И дым рассеялся (Cris Tina)

(памяти Друга)

— Торопыжка, снова куда-то спешишь? Звезды не захотят с тобой разговаривать, если так и пробегаешь весь день за солнцем.

— Не было печали! Чванливые они и какие-то холодные, — погладила ладонью всколыхнувшуюся волну ржаных колосьев. Теплые и жесткие, они царапнули, как иногда царапали и кололи слова Учителя. — Не хочу я с ними болтать и не понимаю, зачем ты обращаешь внимание на эти пустые стекляшки. — Насупившись, испытующе посмотрела исподлобья, уже приготовившись прыснуть, рассыпаться звонким смехом и снова бежать, лететь среди горячих шершавых волн. Лишь бы не упустить этот день и не потерять след Солнца.

А он все о каких-то звездах…

«Торопыжка…» — оглянулась, едва не споткнувшись о парапет. Послышалось? Конечно. «Стареешь, мать», — шутливо и все-таки немного озадаченно подмигнула своим мыслям, продолжив перепрыгивать через лужи на асфальте, спеша вперед, к новому дню, полному работой, разговорами, ароматом кофе и горечью дыма.

К городу снова простирались корявые ручищи клубящегося черного смога. Горели торфяники. Удушливый запах гари, казалось, хлопьями оседал на волосах, одежде, просачивался в кейс с бумагами и щедро подсыпал свою горечь в кофе.

Такая же насквозь продымленная чадная осень прислала когда-то первую тревожную весточку: «Дым не рассеивается на солнце». А сейчас вдруг, поперхнувшись обжигающим кофе, будто из ниоткуда, услышала продолжение фразы: «Но дым не достигает звезд».

Звезды. Наверное, все же что-то такое должно в них быть, для чего-то они нужны. Зачем-то он пытался научить её говорить с ними. Но «торопыжке» вечно было не до того. Все бегала и пробегала мимо.

«Дзын-н-нь!» — задумавшись, поставила чашку мимо стола, и белые осколки разлетелись, рассыпались, как перья подстреленной птицы. Лихорадочно стала их собирать и порезалась. «Все-то ты торопишься, торопыжка, — зажав пульсирующий болью палец, попыталась успокоиться и собраться с мыслями. — Звезды так звезды, ладно, я попробую. Обещаю», — и боль отступила, забрав с собой непонимание и тревогу.

А вечером она говорила со звездами. Сверкающие, как и всегда, сегодня они почему-то казались ближе. И вряд ли дело было только в том, что она забралась на перила моста и так сидела — между звездами в небе и их отражениями на воде. Казалось, звезды подмигивают, подают какие-то сигналы. И вдруг одна, находившаяся ближе всех, качнулась и сорвалась, жар-птицей улетая в вечность. «Желание, говорят, нужно загадывать желание! Но какое? Чего я больше всего хочу?» — забегали мысли, заволновались, закружился вокруг ночной небосвод…

«Не спеши тратить время и желания, торопыжка», — послышался прямо над ухом такой знакомый голос, словно переплетенный с шелестом спелых ржаных колосьев… И дым рассеялся.