Часть 3

Это был поистине призыв года. Ясного и недвусмысленного заявления из Вашингтона не услышали, и у политических наблюдателей создалось впечатление, что Москва выиграла еще один раунд в мирном состязании за сердца и умы. Видимо, это поняли и за океаном. Во всяком случае, такому пониманию помогла усилившаяся критика бездумного милитаризма со стороны американской общественности и — все чаще — из среды американской политической элиты. Видимо, в Вашингтоне задумались. В середине ноября президент Рейган обратился к теме мира. Один из вашингтонских обозревателей, Хью Саиди, писал: «Если нам повезет, президент привыкнет к теме мира. Мир дает кассовые сборы. Мир отвлекает критиков. Мир полезен для здоровья».

Простим этот неуместный тон вашингтонскому остряку. Лишь бы те, чью работу он освещает каккорреспондентв Белом доме, извлекли кое-какие уроки — урокинеболее ловкой пропаганды, а более серьезного подхода к решению спорных проблем, к поискам стабильного, прочного мира.

На этом пути они найдут искреннего партнера в лице Советского Союза.

Декабрь 1981 г.

Две и все 52 недели1982 года

ЯНВАРСКИЙ РАЗБЕГ

Ila днях случилось событие, о котором можно сказать, что оно и внутреннее, и международное, межконтинентальное. И в то же время семейное, личное, коснувшееся каждого. Все мы ждали этого события. Все пережили его, и не все еще его забыли. Это — наступление Нового года.

Людей всегда занимала — и не может не занимать — загадка времени, идущего без остановок, несмотря на все мольбы, типа классической, фаустовской: «Остановись, мгновенье!» Нет, не стоит даже то мгновение, когда под звон бокалов один год сменяется другим, когда за одной, преодоленной далью времени открывается другая, еще неизведанная даль — даль другого года.

Нет ни поблажки, ни передышки тому румяному, круглощекому карапузу, в виде которого художники любят изображать Новый год. Карапуза сразу же по-взрослому нагружают, и он должен тянуть весь воз дел, забот, проблем, брошенный его предшественником на дороге в новогоднюю зимнюю ночь.

И в новом, 1982 году сразу же начался неумолимый ход дней — и будней. В том числе на международной арене.

И вот в африканской республике — Гане (население — 10 миллионов) 35-летний капитан ВВС Джерри Роулингс совершает государственный переворот и арестовывает президента Лиманна, которого сам же и поставил у власти летом 1979 года, а теперь сместил, обвинивего режим в коррупции и злоупотреблениях.

Египетский президент Хосни Мубарак назначает нового премьер-министра и принимает присягу нового кабинета. Говорят, что внешняя политика в принципе будет та же, включая отношения с Израилем, но в экономической политике обещан «Египет для всех», а не только для «жирных котов», не только для паразитической прослойки, разросшейся и распоясавшейся при Садате. Не будем гадать, подачка ли это изголодавшимся массам или сознательный отход от прежнего курса, по, во всяком случае, уже через три месяца после его насильственной смерти Садат все отчетливее предстает тем, кем был и при жизни, — антинародным правителем, а не тем политическим прозор—ливцем, каким изображали его заокеанские друзья и покровители.

В Вашингтоне через порог нового года не перешагнул помощник президента по национальной безопасности Ричард Аллен. На его место назначен заместитель госсекретаря Уильям Кларк, бывший калифорнийский судья и личный друг Рейгана. Аллен был нечист на руку, а главное — в отличие от таких своих предшественников, как Киссинджер и Бжезинский, оказался неудачником по части закулисного самоутверждения в Белом доме. Но делонетолько в смене лиц. По общему мнению, хромает координация внешнеполитических шагов администрации Рейгана, и этот недостаток, как считают, должен устранить Кларк, близкий к президенту и умеющий ладить с госсекретарем...

В общем, мозаика международной жизни пестра, как всегда.

Совет Безопасности ООН вернулся к вопросу об аннексии Израилем Голанских высот. Израильтяне, незаконно заселившие эту часть сирийской территории, уже огласили план увеличить там число поселенцев с семи с половиной тысяч до 40 тысяч за четыре года. Сирия требует, чтобы Совет Безопасности, не ограничившись осуждением аннексии, принял против Израиля санкции, то есть карательные меры. Законное требование, по американцы грозят блокировать его, наложить вето.

Вот еще один пример двуличия Вашингтона. В связи с введением 13 декабря 1981 года военного положения в Польше он объявляет так называемые санкции против Советского Союза, хотя никакого советского вмешательства в польские события не существует. И он же встает па дыбы, когда речь заходит о санкциях против государства, которое на глазах у всех, открыто прикарманивает чужую территорию.

Как и в прошлом году, главные дипломатические битвы разыгрываются в Европе и вокруг Европы.

Напомню, что 1981 год прошел под знаком борьбы с ядерной угрозой, и связана она была прежде всего с планами размещения в Западной Европе новых американских ракет и с американскими доктринами, допускающими возможность ограниченной ядерной войны. Именно этот круг вопросов определял прежде всего температуру в советско— американских отношениях, вообще в отношениях Восток — Запад. Он же вызывал расхождения между Вашингтоном и западноевропейскими столицами, мощный рост антивоенных антиядерныхнастроений.

Этот круг вопросов —ненадуманный. Это действительно вопросы мира и войны, спокойной жизни или угрозыядернойсмерти.

В конце прошлого года и в начале нынешнего мы имеем дело с большой операцией политического передергивания, подтасовки. Операцию эту ее организаторы проводят вполне сознательно, но многие на Западе примкнули к ней, не отдавая себе отчета в замыслах организаторов.

Существо операции в том, что Вашингтон хотел быоградить отпроблемы войны и мира и переключитьвниманиезападноевропейской, да и мировой общественности на Польшу, воспользовавшись введением там военного положения. Впутрипольское дело, навязчиво в него вмешиваясь, пытаются раздуть до размеров мирового кризиса.

Создается впечатление, что этим градусником в Вашингтоне и хотели бы измерять температуру в отношениях Восток — Запад. Но что он может показывать, этот градусник? Лишь точку замерзания?! И польским же «вопросом» хотели бы в Вашингтоне решить проблемы в отношениях с западноевропейскими союзниками, что называется, подтянув дисциплину в Североатлантическом блоке. И в это же русло американцы отнюдь не прочь направить движение протеста общественности, лишив его тем самым антивоенного — и антиамериканского — характера.

Если говорить более конкретно, от западноевропейцев требуют присоединиться к тем антипольским и антисоветским санкциям, преимущественно экономического характера, которые президент Рейган объявил в конце декабря.

На эту тему говорили министры иностранных дел государств Европейского экономического сообщества, так называемой «десятки». По определению одной французской газеты, это были «поиски Европой внешнего согласия» с Соединенными Штатами. В словах, в формулировках министры, искажая суть происходящего в Польше, давая непрошеные советы и чуть ли не указания польскому руководству, «внешнее согласие» с Вашингтоном нашли. Но к антисоветским экономическим акциям не примкнули.

А Греция отказалась блюсти даже «внешнее согласие». Президент Папандреу демонстративно уволил заместителя министра иностранных дел, подписавшего коммюнике «десятки».

Уместно напомнить некоторые факты. В прошлом году американский экспорт в СССР — из-за прежних санкций — уменьшился по сравнению с 1980 годом, а у семи главных стран «десятки» увеличился — был почти в 7 раз больше американского. Импорт этих семи стран из СССР в 30 раз превосходил американский импорт.

Чего же тогда добьется поручик, если рота по-прежнему его не слушается?

Президент Рейган встретился в Белом доме с канцлером ФРГ Шмидтом, Канцлера, закончившего десятидневный отдыхнаострове Санибел, у побережья Флориды, ждал, как предупреждала американская пресса, самый крутой и жесткий разговор, чуть ли не ультиматум американского президента. В Вашингтоне Шмидт слывет главным из западноевропейских ослушников. Он не только многократно говорил о бесполезности и даже вредности американских экономических санкций, но и возражал против политических оценок Вашингтона, ожесточенно винящего Советский Союз за введение военного положения в Польше.

Каков результат вашингтонской встречи? Как выразилась лондонская «Таймс», стороны «заштукатурили» свои расхождения, но отнюдь не устранили их. Боннский лидер, очевидно, лавируя под нажимом президента США, принял американский тезис об «ответственности Советского Союза за события в Польше». Но в отношении санкций единства мнений зарегистрировано не было.

Теперь, выйдя за рамки обозреваемых событий, несколько слов о проблеме в целом.

Что касается самой Польши, то существо дела четко сформулировал председатель Военного совета национального спасения генерал Войцех Ярузельский в своем рождественском обращении к полякам. «В истории Польши, — говорил он, —нераз бывали моменты, когда приходилось выбирать не между добром и злом, а между злом большим и меньшим». «Мы сделали такой выбор», — подчеркнул Ярузельский.

Выбор меньшего зла — это введение военного положения. А большим злом, истинной катастрофой был бы антисоциалистический выбор, который навязывали экстремисты, анархисты и прямые агенты зарубежных спецслужб из профобъединения «Солидарность». Это был бы выбор братоубийственного конфликта, уже стоявшего на пороге, попытка насильственного захвата власти и перемены системы со всем сопутствующим сведением счетов, с кровавой баней, с фонарными столбами, превращенными в виселицы. И этот выбор большего, худшего зла лег бы на уже существующий и больно ущемляющий поляков экономический хаос, при котором за один лишь прошлый год национальный доход сократился на 15 процентов.

Если трезво взглянуть на вещи, учесть все обстоятельства, то получится, что те люди на Западе, которые возмущаются военным положением в Польше, выступают за большее, катастрофическое зло.

Но при варианте большего зла для поляков случилось бы и большее зло международного плана. Американские и иные вдохновители польской контрреволюции полезли бы, конечно, еще бесцеремоннее вмешиваться в польские дела, считая условия подходящими для того, чтобы вырвать Польшу из системы социалистических государств. Тут-то бы и возник подлинный международный кризис. Корабль европейского мира, и без того не совсем устойчивый, мог бы не выдержать нового тяжкого груза, опасно накрениться и, чего доброго, пойти ко дну.

Неужели этот, к счастью, несбывшийся вариант предпочли бы государственные деятели на Западе и просто серьезные люди? Неужели они за то, чтобы чувство ответственности уступило место эмоциям, соображениям антикоммунизма и антисоветизма, дешевой демагогии и пропаганды?!

И еще один новогодний вопрос — о судьбе советско— американских переговоров по ядерному оружию средней дальности в Европе. Встречи, начавшиеся 30 ноября прошлого года в Женеве, несомненно, были важнейшими из тех почти трехсот встреч, которые имели место в прошлом году в швейцарской столице. Надо ли напоминать, какие надежды связывают с этими советско-американскими переговорами европейцы и не только европейцы?

Москва за то, чтобы женевские встречи, прерванные на рождественские и новогодние каникулы, возобновились. Между тем в Америке нашлись горячие головы, которые в связи с развитием событий в Польше требовали отказаться от этих так трудно начавшихся переговоров. Как будто они важны лишь для Советского Союза и не имеют такой же важности для Соединенных Штатов и еще большей важности для их западноевропейских союзников?

В Вашингтоне в этом случае возобладали все-таки не горячие головы, а обыкновенный здравый рассудок. Во всяком случае, пока рассудок возобладал. Женевские переговоры, как и было договорено, на днях возобновляются.

Как сказал один боннский деятель, критикуя очередные экономические санкции США против Советского Союза, торговля — это не крап, который можно то открывать, то закрывать. Американские фермеры узнали, что такое закрытый крап, когда Картер ввел эмбарго па продажу зерпа Советскому Союзу. Минувшим летом Рейган, как известно, отменил это эмбарго, и теперь, пойдя па повые дискриминационные меры, от введения эмбарго все же воздержался.

Переговоры о контроле над вооружениями это тоженеводопроводный кран. Будем надеяться, что в Вашингтоне осознали эту истину. Во всяком случае, из разных вашингтонских официальных кабинетов, от высокопоставленных лиц слышалось, что «линии связи» между Вашингтоном и Москвой прерывать нельзя, что обострение ооста— повки делает еще более необходимым диалог Восток Запад.

Январь 1982 г.

ПРАВДА ПРОТИВ МИФА

«Равновесие есть, оно существует не на бумаге, а в действительности. И Соединенным Штатам нет нужды «довооружаться», ибо они не отставали от СССР. «Довооружение» под предлогом якобы выравнивания паритета па деле означает стремление к военному превосходству».

Это положение, подчеркивающее реально существующее соотношение военных потенциалов двух держав и предостерегающее от дальнейшей гонки вооружений, хорошо известно. Истинность его не раз доказывалась. Но редко доказательства были столь сильными и убедительными, как в книге «Откуда исходит угроза миру», подготовленной компетентными советскими органами и выпущенной Воен— издатом. Сотни точных цифр и других выверенных сведений создают прочный фундамент, на котором эта истина стоит, на котором, хочется добавить, она выстоит и победит в схватке с теми, кто с неблаговидными целями кричит о нарушенном равновесии и, разумеется, о растущей «советской угрозе».

Миф о «советской угрозе» родился и прижился заокеаном, дляоднихстал там ядром политической философии и практической деятельности, для других — ключом к извлечению многомиллиардных прибылей. Оттуда, изСоединенныхШтатов, его пустили по всему миру как один из главных продуктов американского идеологического экспорта. И продукт этот, не будем заблуждаться, находит сбыт, хотя, как и всякий продукт, подвержен причудливым законам колебания рыночной конъюнктуры — политического климата в мире.

Миф стар, как послевоенная гонка вооружений. Однако не перестает служить ее самым мощным двигателем. Все ли помнят, что еще в 50-е годы под предлогом «отставания в бомбардировщиках» (разумеется, от Советского Союза) Пентагон выбил в американском конгрессе соответствующие крупные ассигнования? Когда же целая армада американских стратегических бомбардировщиков была построена, американец узнал, что с самого начала число советских бомбардировщиков было завышено «толкачами» в 3-4 раза. В 1960 году наступил черед «отставания» в межконтинентальных баллистических ракетах наземного базирования. Баллотировавшийся в президенты от демократической партии Джон Кеннеди выдвинул «ракетный разрыв» как одно из главных обвинений против администрации Эйзенхауэра и своего соперника республиканца Ричарда Никсона. Когда Кеннеди был избран, выяснилось, что советская «ракетная угроза» была преувеличена в 15-20 раз.

Это известные — и поразительные — факты манипуляций общественным мнением.

На всем протяжении послевоенной истории не Советский Союз, а Соединенные Штаты выступали инициатором создания новых видов вооружений. В строительстве своих вооруженных сил, в создании новых видов оружия Советский Союз лишь реагировал на те угрозы, которые создавал Запад. И советская военная доктрина — в отличие от американской — всегда исходила и исходит из принципа ответных, то есть оборонительных действий.

В разбираемой мною книге приводится таблица, которая показывает, кому принадлежала и принадлежит инициатива в создании новых систем оружия.

Ядерное оружие: США создали в середине 40-х годов, СССР — в конце 40-х годов.

Межконтинентальные стратегические бомбардировщики: США — в середине 50-х годов, СССР — в конце 50-х.

Атомные подводные лодки: США — середина 50-х годов, СССР — конец 50-х.

Разделяющиеся головные части индивидуального наведения: США — конец 60-х годов, СССР — середина 70-х.

Теперь американцы, тоже первыми, приступили к производству крылатых ракет и нейтронных боеприпасов.

А если брать своего рода системы политического оружия, то за океаном выдумки о «советской угрозе» постоянно модернизируются и используются для тех или иных, всегда вредных для мира целой. В середине 70-х годов им отвели решающую роль в торпедировании разрядки. А в начале 80-х это же оружие дезинформации и страха пустили в ход, добиваясь новых рекордных военных программ. Если вообразить шкалу, определяющую «советскую угрозу», то, как ни велики были показатели при Картере, при Іейгане опи сразу же резко подскочили — как и военный бюджет. И особо важное место в системе пропагандистского обеспечения новых американских военных программ оыло отведено пентагоновской брошюре под названием «Советская военная мощь», выпущенной в конце сентября прошлого года. Тогда говорили, что Пентагон вознамерился до смерти напугать американца — и не только его (брошюра была сразу же переведена на основные европейские языки) < Стрельнули из самой большой пушки большой лжи, но… промахнулись. Широко разрекламированному изданию не хватило одной малой малости — данных об американской военной машине, для защиты от которой создается советская военная мощь. В своем глазу отказывались видеть бревно, да какое!

Этот-то пробел и восполняет книга «Откуда исходит угроза миру», авторитетный советский ответ на очередной американский вызов.

Уже в первом разделе, разоблачая претензии вашингтонского изделия па объективность, книга приводит много сравнительных данных по разным категориям военного потенциала двух стран, прежде всего ядерного, военному бюджету, военной промышленности, наличию баз и войск за границей, продаже оружия другим государствам и т. д. Америка явноприсоединяется, трезвоня о своем отставании. Авторам пентагоновской орошюры, скрупулезно считавшим число советских носителей ядерного оружия, к примеру, напоминают далее, что при одном совокупном пуске/вылете стратегические силы США могут поднять в воздух 10 тысяч ядерных боеприпасов мощностью от 50 килотонн до 10 мегатонн, тогда как советские — 7 тысяч. Давно уже деланная мина крайнего испуга возникает на лицах американских «ястребов», когдаониговорят о росте советских военно-морских сил, в частности о появлении двух авианесущих кораблей «Минск» и «Киев» и ракетного крейсера «Киров», но почему-то они забывают, что в составе ВМС США насчитывается 20 авианосцев (изнихтри атомных, каждый изнихпесет по 90 самолетов) и девять атомных ракетных крейсеров. Послушать тех же «ястребов» из Вашингтона, их чрезвычайно волнуют советские поставки оружия развивающимся странам. По при этом они опять страдают забывчивостью: Соединенные Штаты — крупнейший в миреэкспортер оружия, на их долю приходится 45 процентов торговли этим товаром (и еще 20 процентов на долю других государств НАТО), за период с 1970 по 1980 год ими былопроданооружия на 123,5 миллиарда долларов.

Еще более детальные сведения даны во втором разделе книги — «Военная машина США», в частности в главе «Финансирование милитаризма».

Стоит всмотреться в картину роста американских вооружений. Вот пример: в 70-е годы без увеличения количества носителей возможности стратегических наступательных сил США в смысле доставки ядерных боеприпасов возросли вдвое — под панические крики о «советской угрозе». Рейгановская администрация планирует почти в полтора раза увеличить расходы на стратегические силы, а общие расходы по программе «Национальная оборона» в период 1981 — 1985 годов возрастут более чем в 2,2 раза, причем темпы их прироста будут выше, чем в разгар вьетнамской войны.

Что касается обычных вооруженных сил, сил общегоназначения, то неспроста их основные группировки уже в мирное время развернуты и содержатся вне пределов американской территории — более полумиллиона военнослужащих, полторы тысячи военных баз и объектов в 32 государствах. Это отражает общий агрессивный характер военной доктрины США, и ее опасное острие сильнее всего выпирает в подходе к применению ядерного оружия. В противовес советской, сугубо оборонительной доктрине военная доктрина США делает упор именно на первый упреждающий удар, на многовариантность использования ядерного оружия, на возможность «ограниченной»ядернойвойны вне американской территории. Такой подход ведет к снижению «ядерного порога», к усилению ядерной опасности.

Книга«Откуда исходит угроза миру» исправляет тот злонамеренный перекос, который пентагоновские пропагандисты хотелибывнести в реальную картину соотношения потенциалов двух держав и двух военных союзов. Одновременно она призывает к сохранению того, что есть, — нынешнего примерного равновесия сил, позволяющего избежать новых раундов бесконечной и бессмысленной гоп КП вооружений.

Январь 1982 г.

ДВЕ НЕДЕЛИ ЗА ОКЕАНОМ

1

После того как Рональд Рейган, воспользовавшись введением военного положения в Польше, отменил рейсы Аэрофлота в Вашингтон, в Соединенные Штаты попадаешь через Канаду. Ничто не ново под луной. Так было и полтора десятка лет назад, когда именно с Канады Аэрофлот начал осваивать североамериканский континент, пустив туда громоздкие, шумные Ту-114, в которых первый класс, помнится, был как железнодорожное купе — с диванчиками по бокам и столиком посредине. Сейчас летишь на Ил-62, десять часов висения в воздухе — от Москвы до Монреаля, там с нового, пустынного аэропорта Мирабель едешь среди сверкающих под солнцем, нетронутых снегов в другой аэропорт — Дорвал, недвижные дымки из труб картинно висят под голубым холодным небом, тысячи забрызганных оледеневшей грязью автомашин ждут рабочих на парковках завода «Дженерал моторе», и все приметы заграницы озираешь в ленивом полусне — ведь в Москве уже ночь, в невольном оцепенении, из которого не вышел еще после межконтинентального, заоблачного, настраивающего на фаталистический лад путешествия.

И вдруг переключение внутренних скоростей. В Дор— вале надо спешить и суетиться, обнаруживается рейс на Нью-Йорк на три часа раньше указанного в твоем билете, узнаешь об этом от сотрудниц американской авиакомпании «Истери», готовой позаботиться о тебе там, где перекрыты пути Аэрофлоту. Таможенники — американские, хотя и на канадской территории, далеко выдвинутые аванпосты могущественной державы. Поддавшись твоей спешке, они ставят печати, не открыв чемодан и даже портфель, но сдача багажа на твой рейс уже закопчена. Чтобы поспеть, бегом катишь тележку по каким-то длинным — некогда рассмотреть! — коридорам, мимо каких-то пестрящих товаром ларьков… Катишь, пока не натыкаешься на ряд узких проходов, каждый из которых стережет мужчина в темпом форменном костюме, высовываясь по пояс из-за своей конторки. Тормозишь тележку, по не успеваешь затормозить самого себя. Размахивая билетом и паспортом, и этого мужчину хочешь заразить своим нетерпением, своей боязнью опоздать на самолет, — — понетут-то было. Мужчина невозмутимо обрабатывает другого пассажира, а тебя отодвигает жестом руки, приказывая дожидаться очереди за «красной чертой». Не сразу остываешь, не сразу понимаешь, какая такая красная черта? Повторный жест еще повелительнее, п ты чуточку отступаешь сам, заодно отпихивая ногой чемодан и портфель, по мужчина продолжает настаивать: «Ждите за красной чертой!» И тогда, оглянувшись, видишь наконец эту действительно красную черту в натуре, проведенную па полу в полутора метрах от края конторки, за которой стоит строгий форменный мужчина.

И доходит до тебя, что в канадском аэропорту Дорвал по этой черте проходит граница Соединенных Штатов Америки, отодвинутая в Монреаль по каким-то американоканадским соображениям взаимного удобства, и что перед тобой представитель иммиграционной службы США, выполняющий ту роль, которая в наших международных аэропортах отводится пограничникам. Он далеко не так юп, американский иммиграционный инспектор, как наш пограничник, но столь же непреклонен, и нет у него сочувствия к опаздывающему пассажиру. Заполняя под его диктовкуанкетуиностранца-неиммигранта, которому на двенеделидали визу в Соединенные Штаты, с коротким острым чувством неприязни — ведь опоздаешь из-за него! — поглядываешь на металлическую полоску с фамилией на его груди. И фамилия врезается в память. Некто Хейс...

Когда, уже без тележки, которую не пропустили за красную черту, волоча в руках чемодан и портфель, подбегаешь к нужным воздушным воротам, — пустой помер, ворота закрылись и за большими стеклами в огнях раннего зимнего вечера отваливает от причала нью-йоркский самолет, накоторый ты все-таки опоздал, потому что инспектор Хейс нес свою службу как положено, неторопливо и бдительно.

Три с лишним часа, в Канаде, но уже за американской пограничной чертой, ждешь другого рейса компании «Истерн». И, нет худа без добра, это твое введение в Америку 1982 года. Пролог нечаянный, по не без смысла. Комнату ожидания (накопитель — на странном техническом языке, не признающем различия между людьмп и неодушевленными предметами) со стекляннойстеной, выходящейналетное поле, и рядами черных кресел у двух другихстени посредине заполняют разные американцы, возвращающиеся к себе домой, и ты заново входишь в пх мир пестроты, вольных поз иповедениябез оглядкинадругих. После полуторагодичного перерыва каждый воспринимается как тип: тип южанина с сигарой во рту, не по-зимнемулегко одетого, в кремовом пиджаке с пуговицаминавсех карманах и в песочных брюках, из-под которых выглядывают широкие светло-желтые расшитые сапожки, типнью—йоркскогоеврея-хасида в черной твердой шляпе и черном пальто, тип бизнесмена — блондин с волевым лицом, раскрывший ковровый чемоданчик «дипломат» па левойноге, которую он по-американски уложил лодыжкой на колено правой, и — как будто нет никого вокруг — углубился вчтениекаких-то деловых бумаг, и еще один, не совсем понятный тип, уткнувшисьв газету, — в черном жилете и белой сорочке с галстуком (когда пришло время посадки, пиджака у него не обнаружилось и свое пальто он надел прямо па жилет), и еще, похоже, тип студента — могучий парень с черной бородкой, покупавший в мини-баре банки пива «бадвайзер» и треугольные бутерброды, и, разумеется, тип свежеиспеченного иммигранта, может быть, всего лишь кандидата в американские граждане, скорее всего латиноамериканского происхождения, примостившегося с краешку и явно не в своей тарелке… И еще… И еще… И еще...

Это заметки о двух неделях за океаном, приплюсованных к многим годам корреспондентской работы в Нью-Йорке и Вашингтоне и к последней двухнедельной поездке в Штаты летом 1980 года. С аэродромного накопителя стала наполняться новая копилка свежих впечатлений, и сейчас, в Москве, начиная «отписываться», не можешь не танцевать от традиционной печки — прилета, аэродрома, первых картинок и сцен, какими бы чисто зрительными, внешними они ни были. Почему? Не потому, что так легче. Нельзя пройти мимо первого момента прикосновения к другой среде. Надо обозначить этот момент, подчеркнуть: это — другая среда. Она по-другому выглядит и — живет.

По-журналистски занимаясь Америкой издалека, видишь преимущественно политику с ее формулами и обобщениями, И вблизи тоже интересуешься политикой, но она растворена в море жизни, и прежде всего видишь другой, чужой быт, и неизменно танцуешь от первых, немудреных, живых впечатлений, в которых переход от нашей жизни к их жизни, всякий раз удивляющее, бьющее в глаза различие, начинающееся с внешнего и идущее внутрь, чтобы где-то еще глубже вдруг объединить нас всех необходимостью общечеловеческого, как людей одной судьбы, связанных тревогами и надеждами конца XX века.

Ивот проводив еще один самолет на Атланту и Орландо (из Монреаля летают во многие города США) идождавшись— таки позднего самолета на Нью-Йорк, попадаешь в иную, чем наша, обстановку летающей Америки — кресла покрыты цветными пестрыми чехлами, не так выдвигается столик из подлокотника, багажные отделения над головами наглухо закрываются на автоматические замки, и мужчина-стюард, вихляясь как эстрадник с микрофоном в руке, извиняется за опоздание, доверительно рассказывая, что от этого проклятого снега, увы, нет спасения и на юге, в Джексонвилле, где пришлось задержаться, и самолет круто уходит в темное небо, и сразу же с мелодичными звоночками гаснут запретительные табло, и стюард с двумя стюардессами бросаются разносить напитки и крошечные пакетики с орешками, и капитан, сидя в своемпилотскомкресле за закрытой дверью кабины, подает голос по внутреннему радио, обещая smooth ride — плавную, без воздушных ухабов и ям «езду».

На изломе, на срезе, в момент вхождения в другую атмосферу в каждом человеке проглядывает вся нация. Где у нас, во всем Союзе, встретишь такого соседа по креслу, как этот патлатый американец с артистическим профилем длинного лица? Он вертится и так и сяк, а потом, для удобства, и вовсе влезает на кресло с ногами, ничуть тебя не смущаясь, и в положении задом наперед разговаривает со своими спутниками, кому-то докладывает, что обшарил всю Францию, а также Рим, но достойного каскадера так и не нашел (похоже, летит какая-то киногруппа) и по телефону поймал кого-то даже на отдыхе в Марокко, что будет и дальше шарить, если нужно, по всему земному шару, и тут же записывает указания голоса сзади на больших листах желтой линованной бумаги — и совсем другой мир встает за этим не таким уж молодым егозой.

Одна нация под богом — и перед телекамерами.

Когда в Потомакгрохнулсяупомянутый «Боинг», телевизионщики оказались па месте раньше, чем полицейские и спасательные вертолеты. И все были заняты своимделом— вертолет завис над дымящейся ледяным паром водой, телевизионщики снимали и спасаемых и спасателей, зеваки, сгрудившись на мосту, смотрели, как в воде коченела молодая женщина, — она уже не могла кричать и лишь раскрывала рот беззвучной мольбой о помощи, и у нее уже не было сил удержаться за веревочную лесенку, предложенную вертолетом. Каждый был занят своим делом, и молодая женщина тонуланаглазах у всех, на глазах телекамер. И тогда Ленни Скатник, 28-летний вашингтонский клерк, тоже стоявший среди зевак на мосту, не выдержал. Бросился в ледяную воду. Спас тонущую. И, единственный, заполнил то вакантное место героя, которое в ту минуту было открыто. любому желающему. Его засыпали тысячами поздравлений. Потом позвонили из Белого дома и пригласили на речь президента в конгрессе и усадили рядом с президентской женой. И президент сказал всем, что в Америке не перевелись герои, что в Америке есть герои — такие, как Ленни Скатник.

Но жена президента, покрасившисьв телевизионных лучах, сразу же исчезла в окружении агентов секретной службы, и президент не нашел даже минутки для Ленни Скатника, и в героя, как и в других американцев, закралось сомнение: а не есть ли это еще один внешне сердечный, а по существу циничный политический жест?

Нынешний президент любит героическую тему. Это он, вступая в должность 20 января 1981 года, произнес: «Те, кто говорит, что мы живем во времена, когда нет героев, просто не знают, где их искать. Вы можете видеть героев каждый день, когда они входят в заводские ворота или выходят из них».

Великолепные слова. Но год спустя многие из героев, выйдя из заводских ворот, уже не могут войти в них. Они оказались без работы благодаря (какое неподходящее слово!) экономической политике Рональда Рейгана.

2

Один факт из современной истории. Ровно за неделю до президентских выборов 1980 года между соперниками — Джимми Картером и Рональдом Рейганом — состоялись телевизионные дебаты. Их передавали на всю Америку.Обращаясь к избирателям, сидевшим перед телевизорами, Рейган сказал: «Когда вы будете принимать свое решение, неплохо, если бы вы спросили себя: лучше ли вам живется сейчас, чем жилось четыре года назад? Стали ли товары в магазинах доступнее вам сейчас, чем четыре года назад? Возрос или снизился уровень безработицы в стране сейчас по сравнению с тем, что было четыре года назад?»

Это был хороший, выигрышный ход. Крыть Картеру было нечем — при нем американцы стали жить хуже. И он, расплачиваясь, проиграл на выборах, а Рейган стал президентом, обещая «новое начало», «эру национального обновления» и, разумеется, лучшую жизнь.

После первого года нового президентства наступило время подведения первых итогов. У политиков память частенько девичья. Но обещания свои они шепчут не наедине, обещания дают всем и во всеуслышание. И авторитетная организация Гэллапа, занимающаяся опросами общественного мнения, не преминула спросить американцев: лучше ли вам живется или хуже, чем год назад? Хуже — ответил 41 процент. Лучше — сказали 28 процентов. Приблизительно так же — было мнение остальных. Фирма Янкеловича задала тот же вопрос, оставив лишь «лучше» или «хуже» и опустив «приблизительно так же». 59 процентов ответило — хуже. 36 процентов — лучше.

На первом месте в будничной жизни американцев, как и других людей, стоит, конечно, не внешняя политика, а домашняя экономика каждого дня, личное и семейное благополучие или неблагополучие. Американцы как нация чувствуют, что сползают с горы самого высокого в мире жизненного уровня, отстают по темпам прироста промышленного производства. Они уступили первенство японцам по производительности труда. Реальные доходы падают, и другие нации, прежде всего западноевропейские, теснят их на Олимпе.

Лучше живется или хуже? Я тоже задавал этот вопрос. В оценке моих собеседников преобладала трезвость, в прогнозах — дефицит оптимизма.

… Джорджтаун, старый респектабельный район Вашингтона. Скромный снаружи и уютный внутри дом. В маленькой гостиной покойная асимметрия старомодных вещей. Хозяин — известный обозреватель, многознающпй, многоопытный, многодумный, вхожий во многие места. На вопрос о настроениях американцев отвечает: неважнецкие, низкие, отвратительные. Люди ожесточаются — экономический спад,, высокий уровень безработицы.

4

Пасмурное февральское утро. По тротуарам Нижнего Манхэттена, в самом начале знаменитого Бродвея, раскрыв над головами черные зонты, шелестя плащами и подошвами, торопится толпа служащих банков, брокерских фирм и разных других деловых контор. Мокрая мостовая забита автомашинами. Крепкие фасады старых зданий посерели от дождя. У новых небоскребов темные блестящие стекла и резкие металлические грани, их верхушки как будто плывут среди низких облаков. И всюду солидные вывески солидных заведений. Здесь, по соседству с маленькой тесной улочкой, приютившей здание Нью-Йоркской фондовой биржи все эти вывески в совокупности своей создают понятие Уолл-стрит. Рядом другая нью-йоркская реликвия — церковь Троицы — тянет ввысь закопченные черные шпили, и не бог смотрит сверху на свой храм, а банкиры и маклеры, расположившись в поднебесных этажах. Тяжелые врата церкви приоткрыты, ио ряды деревянных скамей с высокими спинками пусты. Людям — некогда.

И лишь один человек никуда не спешит. Неподалеку от черных церковных стен без зонта и плаща мокнет он под дождем, стоя на коленях, вытянувшись вперед, уткнувшись лбом в асфальт наподобие молящегося мусульманина.

Дерзко выделяется из толпы этот человек-загадка, хотя скорее всего он лишь бездомный бродяга, не помнящий себя обитатель бездонного нью-йоркского дна, деталь привычная, как чугунный пожарный гидрант у бровки тротуара. В нем загадки не больше, чем у торопящейся, стандартно бодрой, обманчиво знакомой толпы. Рядом с улицей и понятием «Уолл-стрит» хочется каждого в этой толпе не глядя пометить одним клеймом — служителя золотого тельца. Но разве не из индивидуальных, разве не из загадочных душ состоит даже стандартная на вид толпа?..

Дождь остался на Бродвее. Строгий и вместе с тем уютный кабинет в одном из крупных банков. Деловая троица его вице-президентов. Старший — в годах, немногословный и много курящий — предоставляет слово второму. Снова я слышу рассуждения, к которым привык за несколько дней скитаний по нью-йоркским деловым заведениям, о насущной необходимости приборки и чистки в большом доме американской экономики, о том, что спад, а не инфляция — меньшее из двух зол, что в долговременном плане есть основания для оптимизма, а в кратковременном — болезненный период приспособления к новым временам, что автомобилю уже не суждено играть прежней роли в американской жизни и что навсегда — может быть, к лучшему? — канули времена, когда в год продавали по 11 — 12 миллионов автомашин, что американцы стали осторожнее в своих тратах, приобретениях и расчетах на будущее...

Квалифицированный и неодушевленный разговор специалиста-экономиста, в котором живой человек задавлен большими цифрами. Но в скупых словах старшего вице-президента мерцает именно человек, опытный и умудреннный, чуточку грустный. Он и банкир, и политик. Из тех

обитателей Уолл-стрита, которые за развитие американо— советских экономических связей и в этом направлении хотели бы «образовать» калифорнийцев, командующих в Вашингтоне. Что и говорить, сейчас дела неважные (и это общее мнение), но на будущее собеседник наш не теряет надежды. На будущее человеку всегда должна светить надежда.

Касаемся, конечно, возрастающей опасности войны, и умный банкир-политик из многих других выделяет простейший и фундаментальный факт: в своей национальной исторической памяти американцы даже и не держат, что это такое— воевать на собственной территории. И в отличие от европейцев — с европейской памятью — они беспечны. Экономист соглашается с ним: опасность радиации от аварий на атомных электростанциях беспокоит американцев больше, чем опасность ядерной войны.

— У меня загородный дом в штате Вермонт, — развивает свою мысль старший. — Своих соседей я хорошо знаю. Разве могут они вообразить, что на них нацелены какие-то ракеты с ядерными боеголовками?!

Запомнившийся аргумент. Когда-то я бывал в Вермонте и сохранил потускневший образ этого небольшого штата, расположенного к северо-востоку от гигантского штата Нью-Йорк, — лесистые горы, озера и поля, так называемые фермерские дороги, отходящие от автострад к фермам и поместьям, и крошечные, идиллически-спокойные городки, живя в которых, проезжая через которые и в самом деле нелегко вообразить, что земля и небо могут быть расколоты ядерным взрывом.

Массачусетский сенатор Пол Тсонгес мрачно шутил насчет персональных — так их много — ядерных бомб. А нью— йоркский банкир говорит, что его соседи в штате Вермонт (кстати, граничащем с Массачусетсом) и ухом не ведут, глухи к грозному гулу ракетно-ядерного века. Кому верить? Кто точнее передает ощущения своих соотечественников?

Когда я вернулся из своей американской поездки в Москву и в числе прочих обдумывал и этот вопрос, из штата Вермонт неожиданно пришел ответ — в свежих сообщениях американской печати. Там, оказывается, жители организовали референдум: не стоит ли двум державам — США и СССР — заморозить свои ядерные арсеналы? В 143 маленьких городках большинство высказалось за замораживание. В 18 — против. Может быть, не те соседи достались нашему банкиру. Или на всякого мудреца довольно простоты? Или эфемерную материю политических ощущений можно толковать и так и сяк, пока ее не испытали прямым политическим действием?

Не вермонтцы, а калифорнийцы первыми начали переводить антиядерные ощущения в антиядерные действия. Калифорния — самый многонаселенный из штатов, бель многих американских новшеств и починов разного толка. На волне возросшего консерватизма она подарила Америке нынешнего президента США с его программами сверхвооружения, а теперь, испугавшись опасной политики Рональда Рейгана, и новую форму антивоенного движения — ядерное замораживание. Там собирают подписи под призывом к ядерному замораживанию. С легкой руки калифорнийцев антиядерные настроения, тлевшие под спудом, вырываются наружу то в одном, то в другом штате, причем активную роль играют священнослужители, восстающие против ядерных посягательств на священный дар жизни. Многие сенаторы и конгрессмены примкнули к этому движению. Обозреватели предрекают, что с наступлением тепла по Америке прокатятся антиядерные манифестации такие же многолюдные, как в Западной Европе. И вот уже правительство шлет на места специальные агитбригады, чтобы искоренить крамольную идею ядерного замораживания, попытаться убедить общественность, что это замораживание выгодно лишь Советскому Союзу...

Однако не слишком ли розовую картину вдруг изобразил я на фоне, который до сих пор выглядел таким мрачным? Попробую еще с одной стороны подойти к теме войны и мира.

В 1973-1974 годах, в пору надежд и сдвигов к лучшему в советско-американских отношениях, когда далеко не все предвидели высоченные барьеры на пути разрядки, мне довелось встречаться с Джорджем Гэллапом, основателем и руководителем знаменитого института опросов общественного мнения. Простой, демократичный п мудрый человек, он недолюбливает и остерегается политиканов, по верит в здравый смысл своего народа и, отдавая себе отчет в различиях наших стран, все-таки целиком был за нормальные, хорошие американо-советские отношения.

Мне хотелось встретить его и сейчас, когда сбылись отнюдь не все надежды прошлого десятилетия, и мы пробираемся через дебри нового кризисного десятилетия. Гэллапу-старшему уже за восемьдесят, он отдыхал где— то за границей, и я договорился о встрече с его сыном, ДЖОРДжем Гэллапом-младшим. Увы, обстоятельства неожиданно сложились так, что я не смог приехать в университетский город Принстон, где расположена организация Гэллапа, Выслушав извинения, Гэллап-младший согласился дать интервью по телефону. Он был верен себе: никаких комментариев, одни цифры, извлеченные из обширнейшего электронного досье.

С политической точки зрения цифры можно разделить на положительные и отрицательные. Начну с положительных. 76 процентов американцев, как показывает один из последних опросов, поддерживают предложение о том, чтобы наполовину сократить ядерные арсеналы США и СССР. 72 процента — за то, чтобы не создавать нового ядерного оружия, то есть, по существу, за идею ядерного замораживания. 47 процентов идут еще дальше, высказываясь за уничтожение всего существующего ядерного оружия (при 44 процентах против и 9 — воздержавшихся). Лишь 5 процентов считают, что в случае ядерного конфликта их шансы на выживание будут «хорошими», и это тот случай, когда ћадо приветствовать такую здоровую нехватку оптимистов. Растущее число американцев (пять к одному) исключает войну как средство решения международных проблем. После Вьетнама охотников до новых вооруженных интервенций за границей кот наплакал.

С такими настроениями, которые, кстати сказать, вполне соответствуют неоднократным предложениям Советского Союза, уже завтра мог бы, кажется, наступить золотой век разоружения и мирного сосуществования, — при условии, что нет никакого расстояния и различия между порывами народа и политикой правительства. Но золотой век, увы, не ждет нас за ближайшим углом. И существует другой ряд цифр и фактов, объясняющий, почему рейгановская администрация все еще держит в идеологическом и политическом плену американцев со всеми их антиядерными настроениями.

Вот кое-что из другого, негативного ряда, тоже зарегистрированного опросами Гэллапа. Большинство считает, что Америка должна «быть сильной, чтобы пребывать в безопасности», а это мандат на увеличение военных программ. 54 процента американцев полагают, что их страна, их правительство делает все, чтобы добиться сохранения мира, и лишь 7 процентов придерживаются такого же мнения о Советском Союзе.

И еще один, многое объясняющий показатель. Давно уже Гэллап по специальной шкале замеряет отношение американцев к другим странам, применяя десятибалльную систему —отнуля до положительной пятерки и от нуля доотрицательной пятерки. Из цифр, которые Гэллап-младшийапродиктовал мне, видно, что в сознании американцев Советскому Союзу давно и прочно отведено место не просто виновника, по и необыкновенного страшилища. Своеобразный рекорд был зарегистрирован в 1953 году, в разгар «холодной войны»: по упомянутой десятибалльной системе лишь один процент опрошенных американцев относился к нам положительно. Кривая показывает взлеты и падения. Наибольший взлет пришелся на июль 1973 года, пик разрядки. Потом опять падение и взлет, до 34 процентов в 1979 году, когда в Вене был подписан советско-американский Договор ОСВ-2. По опросу 1981 года позитивный процент составил 20, негативный — 77.

Нужны монографии, и не одна уже написана, чтобы политически расшифровать эти и другие цифры, объяснить, как и кем формируется массовое сознание, как и кто имманипулирует, что идет от невежества, от умышленного обмана, от добросовестных заблуждений, от искреннего неприятия другой системы и т. д. и т. п. Сейчас я выделяю лишь результат этой многолетней массированной обработки умов.

Историк и бывший дипломат Джордж Кеннан, когда-то работавший американским послом в Москве, определяет его как дегуманизацию, обесчеловечение противника, которого с той стороны видят в Советском Союзе. Кенпан пишет, что дегуманизация включает «бесконечный ряд искажений и упрощенчества, систематические усилия лишить всяких человеческих черт руководство другой великой страны, привычное преувеличение военных возможностей Москвы и предполагаемой злобности советских намерений, постоянное извращение характера и взглядов другого великого народа».

В начале заметок из своего нового американского блокнота я упоминал о последних героях, поставленных на пьедестал американским президентом, — о генерале, похищенном итальянскими террористами и чудом освобожденном, о молодом клерке, бросившемся в ледяную воду Потомака, чтобы спасти тонущую женщину. Всякий герой хорош и негоже одного возвеличивать за счет другого. Но мужество гражданина — еще драгоценнее, чем мужество воина. В нынешних обстоятельствах международной жизни это мужество выражается в чувстве высокой ответственности, в примате разума над враждой и истерией. Американцы с такими качествами есть, и мне хотелось бы назвать того же ДжорджаКеннана. Он совсем не симпатизирует пашей системе, но в преклонные годы избрал себе трудную долю толмача, переводчика, толкователя. Он добивается, чтобы американцы объективно представляли другую державу, с которой они связаны одной судьбой в наш ракетно-ядерный век. Он добивается понимания и взаимопонимания, что равносильно решению задачи самосохранения человечества...

Перед темкак закруглиться с впечатлениями двух заокеанских недель, вернусь на берег Тихого океана, в Сан— Франциско. Через залив лежит Беркли с знаменитым кампусом Калифорнийского университета, где в 60-е годы начиналась бурная и скоротечная «молодежная революция» и полыхал протест против грязной вьетнамской войны.

Время смыло следы бурных лет, утихомирив и буржуазно облагообразив центральную Телеграф-авеню. И студент пошел не тот, и пусто перед Спролл-холл, навечевой площади университета, и там, на большой доске объявлений среди бумажной ряби приклеенных листочков чаще встретишь предложения об уроках массажа, чем объявления о митингах солидарности с патриотами Сальвадора или протестах против связи университета с близлежащейЛиверморскойлабораторией, занятой изобретением новых и новых видов ядерного оружия.

На одной из улочек Беркли мы попали в маленькую квартирку из тех, что в Америке принято называть студиями. Она была только что арендована под рабочий кабинет и еще не оборудована: несколько стульев, неразобранные картонные ящики и на кухоньке разнокалиберные кружки для чая. И среди этого ералаша нас принимал красивый, начинающий седеть человек с высоким лбом и изящными жестами — Даниэл Эллсберг. Это имя гремело в начале 70-х годов. Ответственный сотрудник Пентагона, он перешелнасторону противников вьетнамской войны, предал огласке тома разоблачительных секретных документов и вызвал всемирный скандал. Его судили и осудили бы, если бы судебный процесс ие погребла мощная волна уотергейтских разоблачений. В общем, «яйцеголовый» интеллектуал из «лучших и талантливейших», навербованных еще при Джоне Кеннеди, прозрел и из технократа, разыгрывающего сценарии обычных иядерныхвойн, вырос в гуманиста, пытающегося оттащить человечество от ядерной пропасти.СейчасЭллсберг — один из зачинателей антиядерного движения в Америке, активно укрепляющий связи с единомышленниками в Западной Европе.

Он потчевал нас чаем и разговорами об американскойядернойстратегии и о том, как ее таят от американского народа, и унегоесть право на эти разговоры, поскольку именно к разработке этой стратегии он был причастен и в возрасте тридцати лет по гражданской табели о рангах был приравнен к трехзвездному генералу. Он говорил о том что американская стратегия всегда исходила из допустимости первого, упреждающего ядерного удара, по попробуй в обыкновенной аудитории спросить американцев, какова в этом вопросе позиция Белого дома, и 100 процентов — — все 100 процентов! — присутствующих скажут: конечно, мы против применения ядерного оружия первыми. Он говорил, что американское руководство всегда стремилось к ядерному превосходству над Советским Союзом, а сейчас потому твердит о советском превосходстве, что боится движеиия за ядерное замораживание, нарастающего, как снеж-t пая лавина в горах. А лавина, в свою очередь, образовалась потому, что руководители нынешней администрации своими частыми, легкомысленными и даже развязными заявлениями о возможности ядерной войны разбудили тревогу и страхи американца.

Он говорил полтора часа и не успел досказать всего, так как мы опаздывали на другую встречу и должны были уходить, и по коридору второго этажа проводил нас вниз, до выхода, и мы ушли в вечернюю темноту, а он силуэтом остался в освещенном проеме подъезда.

Через несколько дней, перед отлетом в Москву, я увидел Даниэла Эллсберга на фотоснимке в нью-йоркской газете: распахнутый черный плащ и аккуратно застегнутый на верхнюю пуговку серый пиджак, высокое чело и губы, сжатые в иронической улыбке. Его тащил под руку парень с лицом неандертальца и звездой шерифа на куртке. Это был тот марш, о подготовке к которому Эллсберг говорил нам. 170 человек арестовали возле печально знаменитойЛиверморскойлаборатории, разрабатывающей новые и новые системы ядерного оружия.

То, что он не досказал нам, продолжалодоказывать— и доб-Кажет — время.

НЕСМЕШНОЕ

Хочется посмеяться, но больно уж предмет горький и годится разве лишь для того самого смеха — сквозь слезы.

С некоторых пор хозяину Белого дома припугнуть концом света так же просто, как нам, обыкновенным смертным, чихнуть или, выглянув утром в окошко, сказать: «Гляди-кось, дождик припустил...»

Вот и на последней своей пресс-конференции президент снова пугал. Больше всего тем, что в области стратегических вооружений (то есть тех, что могут доставить ядерные боеголовки прямехонько в Америку) Советский Союз «действительно обладает определенным запасом превосходства, и достаточно большим, чтобы это создавало опасность».

К этому слову — «опасность» — журналистам, аккредитованным в Белом доме, не привыкать. Однако как ни привыкли — встрепенулись: такой опасностью и в такой решительной форме раньше не пугали. И устремив вперед рога вопросов, журналисты быками ринулись на эту красную тряпку в Белом доме, где красное, как всем известно, представлено сейчас в двух взаимоисключающих видах — как излюбленный цвет нарядов президентской супруги Нэнси и как ненавистная «красная опасность».

Отрывок из стенографической записи:

Вопрос. Хотите ли вы сказать, что мы сейчас, сегодня настолько уязвимы в случае ядерного удара, что не смогли бы нанести ответный удар?

Ответ. Это было бы возможно благодаря способности нанести ответный удар, которой обладает наша триада, но большое превосходство русских позволяет им выдержать наш ответный удар и нанести нам удар снова...

Нет, скоропалительное сравнение с быками, с корридой, пожалуй, не подойдет. Ядерные удары скакали, как гуттаперчевые мячики для игры в пинг-понг. Советский удар… Ответный американский удар… И еще вдруг советский удар, фатальный и — полный конец тому Новому свету, где так привольно расположились Соединенные Штаты Америки с их народом и их президентом. Так сказать, новосвето-преставление.

Голова кругом идет. Но президент продолжал как ни в чем не бывало (вновь отрывок из стенографической записи):

— Если они впереди, то мы позади, и если мы просим их произвести сокращение и присоединиться к нам и опуститься на более низкий уровень, то никакого стимула у них нет...

По общему мнению, президент умеет блестяще рассказывать анекдоты, но от пресс-конференций с их серьезными и скучными вопросами его бросает в зевоту. Правда, перед последней его, говорят, специально тренировали. Она считалась важнее других. Ее и передавали в вечернее время, лучшее на телевидении. А почему?

А потому, что президента и его министров стали вдруг допекать — и простые граждане, и непростые, в том числе из конгресса, — сумасбродной идеей замораживания ядерных арсеналов двух держав. Дескать, хватит. Сколько можно! И на пресс-конференции президент должен был сказать и, хорошо бы, доказать, что замораживание его не удовлетворяет, что он глядит дальше, что его администрация душой и телом за драматическое (именно — драматическое!) сокращение стратегических ядерных вооружений. Но… Лишь после их приращения. Ведь только тогда «у них» появится стимул. Надо не замораживать. Надо подняться, чтобы опуститься. Увеличить, чтобы — драматически! — сократить. Ибо если они впереди, то мы позади....

Все вроде бы складно. Но жмет, как тесный башмак, мешает проклятое словечко — «если». Если не поверят? Если не впереди или позади, а наравне? Впрочем, почему — если? Так оно и есть — наравне. И это факт международной жизни. Причем главный. И на этом равенстве двух стратегических триад и держится зыбкий, хрупкий мир, как когда-то держался он, по поверью, на трех китах. И не поверив президенту, ничуть не поддавшись на испуг, вот, что, к примеру, написал матерый военный обозреватель Дрю Миддлтон, который за интересы Пентагона стоит не хуже, чем сам председатель объединенного комитета начальников штабов: «Изучение стратегических арсеналов Соединенных Штатов и Советского Союза показывает существование примерного баланса, хотя та и другая стороны имеют превосходство в отдельных категориях оружия».

Готовились, готовились, а вышел на этой пресс-конференции опять конфуз. Не испугались даже те, кого испугать легче, чем чихнуть, кто пугается, так сказать, автоматически, когда велено или на всякий случай. Напротив, ядерный пинг-понг президента вызвал разговоры, что-де о дьявольском оружии и конце света нельзя говорить всуе. Сенатор Эдвард Кеннеди, зачинатель движения за ядерное замораживание на Капитолийском холме, отверг тот подход к контролю над вооружениями, который «провозглашает, что необходимо иметь больше для того, чтобы иметь меньше».

Но чего в конце концов ждать от этих «голубей»? А вот от вашингтонских «ястребов» Белый дом не ждал такого подвоха. Они так накинулись на президентский тезис о советском «запасе превосходства», что полетели пух п перья.

Какой главнокомандующий когда-нибудь заявлял миру, что Соединенные Штаты слабее своего противника?

И почему об этом вообще говорится, когда все это не отвечает действительности?

Это атаковал президента Пэт Мойнихэн, сенатор от штата Нью-Йорк, всегда радеющий Пентагону.

Сенатора Генри Джексона и представлять неловко. Личность в некотором роде историческая — основоположник антиразрядки, родоначальник вашингтонских «ястребов». Сейчас как раз, как печень у Прометея, клюет концепцию ядерного замораживания. И вот пошел родоначальник на президента.

— Настоящая опасность всего этого, — сказал он, касаясь болтовни об американском отставании, — заключается в том, что у наших союзников возникло ощущение, будто мы в определенном смысле находимся в упадке.

Не надо, дескать, перегибать палку и переигрывать в «советскую угрозу».

И Збигнев Бжезинский тоже призвал не перебарщивать и не прибедняться:

— Я считаю, что это очень вредное заявление, потому что, откровенно говоря, сейчас существует примерное равновесие...

«Откровенно говоря...» А еще откровеннее выразился обозреватель Джозеф Крафт: «Самое важное — это то, что Рональд Рейган пока не вник как следует в суть проблемы».

Итак, ядерный удар… Ответный удар… Быть ли третьему? Вот чем наркотически возбуждены в Вашингтоне. А в Москве между тем давно предлагают запретить первый как тягчайшее преступление. А без первого не будет второго. Без второго — третьего.

Нечто вроде постскриптума к несмешному смеху сквозь слезы. Государственный секретарь Хейг недавно заявил, что нынешняя администрация ни за что не откажется от права первой использовать ядерное оружие. Тем самым он, как сообщают, нанес удар по нескольким влиятельным американцам (бывший министр обороны Макнамара, бывший помощник президента по национальной безопасности Банди, бывший посол Кеннан). Нанес упреждающий удар, узнав, что в следующем номере журнала «Форин афферс» они выступают с предложением изменить ядерную стратегию США и присоединиться к обязательству о неприменении первыми ядерного оружия, убрав тем самым важную причину напряженности в американо-советских отношениях.

Апрель 1982 г.

АЛЕКСАНДР ХЕЙГ ПРОТИВ ВИКТОРА ГЮГО

В последние недели антивоенные, антиядерные настроения в США так быстро растут, что американский еженедельник «Тайм» счел уместным вспомнить знаменитое изречение Виктора Гюго: «Ни одна армия не может остановить его, время которой пришло».

Движение масс подбадривает кое-кого и на американском верху, тех, кто понимает опасность политики администрации Рейгана. Несогласные говорят все громче.

Теперь центром оживившейся дискуссии в Вашингтоне стала статья в журнале «Форин афферс», написанная четырьмя известными и весьма осведомленными деятелями, включая бывшего министра обороны США Роберта Макнамару.

Их главное предложение — США должны изменить свою ядерную стратегию в одном важном пункте, а именно объявить, что отказываются от использования первыми ядерного оружия.

Осенью 1981 года эту идею мы выдвигали и на Генеральной Ассамблее ООН и в прямом обращении к президенту Рейгану — объявить тягчайшим преступлением применение первыми ядерного оружия. Но от такого «первенства» Вашингтон не захотел отказаться. А теперь советская идея находит понимание в американских влиятельных кругах. И американское правительство вынуждено отбиваться от «своих». И вот как это делает, отвечая четырем критикам, государственный секретарь Хейг: «НАТО последовательно отвергает такие советские предложения (не использовать первыми ядерное оружие. — С. К.), принять которые, в сущности, означало бы обречь Европу на агрессию с использованием обычных вооруженных сил и вооружений».

То есть Хейг предсказывает и пугает одновременно: откажись мы сегодня от использования первыми ядерного оружия — и нечем будет их, русских, сдерживать, и советские танки завтра будут на Рейне, а через неделю, чего доброго, — па берегах Сены и Ла-Манша.

Бред! Даже оппоненты Хейга из среды американской элиты вынуждены опровергать этот бред. Тот же Макнамара говорит про нас: русские вовсе не сумасшедшие, они знают, что такое людские потери. Невелик комплимент, но показывает, с какими чудовищными искажениями истины приходится иметь дело трезво мыслящим американцам.

Но дело не только в этом. Во-первых, Хейг явно преуменьшает обычные вооруженные силы НАТО, рассказывая свои сказки о волках из Москвы и ягнятах из Вашингтона. И что касается некоторого советского перевеса в танках, то на него со стороны НАТО, как всем известно, существует перевес в средствах противотанковой защиты.

А во-вторых, Хейг делает вид, что боится, что если Америка откажется первой применить ядерное оружие, то Советский Союз первым применит обычные вооруженные силы. Но известно ли государственному секретарю США, что уже три года — три года! — существует официальное предложение государств Варшавского Договора заключить договор о неприменении первыми друг против друга как ядерных, так и обычных вооружений в Европе.

Заключение такого договора, говорится в предложении, сделанном в мае 1979 года и не раз повторенном с тех пор, коренным образом укрепит политический и правовой фундамент соблюдения в Европе принципа неприменения силы или угрозы силой, создаст новые гарантии против развязывания военных конфликтов.

Известно ли это мистеру Хейгу? Если да, то почему он об этом умалчивает? Если нет, то подобает ли главе дипломатического ведомства не знать коренного элемента в позиции другой стороны?

А может быть, в отличие от Гюго, Хейг считает, что есть все-таки сила, которая может противостоять идее, рожденной самим временем. И что эта сила — в дезинформации и обмане. Опасное заблуждение.

Апрель 1982 г.

ТРИ МОМЕНТА В РЕКЛАМНОЙ РЕЧИ

9 мая президент США Рональд Рейган, выступая перед выпускниками колледжа в городе Юрика, штат Иллинойс, где он когда-то учился, произнес речь. Ее считают чуть ли не важнейшим внешнеполитическим выступлением американского президента за все время его пребывания у власти.

Рейган говорил, как он выразился, о «дальнейшей судьбе отношений Запада с Советским Союзом». В начале июня он летит в Западную Европу — впервые в качестве президента — для встреч с партнерами по НАТО и заранее оповещает, что именно этот «важнейший вопрос… будет стоять за всеми моими дискуссиями со всеми европейскими руководителями».

Значит, речь в Юрике — это элемент подготовки к первому появлению па западноевропейской сцене американского президента.

В речи я бы выделил три момента. Во-первых, рассуждения о «советской угрозе», которая требует «единства Запада», а точнее, согласия остальных с Америкой. Во-вторых, предложение начать к концу июня переговоры с Советским Союзом по сокращению стратегических ядерных вооружений. В-третьих, изложенный в общих чертах план поэтапных сокращений, который, по словам президента, будет предложен американской делегацией на перегов По части антисоветской риторики ничего нового президент не сказал.

Возьму второй момент — предложение о том, чтобы к концу июня начать американо-советские переговоры по стратегическому оружию. Присмотримся к существу дела: на какой почве — и с каким опозданием! — появилось это предложение. Рональд Рейган воцарился в Белом доме в конце января 1981 года, а уже в конце февраля того же года с трибуны XXVI съезда КПСС из Москвы прозвучал призыв к возобновлению переговоров по стратегическим вооружениям. Почти полтора года, то есть треть четырехлетнего президентского срока, американцы уходили от ответа на это приглашение. Потому что отдавали приоритет программе модернизации своих стратегических сил — мобильные межконтинентальные ракеты MX, новые сверхзвуковые стратегические бомбардировщики В-1, ракетные системы «Трайдент-2» для подводных лодок и так далее.

И если в эти дни в Вашингтоне говорят о готовности к переговорам, то объяснение этому одно — антивоенное давление общественного мнения, которому уже нельзя противостоять. Американцев пугали советской угрозой, а опи стали пугаться «пугателей».

Журналист Майкл Бэроун из газеты «Вашингтон пост» задается вопросом: «Почему так много людей высказывают озабоченность, словно они только что узнали о существовании ядерного оружия?» И отвечает: «Любой политический обозреватель сразу даст вам ответ: виной тому Рональд Рейган. По мнению множества американцев и европейцев, при Рейгане опасность того, что мы окажемся втянутыми в ядерную войну, гораздо больше, чем при любом из его Предшественников ».

Что посеешь, то и пожнешь. Нынешние вашингтонские руководители пожинают неожиданные урожаи тревоги и страха. Один урожай страха они собрали прошлой осенью в Западной Европе, где развернулось движение протеста против американской политики, другой пожинают сейчас в самой Америке.

Американский президент, можно сказать, обороняется от самого себя, открещивается от того образа, который сам себе создал разговорами о сверхвооружениях и возможности ограниченной ядерной войны.

Оборонялся в ноябре 1981 г., когда под нажимом Западной Европы согласился на начало переговоров по ядерному оружию средней дальности в Европе. И речь в Юрике — это тоже оборона. Вот что писал об этой речи еще за неделю до ее произнесения обозреватель «Нью-Йорк тайме» ЛеслиГелб: «По словам должностных лиц, больше всего администрация заинтересована в том, чтобы официально огласить какой-то простой и всеобъемлющий план, дабы продемонстрировать, что «команда» Рейгана голосует за мир, что лишило бы запала развернувшиеся в Европе и в Соединенных Штатах кампании за замораживание ядерного оружия. С точки зрения высокопоставленных руководителей администрации, эти движения подрывают поддержку нового американского ядерного оружия...»

Теперь обратимся к третьему моменту в речи американского президента — к его плану поэтапного сокращения стратегических вооружений.

По этому плану в конце первого этапа сокращения число боеголовок на баллистических ракетах будет доведено до равных пределов и станет, по крайней мере, на треть меньше нынешних уровней. Предлагается также, чтобы не более половины этих боеголовок было установлено на ракетах наземного базирования.

Что сие означает? Для человека, незнакомого снынешней ракетно-ядерной арифметикой, это может показаться привлекательным. А человек, элементарно ее знающий, сразу же увидит, что предлагаются совершенно неравномерные сокращения. США оставляют практически нетронутыми наиболее сильные и количественно превосходящие компоненты своей стратегической триады — стратегические бомбардировщики, ракетно-ядерные силы морского базирования, а Советскому Союзу предлагают существенно сократить и ослабить наиболее сильный элемент советской триады — баллистические ракеты наземного базирования.

Недобросовестный трюк проделывается под лозунгом достижения «стабильности соотношения ядерных сил», а на деле ведет к дестабилизации, опасному перекосу в американскую сторону. Недаром и в самой Америке рейгановский план непредвзятые наблюдатели встретили с откровенным скептицизмом.

Сошлюсь лишь на мнение журнала «Таим»: «Предлагаемый Рейганом «потолок» для ядерного оружия потребовал бы от Соединенных Штатов значительно меньшего сокращения стратегических систем, чем от Советского Союза… Это предложение так явно выгодно Соединенным Штатам, что скорее всего поставит вопрос о реалистичности и даже об искренности подхода администрации к установлению контроля над вооружениями».

Май 1982 г.

В ЗЕРКАЛЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Недавно канадский премьер-министр Трюдо, выступая перед американской аудиторией (студентов-выпускников университета Нотр-Дам в штате Индиана), заявил следующее: «Как союзники мы обязаны не только поддерживать ваше руководство, но и заботиться о том, чтобы вы в своих действиях учитывали законные цели других стран — членов союза. Наш долг как друзей держать перед вами зеркало, в котором вы увидите свое отражение».

Исполняя свой долг зеркала, Трюдо сказал американцам, что рейгановский «настрой на конфронтацию» между Востоком и Западом «вызвал у общественности беспрецедентную озабоченность».

Ну что ж, открытие это, как прекрасно знает наш читатель, не ново. И союзники США по НАТО, и сами американцы, включая видных политических деятелей и авторитетных военных стратегов, держат перед вашингтонским руководством множество зеркал, в которых оно видит одно и то же, свое собственное отражение: людей, которые увлекают и Америку, и весь мир по дороге кядернойпропасти.

Словом, эти зеркала отразили крупнейший морально— политический просчет нынешней воинственной администрации. В Вашингтоне решили что-то срочно предпринять, каким-то путем облагородить образ, отраженный в зеркалах, потому что с пугающим ликом провозвестника ядерной войны рассчитыватьнаполитическое будущее нельзя.

Мы знаем, что предприняли в Вашингтоне. После месячных проволочек сели в Женеве за стол американо-советскихпереговоров о сокращении ядерного оружия среднейдальности в Европе. После 16-месячной проволочки объявили о готовности вести переговоры по стратегическим вооружениям.

Изменилась и смягчилась тональность вашингтонских заявлений. «Есть вещи поважнее, чем мир...» Этот афоризм не забыт и, возможно, останется в истории. Но повторять его уже не рискуют. Из Москвы не увидишь, какие шляпки демонстрировали вашингтонские дамы на традиционном весеннем параде мод, по заметно, что мода на политические изречения изменилась. Из вашингтонских канцелярий посыпались заявления — и заверения, — что нет ничего ужаснее ядерной войны.

Среди членов рейгановского кабинета министр обороны Каспар Уайнбергер, по общему мнению, идет как «ястреб» номер один. Но и он сменил пластинку. Послушайте, к примеру, что он говорил, выступая неделю назад в Массачусетском медицинском обществе: «Сегодня мне хотелось бы поговоритьнатему, которая в равной мере тревожит нас всех. Я имею в виду угрозу ядерной войны, под которой мы, к нашему ужасу, живем вот уже 34 года. Это в высшей степени неприятная и трудная тема, но я принимаю ее крайне близко к сердцу. Некоторые американцы выражают сомнения в том, разделяют ли наш президент и его правительство их отвращение к войне, особенно к ядерной. Это — страшное недоразумение...».

Американцев уверяют, что они не так поняли своего президента и его министра обороны. Они-де разделяют их отвращение к войне, они тоже не хотят войны. Допускаем: ведь только истинные безумцы, патологические нелюди могут выступать за ядерную войну. Весь вопрос, однако, в том, па что работает та или иная политика — па приближение войны или ее отдаление, устранение ее угрозы. Взглянув на вашингтонскую политику под этим углом, увидим, что она изменилась лишь внешне, лишь с учетом поистине глобальной критики, лишь в маскировочных целях. Потому что нутро ее осталось прежним — посягательство на основополагающей принцип равной безопасности, попытка взломать существующее военное равновесие и, ввязавшись в новые раунды гонки вооружений, добиться перевеса над Советским Союзом.

В том же выступлении Уайнбергер сказал своим слушателям-медикам, что мир, как и здоровье, «требует ухода», и разъяснил, что под таким уходом он подразумевает. «В области контроля над вооружениями, — заявил он, — мы сталкиваемся с прискорбным парадоксом, который состоит в том, что путь к миру ознаменован подготовкой к войне. Но никакого другого рационального решения не существует».

Значит, прежнее: проблема контроля над вооружениями на втором месте после проблемы «подготовки к войне».

После речи президента Рейгана в Юрике, в которой он изъявил готовность к американо-советским переговорам по стратегическим вооружениям, с заявлениями об американской стратегии выступили многие высокопоставленные вашингтонские деятели: государственный секретарь Хейг и директор агентства по контролю над вооружениями и разоружению Ростоу, отставной генерал Роуни, которому поручено вести переговоры по стратегическим вооружениям, и помощник президента по национальной безопасности Кларк. Все говорили об ужасах ядерной войны, о мирной инициативе президента, и все оправдывали продолжение гонки вооружений.

Если Уайнбергер прибегал к метафорам и парадоксам, то Кларк, помощник президента по национальной безопасности, говорит напрямую: «Решения о стратегическихядерныхсилах, о которых президент объявил осенью прошлого года, остаются тем фундаментом, на котором строится наша политика».

Обратите внимание на это слово-«фундамент».

И дальше Кларк детализирует, в чем состояло решение президента: «Мы собираемся модернизировать пилотируемые бомбардировщики, усилить точность попадания и полезный груз своих баллистических ракет, запускаемых с подводных лодок, добавить в свой арсенал крылатые ракеты морского базирования, укрепить свою стратегическую оборону и развернуть новые, более крупные и обладающие большей точностью попадания баллистические ракеты наземного базирования».

Вот с какой программой идет на переговоры страна, президент которой в то же время утверждает, что ему мало простого ограничения стратегических вооружений, что он решительно выступает за их значительное сокращение.

В Соединенных Штатах существует выражение, совпадающее с нашим, — учеба без отрыва от производства. Такой учебой, случается, занимаются и американские президенты — освоением реальностей и уже накопленного опыта международной жизни. Не вчера — и задолго до появления Рейгана в Белом доме — родилась идея ограничения и сокращения стратегических вооружений (хотя и нынешний президент США не вчера, а уже 20 лет назад начал выступать против всяких попыток контроля над ядерным оружием).

Не первый раз собираются садиться за стол переговоров советская и американская стороны, имея ее предметом своего обсуждения. Три года ушло в конце 60 — начале 70-х годов на выработку Временного соглашения об ограничении стратегических вооружений. Семь лет длилась — и не по вине Москвы — история с выработкой Договора ОСВ-2, который, будучи подписанным, застрял в Вашингтоне на Капитолийском холме (и уже мертв, как утверждают в американском правительстве, хотя многие видные американские деятели требуют его воскрешения). При всех перепадах американо-советских отношений, при всех переменах политической погоды за океаном никому не удалось и вряд ли удастся заморозить саму идею американо-советского диалога. И если сейчас за него ратуют даже представители администрации, у которой он был явно не в чести, то следует им, видимо, иметь в виду и пройденные, усвоенные, полезные уроки.

О них снова напоминает Советский Союз, расценив как шаг в правильном направлении готовность другой стороны к возобновлению переговоров по стратегическим вооружениям и излагая тот подход, который может обеспечить успех переговоров и достижение договоренности.

Во-первых, требуется, чтобы переговоры действительно преследовали цель ограничения и сокращения стратегических вооружений, а не служили прикрытием для продолжения гонки вооружений и ломки сложившегося паритета.

Во-вторых, необходимо, чтобы обе стороны вели их с учетом законных интересов безопасности друг друга и в строгом соответствии с принципом равенства и одинаковой безопасности.

В-третьих, надо сохранить все то положительное, что было достигнуто раньше.

В отличие от двух несогласующихся мотивов, звучащих сейчас в Вашингтоне, в Москве — один мотив, один лейтмотив: перекрыть все каналы гонки вооружений, договориться о снижении уровня военного противостояния.

Он, этот лейтмотив, подчеркнут советским предложением о том, чтобы оружие стратегического назначения СССР и США было заморожено уже теперь, как только начнутсяпереговоры. Не вести переговоры параллельно гонке вооружений, а заморозить ее. Это еще одно принципиальное отличие советской позиции от американской. Впрочем, надо уточнить, от официальной американской позиции. Как настойчиво показывают опросы общественного мнения, американцы большинством три к одному поддерживают идею замораживания ядерных арсеналов. Советскоепредложениео замораживании — отклик на глубоко укоренившиеся п всюду, в том числе и в США, настроения. Отклик не спекулятивный, не демагогический, а продиктованный той же заботой о прекращении наращивания ядерных вооружений

Американские представители, оправдываясь перед собственным народом, утверждают, что замораживание будет на руку лишь Советскому Союзу и лишит его стимула к серьезным переговорам. Это логика, вывернутая наизнанку. Куда логичнее предположить, что как раз замораживание поможет созданию климата хотя бы минимального доверия, столь нужного на переговорах. И, напротив, продолжение гонки вооружений параллельно переговорам будет способствовать климату подозрительности и вражды.

Конечно, даже от очень разумных идей многих американцев можно отпугнуть, намекнув, что эти идеи «на руку Москве». И тем не менее, сделав эту оговорку, пожалуй, можно на сегодняшний день говорить о парадоксе более обнадеживающем, чем тот, которым козырял Уайнбергер. Похоже, что в своем отношении к идее ядерного замораживания больше американцев солидаризируется с позицией Москвы, чем с позицией официального Вашингтона.

Май1982 г.

КРОВЬ И РАСЧЕТЫ

Некто Чарльз Уилсон, член палаты представителей конгресса США от штата Техас, побывал недавно в Южном Ливане и по возвращении в Вашингтон доложил журналистам, что разрушения в результате израильских бомбардировок «совершенно ужасны». Но не это было гвоздем в его заявлении для печати. «Несмотря на большие материальные и людские потери, ливанские граждане рады тому, что Израиль вторгся в их страну, выбив оттуда ООП ¹» — вот каким было главное открытие конгрессмена. Он ссылался, в частности, на разговор с «молодой женщиной, чей дом был разрушен, а племянник убит при израильском обстреле». Где происходил разговор: у развалин дома? Над телом убитого племянника? Детали не уточнены. Главное в том, что женщина, по выражению конгрессмена, «была рада». Рада израильскому вторжению в Ливан.

Ну что ж, всякое бывает — и противоестественные радости, и коллаборационисты. Допустим, что Чарльз Уилсон из Техаса не выдумал женщину из Южного Ливана, Не будем забывать, что там своя кровавая междоусобица и что ливанские правохристиане готовы блокироваться с израильтянами в деле изгнания и даже истребления палестинцев. И все равно возникает вопрос: радовалась бы эта бесчувственная тетушка, если бы ей пришлось очутиться на месте своего племянника и десятков тысяч убитых и раненых ливанцев и палестинцев? И другой вопрос — о том, что многие в Америке, закрывая глаза на кровь и смерть, на разорванное вклочьямеждународное право, кощунственно и нахально ищут оправдания преступной агрессии.

Кстати, как попал американский конгрессмен на ливанскую землю? Без визы ливанских властей. Так же незаконно, как израильские солдаты. В их обозе. Поездку его оплачивал израильский институт стратегических исследований. Ездил он по захваченному Ливану с «израильскими должностными лицами». Почему именно его пригласили прокатиться по разбитому и выжженному войной Южному Ливану? Ясно, что это надежный кадр, доведенный до кондиции американскими сионистскими организациями и израильским посольством в Вашингтоне.

И это вовсе не частный случай. От него без труда и какого-либо насилия над логикой перебрасывается мост к общему — к пропагандистскому обеспечению в Америке израильской агрессии. Уилсон — демократ, но в этом вопросе больше двухпартийности и меньше оппозиции республиканской администрации Рейгана, чем в каком-либо другом. На своей национальной конференции, состоявшейся в конце июня, демократическая партия одобрила заявление, которое усматривает в израильском вторжении «благоприятную возможность по установлению прочного мира для народа Ливана и обеспечению большей безопасности для Израиля», Как видите, черный юмор: кассетные и фосфорные бомбы в очередной раз открывают ворота к миру и безопасности. Между тем эта формулировка прошла на конференции необыкновенно легко. Трения случились, когда кто-то, усовестившись, предложил включить в тот же документ — в самой беззубой форме — «сожаление по поводу гибели тысяч гражданских жителей Ливана».

Американские средства массовой информации уделяют очень много внимания трагическим событиям в Ливане. Не будем стричь под одну гребенку всех корреспондентов, обозревателей и издателей. Порой жестокий лик войны, мед— лепное мучительное четвертование Западного Бейрута предстает в своем истинном свете. И, однако, нельзя отказать в наблюдательности Джеймсу Абурезку, пишущему в газете «Чикаго трибюн» вот о какой закономерности: «Чем больше становилось число убитых и раненых, тем меньшее значение придавали этому американские органы печати, что является ярким свидетельством их подспудного антиараб— ского расизма».

Джеймс Абурезк — бывший сенатор от штата Южная Дакота. Он был в сенате единственным американцем арабского происхождения. Был — и перестал быть. Надо думать, небез помощи произраильского лобби, настолько мощного, что поддержкой его должен запастись в США любой человек, мечтающий об успешной и многолетней политической карьере. Знающие наблюдатели в Америке и вне ее согласятся с такой простой и ясной, как день, мыслью экс-сепа— тора: «Поскольку Израиль почти полностью зависит от американских денежных средств, американского оружия и политической поддержки США, он одновременно с вторжением своих вооруженных сил в Ливан открыл в США второй, великолепно скоординированный, фронт по обработке общественного мнения».

При всем многообразии оттенков, в том числе и критических — в отношении Бегина и его министра обороны Шарона, перья и голоса «второго фронта» в основном служат Израилю, изображая не агрессора, а этакого оригинального воспитателя, сурового, но справедливого экзекутора, который вынужден телесно наказывать своих соседей — в их же собственных интересах. «Второй», пропагандистский, фронт одержал победу на Капитолийском холме. Как правильно подметили, беспримерное вторжение в Ливан вызвало там меньше критических голосов, чем израильская бомбежка атомного научного центра под Багдадом прошлым летом. Казалось бы, какое широкое поле деятельности открылось перед сенаторами и конгрессменами, этими рекордсменами борьбы за «права человека» и против «международного терроризма». Но они молчат в тряпочку. А тряпочка — это кляп, которым затыкает рот всем критикам то же произраильское лобби.

И вот общий результат активности на «втором фронте», отраженныйнедавним опросом, проведенным известным институтом Луи Харриса. Как пишет Харрис: «Большинство американцев (76 против 14 процентов) поддерживают цели израильского вторжения в Ливан: добиться того, чтобы Израиль, Сирия и ООП покинули эту страну и дали бы возможность ливанцам самим управлять своими делами».

1 Организация освобождения Палестины.