Круг и прямая. Дания

Человек странное существо. В один момент он молится о том, чтобы умереть. В другой — готов лизать чей-то волосатый зад, чтобы выжить. Потому что все мы боимся смерти. У этого страха много полутонов и оттенков, но основа у него одна, как чистый цвет. Для меня это — желтый. Цвет мочи, струящейся по ногам. Цвет засохших пятен на простыне. Цвет лица, от которого в спазме боли отливает вся кровь. Цвет неизвестности и бессилия.

Мой самый плохой день — вторник. Он совершенно желтый, с какой стороны не посмотри. Я снова не могу спать. Башка раскалывается. Тошнит. Саша выпускает меня в уборную. Внизу Ева с Яном смотрят какой-то фильм на одном из российских каналов — тех, что берет тарелка. Дверь в сортир прикрыта неплотно, я слышу все, как будто сижу в зале.

— Завязывать надо с этими колесами.

Голос Яна.

— Парень скоро совсем сторчится.

— От витаминок-то? — Саша фыркает. — Да от них не бывает привыкания.

— Чего же он жрет их чуть не горстями? — снова Ян.

— Так с одной не торкает уже. Это нормально.

— Фигасе нормально! Он скоро как Баптист станет. Хоть иголками в него тычь. А жопу зашивать ты ему потом будешь? Или из петли вытаскивать?!

А, занчит про Баптиста все-таки Кит не врал!

— О чем вы вообще спорите, мальчики? — Ева. Томно. — Денис сможет без кругов на вечеринках работать?

Молчание. Только бубнит телек.

— Ну, наверное сможет, — Ян. Неуверенно. — Но не так хорошо.

— Тогда о чем мы говорим? Дайте лучше фильм посмотреть, — и Ева подбавила звук.

— Луший солдат тот, кто считает себя уже мертвым, — сказал ящик голосом мудреца.

Я запил водичкой кислый вкус во рту и поплелся на чердак. Вода была подозрительного ржаво-желтого цвета, а ящик — прав. Витаминками не спасешься. Сегодня тебе не больно, зато через два дня — вдвойне. Сегодня море по колено, а во вторник — привет параноикам. Только тот, кто доведен до отчаяния, способен сломать рамку. Разорвать узор. Вытянуть круг в прямую. Чтобы ничего больше не повторилось. Кажется, отчаяния во мне достаточно. Но сегодня плохой день. Надо дожить до среды. Среда — самая подходящая. У нее зеленый цвет. Цвет надежды.

Я дожил до пятницы. Саша, как всегда, сунул мне розовую таблетку, но я отказался. Если охранник и удивился, он виду не подал. Я пошел наверх, переодеваться к своему номеру. Сегодня Ева замутила тематическую пати. Герои любимых сказок, ахуеть. Я изображал Питера Пэна. Ради такого случая нам даже мультик Диснеевский заранее показали. Вот счастья было! Пока Ева не объяснила, что этим самым героям делать придется. Ладно, не суть. Напялил я сапоги, шорты — зелененькие для разнообразия, но все равно, ненавижу! Поплелся к лестнице и наткнулся на плачущую фею. То есть на Шурика — в платьице с дурацкими крылышками.

— Чего, — говорю, — ревешь, Динь-Динь?

Он поднял на меня покрасневшие глаза:

— Я туфли не могу надеть.

— В смысле не можешь? — я посмотрел на зеленый кошмар с помпонами и на каблучке. — Малы что ли?

Шурик всхлипнул:

— Левый нормально, а правый не лезет, — и продемонстрировал мне ногу с посиневшим и распухшим большим пальцем.

Я присвистнул и присел на корточки.

— Ого! Где это тебя так угораздило?

— Не важно, — пацан вытер нос тыльной стороной ладони. — Просто больно очень. И в туфлю никак.

Я потянулся, чтобы пощупать повреждение, но Шурик быстро отдернул ногу и скривился. На глазах снова выступили слезы.

— Слушай, ты Саше это показывал?

После переезда из Берлина лысый охранник сменил Бобика на посту доктора Айболита. К нему шли со всем, от подозрения на залет — до геморроя или простуды. Хотя от боли в горле у него был один простой рецепт. Минет назывется. Типа сперма все вирусы в глотке убивает.

— Не показывал, — пацан помотал головой.

— Почему? — удивился я.

Он поднял на меня большие влажные глаза:

— Да ерунда это. Подумаешь, толстый дядька ногу отдавил. Я думал, ноготь слезет — и все. У меня такое бывало уже. А тут — болит и болит.

Я почесал в затылке. Да, блин, никогда не знаешь от чего пострадаешь. Вспомнился почему-то Бегемот. Как я вообще тогда жив остался?

— А если босиком? — предложил я.

— Ева рассердится, — поник макушкой Шурик. — И ходить больно.

— Серьезно что ли?

Мальчишка только кивнул и смахнул с ресниц новую гроздь слез.

— Ладно, пойду скажу, что феечка на сегодня отлеталась.

Горячая лапка схватила меня за запястье:

— Не надо!

— Чего не надо-то? Будешь на одной ноге скакать, пока вторая совсем не сгниет?

Шурик выпучил на меня опухшие глаза:

— А она сгниет?!

— Я почем знаю, — пожал я плечами. — Не врач. Но, по ходу, у тебя температура.

Он позволил мне пощупать свой лоб — сухой и тоже очень горячий.

— В общем, снимай с себя все это дерьмо и ложись. Я Сашу попрошу тебя тут посмотреть.

Но с Сашей все оказалось не так просто. Вечерина уже началась. А у феечки важная роль: посыпать всех волшебным порошком. Без нее придется менять все шоу. Примчалась Ева и давай орать. Вынь ей да положь Динь-Динь. Я говорю: пусть кто-нибудь другой феей будет. Ева аж глаза закатила:

— Кто?! Все мальчики уже на сцене!

— Ну, девочка тогда.

Эта грымза уперла руки в боки, а в меня — змеиные глаза:

— Ты что, прикалываешься?! Тащи давай вниз этого щенка, или я сама его вытащу!

Я сцепил зубы и выдавил:

— Ладно. Я буду за фею. А Питера Пэна пусть Кира сыграет. Этот номер все равно позже. Переоденется, и все.

Ева окинула меня критическим взглядом:

— На тебя костюм не налезет.

— Ужмусь! — я повернулся к Саше и протянул ладонь. — Витаминку можно? Нет, лучше две.

— Ты же сказал, не надо, — ухмыльнулся лысый.

— Это я сказал, когда у меня еще крылышки не отросли.

В общем, как Шурик помогал мне впихиваться в платье — это отдельная история. Под мышками оно треснуло и в поясе тоже, но сзади, а там крылья прореху кое-как прикрывали. И вообще, по опыту, как дойдет до дела, эта дырка будет гостей меньше всего интересовать. Сложнее оказалось с туфлями. Но я поднажал, и они не очень изящно, но превратились в сандалии. Скатился вниз по лестнице и посыпал на Сашу волшебной пылью:

— Вы не слетаете наверх, Шурика посмотреть? Ему что-то совсем поплохело там.

Лысый хохотнул и шлепнул меня по заднице:

— Слетаю. А ты давай, порхай в зал. Все уже заждались.

Ну я и попорхал. Потом все утро ходил, искал крылья — их надо было в какой-то прокат вернуть. Точнее ползал, потому что колеса уже отпустили. Платье и туфли мне в счет долга записали. Он наверное уже пятизначными цифрами исчислялся. Когда на чердак наконец влез, Шурика там не было. Но когда у тебя отходы, особо не задумываешься о взаимосвязи вещей.

Мне удалось проспать чуть не до вечера. Встал. Смотрю — нету пацана. Стал спрашивать у ребят, а сестра его и говорит:

— Саша сказал, у него что-то заразное. Его вниз забрали, чтобы мы все тут не заболели. В этот, как его… карантин!

Странно как-то. Хотя, может, правда, температура от свинки там какой-нибудь? А нога — это так. Ноготь слезет, и все?

— А проведать его можно?

— Вот чудак-человек, — влез Кира, хотя его вообще не спрашивали. — Говорят же — карантин!

— Да чем Шурик заболел-то? — не отставал я от сестры. — Может, у меня уже было такое. Может, у меня этот… иммунитет.

Но ничего я от мелкой так и не добился. Вечером, когда я был внизу — уже без крыльев — попробовал сунуть нос в разные комнаты. Конечно, никакого Шурика. Не в хозяйскую же спальню его положили! Когда я спросил об этом у Саши, он просто от меня отмахнулся. Иди мол, работай. Но на следующий день я пристал к нему снова.

— Да в больнице он, — охранник погладил лысину. — Лекарства там ему, капельницу… Все, вали давай. Ивалдас тебя уже в машине ждет.

— Зачем капельницу? — встревожился я. — Все так плохо?

— Теперь уже хорошо, — Саша снова потер гладкую макушку, на которой отчего-то выступил пот. — Глядишь, неделька, другая, и парень снова бегать будет. Давай, давай, — и он чуть не вытолкал меня за дверь.

Шурик не вернулся на чердак ни через неделю, ни через две. Когда его сестра достала всех бесконечными вопросами, Ева сказала, что мальчик выздоровел, но работать больше не сможет. Поэтому его отправили обратно, к родителям. Галка от таких новостей не знала, радоваться — за брата, или плакать — за себя. Шуриков-то долг на нее переписали.

Не знаю, что думали Дагмар и Зоя об этой истории. Я с ними никогда про Ссыкуна не говорил. А уж с новенькими и подавно. Просто очень страшно было бы услышать, что они тоже не верят в счастливое возвращение домой. Что они тоже рассматривают из окна кусты по краям участка: не видна ли там перекопанная земля? Что тоже приглядываются к мелькающим на экране новостям: не нашли ли где поблизости тело ребенка?

Я так и не узнал, что на самом деле сулчилось с Шуриком. Может, после истории с Китом, Ян стал осторожнее. Может, Ссыкуну, и правда, несказанно повезло. А потом в машине хозяина сломался замок. И ему самому пришлось везти меня к быку, потому что Саша и Ивалдас уже были на выездах. А наполпути ему приспичило.

Я хочу сказать, одной из этих случайностей могло и не произойти. Цепь могла прерваться — где угодно. И тогда я все еще сидел бы на ферме. Или лежал. Может, живой. А может, и нет. Но мне повезло. Невероятно. По-свински. Поэтому мне хочется думать, что повезло и Шурке. Теперь легче в это поверить. Что он тоже смог развернуть круг в прямую, уходящую в будущее.