1. Я

Дом, в котором я родился и вырос, стоит на лесистых склонах горы Мульхекальме. Снизу, из города, наш дом не виден — настолько пышен лес, который подступает к самым воротам, темнея густой, прохладной, таинственной тенью даже в редкие солнечные дни. Тихий голос леса звучал вокруг меня, сколько я себя помню, но — как это ни странно — я никогда в нем не бывал, разглядывая лес из-за мрачноватой чугунной ограды большого и немного запущенного парка.

Этот парк был моим царством, моим чудесным тайным владением. Деревья и кусты разрослись в нем настолько буйно, что густые тени лежали почти повсюду. Здесь пахло сыростью, травой и дикими цветами, которые были для меня милее великолепных тюльпанов в многочисленных клумбах, окружавших наш дом. Я устраивал в парке тайные убежища, мой замок, мой дворец. Я забирался все дальше и дальше — и дворец мой ширился; его залы и переходы освещались изменчивыми бликами солнечного света, проникавшими сквозь листву, и были полны неизъяснимой прелести. А каким небывалым чудом казался мне ручеек, отыскавшийся за плотно окружившими его кустами рододендронов, или маленький рукотворный водопад, прокладывающий дорожку в пыли на выложенной разноцветными камешками стене, или скульптура, которую уже захватил плющ — в ее мраморных глазах я угадывал то печаль, то обещание чего-то чудесного… Мой парк отличался от того старого парка, что был знаком отцу или слугам — это была земля грез, мое волшебное королевство, в котором что ни день я находил новые сокровища.

Однажды у бортика фонтана, прямо из-под розового, с серыми разводами, мрамора, вырос цветок, каких я не видел прежде. Занесенный странником-ветром, он расцвел, прекрасный и хрупкий, как королевское дитя в семье пастуха из сказки. Опустившись на колени, я не мог отвести от него глаз, ибо эта крохотная сиреневая звездочка явилась мне доказательством Волшебства.

В детстве кормилица рассказывала мне о том, как однажды ночью, когда весь дом спал тяжелым сном новолунья, она вдруг проснулась от странной тишины. В младенчестве я часто болел, и оттого кормилица встревожилась, не слыша моего плача. «Я так и обмерла, — рассказывала она. — Гляжу — передо мной сидит женщина, красавица, будто светится вся, и колыбельку качает. Только я вскочила — она склонилась над тобой, поцеловала в лобик и — исчезла, словно и не было ее вовсе. Как я перепугалась! Подбегаю к колыбельке — а ты спишь себе тихонечко и во сне улыбаешься…» Я услышал эту историю в том возрасте, когда все принимаешь на веру; тысячу раз, внимая журчанию воды у фонтана, сидя в библиотеке над книгой или лежа в постели, я силился вспомнить ту чудесную гостью, качавшую мою колыбель. Изредка мне мнилось, что в самых дальних, самых туманных уголках памяти, как маленькая звездочка за пеленой облаков, брезжит дивный образ женщины с золотистыми волосами и печально-нежным взглядом. Было ли это полузабытым воспоминанием или просто грезой мечтательного ребенка — я не знал; но прекрасное это видение бросало отсвет волшебства на все годы моего детства.

Сказки рассказывают каждому ребенку, но не на каждого они производят столь глубокое впечатление, как на меня. В них было слишком много быта и слишком мало Волшебства, но, слушая рассказы кормилицы, а позже — зачитываясь сказками из пыльных книг нашей огромной библиотеки, я по крупицам собирал это тихое и в то же время такое притягательное очарование, из обрывков фраз, кратких описаний, просто мелодично звучащих слов складывая огромную, не по-земному прекрасную панораму сказочного мира. Того иллюзорного, призрачного мира видений и снов, чью близость я непрестанно ощущал, но к которому мне никогда не удавалось прикоснуться. И еще столь многое, столько чудес и невыразимых красот было сокрыто, словно подернуто мерцающей дымкой…

Всякий раз, когда сладостная тоска по недоступному мне Волшебству заставляла ныть мое сердце, взгляд мой невольно обращался к парковой ограде — туда, где дыша прохладой и незнакомыми, дурманящими ароматами некой сокрытой жизни, темнел лес. Его зеленоватая дымка казалась мне еще более необыкновенной, бесплотной, когда сизый туман стелился по земле — тогда мне чудилось, что среди неясных очертаний стволов, где-то совсем близко, мигают и дрожат бледные огоньки, словно кто-то зажег фонарики. Для меня лес был окружен ореолом Волшебства, ибо звался он Эльвенфальген; моя старая кормилица говорила, что в нем обитают эльфы.