Кто убил Тимоти Зана?

И вновь ругает весь фандом

меня — большой семьи кормильца —

что, дескать, сказочки мои —

не то что у однофамильца,

и все вопят, какой отстой

мои заказанные книги

на темы "Дюны", "Звездных войн",

"X-Files" и "Джентльменской лиги".

Не буду даже говорить,

сколько чудовищных усилий —

за месяц книгу сочинить

страничек в 300 А4,

причем герои не мои

в придуманном не мною мире!

Читатель злобный, ты упырь.

А коль убрать мои идеи,

то вся галактика — пустырь

без развеселой ахинеи,

что рождена моим пером.

Мне надо ставить обелиски,

ведь мной придуман Кип Даррон

и паразиты-орбалиски!

Орешь, что сочиняю хлам,

и что игра не стоит свеч?

Расслабься, истеричный хам,

пойми одну простую вещь —

литературный я фигляр,

не лезущий на пьедестал.

Или ты думаешь, что я

серьезно это все писал?!

Давно уже пора понять,

что я пришел вас развлекать!

Серьезный, умный человек

придет вам краны починять!

А я не классик, я фантаст,

я сочиняю — на заказ!!!

И я тружусь… Хотя, не спорю,

уже приелась "Дюна" мне,

но, к моему большому горю,

о галактической войне

уже давненько нет заказов —

вместо меня мутит роман,

хрипя бессмысленные фразы,

мой конкурент — писатель Зан.

Писатель Зан — мой личный враг.

Все говорят, что я — дурак,

и что великий он талант,

а я — грошовый пасквилянт.

А ты глотай хулу, пиши

и зарабатывай гроши,

мечтая Зану в ночной мгле

дать "Мечом тьмы" по голове.

Такой бы мощный был удар,

что авторский мой экземпляр

переломился б пополам!

Ах, силы бы моим рукам!

Нет, никогда я не пойму —

за что все почести ему?

За что, как будто в один рот,

так хвалит бездарей народ?

Глотают зановский навоз,

целуют Стэкпола под хвост,

и вывод сделал я, что Зан —

околдовавший всех шайтан.

С жестокою душевной болью

пришлось мне Стэкпола снести.

И с живописью я позволю

себе сравненье привести:

я написал портрет Даалы,

пейзаж Явина начертил,

но фотошопом Майкл Стэкпол

туда мурло свое влепил:

на фоне джунглей, древних храмов

торчит коряво морда хама.

Даалу пэйнтом перекрасил

и Айзенн Исард обозвал,

пришел в восторг его издатель

и гонорарчик ему дал.

Если б издателем был я,

рыдал бы Стэкпол в три ручья:

после трехсотого удара

остался б он без гонорара!!!

Но над другими я не властен,

творить им Лукас право дал.

И продолжатели глумятся

над тем, что раньше я писал.

Господь, за что послал ты свыше

такое быдло, как Карпишин?

Он совершенно переврал

то, что про Бейна я писал,

в том духе, будто я дурак.

Пнул издыхающий ишак.

(Я был бы рад, если б Дарт Занна

зарезала Тимоти Зана.)

Коль джентльмены вам приелись —

фантаст, но в юбке: тетка Тревисс.

Она, по слухам, запятнала

честь моей "дочери" Даалы.

Я тетку Тревисс не читал,

но лишь от спойлеров — рыдал!!!

И дальше — всю "Судьбу джедая"

я не рискнул и открывать,

отчетливо осознавая —

мне ни к чему ее читать.

Коллеги пишут неумело

и все нудней день ото дня.

Все в "Звездных войнах" захирело,

когда уволили меня.

Я был их лучший представитель,

с пером, разящим, словно меч!

Я жду! Верните! Пригласите!

Я жег, я жгу, я буду жечь!

Но как в пустыне я бесплодной

последствий моего труда.

Нет, славы и любви народной

мне не увидеть никогда!

Второй рок-оперы либретто

пишу по своему ж роману,

и тлеет, словно сигарета,

в моей душе проклятье Зану.

Не льются рифмы, хоть убей,

и между строчками прорехи —

о, сколько безнадежных дней

я думал о чужом успехе!

И раньше не было, и нет

в моем домишке кастаньет —

стук раздавался на весь дом

в воображении моем.

И, кастаньетами стуча,

спел от души и сгоряча:

Если я Зана

Хоть раз обругал —

Значит, мой день

Прожит не зря!

Если за день

Зана не обругал —

Значит, наверно,

Весь день я проспал.

Нет, что-то внятное едва ли

в моей родится голове —

я размышлял на фестивале

«К 20-летию РВ».

Косплей, актеры, сувениры,

автографы и прочий хлам —

средь необузданного пира

руки я Зану не подам.

Я, еле сдерживая стоны,

смотрел на Стрэдли и Ростони,

твердил себе я пять минут,

что мне работу не дадут,

и я давил в себе идеи

тех книг, что я не напишу,

но все ж фантазии лелея,

как Тима Зана я душу.

Фанаты облепили Зана:

— Сфотографируйтесь со мной!

Роман ваш новый, долгожданный —

бестселлер будет мировой!

Мы с Заном встретились в буфете,

в кармане я таил пакетик.

Как только Зан отводит взгляд —

я сыплю в пиво ему яд.

Бокал я Зану протянул,

он выпил, глазом не моргнул.

Но вскоре Зана окружили:

— Прошу вас книжку подписать!

Меня в сторонку оттеснили…

У всех фанатов отобрать

и сжечь позор литературы —

изданья зановской халтуры!

Как жаль — мне это не под силу!

И пусть цветы несут к могиле

фанаты Зана-остолопы…

Ко мне домой явились копы,

сказали: Зан почил в бозе,

меня забрали в КПЗ.

О вскрытии мне говорят,

что в пиве был крысиный яд;

бармен-свидетель уверял,

что это я два пива взял

и Тима Зана угостил,

с ним обнимался и шутил.

Нет, я ни в чем не виноват!

Мне срочно нужен адвокат!

А обвиненье — просто смех!

Ведь я — почтенный человек,

и есть жена, потомство, внуки.

Зачем марать свои мне руки,

ведь на страницах я романа

могу «убить» вражину Зана.

Я слушаю вас и не верю:

коль я по-вашему Сальери,

сравнили с Моцартом вы Зана —

писаку ради чистогана?!

Тот, кто подал ему отраву,

спас мир от бездаря по праву!

Да, я подсыпал ему яд!

Убил — и пусть меня казнят!

Пред судом стоят фанаты —

шум, людская круговерть,

а в руках у них плакаты:

«К. ДЖ. АНДЕРСОНУ — СМЕРТЬ!»

Из клетки с прутьями стыда

обозреваю зал суда.

— Да, я подсыпал ему яд

на том проклятом фестивале!..

Я не собака, чтоб меня

уколом яда усыпляли.

На электрическом я стуле

хочу сгореть дорогой в ад...

— Нет, ваша честь, вас обманули,

и этот лжец не виноват!

А если же его казнят,

расскажут: "Кровь его пролита"

в тот день газеты и ТВ.

Он станет самым знаменитым

из всех, кто создавал РВ.

Известнее, чем Сальваторе!

Построит славу он на горе,

на смерти, на крови чужой...

Судья, но он кривит душой.

Он под присягою солгал,

и Зана он не убивал!

— Ну что же, выслушал суд вас.

Свидетель Стэкпол, вы — фантаст.

Увы, но верится едва ли

во все, что вы нам рассказали.

Уже признался подсудимый...

— Нет, Кевин — отравитель мнимый.

Прекрасный фестиваль кипел,

мой друг внезапно заболел,

открылись рвота и понос,

в больницу я его повез.

Он умер на сиденье заднем,

хрипя прощание мне в спину,

и выделеньями своими

изгадил всю мою машину.

Но другу своему я не хулитель,

ведь виноват не он, а отравитель.

Пусть магарыч мне платит колоссальный

за кресла новые и за ущерб моральный.

— Ну что ж, подайте встречный иск,

его родня заплатит вам.

— Или пожизненно в тюрьме

пусть отрабатывает сам.

— Мой друг, отдавший богу душу,

вкусил сушИ (иль, может, сУши?).

И я связал потерю друга с тем,

что он кушал рыбу фугу.

Судья, я повторяю снова,

что отравитель — это повар!

— Свидетель Стэкпол очень просит —

еще и повара допросим,

и переносится тогда

все заседание суда.

Я теперь сижу в СИЗО,

вижу — прав был Ломброзо.

На соседних нарах негры

истрепали мне все нервы —

кроют трехэтажным матом,

редко вижусь с адвокатом,

ем тюремную бурду,

искупаться бы в пруду!

От жары кипят мозги.

Ночь, вокруг темно, ни зги.

Лишь жара. В кошмарном сне

мертвый Зан явился мне.

— О гнусный бездарь, ты писал

свои нетленки неумело,

сейчас могильный червь грызет

твое безжизненное тело.

С рецидивистами сижу,

в жаре, в грязище сатанею,

и приговор о казни жду.

Лишь об одном сейчас жалею:

я не могу изъять тираж

твоих корявых нудных книг

(и почему ажиотаж

вдруг вокруг них такой возник?).

— О, скройся с глаз, отец Даалы,

безмозглый, как олгой-хорхой,

ярмо души моей усталой,

Донцовой Дарьи брат родной!

Про Бэтмэна и Супермена

ты книжки на заказ ваял,

столь толстые, что об колено

я их с большим трудом ломал!

Ремесленник литературы,

ты не гнушаешься ничем,

ты для своей макулатуры

совсем не выбираешь тем.

Кто из нас бездарь, я иль ты,

решили справедливо люди.

Оставь про казнь свои мечты —

ты отдан в руки правосудья.

Тебе желаю: на тот свет

ты не последуешь за мной.

Чтоб еще очень много лет

ты чахнул в камере сырой!

Чтоб ни единой бумажонки

в руках своих ты не держал,

чтоб больше ни одной книжонки

нелепой ты не накропал!

Чтоб навсегда забыли люди

о том, что небо ты коптил,

о том, что несъедобным блюдом

литературным их кормил!

— Ты, Тим, поднялся из могилы

о творчестве моем язвить?

Мир населяют имбецилы,

что не способны отличить

плохую от хорошей книги.

Я — миллионный прецедент!

На нарах пробудился ниггер:

— Ты шо несешь, интеллигент?

Моя казнь в прямом эфире,

телекамеры на стенах,

яд из капельницы впрыснут

мне в проколотую вену.

Я лежу, привязан к койке,

мое тело — тлен и прах.

Свою смерть я встречу стойко,

я иду к тебе, мой враг!

В жизни я был атеистом,

представленье было чистым:

я умру, меня схоронят,

и все просто станет черным,

в глухоте и вечной тьме —

так смерть представлялась мне.

Вдруг очнулся я со стоном —

и увиделся с Хароном.

Мою душу везут в лодке.

На огромной сковородке —

вижу: за порогом смерти

Тима Зана жарят черти.

Много незнакомых лиц —

вОров, хамов и убийц?

Крикнул черт, что жарил Зана:

— Ты в аду для графоманов!

И я понял: я в беде!

После смерти горю с Заном

на одной сковороде!!!