Эпизод 9.

Эпизод 9. 1655-й год с даты основания Рима, 15-й год правления базилевса Льва Мудрого, 1-й год правления императора Запада Людовика Прованского

(10 мая 901 года от Рождества Христова)

Едва только поезд архиепископа Равеннского исчез из поля зрения самой высокой сторожевой башни в Лукке, Теодора с удвоенной энергией вернулась к делам политическим. Тому было самое время, ибо давление со стороны тосканской семьи на Людовика превысило уже все мыслимые нормы, и стало до неприличия очевидным для всех. Слабохарактерный Людовик, податливый на лесть и дорогие подарки, наивно надеялся отделаться от назойливых родственников пустыми обещаниями и уступкой им малозначимых феодов в Лангобардии. Тосканцы метили явно на большее.

10 мая 901 года Людовик был вынужден согласиться на сбор малого королевского совета. На совете, помимо него, королевы Аделаиды, троюродного брата императора пятнадцатилетнего Гуго Арльского, присутствовали также королевские советники Ротерий и Адалельм, тосканская семья в лице Адальберта, Берты и их сына Гвидо, а также еще один Адальберт, маркграф Иврейский, и Теофилакт с Теодорой в качестве представителей Рима де-юре и как противовес тосканскому клану де-факто. Стоял чудесный майский вечер, в распахнутые настежь окна непрерывным потоком лился чудесный многоголосый хор птиц, и до боли в голове пьяняще пахло жасмином.

Прошло три месяца со дня императорской коронации Людовика, и последнему уже давно пора было от непрерывных празднеств переходить к делам менее приятным, но гораздо более важным. Хвала Небесам, что в течение этих месяцев враги императора никак не проявляли себя, но бесконечно это продолжаться не могло и воцарившееся затишье на Апеннинах очень многие находили классическим затишьем перед надвигающейся бурей.

Все эти соображения, в качестве прелюдии, изложила Берта Тосканская. Нежно поглаживая руку своего супруга (Теодора на сей факт не обратила ровным счетом никакого внимания), и глядя своими огромными голубыми глазами прямо в лицо теряющегося от этого взгляда Людовика, Берта продолжала, что называется грузить императора:

— Благодарение Всемогущему Господу за мир и спокойствие, распространившееся на италийские земли, красноречиво свидетельствующие о благоволении Небес за произведенный нашим народом и Церковью выбор и о достоинствах цезаря Людовика. Но в наше неспокойное время даже столь благочестивым и прославленным правителям необходима помощь и поддержка влиятельных слуг его, коих надлежит держать в ласке и сытости на страх и злобу врагам своим. А последних, увы, ваше высочество, не так уже и мало и не стоит обольщаться мертвенной тишине из логовищ их, они, подобно змеям, затаились в надежде на ошибки и беспечность вашу. Посему, ваше высочество, предлагаем рассмотреть меры по ослаблению и уничтожению ваших врагов, для чего предлагается следующее……

Речь Берты полилась дальше. Чем дольше слушали ее собравшиеся, тем большее изумление отражалось на их лицах от разыгравшихся аппетитов тосканской семьи. Представив главными врагами Людовика Беренгария Фриульского и Альбериха Сполетского, что, впрочем, полностью соответствовало истине, Берта увлеченно принялась виртуально растаскивать их земли. В частности, Людовику, по ее мнению, надлежало, в пику недавним решениям Беренгария, разделить Фриульскую марку на две сопоставимые части, выделив из ее состава область Вероны, а из Сполетского герцогства отторгнуть камеринское графство и ряд феодов, которые предлагалось просто-напросто подарить Тоскане (а кому же еще?), отблагодарив, тем самым, верных сторонников нового императора. В Верону и Камерино также предлагалось поставить управителями тосканских или бургундских марионеток. Разумеется, данные операции не могли быть осуществлены никак иначе, чем насильственным путем, и свой первый и главный удар Берта предложила немедленно нанести по Беренгарию.

— Вышеозначенный Беренгар, именующий себя, заметьте, королем Италии, на данный момент открыто оспорил факт вашей императорской коронации и не признает вас своим сюзереном. Поход на Верону, одобренный Римом и совершенный Вашим высочеством, позволит ликвидировать формальное двоевластие в стране и устранит вашего самого опасного врага.

— А как же Сполето?

— С этим Альберихом можно будет разобраться позже. Победив Беренгара, вы, ваше высочество, возможно, даже избежите войны со Сполето, если признаете права Альбериха на герцогство с определенными территориальными уступками, о которых я уже сказала. Перед Альберихом будет выбор сохранить за собой значительную часть герцогства или потерять все. Варвар попустительством Небес отобравший каким-то злодейством, чарами или еще чем-то, герцогство у несчастной Агельтруды, будет благодарен вам до конца дней своих уже за это. В тоже время, разделение Сполето необходимо, дабы ослабить сильного врага своего.

Последняя фраза Берты была лишней. Теодора ринулась в бой:

— «Своего» или Тосканы? Герцог Альберих до сего дня не обозначил своего отношения к великолепному императору Людовику. Его доблесть известна всей Италии и, заключив с ним союз, вы, ваше высочество, получили бы в его лице могущественного друга.

— «Друга» вашего или императора? — в тон ей ответила Берта, — Друг не преминул бы явиться с прошением к Людовику во время его коронации в Риме, друг не объявлял бы мобилизацию своих вассалов в тот момент, когда войско Людовика проходило вдоль его границ. Друг не приносил бы вассальную клятву верности узурпатору Беренгару!

— Альберих был не единственный, кто принес клятву верности Беренгарию Фриульскому, — Адальберт заметно съежился при этих словах Теодоры, — и на тот момент Беренгарий был единственным законным и коронованным правителем Италии. Но Альберих остался верным своей клятве, а не переметнулся в стан более сильного, прикрываясь, словно фиговым листком, тем фактом, что его супруга таковой клятвы не давала и от обязательств, стало быть, освобождена.

Обе благородные дамы поднялись со своих мест, истребляя друг друга взглядами полными ненависти.

— Ваше высочество, — вскрикнула Берта, — мне наносят оскорбления в моем же собственном доме!

— Прошу вас, милые донны, немедленно успокоиться. О каких союзах может идти речь, если мы в своем узком кругу не находим согласия? — веско заметил Людовик. Ему было сложно оппонировать Берте, и он радостно воспользовался аргументацией Теофилактов для того, чтобы утихомирить этот бычий тосканский напор. Людовик продолжил:

— В словах достойнейшей Теодоры я вижу немало выгоды и здравого смысла. К чему воевать с Альберихом, и лить кровь христиан, если будет достаточно принесения оным Альберихом вассальной клятвы верности? И для чего нужно дробить одной рукой одно герцогство, чтобы второй рукой тут же усиливать соседнее? Разделяй и властвуй, в этом девизе наших предков есть неоценимый опыт и разум!

— О, ваше высочество, вы мудры, справедливы и милосердны, — Теодора устремила на Людовика взгляд, вложив в него все свое кокетство, на которое она была только способна. Людовик смутился, искоса взглянул на сидевшую рядом королеву Аделаиду, и послал Теодоре в ответ улыбку, полную вежливой признательности.

Берте совершенно не понравилась эта стрельба глазами. Но она продолжала делать ставку на корыстолюбие и честолюбие Людовика, справедливо полагая у того наличие комплекса, который со временем назовут «комплексом Наполеона».

— Альберих, захватив власть в Сполето, позволил своим южным вассалам, Капуе и Беневенту, уйти под власть Византии, тем самым, перечеркнув все то, чего столько лет добивалась Агельтруда и сын ее, покойный император Ламберт. Пусть это послужит вам примером, ваше высочество, как следует поступить со Сполето, правитель которого беспечно распоряжается своими владениями. Но вы все можете изменить. Эти южные земли плодородны, богаты и живописны, они в свое время были утеряны вашим дедом, императором Людовиком Вторым, но вам сейчас предоставляется возможность вернуть их окончательно. И навряд ли будет разумно возвращать их под сюзеренитет Сполето.

— Это дело не сегодняшнего дня, великолепная графиня, — ответил Людовик.

— Совершенно с вами согласна, ваше высочество, однако могущественный монарх должен рассчитывать и предвидеть свои шаги на многие годы вперед. А сейчас, конечно, первостепенной задачей является поход на Верону и никто, кажется, в этой зале против этого не возражает, — Берта бросила еще один ядовитый взгляд в сторону Теодоры.

— На какие силы мы можем рассчитывать? — спросил Людовик.

На этот вопрос ответил Теофилакт:

— В Вашем распоряжении, ваше высочество, около тысячи копий бургундского войска плюс еще полтысячи человек из отряда маркграфа Иврейского и римской милиции. На какие дополнительные силы от графства Тоскана может рассчитывать ваше войско, лучше всего ответит мессер Адальберт.

— Я полагаю еще пятьсот человек во главе с графом Хильдебрандом.

— Итого две тысячи человек, Ваше высочество.

— Неплохо, совсем неплохо, — заметил Людовик, — но есть ли сведения о численности войска Беренгария?

— После того, как веронские и фриульские рыцари потерпели ряд поражений от безбожных венгров, Беренгарий едва ли может собрать отряд более семи-восьми сотен человек. Резня на реке Бренте, учиненная венграми, стоила Вероне и Фриулю почти всего цвета их рыцарства.

— Расклад прекрасный, благородные мессеры и прелестные донны. Представляется, что я соглашусь возглавить поход на мятежного фриульского графа!

Берта снова взяла слово. Тон она выбрала вкрадчивый и располагающий, как ей казалось, к абсолютному доверию:

— Ваше высочество, кир, кузен мой! Мы все уверены в доблести вашей и вашего достославного войска и знаем, что впереди вас ждет блестящая победа. Но есть основа тому злу, которое вы взялись искоренять, злу, которое точет, как червь дерево, тело нашей многострадальной страны. Да, вы победите Беренгария, но за ним могут последовать мятежи других потомков коронованных особ, хотя бы Ратольда или Цвентибольда, бастардов Арнульфа Каринтийского. Ваша борьба будет сродни сражению Геракла с гидрой, если вы не положите сему скорый конец, установив порядок императорского престолонаследия и получив на то одобрение Рима! Это будет мудро и дальновидно, ведь все мы смиренные рабы Божьи и мы не знаем, как распорядится Небо вашей судьбой, тем более, что вы намереваетесь отправиться в воинский поход, полный случайных опасностей, доблести врагов и яда предательства! Сейчас земли Италии находятся под вашей кроткой христианской властью, но все это может в одночасье рухнуть от одного неверного полета стрелы или малейшей оплошности нерадивого оруженосца, если вы, ваше высочество, не позаботитесь уже сейчас определить своего наследника. Сие необходимо не для удовлетворения чьей-то корысти, этого требуют от вас ваши подданные, чьи судьбы вверены вам, и о защите которых в первую очередь надлежит заботиться мудрому и милосердному властелину.

— Ваши слова справедливы, прелестнейшая Берта. Но Господь мне и моей супруге пока не дал детей, — Людовик взглянул на королеву не то с состраданием, не то с упреком.

— Вы молоды и здоровы, государь, и Господь не оставит вас без своих даров. Безусловно, ваши дети будут первыми наследниками в случае своего появления на свет. Если же, упаси Господи, этого не случится, вам надлежит определить порядок престолонаследия среди своих ближайших родственников.

Все присутствующие нервно шевельнулись. Круг ближайших родственников Людовика был весьма ограниченным и, в большинстве своем, исчерпывался присутствующими здесь.

— Вы имеете в виду юного племянника нашего благочестивого императора, сына короля Верхней Бургундии Рудольфа и Виллы, или, может быть, самого короля Рудольфа[1]? — ехидно осведомилась Теодора.

— Я вижу, вы прекрасно знаете историю нашей семьи, дорогая Теодора. Откуда такой интерес к изучению истории благородных королевских родов? Впрочем, если бы вы действительно хорошо знали историю бургундского дома, вы бы не предлагали в качестве кандидатуры наследника нашему императору ни мужа, ни сына ненавистной ему сестры.

Людовик согласно кивнул головой и даже поморщился от одного упоминания имени Виллы. История возникновения и соперничества бургундских королевств, заслуживающая отдельного повествования, началась незадолго до описываемых событий и находилась на данный момент в самой своей горячей фазе.

— К тому же король Рудольф находится в преклонном возрасте, а принц Рудольф, напротив, еще слишком юн, и оба они слабы здоровьем, и, как говорят некоторые, разумом, — добавил Адальберт Иврейский, молчавший до сего момента.

— Вот именно. Поэтому я предлагаю вам, ваше высочество, обратить ваш благосклонный взор на присутствующего здесь вашего троюродного брата Гуго, графа Арльского и Вьеннского, сына графа Теобальда, внука Лотаря Второго.

— И вашего сына, — добавила Теодора.

Берта смерила Теодору взглядом полным торжествующего превосходства:

— Да, неугомонная графиня, и моего сына. Несмотря на свою молодость, граф Гуго смел и отважен и уже сейчас, ваше высочество, является вашим верным помощником в воинских походах.

Гуго встал и учтиво поклонился присутствующим. Весь этот день он провел в крайне нервном возбуждении, ибо едва забрезжил рассвет, как, зашедшая пожелать ему доброго утра, матушка поведала, что сегодня решится его судьба. И вот теперь взгляды всего высокого собрания сейчас были устремлены на него, все с любопытством изучали худощавую фигуру Гуго, как будто впервые увидели. Император же некоторое время о чем-то энергично шептался со своими советниками.

— Граф Гуго, не скрою, любим и почитаем мною, — сказал Людовик, — я склонен приветствовать ваше предложение, очаровательная кузина. Внемли мне, Гуго, и внемлите вы, благородное собрание. В ближайшие дни я издам указ, в котором дети мои будут объявлены наследниками королевской и императорской короны, но, если на то будет горькая воля Небес, и Господь не даст мне детей, либо дети мои скончаются ранее рождения своих детей, Гуго и род твой будут владеть королевствами Италии, Нижней Бургундии и Прованса.

Свою речь Людовик заготовил заранее. На протяжении долгого пребывания в Лукке именно с этой целью его обхаживали всеми силами тосканские правители. В конце концов, Людовик сдался и обещал о своем решении оповестить ближайшее окружение.

Теодора нервно кусала губы. По всему выходило, что Берта одержала сегодня верх и над ней, и над этим плюшевым императором. Ничего не оставалось, как, приняв маску побежденной гордыни и искренней радости за отпрыска Берты, поздравить того с победой:

— Я уверена, что, если на то будет воля Небес, граф Гуго будет славным и могущественным правителем, — придав своему голосу самые, что ни на есть, медовые нотки, проворковала она.

Гуго поклонился Теодоре. В его сознании промелькнула мысль, что он дорого бы дал за присутствие на этом совете той дерзкой соплячки, дочери Теодоры, чтобы поглядеть на ее, конечно же, подобострастную реакцию, и добиться от нее такого же льстивого поклона.

Все наперебой поздравляли Гуго и рассыпались в словах восхищения мудростью Людовика. А тот, как и Гуго, распалился бы в невиданной щедрости за одну только возможность увидеть в эту минуту неминуемо кислые лица своих мерзких родственничков из верхнебургундского королевства.

Остаток совета прошел в совещаниях касательно предстоящего похода на Верону и Фриуль. Теодора замолчала, обдумывая план своих дальнейших действий. Ее муж, вопреки своему первоначальному желанию, согласился участвовать в походе, уступив личным просьбам Людовика, и, таким образом, Теодоре теперь не оставалось ничего иного, как стремиться спешно покинуть Лукку, где ей оставаться было уже просто опасно, и возвращаться в Рим. Но прежде… прежде ей надлежало капнуть немного уксуса в кувшин доброго вина, приготовленного ее соперницей для императора Людовика.

Вечером того же дня, когда император уже ложился спать, ему доложили, что Теодора умоляет его о встрече. Тотчас вспомнив сегодняшнее с ней перемигиванье, император погрузился в бездну самонадеянных амурных фантазий. Однако, к его разочарованию, Теодора повела разговор в деловом тоне:

— Ваши решения, ваше высочество, безусловно, наполнены мудростью и заботой о потомстве своем и судьбах страны, вверенной вам. Но, увы, не бывает в этом мире действий, имеющих для всех без исключения одинаково благостное значение. После всех ваших сегодняшних решений, я имею основания опасаться за судьбу своего цезаря.

— Отчего же, милейшая графиня?

— О, вы, конечно, можете посчитать мои слова мелкой личной местью, но все же послушайте моего совета. Вы настолько доверились тосканскому дому, что, после подписания сегодняшних указов, я не рекомендовала бы вам теперь даже пить вино в этих стенах, не заставив прежде своих слуг отведать его. Я беру на себя возможный грех напраслины, но, кир, оцените свое положение сами. Ведь никто и ничто не помешает теперь хозяевам этого дома однажды подмешать вам дьявольское зелье, а уже днем следующим приветствовать своего отпрыска на императорском троне!

Людовик об этом не задумывался.

— А ведь и в самом деле! — прошептал он. Его глаза расширились и замерли, как у лопоухого простачка, понявшего, что его обвели вокруг пальца ушлые рыночные торговцы.

— Далее. В ваших интересах после вашей победы сохранить жизнь Беренгарию Фриульскому, сделав его своим вассалом. В противном случае, смерть Беренгария освободит от клятвы Адальберта, которую он в свое время принес фриульцу. Клятвы никогда не претендовать на Железную корону[2]. Если Беренгария не станет, единственной помехой в Италии для Адальберта будете вы.

Людовик молчал, пытаясь в мозгу полностью осмыслить услышанное.

— Почему же вы, премудрая графиня, промолчали об этом на совете?

Теодора усмехнулась такому упреку.

— Помилуйте, кир, как я могла такое бросить в лицо хозяйке сего дома?

— Ах да, конечно.

— Прошу вас, мой кир, быть предельно осторожным и помнить, что о сиятельном графе Адальберте давно ходит поговорка, что у него длинный меч, но короткое слово. Не забывайте же об этом.

И тут лукавая натура гречанки вновь напомнила о себе. Теодора добавила:

— Иначе я буду оплакивать своего господина всю свою оставшуюся жизнь, — и она положила ему руку на плечо.

Император с жаром схватил ее руку и припал к руке губами. В ту же секунду за спиной Людовика раздался шорох. Он обернулся. В дверях спальни стояла печальная королева Аделаида, она с грустным упреком смотрела на своего мужа.

Теодора спешно поклонилась, сокрушаясь, что на ровном месте нажила себе нового врага.

— Спокойной ночи, кир, государь мой! — сказала она.

Людовик, дабы придать случившемуся вид нелепого недоразумения и предстать в глазах королевы суровым мужем, равнодушным к прелестям своих ветреных вассалок, решил не удостаивать Теодору своим ответом.

[1] Рудольф Первый (ок.859-912), король Верхней Бургундии (888-912).

[2] Железной короной именовалась корона лангобардов, которой затем стали короноваться правители Италии