Шинелика Оля, "Без названия"

Она была известнейшей певицей, когда она пела, все слушатели замолкали. Голос был ее богатством, ее счастьем, смыслом жизни. Но потом появился ОН, и она отреклась от всего, лишь только быть рядом с ним. И вот, они уже живут много веков, и она ничуть не жалеет о своем выборе. Вот только иногда накатывает тоска по былому…
Мягкое касание клавиш рояля… В абсолютной тишине, прерываемой лишь тихим дыханием да стуком двух сердец, раздались первые звуки такой известной и любимой мелодии.
Мягкие, нежные переливы, и в один момент в музыку так изящно вплетаются первые звуки грозы. Далекие раскаты грома, тихий шелест дождевых капель по черепице…
Если прислушаться, то можно услышать и пение птиц в лесу, и журчание речушки, что несет свои прозрачные воды куда-то вдаль. Сколько раз они гуляли вдоль реки, как вверх по течению, так и вниз, но ни разу не доходили до того места, где эта речушка начиналась или впадала куда-то.
Небо из грязного постепенно светлеет, птицы заливаются все смелее, а капли реже и реже падают с небес. Теперь и не вспомнишь тех первых неуверенных звуков, мелодия достигла своего пика, столь любимого ими.
Он улыбнулся, заглядывая в ее настороженное лицо и не понимая, что же тревожит эту красавицу. Но ни о чем не спросил, нарушать эту восхитительную тишину, заполненную звуками, было бы кощунством. И потому они молчали. Он, потому что не хотел портить момент, а она – потому что не могла ничего сказать. Они живут вот так уже много лет, постоянную тишину прерывают только звуки природы, музыка и его голос. А она молчит. Много-много лет он уже не слышит от нее ни слова.
…Последние звуки всегда тихие. Всегда.
Рояль потихоньку замолкал, и, наконец, настал тот момент, когда в воздухе повисла последняя нота, которая вскоре затихла.
Были только они, стекающие с крыши веранды капли, гулко стукающие по деревянному полу открытой веранды, щебетание птиц и сытое журчание реки.
Она бездумно смотрела вдаль, словно пытаясь что-то разглядеть в этой сплошной зеленой стене из леса, он любовался ее тонким профилем, не смея нарушать эту богатую звуками тишину.
Наконец она словно стряхнула с себя эту замороженность, в серо-стальных глазах промелькнуло что-то веселое. На бледно-розовых губах появилась улыбка, нежный румянец вновь вернулся на эти щечки.
— Сыграть что-нибудь еще? – почему-то шепотом спросил он.
Она кивнула. За те годы, что они живут вместе, он привык угадывать любое ее желание.
— Что-нибудь веселое?
Еще кивок. Тонкие девичьи пальчики нетерпеливо забарабанили по крышке рояля, выстукивая ритм.
— Тебе разве то понравилось? – его темные брови изумленно поползли вверх. В тихом голосе ясно слышалось изумление, радость и гордость.
Ответом ему был радостный блеск в глазах любимой.
Пальцы забегали по клавишам, извлекая из недр инструмента все новые и новые звуки. Мелодия чем-то напоминала джаз, такая же заводная.
Она склонилась над роялем, внимательно посмотрела ему в лицо. Он поднял голову, тоже всмотрелся в лицо любимой. Ему не нужно было слов, он и так все прекрасно понимал.
— Да-да, я тоже тебя люблю! – с улыбкой ответил он на немое признание, впрочем, не сбиваясь с ритма.
По беззвучному шевелению тонких губ он прочитал еще одно ее желание.
— Спеть? Но под эту мелодию я еще ничего не придумал…
Она упрямо дернула подбородком.
— Давай завтра? Обещаю, что-нибудь обязательно сделаю.
И тут же пожалел. Пожалел, глядя на скрещенные на груди руки, надутые губы…
Резко подхватился, уже успев забыть о музыке, кинулся к любимой.
— Прости-прости-прости! – жарко шептал он, обнимая.
Легкий, почти невесомый поцелуй в щеку сообщил ему о том, что он прощен. Она осторожно высвободилась и объятий, схватила его за руку, увлекая вниз по ступенькам. Но тянула она его недолго, вскоре отпустила и выбежала на улицу одна.
— Подожди! Ты же промочишь ноги!
Но ответом ему был лишь тихий всплеск.
Одним прыжком он преодолел все три ступеньки крыльца и только сейчас вспомнил, что они оба были босы. Вспомнил, стоя по щиколотку в мутноватой луже, которая натекла с водосточной трубы прямо перед лесенкой.
Оба рассмеялись: она беззвучно, он – громко, от души.
Ничто их сейчас не заботило, ничто не могло прервать их многовекового счастья.
— Иди ко мне, — попросил он, протягивая к ней руки.
Она задорно тряхнула головой, упрямо отступила на пару шагов, и, запнувшись, полетела вниз, неловко взмахнув руками.
Он спас ее от приземления в лужу, легко подхватив под мышки и поставив обратно на ноги. Девушка шутливо погрозила ему пальцем, чем вызвала несколько смешков.
А в лесу так красиво пели птицы и так приятно пахло свежестью, какая бывает только после дождя…
Тихое потрескивание дров в камине, скрип кресла-качалки, изредка – шелест страниц.
— Будешь еще чаю?
Она мотнула головой, не отвлекаясь от книги – слишком уж интересно, и прервать чтение даже для глотка чая сейчас было бы кощунством.
— Как хочешь…
За окном давно расправила темные звездчатые крылья летняя тьма, которую из-за обилия светил и тьмой назвать было сложно. Напольные часы пробили девять вечера, но спать пока не хотелось.
Сколько времени они еще читали в тишине, сказать было нельзя. В ночном воздухе, напоенном дождем, разлилось безмятежное счастье, какое бывает только там, где находятся влюбленные.
На мгновение оторвав взгляд от книги, он посмотрел на любимую. По нежным румяным щечкам текли слезы. Она сидела в глубоком кресле, уютно прижав колени к подбородку, и, закусив костяшки пальцев, тихонько тряслась, плача. Серо-стальной взгляд быстро-быстро бегал по строкам, жадно выхватывая все новые и новые слова.
Одним тягучим движением он встал со своего кресла, рывком бросился к ней. Довольно ощутимо стукнулся коленками об деревянный пол, но совершенно этого не заметил. Заглянул в книгу, взгляд выхватил пару строк: «И суждено ей молчать веками, доколе не полюбят ее глубоко и искренне. А коли полюбят, то ей и говорить не надо будет. И потому она навеки нема».
Он оторвал взгляд от книги; в ее глазах читалось «Это же про меня! Это точно про меня!»
— Ну что ты! Не плачь. Для меня ведь совсем не важно, что ты не можешь говорить! Я же люблю совсем не за слова! Я люблю тебя, потому что ты… Потому что люблю.
Она нежно провела кончиками пальцев по щеке, слабо улыбнулась.
— Нечего тут себя расстраивать, — тоном ворчливой няньки пробормотал он, поднимаясь с колен. Легко подхватил ее на руки, нежно чмокнул в лоб, аккурат между бровями. – Спасть пора!
Она снова улыбнулась, на этот раз шире, смелее, радостнее.
Кто-то всю жизнь ожидает чуда, перечитывая добрые сказки и в надежде попасть в подобную. А кто-то уже давно нашел свое чудо. Они, чудеса, давным-давно рядом. Главное, его разглядеть…