Будущее

Как я и ожидал, бокс окончился полным провалом. Началось все с того, что Ник снова потащил меня в магазин, на сей раз спортивный. Как же я буду заниматься без треников и кроссовок? Да никак, блин. Но студент моих намеков не понял, и я наконец сдался. Ладно, вот уроки снова начнутся, хоть на физру будет в чем ходить.

Боксерский клуб снимал зал в какой-то школе, в подвале. Одно слово подвал, а на самом деле помещение было большое и светлое — под потолком лепились узкие длинные окна, да еще одна стена вся в зеркалах. В раздевалке я как-то глупо застеснялся, в штанах запутался. Полезли в вдруг башку мысли о том, как я к Нику на кухне подъехал, идиот. Хорошо, что парень ничего не заметил. Он трещал без умолку, рассказывая о ребятах, с которыми тут тренируется, и не только. Я чуть в осадок не выпал, когда узнал, что в клубе есть и девушки. Почему-то всегда думал, что бокс — чисто мужское занятие. А тут — девчонки-боксеры, да еще и тренируются с парнями. Вообще пипец! А когда оказалось, что Ник и с Магдой своей именно в клубе познакомился, я вообще чуть мимо скамейки не сел. Фигасе! Кривозубая еще и в морду дать может! Правда, тут же выяснилось, что в боях Магда никогда не участвовала и ходила в клуб чисто живот подтянуть и попу подкачать. А еще, думаю, мужиков поснимать. Вот и сняла — Ника.

Я его с темы Магды постарался быстро переключить — стал про тренировки расспрашивать. Что мне тут же и отлилось. Студент потащил меня на разминку. А я это дело еще со школы ненавижу: бег, ходьба гусиным шагом, отжимания, подтягивания… потому что всегда хиляком был. И когда в баскет играли, одноклассники считали почему-то прикольным бросать мяч не в кольцо, а в меня — называлось это «сбить кеглю».

В Грибскове-то мне освобождение нарисовали по болезни. А тут куда денешься? Ник вот он, рядом. Хоть тело и поджарое, а мускулы вон какие. Я рядом с ним просто задохлик. И на скакалке, как выяснилось, прыгать не умею. А студент дал бы фору любой девчонке.

В итоге, когда Ник счел, что с меня хватит, я мокрый и задыхающийся повалился на маты. Но все еще только начиналось! На живот мне шлепнулась пара перчаток.

— Давай я тебе бинты намотаю, — студент стоял надо мной с какой-то красной лентой в руке.

— Зачем? — удивился я.

В последний раз, когда на меня одевали перчатки, никаких бинтов на меня не наматывали, я точно помню.

— Чтоб руки не повредить, — объяснил Ник. — С непривычки особенно.

Пришлось встать, растопырить пальцы. Он прикасался ко мне очень осторожно, одновременно объясняя, что делает и зачем. Типа, чтобы я в следующий раз сам смог. А меня клинило как-то. Я вроде был тут, а вроде совсем не тут. И когда Ник стал мне перчатки натягивать, пришлось несколько раз сморгнуть, чтобы убедиться — это не Ян. Только все стало хуже, когда он взялся показывать стойку. А потом к груше подвел. Тут меня стало плющить не по-детски: все казалось, будто откуда-то объектив целится, и звук этот мерзкий в ушах, сухой такой «щелк-щелк, щелк-щелк». В общем, я стоял, головой тряс, будто мог его вытрясти из мозга, как таркана. Руки сами собой опустились: я не то что по груше ударить, я их даже держать на весу не мог, будто к каждой по кирпичу прицепили. И в животе это знакомое гадкое чувство, будто все переворачивается, и рот заполняется кислой слюной.

Ник говорит что-то, губы шевелятся, а я только и слышу «щелк-щелк». Очухался слегка, только когда уже обнимался с толчком. Даже не помню, как добрался до туалета. Полегчало вроде, но что все-таки за подлый организм! Хорошо хоть, Ник нефига не просек. Подумал, я съел что-то накануне. Может, в пицце там что-то не то было. Извинялся, бедняга, что меня по залу гонял. Ругал, типа надо было сразу сказать, что мне плохо. Пришлось сказать, что это на меня внезапно накатило. Пусть, мол, сам идет тренируется, а я посижу, посмотрю. Только водички попью сперва...

Я боялся, что снова затошнит, если выйду в зал. Но вот странно, только размотал бинты с рук — и все, как отпустило. Сидел себе и смотрел, как Ник лохматит грушу — с интересом даже смотрел. Здорово это у него получалось, хотя сам он ворчал, что техника у него плохая. И бои он выигрывает не ей, а чисто упертостью своей, способностью терпеть боль и силой удара. Вроде как прет на противника, как танк, огребает и по морде, и по корпусу, а все ништяк. Пока не подберется поближе, не дождется нужно момента — и тут херак! Все, нокаут. Ну, это, конечно, студент не такими словами излагал, но я так понял.

— А что же в прошлый раз подвело? — спросил я, тыча себе в глаз — там у Ника еще оставалась желтая тень фингала. — Сила удара? Или упертость?

— Память, — усмехнулся Ник, поправля перчатку. — Забыл, что Фарез, противник мой, левша. Хоть я и бои его раньше видел, и тренер меня предупреждал. Раскрылся, вот и получил. А ты как? Полегчало?

Ага, но не настолько, чтобы снова в перчатки влезть.

Дома после обеда (рис, тунец, соевый соус) Ник, помявшись, сказал, что нам надо серьезно поговорить. Я пересрался. Думал, он узнал про нож. Оказалось, говорить придется о моем будущем.

— Главное, что нам надо решить, — начал Ник с серьезной мордой, сидя рядом со мной на диване, — подавать ли тебе прошение о предоставлении убежища в Дании. Я бы советовал тебе подавать, но выбор — только твой. Я все откладывал этот разговор, хотел дать тебе передышку. Опять же праздники… Но дольше тянуть нельзя. Если ты хочешь подать прошение, лучше заполнить заявку сейчас, чтобы успеть отослать до нового года.

— А если выберу не подавать? — я вспомнил Грибсков и ребят, томящихся в центре годами, ожидая решения своей судьбы.

— Тогда, — Ник вздохнул, — тебя отправят на родину. Если Яна поймают и будут судить, то возможно, ты сможешь остаться на время, как главный свидетель обвинения. Если же не поймают… — студент пожал плечами. — Все может решиться за несколько недель. Вот почему важно как можно скорее подать прошение.

— А куда меня отправят-то? — фыркнул я. — К матери что ли? Да я ей нафиг не нужен. Особенно теперь, когда… — «ее сын — шлюха» хотел я продолжить, но не стал. И так все понятно.

— Твою маму ищут, в Россию подали запрос. Но, скорее всего, ее лишат родительских прав, — объяснил Ник, настороженно следя за моей реакцией.

А мне что? Мне тоже пофиг, как вот ей на меня. Лишат и лишат. Я ее даже видеть не хочу.

— Еще разыскивают твоего отца. Возможно, он мог бы...

— Чего?! — вот тут я взвился. — Да он… Вообще, небось, не знает, что я есть! А если узнает… Короче, копам что, нечем больше заняться? Ясно теперь, чего они меня про родственников выспрашивали!

— Не горячись, Денис, — Ник успокаивающе положил мне руку на плечо. Вот удивительно: я обычно не люблю, чтобы ко мне прикасались. А когда он дотрагивается — ничего. Нормально. — Возможно, твоя мама знает каких-то родных, которые смогли бы взять тебя под опеку.

— Это кто же? — хмыкнул я. — Тетя Женя что ль? Так она ж алкашка. И у нее своих детей трое.

— Понятно, — студент задумчиво подергал пирсинг в ухе. — Значит, остается школа-интернат.

— Детдом? — в животе стало холодно, будто я проглотил льдинку. — Серьезно что ли?

Да, это, конечно, получше, чем на стройке спать. Но как долго я там протяну? А я щас отвечу. Только до того момента, как директор, воспитатель или кто из учителей не проболтается. И все узнают, как и почему я в этот гребаный интернат попал. Значит, будет у меня в запасе несколько дней… ну, может, месяцев. А потом… В лучшем случае меня загнобят. В худшем… Об этом лучше не думать. Был у нас в классе пацаненок один, жил в интернате с шести до десяти лет. В общем, он там всем пересосал. И рассказывал так об этом… ну, как бы между прочим. Типа дело-то житейское. Ему, правда, мало верил кто. Он вообще был на голову маленько сдвинутый. Ага, будешь тут...

— В детдоме жить не стану! — твердо заявил я.

— Значит, будем писать прошение, — кивнул Ник и вытащил откуда-то толстенную пачку бумаг. — Вот, я тебе помогу заполнить...

Заполняли мы часа три. Ник периодически заправлялся кофе. Мне ничего в горло не лезло. Я все думал: что если не дадут мне «азюль» этот хренов? Были в нашем Гребаном скове такие, кому обломилось. Сидели теперь, ждали ответа на свои апелляции. А еще гуляла по центру история о двух друзьях — афганцах. Им отказ пришел, ну они и взяли ноги в руки. Дернули типа в Норвегию, там у них родня какая-то жила. Только вот с поезда их ссадили, без билетов-то. Эти два придурка лучше ничего не придумали, как пойти по путям. Может, и дошли бы. Если бы на железнодорожном мосту им поезд не встретился. Один спрыгнуть успел. Сломал хребет, паралитиком стал. Второй не успел. Говорили, ему башку отрезало. Вот так, начисто. Об этом типа по радио потом рассказывали.

— А что, если мне откажут? — наконец удалось оформить скачущие мысли в слова.

— Да не должны, — Ник постучал ручкой по зубам. — Я тут напираю на то, что тебе опасно в Россию возвращаться. Ян же еще на свободе. Бывали случаи, когда сутенеры находили своих жертв по возвращении домой, забирали и снова приобщали к бизнесу… Денис, что с тобой?!

Что со мной?! Пипец со мной! Как же я сам, идиот, раньше об этом не подумал! Ася! У нее же страничка в соцсети. Открытая. Даже вон Ник ее в два счета нашел, а уж Ян… Он же наверняка знает, что именно она ту квартиру сдала. Его слила.

— Денис, не волнуйся, — Ник схватил мою руку, встряхнул. — Прости, я тебя напугал. Но я должен объяснить, что мы пишем в прошении и зачем. Парадокс, но выходит, тебе на руку то, что Яна пока не поймали. Еще вот тут, в примечаниях, я укажу, что полиции, точнее интерполу, нужны твои показания по делу о десткой порнографии.

— Какой еще порнографии? — я теперь только и мог думать, что об Асе. О том, что она, возможно, в опасности. — Это ты про модельное агенство?

— Нет, — Ник помрачнел. — Следователь говорит, что те фото, о которых ты рассказывал, под определение детского порно не попадают. Осторожные хозяева ваши были и умные, сволочи. Балансировали на границе дозволенного, и за одни фотографии их не привлечешь. Я про другое. Про тот фильм, который ты видел. С Китом.

Я сидел в ахуе. Ася, теперь Кит… Не зря они мне снились! Только...

— Я же ничего не знаю, — пробормотал я. — Ведь я рассказал уже все.

— А полиция считает, что твои сведения очень важны. Они помогли установить связь между жер… Китом и подпольной киностудией. Той, что была расположена в заброшенном Лунапарке в Берлине. Ее потом подожгли — прежде, чем полиция успела получить разрешение на обыск. Там снимали фильмы БДСМ тематики, очень жесткие. Часть из них, очевидно, с участием детей.

Блин, помню, было о пожаре в новостях. Тогда уже подозревали поджог. Но целая киностудия? В Доме Ужасов, что ли? А чо, обстановочка подходящая, прямо в Тему. Господи, неужели это там… И неужели тот спонсор… Дети, лунапарк… А рядом миллионы людей жили своей жизнью. Проносились мимо машины. Проплывали суда по Шпрее. Наверное это было даже удобнее, чем в квартире. Огромная заброшенная территория. Кричи — не кричи, никто не услышит. Никто не найдет и искать не будет. Даже непонятно, как они спалились. Может, какой бомж в парк забрел? Или парочка романтиков-экстремалов? Или копы стали копать слишком активно после истории с телом подростка?

— Мне очень жаль, — тихо сказал Ник. — Но ты должен знать, что возможно, тебя снова захотят допросить по этому поводу. Студия все еще существует где-то. Ее просто перенесли. Быть может, твои показания помогут отыскать ее и закрыть.

Смешно! Что я могу им сказать? Или сделать… Для Кита — уже ничего. Но для Аси… Для нее, может быть, еще не все потеряно. Я должен помочь ей. Просто должен!