6. Праздник в Эльвенфальгене

Весь день Алоиза не находила себе места. Альфред, исчезнув вечером, так и не вернулся; его не было ни в доме, ни в саду, и ни один слуга его не видел. Господину Кальме-ах-Шторму испуганные слуги сказали, что Альфреду все еще нездоровится — господин ничего не заподозрил, но Алоиза весь остаток дня дрожала как осенний лист. Лежа без сна рядом с мужем, спящим сном праведника, Алоиза остановившимся взглядом смотрела в окно, которое еще с утра заволокло туманом; слезы наворачивались на ее глаза и медленно сползали по горящим щекам. События этого дня — непонятные, выпадающие из неспешно текущей однообразной жизни Мульхекальме — повергли бедную Алоизу в совершеннейшее смятение. Она не задумываясь могла бы сказать, что нужно делать, если пожелтели кружева или пригорел пирог, но о внезапном исчезновении Альфреда не знала, что и думать. На ее взгляд, в этом мрачном огромном доме произошло нечто не просто из ряда вон выходящее, а более чем странное, непостижимое и грозное — сродни светопреставлению, которым пугал прихожан проповедник в ее церкви.

 В конце концов, около полуночи, измучившись страхом и горем, Алоиза поднялась с постели. Ее охватила решимость отчаяния: гнев мужа страшил Алоизу сильнее, чем эльфы. Таясь и пугаясь каждого шороха, Алоиза тихонько выбежала из комнаты, но почти сразу же вернулась, схватила великолепную рукописную Библию, чуть не выронила ее — такой тяжелой оказалась книга — положила на место и, поколебавшись, сняла со стены над кроватью небольшое распятие. Прижимая его к себе обеими руками, Алоиза пробралась через все коридоры и лестницы — каким пугающе огромным был этот дом! — и вышла в ночь.

В парке было темно, промозгло и жутко; старые вязы и буки, обступившие дорогу к воротам, казались Алоизе угрюмыми сгорбленными чудовищами. Темнота, особенно густая в эту ночь новолунья, чудилось, нарочно слепила девушку, стремясь помешать ей. С холодящей кровь жалобой скрипнули ворота, а за ними сам воздух, казалось, был другим, таким незнакомым и пугающим. Чувствуя, как бесформенная стена леса с молчаливой угрозой следит за нею, Алоиза торопливо пошла по опушке. Перед суровым ликом тьмы, застывшей в Эльвенфальгене, Алоиза вновь оробела и медлила вступить в нее. Фонарь, который она взяла с собой, такой яркий и веселый в доме, в лесном мраке вдруг померк, став тусклым и боязливым — только еще страшнее становилось от его неверного света.

— Господин Альфред! — несмело крикнула Алоиза во тьму — и тут же испугалась собственного голоса. Некоторое время она стояла, успокаиваясь, а потом двинулась вперед — медленно, вся дрожа, с сердцем, сжимающимся от звука собственных шагов.

Сколько раз Алоиза, похолодев от шороха или скрипа, решала повернуть назад — слишком уж тяжелым был этот путь в затопленном мраком и тишиной ночном лесу — но всякий раз заставляла себя идти вперед, пока не обнаружила, что заблудилась. Остановившись, она в панике огляделась, понимая, что не может определить, в какой стороне дом. Фонарь в ее руке медленно угасал, густая тьма уже подбиралась к ней, словно невидимый коварный хищник, и Алоиза прижала к губам распятие и тихонько вздохнула.

— Господин Альфред! — вдруг отчаянно крикнула она, еле сдерживая слезы, а потом села на землю и заплакала. Фонарь подле нее поморгал и потух.

Алоиза оказалась в полной темноте. Лес по-прежнему безмолвствовал, будто ни души не было в нем, и безразлично наблюдал за незваной гостьей, которая уже и плакать боялась — так темно и жутко было вокруг. Она сидела, подтянув колени к подбородку, совсем продрогшая, не в силах ни думать, ни двигаться — страх словно сковал ее сознание. Так бы она и сидела, дожидаясь утра, но внезапно — может быть, через несколько минут, а может, часов — где-то с грохотом обрушилась ветка. Не успев сообразить, что это, Алоиза вскочила на ноги и бросилась бежать не разбирая дороги.

Задыхающаяся, истерзанная ветвями, она наконец повалилась на землю, тяжело дыша. Фонарь она потеряла, распятие — тоже, а вместе с ними — и последние остатки прежней решимости. Она с трудом села, кое-как стерла грязь с лица и жалобно крикнула в темноту уже безо всякой надежды:

— Господин Альфред!.. — тишина, глухая и угрожающая, пугала Алоизу, и когда она позвала снова, то ее голос был едва слышен: — Господин Альфред! Где же вы… — она уткнулась лицом в колени и опять расплакалась.

— Кто здесь? — раздался тихий голос. — Алоиза, вы?

Не веря своим ушам, Алоиза подняла заплаканные глаза.

— Я…

Прямо из темноты возник перед нею бесплотный юноша, в котором она не сразу признала Альфреда: тонкое лицо его светилось нечеловеческой прелестью, шелковые волосы отливали бледным золотом, и вся его стройная фигура, казалось, была соткана из мерцающей пыли и тумана.

— Господин Альфред! — воскликнула Алоиза, пытаясь обнять его — но тот поспешно отстранился. — Слава Создателю, я вас нашла. Возвращайтесь, господин Альфред, дома все так волнуются…

Призрачный юноша покачал головой с печальной улыбкой.

— Нет, Алоиза, — ответил он тихо. — Я уже не вернусь. Эльвенфальген — мой дом.

Алоиза растерялась.

— Но как же так, господин Альфред?..

В это мгновение рядом с Альфредом возник еще один юноша, высокий и статный — его можно было бы принять за человека, если б не застывшее в темных глазах нечеловеческое равнодушие.

— О, братец Эльфред, вот и твой первый смертный! — проговорил он, подлетая к опешившей Алоизе. — Пойдем, покажем родителям, кого ты к нам заманил.

Альфред метнулся к Алоизе, словно хотел загородить ее.

— Я ее не заманивал, — возразил он — но в его голосе не было твердости. — Оставь ее, Лионель, — пусть идет восвояси.

Второй юноша лишь усмехнулся.

— Очаровательная фрекен, — обратился он к оробевшей Алоизе с учтивым поклоном. — Позвольте предложить вам руку.

Юноша был так обаятелен и так красив, что Алоиза, сама не ведая, что делает, позволила себя увести. Миг — и она очутилась среди разноцветных огней, музыки и блеска. Вокруг кружились нарядные пары, звенел смех и звучали переливчатые голоса; музыка, пусть и непривычная, веселила сердце, и повсюду блестели разноцветные фонарики. Ее кавалер ослепительно улыбался, окруженный сверкающей золотой пылью, и столь же неправдоподобно прекрасные создания парили вокруг, переливаясь и вспыхивая тканью одежд, такие грациозные, легкие, прозрачные, словно видения. Но, взглянув в лучистые глаза прекрасного юноши, Алоиза вдруг испугалась — столь холодны они были и жестоки. А в следующее мгновение дивный хоровод подхватил ее, понес, завертел, и разноцветные огоньки вспыхнули особенно ярко…

Якоб, дровосек, нашел Алоизу ранним утром: она лежала ничком посреди вытоптанной поляны, простоволосая, в изодранной одежде. Она была жива, но лишилась рассудка; когда Алоизу принесли в дом, доктор, осмотрев ее, констатировал, что ребенка она потеряла. Госпожа Алоиза, конечно, поступила опрометчиво: не следовало в ее положении гулять в лесу одной, да еще и ночью; но вся прислуга очень жалела бедняжку.