Начало

День подходит к концу кое-как. За стенами школы — тишина опустевших кабинетов, нарушаемая лишь редкими шагами задержавшихся случайно учеников. Дверь в школу распахнута, залы и коридоры, продуваемые насквозь, обеспокоены лишь вознёй уборщиц, когда воздух спёрт запахом стирального порошка, замешиваемого в воду для мытья полов, а покой раздаётся шумом движущейся взад и вперёд швабры. В подсобке библиотеки поправляют спадающие с плеч платки женщины, пыль книг оседает на их переносицы, раскрытые в смехе рты, а ближе к двум часам пробуждается актовый зал: в нём кричит полная женщина с глянцевыми белоснежными волосами и обвисшим подбородком; она размахивает руки, заведуя гитарами, балалайками, шахматами и, кажется, жизнями — мифическое животное с пастью в сорока клыках — за ней вьётся длинная юбка коричневых цветов и маленькая подручная помощница пятидесяти лет — с ласковым голосом и лукавыми глазами, она учит играть на балалайках, гитарах, шахматах, а когда дети плачут, поздно спохватившись об украденном — секретно шепчет: «Она полная дура! ».

В этом царстве обитает учительница музыки, имеющая длинный бурдюк смазанных гелем кудрей, уходящих в потолок. Преподаватель осетинских танцев, известный хореограф из соседнего посёлка, вечно одевающийся в чёрный. Все свидетели, безмолвные статуи прошлого, потерявшие имена.

Тамик шёл в ряду со Скифом и Таймуразом — четверо творческих звёзд стояли в раскрытых дверях актового зала. Меховой платок, высокая копна волос, чёрная водолазка, коричневый подол юбки — и не взгляда в сторону.

Тамик заслужил идти рядом с одноклассниками — это умение, отточенное временем. Прогоняемый, обруганный грубостью, насмешкой, Тамик научился наглости не двигаться с места, а после — следовать подле, почитая это за честь; на его лице проскальзывала горделивая улыбка. Ему было позволено смотреть футбольный матч на мобильнике Таймураза, но только чтобы не наклоняться слишком близко к экрану — это было важное условие. В мгновения, подобные этим, он чувствовал себя частью чего-то большего и был почти счастлив.

Трое школьников вышли за распахнутые двери школы и спустились с короткой ступенчатой лестницы под деревья близлежащей рощи, в которой был спрятан могучий дуб-старик, и каменистое здание спортивной секции с решётками на окнах. Под ногами хрустел гравий, пахло вазелином; двое друзей обсуждали Лионеля Месси, Тамик плёлся рядом — пока гул птичьих голосов не сменился гулом переговаривающихся между собой борцов, стоящих в очередях к редким тренажёрам, прижатым к правой стене — на матах сцепились двое спортсменов.

— Кого я вижу! — раздались приветствия вошедшим.

Все участники спортивной секции были старше них в два раза. Таймураз и Скиф не были частыми гостями здешних мест — не доросли, Тамик — подавно. В тот день он вошёл в новый дивный мир, закрытый для него навечно с самого начала. Щуплый, хилый ученик шестого класса. И чуть менее щуплые и хилые — его одноклассники.

— Что вы тут забыли, заблудились? — оскалился сидящий на тренажёре ученик девятого класса Алан.

Мальчики неловко посмеялись. Присутствующие обменялись рукопожатиями.

— Ну что, будете сегодня работать или позевать пришли опять?

— Не, мы больше по футболу, — откликается Таймураз.

— А что вы сюда приперлись тогда, футбольное поле тут рядом?

— Поздороваться зашли.

— А, поздороваться, — хмыкает Алан, поднимаясь с тренажёра. — А обезьяну зачем привели?

— Мы его не приводили, он сам за нами шёл, — взбудоражился Скиф, нахмурив брови.

— Ты что, пацан, зачем за людьми ходишь? Устали они от тебя, посмотри какие недовольные.

— Да он наш одноклассник, — пытается посмеяться Таймураз.

— Ты их одноклассник, что ли? В школе учишься? Да… Я помню, видел, скачешь по коридорам. Поди сюда.

Тамик не понимает, но подчиняется. Одноклассники остаются позади, а он встаёт перед Аланом. Он чувствует запах чужого тела, наблюдает холодный взгляд сощуренных глаз и каплю пота, скатывающуюся по белой шее.

— Так, я знаю что делать. Пошли-ка за мной; и вы двое тоже, он же с вами.

В огромном зале спортивной секции стоят арки в неустроенные помещения, оставленные под ремонт много лет назад. В заваленных мусором строительных материалов, сигаретного пепла и скомканных остатков фольги, еле освещённых, в них хранилась ненужная школе мебель и темнота голых стен и сырого пола, с проглядываемой кое-где голой землёй.

За Аланом следуют друзья, оставив свои дела; Тамику не страшно. Таковы правила дивных миров. Нужно пройти испытание, чтобы заслужить честь быть рядом.

Компания входит в дальнее помещение, лишённое окон, завернув налево — комната полнится сигаретным дымом и парой парней, сидящих на двух отломанных друг от друга частях бывшего кресла. Таймураз и Скиф поздоровались с сидящими, не видевшиеся пожали друг другу руки. Движущиеся головы освещала мелкая лампочка под потолком, лица — огонь вспыхивающих зажигалок.

Тамику рук не жмут. Алан затягивается, обращённый ко всем спиной — он говорит с приятелем, кажется, совсем позабыв, зачем пришёл. Тамик видит всех по очереди заново, не в силах разглядеть лишь сидящего в слабо освещённом углу помещения человека. Ему знакома лишь одна сторона его лица, нечаянно попадающая в свет от покрытой грязью лампочки. В ней он видит вора. В то мгновение мальчик пугается, судорожно осматриваясь по сторонам, и понимает, что стоит в самом центре комнаты.

Алан бросает сигарету на землю и хлопает в ладоши.

— Так. Чтобы было понятно — нельзя пускать в наш второй дом кого попало. Так говорит тренер — сегодня его нет, поэтому на мне, как на самом старшем, лежит ответственность.

— Мальчик, — Алан подходит к Тамику и кладёт ладонь на его плечо, — сейчас я буду тебя бить, а ты будешь отбиваться. Или не будешь — на твоё усмотрение, — скалящийся девятиклассник сплёвывает. — А вы прекратите дымить, кто-нибудь может прийти.

Компания разошлась, встав в удобный для наблюдения и сдерживания круг. Скиф, самый короткий ростом, потирает руки в нетерпении.

— Да бросьте, он же нездоровый, что с него взять? — раздаётся голос Таймураза.

— Значит, пришло время выздоравливать, — Алан снимает с себя мастерку и встаёт в стойку, — Иди сюда, покажи насколько ты мужчина.

Руки Тамика вольно висят по бокам. Никто не гасит сигарет. Часто в любимых фильмах папы стоят также победители и побеждённые — до того, как упасть, до того, как напасть — а вокруг них сетки, не выпускающие наружу, и люди, свободные от боёв.

— Ну что же такое, — бормочет кто-то за спиной Тамика.

Он чувствует пальцы, толкающие его вперёд, и летит прямо на соперника. Алан заносит руку для удара, но промахивается, не успевая попасть по падающему на землю мальчику. Его нос ударяется о правый кроссовок Алана. На шнурке, завязанном бантиком, остаётся капля крови. Алан раздаётся хохотом.

— Ты что, стоять разучился? Вставай, я так драться не умею.

Тамика поднимают за руки. Ставят на место. Губы его краснеют кровью, глаза закатываются за веки. Лица, скрытые за баррикадами безразличия, ровны и тихи.

— Что ж с тобой делать? — вздыхает Алан.

Скула уже кровоточащего бойца ранится выпадом пощёчины. Падающий в темноте закрытых глаз, Тамик упирается ладонями во влажную землю.

«Дети собираются на уроке математики. По кабинету снуют мальчишки из класса постарше — с ними часто приходилось сталкиваться, когда не хотелось, потому что они были почти одногодками. Классы часто ставили на один и тот же урок — поэтому всем пришлось рано познакомиться.

Мадлена вытирала доску с горделивой осанкой, пока подле неё сновал влюблённый мальчишка чужого класса. Девочка не вела и бровью, скрывая еле заметную радостную улыбку.

В тот день Тамик стоял неподалёку от Мадлены — его пиджак был заляпан мелом. Может быть, он держал тряпки, которые нужно отмыть от грязи, а может быть, просто оказался не в том месте и не в то время.

Влюблённый мальчишка бросил цепкий взгляд на хилого птенца и раскрыл пасть.

Судьба была такой, скажет иной человек. Оттого Тамик попадал в круги чужого ожесточения. Он метался как загнанный дверь, прекрасно зная теперь, что значит эта человеческая улыбка.

В тот день на глазах мальчика выступили слёзы. Сжав кулаки, красный от гнева, он впервые дал отпор противнику, отобравшему его воздух. Противник смеялся, удивлённо переглядываясь с друзьями.

Мадлена проводила своего поклонника кротостью, любой другой — спокойно занялся собственными делами. Лишь у одного человека в тот день дрогнуло сердце. Оно дрожит и сейчас».

— Что вы здесь устроили? — во тьме арки раздаётся бас мужского голоса, — А тренироваться кто будет?

Тренер не глядит на опавшее на пол тельце, на кровь, засыхающую и бордовую, на сигареты, спрятанные за спинами. Алан тяжело дышит, уперевшись влажными ладонями в колени, смотрит на тренера исподлобья, ничего не говорит. Толпа шевелится, бросает сигареты за спины, наступает на выходе из комнаты, не поднимая глаз на тренера.

— Уберитесь тут, и чтобы на матах были через пять минут.

В комнате остаётся вор, Таймураз, Скиф и Алан. Последний направляется к выходу, не скрывая ни утомленности, ни скуки. Прежде чем скрыться, он говорит:

— Мне кажется, он выздоровел.

Таймураз переглядывается со Скифом, и они молча идут следом за победителем.

На языке Тамика чернота земли. Вокруг — ни травинки. Щека упирается во влажное, почти мягкое и неотступно близкое. Заснуть бы, чтобы разбудили быстрые шаги мамы, вернувшейся домой. И папа дёрнется под щекой, загудит, перевернётся. Его глаза закрыты.

Слышатся шаги встающего за спиной. Не разобрать лица вора, неподвижного и безучастного. Его звали Мурат.

Мурат остановился перед лежащим на одно мгновение, в котором застывшая тишина, чужой взгляд, запах могил под носом. Когда оно заканчивается, вор уходит вслед за остальными.

Вечереет кое-как. Со второго этажа школы доносится музыка актового зала. Дуб гремит словами, затерявшимися в безлюдье.