя хочется помочь старшей сестричке! Я, например, с готовностью отправилась бы ради нее хоть на край света, вот честное-пречестное!

Налим громко всхрапнул, и девочка с силой дернула его за уши.

— Просыпайся! Мы тут важное решение принимаем!

— Я и не сплю, — откликнулся он, приподнимая веко, — я думаю.

— И что же ты надумал? – спросила кукла.

— Что идти должен Светлячок. Из нас всех он единственный может найти дорогу в кромешной темноте, а еще он самый быстрый из нас и он действительно хочет помочь…

— Я тоже действительно хочу помочь! — возразила девочка. – А Светлячок… он ведь растяпа! Даже если он найдет друга сестрички, то все равно не сможет толком объяснить ему, что случилось! Он хоть и болтает без умолку, а понять его невозможно! Даже я не понимаю!

— Не… нет! – воскликнул Светлячок. От обиды он даже заикаться начал. – Я… я… нормально… правда говорю… меня понимают! Все!

— Оставьте это, — уныло покачал головой Заяц, — пустая затея. От Светлячка много толку не будет, разве что отправить с ним Пуговку…

— Я согласна! – тут же воскликнула кукла.

— Нет, так не пойдет, — покачал головой господин Ворон. – Если исчезнут двое, девочка сразу обо всем догадается, так что идти, как я уже говорил, должен кто-то один.

— Пуговку одну посылать нельзя, – медленно произнес Налим, – она непременно заблудится.

— И ничего я не заблужусь! – возразила Пуговка, гневно сверкнув глазами-бусинами. – Я прекрасно ориентируюсь!

Но все знали, что это не так, а, значит, Пуговка тоже идти не могла. Заяц был слишком медлителен и неуклюж, а господин Ворон, поскольку он был самым главным и самым умным, не мог бросить другие игрушки, ведь без него они наверняка сделают кучу неправильных вещей!

— Но что же нам в таком случае делать? – сказал Заяц, озвучив вопрос, который одинаково волновал всех.

— Давайте напишем письмо, — внезапно предложил Налим, — и попросим Светлячка отнести его, тогда ему не придется ничего объяснять. Он просто отдаст письмо другу девочки и проводит его в замок!

— Думаете, — спросил Заяц не без сомнений, — друг девочки сможет пролезть в это маленькое отверстие? – Он указал на проход в стене.

— Мы не можем этого знать, — пожал плечами господин Ворон, — но, если он такой умный, как о нем говорит девочка, то он что-нибудь придумает.

— Да-да-да! – снова закивал головой Светлячок. – Скорее надо писать! Я найду, вот увидите! Я сделаю! Все-все!

И тогда господин Ворон нашел в столике у окна листок бумаги и чернила и написал письмо, которое затем вручил Светлячку. Зверек радостно взвизгнул и уже собирался бежать, но Заяц ухватил его за шиворот и пригрозил пальцем.

— Не торопись, дружок, — сказал он, — пусть сперва Налим послушает, где сейчас находится друг девочки.

Налим недовольно заворчал.

— Ох, знаете, как сложно услышать того, кого ты совсем не знаешь!

— Давай слушай! – велела Пуговка и дернула Налима за ухо.

— О-хо-хо! Бедный я несчастный! – вздохнул он и стал прислушиваться. Он прикрыл глаза и почти не двигался, так что сперва Пуговка подумала, что он опять заснул, и даже хотела его разбудить. Но только она потянулась к ушам Налима, чтобы посильнее за них дернуть, как вдруг они мелко затрепетали точно крылья бабочки – он вовсе не спал, он был очень занят, он слушал и искал того, кого никогда не видел и, что еще важнее, никогда не слышал. Шансы на успех были очень малы, но вот, по прошествии нескольких минут, он произнес: — Кажется, нашел. К югу-западу от нас, совсем близко, возможно даже в пределах замка. Я не уверен, что это именно тот, кто нам нужен, но он произнес имя нашей девочки, так что думаю, это и есть ее друг. Иди туда Светлячок и отдай ему письмо, а я пока отдохну.

Сказав это, Налим закрыл глаза, и тот час же заснул. Слушать на такие расстояния было очень непросто, даже для него. Девочка с зеленым лицом погладила его по голове и сказала:

— Умница! Теперь сестричка спасена!

А Светлячок спрятал письмо в карман, попрощался и стал спускаться вниз по лесенке. Когда его со всех сторон обступила тьма, он легонько похлопал лапкой по глазу, болтавшемуся у него посреди лба, и глаз засветился в темноте мягким голубоватым светом. Так идти было гораздо удобнее и он стал медленно пробираться дальше.

Когда Бонифантина проснулась все было в точности так, как и раньше: игрушки лежали там же, где она их оставила, не разговаривали и не шевелились, вот только Светлячок куда-то задевался и, как она ни искала, найти его так и не смогла.

«Быть может, — подумала девочка, — это был не совсем сон?»

Глава 20. В которой появляются сразу два привидения…

Когда они добрались до замка, солнце уже село и на небе уже загорались первые звезды. Недалеко от ворот Фикус приказал мармарушам остановиться, слез и подозвал к себе Кота.

— Кажется, ты любишь придумывать планы, — сказал он шепотом, чтобы Фабио не расслышал его слов, — может, у тебя и на такой случай найдется парочка?

Сам Фикус чертовски не любил планов, но сейчас даже он понимал, что без хорошего плана им не обойтись. Если они просто заявятся в замок и потребуют отдать им Бонифантину, их тут же выгонят, а, если они придумают какую-нибудь причину для визита к королю и королеве, то, возможно, им удастся убедить их отпустить девочку.

— Дайте мне минуту подумать, — попросил Кот.

Фикус кивнул. Сам он размышлял об этом с тех пор, как Большой Лес остался позади и они вновь поехали лугами. Потом луга закончились, и перед ними раскинулся огромный яблочный сад, в центре которого на холме возвышался королевский замок. Но и тогда Фикус так ничего и не придумал. Когда волнуешься, ничего не идет в голову, а он по мере приближения к замку волновался все больше. И вот теперь, когда от массивных каменных стен их отделяла всего пара сотен шагов, и от беспокойства человечек готов был на эту самую стену влезть, ему в голову внезапно пришла идея…

Ворота замка были открыты. Но возле них, скрестив алебарды, стояли громадные черные медведи, одетые в нарядные ливреи дворцовой стражи, и одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что войти в замок, минув их пост, удается немногим. Но Фикуса – теперь он был в этом уверен – они не остановят.

— Дорогой мой друг, — обратился он к музыканту таким откровенно заискивающим голоском, что даже простодушный Фабио, заподозрил неладное, — не мог бы ты еще разочек сыграть ту мелодию, которую ты играл нам с Бонифантиной?

— Да, конечно, — растерялся арфист, решительно не понимая, к чему человечек клонит, — но ведь тогда вы снова заснете!

— Да нет, — помотал головой Фикус, — не нам, а вон тем господам с алебардами.

Человечек ткнул пальцем в сторону ворот.

— Я… — пробормотал Фабио, с сомнением поглядывая на медведей – уж больно не понравились ему их грозные морды. — Да я могу, но зачем, скажите на милость, мне это делать?

— А вы, сударь, думаете, что они впускают в замок всякого, кто назовется им придворным музыкантом? – вмешался Кот, охотно подключаясь к задуманной Фикусом игре. – Они прогонят вас, да и нас тоже, и слушать не став. Едва ли им по уму оценить мастерство настоящего музыканта. – Тут Джульбарс печально покачал головой, чтобы усилить эффект от своих слов. – Но вот в замке, я уверен, найдется кто-нибудь, кто, услышав вашу игру, охотно согласится проводить вас к королю и королеве.

— Вы правы! – воскликнул Фабио и направился к воротам.

— Всем заткнуть уши! – велел Фикус и прикрыл ладошками свои собственные.

Кот и мармаруши поспешили сделать то же самое, и как раз вовремя, потому что уже через минуту от ворот замка зазвучала тихая мелодия.

Вскоре медведи стали пошатываться, затем опустились на землю и спустя какое-то время крепко-крепко спали. Дорога была свободна.

Фикус велел мармарушам ждать его до восхода, и возвращаться домой, если до тех пор он не появится, окликнул Кота и направился к воротам, где их уже ждал Фабио, до неприличия довольный своей маленькой проделкой.

— Вы были правы, — сказал он Джульбарсу, — когда я сказал им, что я придворный музыкант, один так на меня зыркнул, что я едва со страху не умер.

— Бедолага, — проворчал Фикус. – И долго они будут спать?

— О, — Фабио широко улыбнулся, — до завтрашнего утра и никак не меньше!

— Отлично, — кивнул Фикус и двинулся вперед.

Во дворе замка было темно и пусто. Слуги уже успели закончить дневные дела и вернулись обратно, в свои комнаты. Так что помешать им было некому. Они пересекли двор и оказались у высокой дубовой двери. Фабио толкнул ее плечом, но дверь, как это ни странно, и не подумала открываться. Тогда он налег всем своим весом, но тщетно – дверь была заперта.

— Закрыто, — пробормотал он огорченно. – И что нам теперь делать?

— Здесь должна быть дверь для прислуги, — сказал Кот. — Не думаю, что ее закрывают на ночь.

И они стали искать другую дверь, а пока они это делали, Джульбарс постарался изложить Фикусу детали своего плана.

— Я и господин Фабио попытаемся добиться аудиенции у его величества. Король Яблочных садов, как я слышал, человек мягкий и добродушный. Возможно, нам удастся, убедить его отпустить Бонифантину. Королева, напротив, весьма своенравна и вспыльчива, поэтому говорить с ней следует очень и очень осторожно, но, к счастью, для всех нас, – Джульбарс самодовольно улыбнулся, — я обучен ведению светской беседы и для меня это не составит большого труда. Что касается вас, сударь, вы, пока мы будем отвлекать внимание, постараетесь найти Бонифантину и вывести ее отсюда. Вот, собственно, и все.

— Поразительно, — вскинул брови человечек, — так похоже на мой собственный план, что я, было, подумал, а не читаешь ли ты мои мысли!

Кот только фыркнул в ответ, не зная, шутит человечек или говорит серьезно. Фикус говорил серьезно. Он хоть и не любил строить планы, но о короле и королеве Яблочных садов кое-что слышал, и про то, что переговорами лучше заняться Джульбарсу, подумал задолго до того, как тот об этом сказал. Сам же Фикус собирался отправиться на поиски Бонифантины и был только рад, что Кот думает так же.

Шедший впереди музыкант негромко окликнул их и помахал рукой. Он нашел дверь, и как они и предполагали, она была не заперта. К тому же это и в самом деле оказалась дверь для прислуги, и, поскольку никто кроме горничных, лакеев и других слуг ей не пользовался, внутреннее убранство той части замка, куда они попали, особой изысканностью не отличалось, но и ненужных свидетелей там тоже не было.

Они прошли по небольшому, тускло освещенному коридорчику до ближайшей развилки. Здесь они разделились. Фабио и Джульбарс отправились по главному коридору, светлому и просторному, а Фикус пошел боковым.

В коридоре, куда свернул Фикус, царил тоскливый полумрак. В изящных подсвечниках не горело ни единой свечки и, единственным, что хоть как-то разбавляло угрюмые сумерки, был тусклый свет звезд, проникавший сквозь высокие стрельчатые окна. Вскоре, однако, глаза человечка привыкли к темноте.

Коридор, по которому он шел, выглядел совсем заброшенным, и хотя его по-прежнему держали в чистоте, им явно никто не пользовался: свет никто давно уже не зажигал, а двери по правую руку от Фикуса все до единой были заперты. По всей видимости, это было самое удачное место, чтобы остаться незамеченным. Когда он найдет Бонифантину, подумал человечек, они должны будут идти тем же коридором…

Внезапно Фикус понял одну очень важную вещь и остановился как вкопанный. Дело в том, что он понятия не имел, где искать Бонифантину. Возможно, ее держат в одной из башен, в конце концов, по традиции именно там и полагалось держать незамужних принцесс, но, если король и королева не склонны соблюдать традиции, ей могли отвести и другие покои…

— Проклятье! – выругался Фикус. – И что же мне делать? – Он еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Где-то в замке Кот и Фабио отвлекали на себя внимание, а он не мог и шага ступить. Нет, он определенно должен что-то делать! Вот только что? — Ох, Бонифантина, — сказал он раздосадовано, — ты не могла потеряться как-нибудь по-другому?!

Увы, делать ему все равно было нечего, и, прежде чем расстроиться окончательно, человечек решил проверить башни. Насколько он помнил, в замке их было двенадцать. И этот коридор, если, конечно, он ничего не путал, должен привести его к одной из них.

Внезапно впереди мелькнул какой-то огонек. Фикус испуганно прильнул к стене, решив, что это мигнула свеча в руках кого-то из слуг, но бледно-голубой огонек, медленно двигавшийся в темноте, был совсем не похож на желтоватое пламя свечи. Тогда Фикус подумал, что это одно из обитавших в замке привидений и испугался еще больше. Он затаился в углу и стал ждать, когда привидение исчезнет, но оно не исчезало. Спрятавшись за тумбой, Фикус этого, конечно же, не видел, но голубоватый огонек целенаправленно двигался в его сторону. Поравнявшись с ним, он замер, и некоторое время висел почти неподвижно, лишь слегка подрагивая. Фикус в ужасе затаил дыхание, не смея пошевелиться и только и мечтая о том, чтобы привидение убралось восвояси. Огонек покачнулся снова и вдруг тоненький писклявый голосок произнес:

— Где же он? Я же видел… Эй, сэр, вы… мне же не показалось, верно? То есть… Эмм… я хотел сказать… в смысле спросить, здесь ведь есть кто-нибудь, да? Например, друг одной маленькой девочки? Нет, а?

От волнения Светлячок не мог совладать с собственным языком, что и обычно-то давалось ему с трудом. Он пошел по этому коридору, надеясь, что его никто не заметит, и даже погасил свой фонарик, но, услышав впереди возню, замер и стал прислушиваться и, каково же было его удивление, когда некто, стоявший посреди коридора, заговорил о девочке, о его девочке!

«Вот это удача! – подумал Светлячок. – Если это и в самом деле ее друг, он должно быть очень умный и смелый, раз сумел проникнуть в замок!»

Решив, что перед другом девочки таиться ему незачем, он вновь зажег свой фонарик и направился туда, где заметил маленькую темную фигурку, но теперь ее нигде не было, и Светлячок уже начинал подумывать, а не было ли это какое-нибудь из обитавших в замке привидений…

Меньше всего на свете Фикус ожидал, что привидение с ним заговорит, да еще таким тоненьким мышиным голоском, каким уж точно не должно разговаривать настоящее привидение.

Это определенно был очень странный призрак, и когда он с ним заговорил, Фикус даже не сразу понял, чего тот от него хочет. Хотя без сомнения кое-что в словах призрака показалось человечку интересным, настолько интересным, что он решился заговорить с ним сам.

Посчитав, что, если он прикинется привидением, настоящее привидение лучше к нему отнесется, страшным загробным голосом Фикус произнес:

— У-у-угу-гу-у-у, о како-ой такой дее-евочке ты говори-ишь, заблу-у-удшая душа-а…

Светлячок взвизгнул и отпрянул. Похоже, это действительно было привидение, но не стоило так сразу убегать, ведь привидение, наверное, не станет причинять вред игрушке, а о девочке оно определенно что-то знало. И, прежде чем броситься наутек, Светлячок решил выведать все, что ему известно, ведь, раз оно знало о девочке, возможно, ему что-то известно и о девочкином друге. Посчитав, что если говорить с привидением так же, как говорит оно, им будет легче друг друга понять, Светлячок заговорил так:

— У-у-угу-у-гу, — сказал он, и на этот раз от страха подпрыгнул Фикус – теперь это привидение и в самом деле стало похоже на привидение, и даже голос его звучал иначе. – Бонифантина-а-а… угу-у… зову-ут девочку. Угу-у-у! Послали меня э-э-э…отнести письмо ее дру-угу… У-гу-у… Несу вот, а тут вы-ы… у-у-гу-угу-гу!

— И где эта девочка? – спросил Фикус и добавил «Угу-у!». Привидение, как он заметил, очень любило это слово, раз произносило его в конце каждой фразы.

— В башне, угу-у-у, — ответил Светлячок, чрезвычайно довольный тем, что ему удалось найти с призраком общий язык. – Мне нужно… угу-у-у… то есть я хочу сказать, что проводил бы вас, но э-э… письмо доставить, вот, угу-уу… Меня попросили… времени мало… угу-у должен теперь торопиться.

Фикус не понял ни слова, но решил, что непременно узнает, где Бонифантина.

— Ты меня проводить, угу-у-у, — сказал Фикус, решив говорить с этим странным привидением так же, как говорил с мармарушами, — я помогать тебе доставить письмо!

«Какое глупое привидение, — подумал Светлячок, — совсем не умеет разговаривать!»

Но он все же решил проводить его к девочке, ведь, если привидение и в самом деле знает ее друга, ей лучше будет самой с ним поговорить. Сам-то Светлячок ничего объяснить не может…

Глава 21. В которой предпринимается попытка побега…

Бонифантину разбудили звуки суетливой возни где-то неподалеку. Девочка открыла глаза, и тот час же испуганно взвизгнула. Всего в нескольких шагах от нее на задних лапках стояла мышь. Это была очень большая мышь, по меньшей мере, вдесятеро больше своих собратьев. В передних лапках она держала поднос с чашками и блюдцами, а вокруг живота у нее был повязан накрахмаленный белый передник.

— Простите, что разбудила, — вежливо сказала мышь и сделала книксен, — я принесла вам ужин.

Мышь пошевелила усами. Очевидно, она ждала чего-то в ответ, но, заметив, что Бонифантина ее боится, смутилась и сказала:

— Не волнуйтесь, я сейчас же уйду. Доброй вам ночи.

С этими словами мышь поставила поднос на столик и нырнула в темный проход за трюмо.

«Получается, — подумала Бонифантина, — это вовсе не тайный ход. Это лесенка для слуг».

Теперь ей стало понятно, почему потолок над лесенкой был таким низким. Если помимо людей, которые предпочитали пользоваться дверями, слугами в замке были еще и мыши, делать потолок высоким было совершенно не обязательно. Увы, это также означало, что никакие волшебные слова не сделают проход даже чуточку шире.

Это открытие настолько огорчило Бонифантины, что у нее напрочь пропал аппетит. Она только взглянула в сторону подноса и тут же отвернулась. Что же ей теперь делать? Неужели придется выходить замуж за принца?

Девочка вздохнула. Может, в комнате все-таки есть тайный ход, просто она недостаточно хорошо его искала?

— Господин Ворон, — позвала девочка. Недавний сон не давал ей покоя. Он был настолько непохож на обычный сон, что на какое-то мгновение она даже поверила, что игрушки ожили. Но нет, все они были здесь, молчаливы и неподвижны, как и раньше, и только Светлячок куда-то запропастился. Девочка осмотрелась по сторонам, но его и в самом деле нигде не было.

— Где ты, Светлячок? – позвала Бонифантина, в глубине души надеясь, что кто-нибудь ей откликнется, но в комнате кроме нее никого больше не было, и даже мышь давно уже убежала. Но девочка не оставляла надежды найти своего маленького приятеля и, чтобы как-то облегчить поиски, стала вспоминать, что она делала и куда ходила, прежде чем заснуть. Так она и бродила по комнате, заглядывая под диваны и шкафы и перебирая игрушки, пока вдруг не услышала у себя за спиной слабый шорох. Сперва Бонифантина решила, что это вернулась мышка-горничная, но, обернувшись, взволнованно ойкнула и несколько мгновение только и могла, что глупо улыбаться. Прямо перед ней стоял Фикус, которого она уже и не надеялась увидеть! Человечек смотрел на нее и от изумления не мог вымолвить ни слова.

— Бо… Бонифантина? – сказал он, наконец. И прозвучало это так, словно он был не вполне уверен в своих словах, но девочка этого не заметила. Она была так счастлива, что ни о чем больше и думать не могла. Сердце ее так и колотилось от переполнявшей ее радости.

— Фикус! — воскликнула она, бросившись к человечку и заключив его в свои объятья. – Я так и знала, что ты меня найдешь!

Человечек тоже ее обнял, но он был вовсе не так счастлив…

— И это ты называешь, снять проклятье? — пробормотал он, вспомнив, что еще недавно Фабио убеждал его, будто его стараниями Бонифантина была избавлена от страшного проклятья, которое, как уверял музыкант, наложил на нее коварный злодей. – Что же с тобой случилось?

— Что? – переспросила Бонифантина, и внезапно к своему ужасу поняла, о чем маленький человечек говорил. – Ох! – Она попыталась прикрыть хобот, в который превратился ее нос, но, вспомнила об ушах и захотела спрятать еще и их и, разумеется, у нее ничего не получилось. Девочка готова была разрыдаться. Она и так была расстроена из-за того, что сделала с ней королева, а теперь еще в голову ей пришла страшная мысль: что если Фикус больше не захочет с ней дружить? Бонифантина громко всхлипнула. – Я ведь теперь уродина, правда? – спросила она, едва не плача.

— Вот еще глупости! – сердито буркнул Фикус. – Просто какое-нибудь ерундовое заклинание! И только-то! Может, ты и выглядишь по-другому, но хуже-то ты от этого не становишься! А теперь поспешим. Фабио и Кот отвлекают внимание, чтобы мы с тобой могли уйти.

И тогда Бонифантина поняла, что, чтобы с ней не случилось, какие бы чары на нее ни наложили, Фикус все равно останется ее другом. Даже, если ее превратят в мерзкую-премерзкую пупырчатую жабу. И от этой мысли на душе у нее стало так легко, что она и думать забыла о слезах, широко улыбнулась и покрепче сжала человечка в объятьях.

— Ну, хватит уже, — проворчал Фикус. Такие нежности ужасно его смущали, но он ни за что на свете не признался бы в этом Бонифантине. Ее бы это наверняка рассмешило, а выглядеть смешным человечек не любил, пожалуй, даже больше, чем ездить верхом и придумывать идиотские планы! — Давай-ка лучше подумаем, как нам отсюда выбраться, — сказал он, — а то, сдается мне, уйти той же дорогой, какой я сюда попал, нам не удастся.

Он вновь окинул Бонифантину взглядом и убедился, что она слишком велика, чтобы протиснуться в узенький ход, по которому он пробрался в башню.

Фикус решил, что сейчас ему будет удобней думать сидя, сел, закрыл глаза и крепко задумался. Бонифантина села рядом и стала ждать. Она ждала довольно долго, а потом, когда ей уже невмоготу было просто сидеть и ничего не делать, сказала:

— Фикус, а можно мне как-нибудь снова стать нормальной?

Человечек не ответил, и девочке пришлось потормошить его за плечо, чтобы убедиться, что он не спит.

— Я могу снова стать нормальной? – повторила она.

— Давай потом это обсудим, — произнес Фикус и надвинул шляпу пониже на глаза – в данном случае это означало, что он не хочет, чтобы ему мешали.

Девочка вздохнула. Когда взрослые говорили «обсудим это потом», это обычно означало, что они не знают ответа или то, о чем их спросили, кажется им слишком сложным, чтобы говорить об этом с детьми, и обещанное «потом» никогда не наступало. Оставалось надеяться, что Фикус сказал это только потому, что голова у него была занята чем-то совершенно другим.

Наконец сидеть устал и человечек. Вскочив на ноги, он несколько раз оббежал комнату.

— Хм… — произнес он, после третьего или четвертого круга, — кажется, я придумал, как нам быть!

— И как же? – с надеждой спросила Бонифантина.

— Лезь ко мне в карман! – велел Фикус и хитро ухмыльнулся.

— Что?! – воскликнула девочка, изумленно округлив глаза. – И как же ты это себе представляешь, ведь карманы у тебя совсем маленькие, а я большая!

Но Фикус не растерялся. Напротив, на лице его расплылась самодовольная ухмылка, а это означало, что, идея, какой бы бредовой не считала ее Бонифантина, ему самому казалась чрезвычайно удачной.

— Это вовсе не обычные карманы, — сказал человечек и торжествующе хихикнул. – Эти карманы, да будет тебе известно, заколдованы так, что в них может влезть все, что захочешь, от самой маленькой букашки до огро-омного дирижабля, — Фикус обвел руками круг, как бы показывая, что дирижабль может быть действительно огромным. — А уж маленькая девочка, — добавил он после паузы, — туда наверняка поместится.

Хотя Фикус и говорил весьма уверенно, Бонифантина все же позволила себе усомниться в его словах, ведь просунуть дирижабль в карман в любом случае было невозможно.

Фикус только фыркнул, заметив ее колебания, распахнул один из своих карманов и велел Бонифантине засунуть туда ногу, добавив при этом, что, сейчас она сама убедится, что магия даже невозможное делает возможным. Эта мысль показалась девочке до смешного нелепой, но она все же приподняла подол своего платья и осторожно опустила носок туфли в карман. Каково же было ее удивления, когда она не нащупала под собой никакой опоры. Внизу, под ней раскинулась зияющая пустота и вокруг было тоже самое.

— Ай! – вскрикнула она, обеими руками вцепившись в Фикуса. Сердце в груди так и заколотилось от страха. На мгновение девочка представила, что потеряется в этой пустоте и никогда уже не найдет дороги обратно.

— Не бойся, — произнес человечек и, покрепче сжав ладонь девочки в своей, мягко улыбнулся ей под складками пушистого грязно-зеленого шарфа. — Если я буду держать тебя за руку, ничего не случится. Залезай. Обещаю, как только мы окажемся за пределами замка, я тут же тебя вытащу.

Девочке было очень страшно, но она привыкла верить Фикусу на слово и на этот раз она вновь ему доверилась. Одной рукой она оперлась о его плечо, а другой стиснула ладонь, да так, что у обоих пальцы побелели. Только теперь, чувствуя поддержку друга, она осмелилась опустить в карман вторую ногу. Ткань пальто, которая давно уже должна была лопнуть, легко растянулась и, вскрикнув «Ой!», девочка упала в пустоту.

Вопреки ожиданиям Бонифантины пустота оказалась мягкой и пушистой, а еще такой удивительно уютной, каким может быть только теплое одеяло, когда морозным зимним днем, продрогнув до костей, ты возвращаешься домой с улицы. Было темно, но темнота совсем не пугала ее, ведь каждую секунду она ощущала в своей руке руку Фикуса и знала, что очень скоро он вытащит ее отсюда и они продолжат свое путешествие, а потом Фикус придумает, как ей превратиться обратно. Обязательно придумает! Девочка даже не сомневалась в этом.

Вдруг она зевнула, широко разинув рот, и только теперь вспомнила, что за последние два дня ей так и не удалось, как следует, выспаться. Что ж, теперь, когда все постепенно возвращалось на круги своя, она, как считала сама Бонифантина, могла немного отдохнуть…

Глава 22. В которой многие остаются довольны…

Фикус семенил вниз по ступенькам, размышляя, как Бонифантина отнесется к их побегу, если узнает, что он бросил Фабио и Кота в замке. И чем дольше он об этом думал, тем больше убеждался, что девочка эту идею не одобрит. Фикус и сам понимал, что поступает не слишком хорошо, но ведь Фабио собирался стать придворным музыкантом и ему незачем было отсюда уезжать, да и Коту, кажется, ничего не угрожало, так что, если подумать, волноваться ему было не о чем. Не считая, конечно, того, что его несчастная Бонифантина изменилась до неузнаваемости…

— Ах, моя бедная-бедная Бонифантина, — вздохнул Фикус, остановившись на самой нижней ступеньке, чтобы еще раз как следует все обдумать. Перед глазами у него стояло лицо девочки, вот только на месте носа у нее был хобот, а на месте ушей огромные опахала. — Что же с тобой приключилось? – Человечек еще раз вздохнул и, несколько мгновений постояв молча, продолжил спуск. – Если я только узнаю, кто это сделал, — пробормотал он, — вот уж этому кому-то не поздоровится!

Фикус был ужасно зол. Зол на себя, за то, что не уберег ту, которую поклялся защищать, и на того, кто наложил на девочку эти ужасные чары. Но помимо этого, он был еще очень расстроен. И хотя он и вел себя так, словно ничего не произошло, в действительности ему было ужасно жаль Бонифантину…

Человечек украдкой всхлипнул, пользуясь тем, что его никто не видит. Как бы он хотел, чтобы все было как раньше, когда он жил на чердаке, а Бонифантина в обычной двухкомнатной квартире этажом ниже. Но, ничего, он непременно придумает, как избавить девочку от проклятья! Даже если для этого ему придется идти на самый край света и искать самого старого и самого мудрого чародея во всей Волшебной стране или даже во всем мире. Он обязательно это сделает, лишь бы тот сумел снять с Бонифантины проклятье.

Человечек прошел по коридору, распахнул дверь и выскользнул на улицу. Но не успел он сделать и пары шагов, как натолкнулся на кого-то мягкого и пушистого.

— Ох, — сказал кто-то, — прошу простить мою неуклюжесть… — А потом, должно быть, присмотревшись к Фикусу и, убедившись, что никогда его прежде не видел, добавил: — Простите мое любопытство, господин, но что вы тут делаете?

— Э-э… я тут проездом, так сказать… — Фикус покрепче стиснул ладонь Бонифантины в своей. Наткнувшись в темноте на зверька, он едва не выпустил ее и ужасно испугался того, что могло случиться, если бы он все-таки допустил эту ужасную неосторожность. И хотя он понятия не имел, что именно могло произойти, от этого становилось только страшнее. Что если он потеряет ее? Ох, нет! Фикус помотал головой, ему и думать об этом не хотелось, но, когда имеешь дело с заколдованной вещью, все может быть, и, даже если прежде она никогда не подводила, рисковать не стоит.

Тут он все же вспомнил, что прямо перед ним в молчаливом ожидании замер неведомый зверек, прокашлялся и сказал:

— Я, видите ли… — Он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, и постарался врать убедительней: — Я претендую на должность придворного музыканта!..

— О! — сказал зверек, кажется, ничуть не удивившись. — И как я сразу не догадался! К нам ведь в последнее время довольно часто заходят музыканты. Простите меня и позвольте в качестве извинения проводить вас к королю и королеве…

— Что вы, не стоит! – попытался возразить Фикус. Единственное, чего он хотел, это оказаться как можно дальше от замка, и визит к королю и королеве в его планы не входил. Если бы не этот мохнатый зверек со своими никому ненужными извинениями, он был бы уже на полпути отсюда!

— Но вы ведь, кажется, заблудились, разве нет? — произнес между тем тот самый зверек, странно покосившись на Фикуса, точно в чем-то его заподозрив.

— Да… — вздохнул человечек, не решаясь продолжать спор – не хватало еще, чтобы его приняли за шпиона! – Но я не хотел вас затруднять…

— Ох, не стоит беспокойства! Пойдемте. В это время их величества обычно играют в шахматы, но сегодня их навестил один из ваших коллег, так что, возможно, они не откажутся и вас послушать.

Фикус еще раз вздохнул и нехотя поплелся за зверьком.

Мышонок, а это был именно мышонок, серый, взъерошенный мышонок, в зеленом бархатном берете с павлиньим пером, проводил Фикуса до входа в небольшой зал, отделанный даже по местным меркам весьма изысканно. Здесь, в этой небольшой уютной комнатке, король и королева по вечерам за чашечкой ароматного травяного чая играли в шахматы, или встречали гостей, как это случилось сегодня.

Мышонок проскочил в зал и объявил, что пожаловал еще один господин, желающий занять место их старого придворного музыканта, который, к величайшему сожалению, несколькими днями ранее превратился в жабу…

Пока мышонка не было, Фикус попытался скрыться за углом, но не тут-то было. Зверек оказался на удивление проворен. Не успел человечек исчезнуть в боковом коридоре, а он уже выбежал из зала и радостно сообщил, что ему, Фикусу, дозволено войти. К счастью, заметив, что человечек пытается улизнуть, мышонок решил, что он боится выступить перед столь благородной публикой и, ободряюще похлопав Фикуса по плечу, сказал:

— Не волнуйтесь, господин, у вас все получится! У нас очень добрые король и королева и, вне всяких сомнений, они по достоинству оценят ваш талант.

И поскольку мышонок никуда не уходил, а стоял у двери и ждал, когда Фикус войдет, человечку ничего иного не оставалось, кроме как сделать то, чего от него хотели.

В комнате, куда он попал, оказались помимо него самого еще четверо: король и королева, Джульбарс Восьмой и Фабио.

Музыкант, увидев Фикуса, недовольно надул губы, и сказал:

— Так значит это вы? – Он окинул Фикуса таким пристальным взглядом, словно впервые его видел. Уж чего он никак не ожидал, так это того, что его конкурентом окажется это маленькое ворчливое создание! – Ну, знаете, сударь! Это низко препятствовать человеку в осуществлении его самой заветной мечты! И как вы… как вы… — Несколько мгновений Фабио беззвучно глотал ртом воздух, не находя слов, чтобы выразить свое возмущение, а потом вдруг его глаза округлились, словно он увидел что-то жуткое, и, ткнув пальцем в Фикуса, он взвизгнул: — Я понял! Я все понял! Так вот зачем вы заставили меня проводить вас в замок! Какая подлость!

Фикус был настолько ошеломлен, что, едва открыв рот, чтобы возразить, тут же его захлопнул. Король и королева были озадачены ничуть не меньше, и только Кот оставался спокоен. Он подошел к Фабио, положил ему лапу на плечо и доверительно шепнул:

— Ну что вы, господин музыкант, как этот маленький человечек может быть вашим конкурентом? Я как-то слышал, как он играет на карманной скрипке, и, знаете, с вашей игрой на арфе нет решительно никакого сравнения! Вы же мастер, Фабио, профессионал с большой буквы! Разве по силам какому-то любителю соперничать с вами? Уверен, беспокоиться здесь совершенно не о чем. – А потом так же доверительно он обратился к королю и королеве. – Ваше величество, позвольте заметить, этот джентльмен, не достоин даже стоять перед вами. Травмировать ваш тонкий слух его игрой сущее издевательство. Позвольте мне, вашему покорному слуге, выпроводить его отсюда…

Человечек прекрасно понимал, что Кот пытается ему помочь, но, когда он слышал в свой адрес такие слова, в нем помимо воли вскипало негодование. Как только Джульбарс посмел, сказать такое! Любитель! Ха, да его обучал один из лучших мастеров Волшебной страны!

— Ах ты паршивый мешок с блохами! – воскликнул Фикус. – Да как ты смеешь так на меня клеветать?! Я, чтоб ты знал, был одним из лучших скрипачей при Мусорных Дворцах!.. Ой… то есть…

Тут Фикус понял, что сболтнул лишнего и, чтобы не ляпнуть еще чего-нибудь, поспешно прикусил язык, да так, что из глаз у него брызнули слезы. Ох, глупый он глупый, и так сказал больше, чем следовало, а теперь еще вспомнил то, чего вспоминать совсем не хотелось и о чем, тем более не хотелось говорить.

— Прошу прощения, ваше величество, — сквозь зубы пробормотал Фикус, — но мне действительно лучше уйти.

Но король властно взмахнул рукой и сказал:

— Постойте, прошу вас! – Он был человеком добросердечным и жалостливым и, заметив на глазах у Фикуса слезы, был этим чрезвычайно растроган. Обмахнувшись надушенным платочком, чтобы и самому случайно не заплакать, король произнес: — Вам незачем уходить! Мы будем очень рады вас послушать!

Кот обреченно покачал головой. Его планы рушились на глазах.

— Ваше величество, прошу вас, одумайтесь… — взмолился он, пытаясь исправить положение. – Не стоит тратить ваше драгоценное время на этого джентльмена. Он того не заслуживает!

— Оставьте, Джульбарс! – отрезал король с несвойственной ему твердостью. – Мы с удовольствием выслушаем обоих претендентов!

Фабио, стоявший чуть поодаль, только фыркнул, скрестил руки на груди и высоко задрал подбородок, всем своим видом демонстрируя, что ему, великому мастеру, опасаться такого ничтожества, как Фикус, совершенно незачем.

— Ну же, голубчик, сыграйте нам, — обратился король к Фикусу и ласково по-отечески улыбнулся, чтобы немного его подбодрить.

Фикус тяжело вздохнул. Положение, в котором он оказался, было хуже некуда! И, самое обидное, он сам был во всем виноват!

— Простите, ваше величество, — сказал он, покраснев до корней волос, — но я сейчас… эм… не могу играть на скрипке…

Ему было ужасно неудобно, но, говоря это, он, по крайней мере, не солгал. Он и в самом деле не мог сейчас играть. Во-первых, скрипка лежала в том же кармане, где он прятал Бонифантину, и при всем желании он не смог бы ее достать. Во-вторых, даже, если бы каким-то чудом он умудрился ее извлечь, то все равно не смог бы играть одной рукой…

— Но… как же так? – не понял король. – Разве не за этим вы пришли?

Фикус снова вздохнул, чувствуя себя еще более неуютно. Ему этот маленький неуклюжий человечек действительно нравился, ну или, по крайней мере, нравился больше, чем высокая прямая как жердь королева с очень красивым, но и очень серьезным лицом. Но даже и ему, несмотря на всю свою симпатию, Фикус не в силах был объяснить причины, по которой он не мог играть на скрипке. Единственное, что он смог сделать, это пожать плечами и понуро опустить голову.

— Так я и знал! — фыркнул Фабио, словно поведение Фикуса его совсем не удивило. – К чему было являться сюда и строить из себя непонятно кого? Признаться, даже от вас я не ожидал такой наглости! – Фикус не ответил, и музыкант разошелся еще сильнее. Больше всего на свете он не любил, когда его игнорировали. – Да что вы о себе возомнили?! — завизжал он, и, не найдя иного повода придраться, ткнул пальцем в спрятанные в карманах руки человечка. — Немедленно выньте руки из карманов! Это, да будет вам известно, невежливо, во время беседы держать руки в карманах! Доставайте свою скрипку или что там у вас, и играйте, вы ведь за этим сюда явились!..

С этими словами музыкант ухватил Фикуса за рукав пальто и дернул, да так, что на мгновение человечек, который был почти втрое легче Фабио и вчетверо его меньше, оторвался от пола и взмыл в воздух. И в тот момент, когда это случилось, рука Фикуса выскользнула из кармана и все увидели, что в ней он сжимает маленькую бледную ладошку… Каждый, видевший это, в глубине души понимал, что кроме ладошки ничего больше в кармане у человечка поместиться не могло, и выглядело это настолько ужасно, что у Фабио, оказавшегося к Фикусу ближе всех, в раз перехватило дыхание.

— Ах! — воскликнул он, страшно округлив глаза, — это же…

Но, так и не договорив, он с грохотом повалился на пол, а секундой позже его примеру последовал и король. Даже Джульбарс, в самых отчаянных ситуациях остававшийся невозмутимым, сейчас выглядел шокированным…

Только королева была спокойна.

— Да, бросьте, — сказала она, легкомысленно махнув рукой, — это же обыкновенная магия! Стоило ли поднимать столько шума из ничего!

Она достала платок и обмахивала им супруга, пока тот не открыл сначала один, а затем и второй глаз.

— Это точно магия? – осведомился он слабым дрожащим от волнения голоском.

— Точно, — сказала королева. – Я в этом абсолютно уверена.

— Что если я попробую все объяснить? – предложил Фикус и, понимая, что таиться ему больше нечего, помог Бонифантине, которая к тому времени уже проснулась и слышала почти все, что тут говорилось, выбраться из кармана.

Ближайшие полчаса, то и дело перебивая друг друга, они рассказывали королю и королеве, а также Джульбарсу и Фабио, который к тому времени уже пришел в себя, о том, что с ними случилось. Причем оба посчитали, что начать будет лучше с того момента, когда они расстались. Рассказ вышел чрезвычайно насыщенным. Бонифантина узнала о встрече Фикуса с самым настоящим призраком, а он о том, как она нашла тайный ход и пыталась выбраться, а еще о том, как королева заколдовала ее и, что она останется такой до тех пор, пока не поймет, в чем состоит истинная красота человека…

— Да вы что?! – воскликнул, услышав это, человечек. Он воззрился на королеву с такой яростью, что у нее мурашки побежали по коже, но никто, естественно, об этом не знал, потому что на лице королевы оставалась все то же выражение ледяного спокойствия, которое было на нем всегда. – Как можно так поступать с маленькими несмышлеными девочками?!

Королева только развела руками, а Бонифантина возразила:

— Я вовсе не несмышленая! Я же догадалась поискать тайный ход, и даже запомнила дорогу до замка, чтобы в любую минуту можно было вернуться в Новую Трою!..

— Ты гораздо смышленей многих детей, — ласково улыбнулась королева. – Я уверена, очень скоро ты избавишься от этого заклятья.

— Легко вам говорить! – надула губы Бонифантина. Ей все еще было обидно, что с ней так несправедливо обошлись, но она, по крайней мере, уже почти смирилась со своим новым обликом, ведь это – уверяла она себя – не навсегда, а значит, однажды она снова станет нормальной.

Кот улыбался, он был вполне доволен окончанием этой маленькой истории, как, впрочем, и король, который обожал очаровательные сказки со счастливым концом. Королева чувствовала себя немного виноватой, но была уверена, что Бонифантина очень скоро избавится от проклятья, и переживала по этому поводу не больше, чем следовало. Если вдуматься, у этой истории действительно был счастливый конец: разлученные друзья вновь встретились, а она заполучила в свое распоряжение нового придворного музыканта, весьма, надо сказать, талантливого.

Хуже всего, кажется, было Фикусу. Он носился по комнате, рыча от негодования, и даже Бонифантина, которая знала его дольше всех, вынуждена была признаться, что таким разгневанным она его еще никогда не видела. Фикус успокоился лишь тогда, когда белая мышка в переднике принесла всем по чашке какао и бутерброды с сыром. Только тогда, глотая один бутерброд за другим, он перестал ворчать и, кажется, полностью сосредоточился на еде.

Фабио, напротив, есть отказался. Он выглядел печальным и держался отстраненно, словно общество короля и королевы, Фикуса и Джульбарса было ему неприятно. Он ушел в самый дальний угол комнаты, сел прямо на пол, вытянул перед собой ноги и, прижав к груди свою арфу, тихонько всхлипывал. Бонифантина, заметив это, подошла и присела рядом. Ей было жаль музыканта, ведь на самом деле он никому не хотел причинять зла.

— Я… — пробормотал музыкант. Его длинные усы поникли, а глаза наполнились слезами. – Я во всем виноват, — вздохнул он.

— Теперь уже ничего не поделать, — пожала плечами Бонифантина и, поскольку это звучало не слишком ободряюще, добавила: — Но вы ведь не хотели никому причинять вреда?

— Конечно, нет! – воскликнул Фабио. Сама мысль об этом была ему противна. – Я просто хотел стать придворным музыкантом, вот и все!

— Но ведь теперь вы им стали! — улыбнулась девочка.

— Кажется, да, — согласился человек, и, повернувшись к Бонифантине, спросил, словно не был в этом до конца уверен: — Это ведь хорошо?

— Конечно, — рассмеялась девочка. – А я едва не стала настоящей принцессой. Это ведь тоже хорошо, правда?

На этот раз улыбнулся Фабио.

«Пожалуй, — подумал он, — из этого вышло неплохое приключение!»

И, совсем уж развеселившись, он стал рассказывать Бонифантине о том, что он станет делать в роли придворного музыканта.

— Ведь это такая ответственность! – заметил он. – Я буду главнее всех прочих музыкантов от Новой Трои до самых гор! Только подумай! И, конечно же, я должен держать марку…

Но не успела Бонифантина спросить, что значит «держать марку», как к ним подошел Фикус, и, надо сказать, он не выглядел довольным.

— Пойдем, — сказал он грубовато. – Маленьким девочкам в такое время уже давно пора спать.

— И совсем я не маленькая! – возразила Бонифантина, как делала это уже миллион раз.

Человечек только фыркнул. Он ужасно устал и не намерен был сейчас спорить. Последние двадцать минут он потратил на то, чтобы выяснить у королевы, возможно ли каким-то другим способом снять с Бонифантину чары, и ответ, который он получил в итоге, ему совсем не понравился. Единственный возможный способ, это помочь ей осознать, в чем истинная красота человека, а этого он, к сожалению, и сам не знал. Королева, чувствуя свою вину за все случившееся, предложила им обоим остаться в замке, но Фикус отказался.

«Пусть лучше здесь останется Фабио, — думал он, — может статься, однажды он пойдет по стопам прежнего придворного музыканта и тоже превратится в жабу».

Эту ночь они провели в замке, а утром отправились дальше. Фикус хотел показать Бонифантине горы, настоящие горы с заснеженными вершинами, крутыми уступами и глубокими обрывами, но у Бонифантины на этот счет имелись свои планы…

Глава 23. В которой Фикусу приходится проявить смирение…

— Что? С чего бы нам это делать?! – воскликнул Фикус, внимательно выслушав девочку и убедившись, что ее предложение ему совершенно не нравится.

— По-моему это было бы правильно, – сказала Бонифантина. – Король и королева очень любят своего сына и даже в замок меня привезли только для того, чтобы он поскорее вернулся домой. Что плохого в том, что мы поможем его разыскать? Мы ведь все равно путешествуем…

— Да, — согласился Фикус, — мы путешествуем, но это вовсе не значит, что мы должны искать всяких там принцев!

— Но я ведь придумала замечательный план! – сказала девочка, скрестив руки на груди и решительно выпятив нижнюю губу. Ей самой план казался превосходным, вот только Фикус, кажется, был от него не в восторге. Но девочке очень хотелось, чтобы хотя бы на этот раз все было так, как этого хочет она. Ведь обычно она беспрекословно слушалась человечка, мог же один единственный разочек и он послушаться ее?

Но Фикус был непреклонен. Он стоял напротив Бонифантины, точно так же, как и она, скрестив на груди коротенькие ручки и точно так же выпятив нижнюю губу, и, как и Бонифантина, он не намерен был уступать.

— Это самый дурацкий план, который я когда-либо слышал! – воскликнул он. – Выкинь это из головы! Это не наши с тобой проблемы!

— А вот и нет! – крикнула Бонифантина и даже топнула ногой, так она была рассержена. – Это наша вина, что теперь королю и королеве придется искать новую принцессу, и мы обязаны им помочь!

— Вот еще! – возразил человечек. — Если кто и виноват, так это Фабио!

Хотя музыкант и извинялся, Фикус так и не смог его простить и, если бы не данное обещание, при случае еще не раз помянул бы Фабио недобрым словом.

— Возможно и так, — согласилась Бонифантина, но тут же добавила: – Но хотя он и поступил не слишком хорошо, то только потому, что хотел осуществить свою мечту! И, в конце концов, он ведь никому ничего плохого не сделал! – Она немного помолчала, собираясь с мыслями: — Да и потом, — сказала она, — он ведь осознал свою вину и извинился, а мама говорит, что осознание первый шаг к прощению!

Она и сама не понимала, с чего бы ей вдруг защищать музыканта, ведь это из-за него она превратилась в самое настоящее страшилище. Возможно, подумала девочка, он просто был ей симпатичен или она хотела доказать Фикусу, что тоже имеет право на собственное мнение, или и то и другое, но так или иначе, сейчас Бонифантина с удивлением осознала, что никого в случившемся не винит, ни Фабио, ни даже королеву.

Фикус только фыркнул и ничего больше не сказал, а это означало, что он действительно очень-очень обижен. Но и Бонифантина обиделась ничуть не меньше, в конце концов, у нее тоже были причины злиться. Она отвернулась, собираясь уйти, но, не сделав еще и шага, остановилась. Куда она могла пойти? Фикус знал Волшебную страну как свои пять пальцев, а она была здесь чужой. Единственная дорога, которую она знала, вела в Новую Трою, а оттуда к ней домой, но возвращаться туда она не хотела, да и не могла со своей-то нынешней внешностью. Постояв немного, Бонифантина решила, что таким способом решительно ничего не добьется, и направилась, как ей казалось, в сторону Новой Трои. Она успела сделать несколько шагов, прежде чем человечек ее окликнул.

— Постой, — сказал он. Голос его звучал глухо и так тихо, что девочка едва его расслышала. – К Пупу Земли в другую сторону…

— Значит, мы все-таки пойдем туда? – спросила Бонифантина, все еще не до конца веря своим ушам.

— Да, — проворчал Фикус, надвинув шляпу на глаза. – Думаю… — Ах, как же тяжело ему было это признать! – Думаю, ты права, — через силу вымолвил он и даже поморщился, так неприятно ему было осознавать, что теперь уже не он управляет событиями. — Это, пожалуй, лучшее место, чтобы начать поиски принца…

Бонифантина счастливо улыбнулась и, подбежав к человечку, крепко-прикрепко его обняла.

— Хватит, — просипел Фикус, — если будешь продолжать в том же духе, когда-нибудь ты меня точно задушишь! И вообще, с каких это пор ты стала такой непослушной?

Он снова стал обычным Фикусом, а значит, немного поворчав, он успокоится и все будет, как и прежде.

— И вовсе я не непослушная! — возразила Бонифантина, не в силах не улыбаться. Все шло просто замечательно, и хотя Фикус предупредил, что впереди их ждет множество опасностей, ничто не могло убедить Бонифантину отказаться от своего замысла.

Глава 24. В которой даются кое-какие обещания…

В дорогу король и королева дали им немного съестных припасов, теплую одежду для Бонифантины, волшебную флягу, в которой могло уместиться целых десять ведер воды, и, конечно же, ценные наставления, которые, как считал Фикус, были им совершенно не нужны. На прощание, королева присела рядом с Бонифантиной на корточки, как делают все мамы, когда хотят о чем-то серьезно поговорить, и сказала:

— Надеюсь, ты сможешь меня простить, милая. Я действительно очень сожалею, что заколдовала тебя, и в качестве извинений я хотела бы кое-что тебе подарить… — Королева протянула Бонифантине небольшой сверток. – Вот, — сказала она. – Откроешь, когда тебе будет особенно грустно.

— О, — пробормотала Бонифантина, не зная, что еще на это сказать, — спасибо.

По сказкам, которые рассказывала ей бабушка, и рассказам Фикуса, она знала, что волшебницы дарят маленьким девочкам только волшебные подарки, а, следовательно, в свертке должно было быть нечто совершенно особенное и, скорее всего, очень ценное.

«Может, — подумала девочка, — эта королева не такая уж и плохая».

И словно прочитав ее мысли, королева улыбнулась и поцеловала Бонифантину в лоб.

— Жаль, что ты уходишь, — сказала она, — ты бы понравилась нашему Вильяму.

При воспоминании о сыне лицо королевы сделалось таким печальным, что Бонифантине стало жаль ее и, пока Фикус их не слышал, она пообещала, что, во что бы то ни стало, найдет принца. Королева улыбнулась и сказала, что будет ей очень признательна, а пока Бонифантины нет, она попытается найти способ избавить ее от заклятья.

Так началось еще одно приключение. И вот теперь они шли по просторному зеленому лугу на север, где за много километрах от них посреди густого древнего леса возвышался холм, называемый Пупом Земли. Бонифантина шла легко и весело. Теплый ветер, пахнущий клевером и полынью, развевал золотистые волосы и слегка колыхал огромные уши, но девочку это не заботило. Человечек семенил рядом и рассказывал о трудностях, с которыми им предстоит столкнуться, и невероятных опасностях, которые ждут их на пути, а Бонифантина все удивлялась, каким же он может быть занудой, когда что-то идет не так, как ему хочется…