Турне

Тетрадь восьмая

ТУРНЕ

***

Здесь замечу без сарказма:

По России бродит лихо

Огородного маразма,

А за ним — неразбериха.

И сам черт не разберет,

Кто куда сегодня прет

Через сад и огород.

Ишь ты, дедушка Мичурин,

Всех настроил на садовый лад,

И теперь мудрец и дурень

Свой заводят сад.

Огородники и дачники,

И другие неудачники

В грудь стучали кулаками:

Перестроимся мы сами!

Ну а наш «миссионер»

Погубил СССР.

И кричали мужики:

Нонечь бабам не с руки

Торговать лучком, укропом,

Когда наш партийный лидер

Весь Союз возненавидел

И компартию ухлопал.

Хватит делать ставку

Государственному главку

На доход случайный.

У разбитого корыта

Будем торговать открыто

Государственною тайной.

А торгуя овощами,

Мы не станем богачами!

Тут военные чины

Сразу осмелели,

На развалинах страны

Поживиться захотели.

Ну, не то, чтоб мородерство.

А смекалку и проворство

Стали живо проявлять,

Вспоминая чью-то мать.

И кричали командиры:

— Это, что же, голой жопой

Мы должны за остолопа

Закрывать в бюджете дыры?!

Не обуты, не одеты,

Без довольствия сухого...

Да с питания такого

Мы военные секреты,

Так сказать, страны ничьей,

Так сказать, за пару дней

Разбазарим по дешёвке

И приобретем обновки

Для себя и для детей.

Мы и старых жен на новых

Обменять уже готовы.

Молодые легче на подъем.

Рука об руку, и парами

С ними мы, а не со старыми

В ногу с временем пойдем...

И не то, чтоб стали красть.

Боевую свою часть

Из лигированной стали

Командиры мирно сдали

В пункты для металлолома.

Даже детворе знакома

Тактика подобного приема.

*

*Для большого полета уже не было керосина и керосинить уже не на что стало.

Под грохот развала СССР разночинный садово-огородный еще советский народ приделывал ноги ко всему тому, что можно было унести в свои сады, огороды и дачи.

Шло великое разграбление первого в мире пролетарского государства.

А сам генсек, чтобы хоть как-то прокормить свою ненасытную пртийную рать, выменивал у китайцев свиную тушенку на стратегические бомбардировщики и потрошил неприкосновенные продуктовые стратегические запасы, спрятанные под землёй от хищных глаз и загребущих рук.

Это и антураж и историческая справка, какой бы дикой она не казалась нынешнему поколению, но так было.

***

«Лайф» не то, что «0гонек»,

Генсекретарю допек.

Нервные сказались перегрузки.

Серое под крышей вещество

Перегрелось у него.

Если говорить по-русски,

То он был уже того...

И на все махнув рукой,

По долинам и по взгорьям

Шел он в сторону приморья-

С разноцветною сумой.

А к нему со всех сторон

Мчались полчища ворон

И пикировали на него:

— Это что ж за божество!

Теперь даже на помойках

Нет покушать ничего!

Но генсек держался стойко.

Отгоняя воронье,

Он опровергал вранье:

— Если б нечего вам было жрать

На меня вы не могли бы ...!

Вы же с высоты полета —

Птичьим, так сказать, пометом.

Ваша гадкая манера

Гадить на кого попало

Может с самого начала

Миссию миссионера,

Так сказать, свести на нет...

***

Вот и теплое приморье...

И туманный Альбион

За проливом видит он...

«Да, умеют жить красиво

Здесь, у теплого пролива.

Загребастый здесь народ —

Через сад и огород

В коммунизм не пойдет.

Мировая цитадель

Мировой буржуазии

Мрачно смотрится отсель,

Куда лучше — из России.

Я из кожи лез,

как одержимый

Торговал своим режимом, —

И раздет я, и разут

Буржуазною Европой.

Обошлись со мною тут,

Как с обычным осталопом.

За такой километраж

Обобрать до нитки аж!»

Погрозив перстом пернатым,

Он покрыл их крепким матом

И, на все махнув рукой,

Ушел в воду с головой.

Под водой проник в Британию,

С ее южного конца.

В королевстве вышел к зданию

Букенгемского дворца.

Металлическая леди,

Вся из жести и из меди,

С теплым пудингом в руках

И с улыбкой на устах

Привечала его там.

Слева и справа

Стояла орава

Расфуфыреных господ и дам.

В окружении партийной знати,

Расфранченная не по зарплате,

Леди Тетчер спич хвалебный

Выдала над выпечкой нехлебной:

— Пудинг наш — из лучшей каши,

И в традициях он наших,

Как у вас, к примеру, каравай.

Но в отличие от каравая,

В нем — структура крупяная,

Наш колониальный рудимент.

Это важный элемент.

В королевстве нашем,

Островном,

Мы не сеем и не пашем,

Буржуазничаем в основном.

Мы — страна баранов.

На клочке своей земли

Шерстью обрасли.

И без рудимента нам нельзя —

Только соль английская у нас своя.

А у вас размах что надо!

От Калиниграда

До пролива Ла-Перуза —

Территория Союза!

Мне, конечно, безразлично,

Но ведь это неприлично,

Когда мы должны ютиться

От Европы всей вдали

На клочке земли,

Вы имеете так много,

Игнорируете бога

И еще медведей развели.

*

**Откровенный монолог мадам «железной леди» к современным «медведям»

не имеет никакого отношения. Партии «толстопятых» тогда еще в нашей стране не было. В понимании чужих народов мы всегда были страной, где в лесах много диких медведей, и «москва» — слово не русское, в переводе на наш язык означает «медвежья речка». Теперь переводят это слово, как медвежий угол, и вкладывают в перевод совсем другой смысл, который когда-то бытовал в этом фразеологизме.

*

А генсек довольный

Речью хлебосольной

Тут же начал без стеснения

Излагать свое мышление:

— Ах, железная мадам!

Я за опытом пробрался к вам.

У меня решительный настрой —

Под откос пустить соцстрой.

Мы при всех богатствах наших

Щи хлебаем до сих пор,

Заедаем простоквашей,

А потом спешим во двор…

И у нас всё по-старинке —

И английской нет солинки.

Каменная соль у нас в ходу.

А у ней, как на беду,

Вкус не тот, не та структура,

И высокая натура

Предпочла бы соли нашей

Ваши пудинги из каши.

Лорды, пэры, прочие чудики

Кушают сладкие пудинги,

И у лордов, и у пэров,

И у прочих ваших сэров,

Как известно это нам,

Не бывает плохого стула.

Удовлетворенная мадам

Счастливо кивнула.

— Я вас красным ожидала! —

Весело она сказала. —

Но вы красным были раньше!

А теперь в моем Ла-Манше

Вы отмылись добела!

Мокрый, скользкий, и весь в пене,

Преклонил генсек колени:

— Не примите за вранье,

Но и наше воронье

Постаралось вам на радость.

И вонючую их гадость

Отмывал я терпеливо

В водах вашего пролива.

— Это, что ж, они поносом

Досаждали, значит, вам?

Встав на цыпочки, мадам

Повела над гостем носом...

Пах он тиною морской

И соленою водой.

— Нет! Вы только посмотрите!

Даже на Уолл-стрите

Нет такого проходимца!

Тут генсек совсем расцвел:

— Ах, мадам, признаюсь вам:

Далеко процесс зашел.

И не думал даже сам,

Что от Родины в дали,

На краю чужой земли,

Нищий, голый и босой,

Окажусь с пустой сумой.

И мадам сказала свите:

— Нет, вы только посмотрите:

Ему море по колено!

Вылез из воды сухой.

И с него морская пена

Оползает постепенно.

Все до лампочки ему!..

Только одного я не пойму —

Не дотункую сама:

Для чего у вас сума?

— А сума моя — намек,

Я рассчитываю на паек! —

Счастливо генсек изрек.

— Там у нас ажиотажный спрос,

А супруга рвется на Форос...

Металлическая дама

Охнула и встала прямо.

Так сказать, остолбенев,

Еле сдерживая гнев,

Ржавым скрипнула железом:

— Не бывать вам Крезом!

Что касается меня,

То с сегодняшнего дня

Никому я не даю!

И позицию свою

Никогда я не меняла —

Потому железной стала.

И, пожалуйста, без слез!

Я не против даже Креза,

Но в другом совсем вопрос.

Губит ржавчина железо!

На мою рассчитывая милость,

Тут не разводите сырость.

— Ах, мадам, замечу вам,

Хлебосольная столица

Никогда не верила слезам.

Тут в другом совсем вопрос,

И теперь мне не до слез.

Олопаченный электорат

Мне уже совсем не рад.

И куда теперь кто прет

Через сад и огород

Даже черт не разберет...

— Ах, какой генсек хороший! —

Тетчер хлопала в ладоши. —

Он за несколько недель

Превратил страну в бордель!

— На любой готов я сбой,

Лишь бы власть оставить за собой.

И хотя советская земля

Досаждает вам размерами

И марксистскими химерами,

Нет на ней мне места без Кремля.

— Ненавижу коммунизм,

Как и всякий эгоизм.

Не затем я богатела,

Чтобы голь меня раздела.

Так и быть, уж вам я дам...

Так сказать, в порядке исключения,

Так сказать, за ваше рвение

В ящике из лучшего картона

Тысячу сто сорок два гондона.

Тут генсек, потупя взор,

Глянул кой-куда в упор...

— Может, это — слишком много?

Впереди нелегкая дорога...

— В самый раз, — сказала дама, —

Их не больше килограмма.

Не тяжёл такой багаж,

За него спасибо дашь.

Лучшая английская резина

В случае порочной связи

Защищает сукиного сына

От инфекционной грязи.

С нашей первосортною резиной

Будете бороться вы с причиной,

С новым, так сказать, мышлением

И со старым поколением.

Не придется тогда вам

Политический свой срам

Безопасными шприцами

Прикрывать.

Судите сами.

Всякая бессильна медицина

Учесть сукиного сына

Безопасным инструментом

Изменить одним моментом.

А стерильной нет по-ли-ти-ки,

И не приживаются в ней ны-ти-ки.

Ну, а мне уже пора

С вечера и до утра

Опасаться ревматизма

И на секс без романтизма

Поворачивать оглобли.

На прощанье — мой совет:

Дармового хлеба нет.

Ну, зачем же этот стон?!

Перешли вы Рубикон,

И теперь не тем путем

Вместе с вами мы пойдем.

Вон уже по курсу прямо

Встала из бетона дама.

Каменно-холодная статУя —

Похоть каждого буржуя

И мечта любого демократа,

Чем там только не богата.

Помашите ей рукой

И с цветной сумой

Дуйте прямо к деде сэму.

Это новый уже свет.

Постарайтесь дать ответ,

Как советскую систему

Можно извести на нет.

Наш богатый дядя сэм

Раздает подарки всем.

Кто на голову хромает —

Этих тоже привечает.

Ему важен ваш настрой

Погубить соцстрой,

И, возможно, вам за лекции

Кой-какие даст протекции.

***

Ветер по морю гуляет

И генсека подгоняет.

Он бежит себе в волнах

На свой риск и страх.

И налево, и направо

Раздавал он интервью,

В нем отстаивая право

На концепцию свою,

И на новое мышление

не там делал ударение.

«Я, конечно, извиняюсь,

Если надо — я раскаюсь:

Отрекусь и открещусь,

В демократа превращусь,

И на вас я полагаюсь!

—

Говорил он журналистам.

—

Помогите вашим свистом!

Мне нельзя с пустой сумой

так сказать, придти домой.

А за это я вам дам

Контрацептов килограмм...»

Но смеялась вся Америка:

Это у него — истерика!

И смеялся дядя Сэм,

Втихаря показывая всем,

Кукиш, спрятанный в кармане.

Роли пошлые в кино

Он привык играть давно,

За таким не станет:

И заманит, и обманет...

Но артачился генсек:

— К этой бабе не пойду вовек!

— Да с чего переполох?

Эта дама из бетона

И бетон совсем неплох.

Посудите сами:

Этого бетона

В этой даме

Не одна, быть может, тонна.

Здесь она — заместо маяка,

И видна издалека.

И стоит тут на виду

Наша гордость и краса,

Мейд ин ю эс а.

— Всё равно к ней не пойду!

Из-за этой дамы

От меня уходят замы.

Эта ваша «мармазель»

Или же французская мадам

Достает меня отсель.

А бетон, замечу вам,

Мне уже не по зубам.

От француженки безродной,

Ставшей статуей свободной

И бетонной зазывалой,

У меня, в моей стране,

Как докладывают мне,

Смутой пахнет небывалой.

А внутрях её же черепка

Пустота видна издалека,

Рейган корчился от смеха,

В чувство приводя генсека:

— Да уймите ваши страхи!

Вы пока что не на плахе,

И не надо голову терять.

Не нашлось особе этой

Места в Старом свете

И ее пришлось нам взять

За лихие тети-мети.

И теперь она — американка!

А что вместо головы — болванка,

Так задумано так было.

И внутри пустого черепка

Неспроста

Есть не только пустота,

Смотровая есть площадка.

— Из-за этой вашей дамы,

Так сказать, её витрины,

Не работают пружины

У моей программы.

У нас — нищая страна,

Нам свобода не нужна!

— Да какому же уроду

Может в голову придти

Игнорировать «Свободу»

На демократическом пути!?

Но генсек гнул линию свою

В идеологическом бою,

И старался он не поддаваться

На уловки иностранца,

Так сказать, американца,

В дураках чтоб не остаться.

— У голодного свой ум.

Чтобы он не говорил о нем,

Думает голодный животом.

У него одна забота:

Как набить плотнее рот.

Не бетонная Свобода,

А живот

Цементирует народ...

*

Свежая философская мысль: бытие определяет сознание.

*

Рейган по плечу генсека хлопал

И в усмешке кривил рот:

— «Ты оставишь с голой жопой

Свой доверчивый народ.

Не трепли напрасно нервы,

И на конские консервы,

На чужой, так скажем, каравай,

Рта не разевай.

И скажу, как дядя сэм,

Не боясь конфуза:

Нищий мэн

Для нас — обуза.

Ты же попрошайничать горазд.

Ну, как говорится, бог подаст!..»

***

За моральною поддержкой

И за папиною лаской

Царь с надеждой дерзкой

Влез в резиновые ласты.

Хохотала вся Америка:

«Это у него — истерика!..»

Но был сам себе он на уме.

Накрепко привязанный к суме,

Вплавь генсек осилил океан

И стопы направил в Ватикан.

Разговор тут был коротким.

Обыскали.

Обсушили.

К папе римскому пустили.

Папа с Богом — в крепкой смычке.

Вроде как бы тэт э тэт.

И на светские привычки

У него — иммунитет.

Без эмоций, без угроз

Он поставил свой вопрос:

"До чего ж ты докатился,

Если в Ватикан явился?»

"Встал на скользкую дорогу

И надеюсь на подмогу

И на ваш авторитет.

Своего, простите, нет, —

Бормотал генсек в ответ. —

Я, конечно, извиняюсь.

Если надо — я раскаюсь.

Отрекусь. Переметнусь.

За все заново возьмусь."

Почесал в затылке папа:

"Экая ты все же шляпа.

Не на ту он встал дорогу...

Но я гнать тебя не стану.

По летам да и по сану

Ближе всех теперь я к Богу,

И пусть буду виноват,

Но использую свой блат."

Встав в божественную стойку,

Папа из последних сил

На крутую перестройку

Генсекретаря благословил.

Тут на радостях ходок

Подскочил насколько смог...

Как вращается планета!

Можно даже без билета

И без транспортных хлопот,

Плюнув на аэрофлот,

Улететь в любую точку света...

Повитав немного в облаках,

Пережив восторг и страх,

Царь со скромной высоты

В ивовые угодил кусты.

Закричало воронье,

Громким карканьем свое

Выражая возмущение

На такое приземление.

Недовольный птичьим шумом

С раздраженьем он подумал:

"До всего воронам дело!"

А когда пыльца осела,

Облетевшая с сережек,

Он увидел тучи мошек

Вдоль ухоженных дорожек.

"До чего же все знакомо...

Так я дома иль не дома? —

Вопрошал он сам себя,

Нервно торбу теребя. —

Да, конечно, я на даче!

А могло быть всё иначе,

Промахнись, — и прямиком

Мог попасть в казенный дом...»

Отряхнув с себя пыльцу,

Устремился он к крыльцу.

А на царском том крыльце

Своего мил-О-го друга

Верная ждала супруга

С мрачной тенью на лице.

— Дорогая, твой супруг

Заграничный сделал круг,

А по-ихнему — турне!

Я опять в своей стране!

И вот вновь, моя любовь,

Можешь ты без лишних слов,

Так сказать, прильнуть ко мне!

Но супруга, вскинув бровь,

Только бровью повела,

Охладив надежды в нем

На восторженный прием.

"Ну, — подумал он, — дела...

И за месяцы разлуки

Не зачахла здесь от скуки,

А пышнее расцвела.»

— Ну а ты, наверно, тут

Передумала немало,

За глаза меня ругала,

Полагая, что я в блуд

С головой ушел, как в воду.

А я вынырнул — и снова

Я у дома дорогого

На беду свому народу.

Папа дал благословение

Мне на новое мышление,

И теперь с нас взятки — гладки!

Собирай свои монатки,

И махнем мы на Форос!

После дорогой англиской соли

Надо мне расслабиться на воле

Меж кустов цветущих роз.

— С бабой тотчёрт контактировал? —

Вдруг последовал вопрос. —

Что ты даме презентировал?

И во что на тот момент

Обошелся твой презент?

— Ты совсем уж обалдела!

Нет у нас на это дело

Фунтов стерлингов в бюджете.

На родные тети-мети,

Так сказать, на деревянные рубли,

Много ль купишь в Старом свете!?

— Ну, а если по-то-чней:

Кон-так-тировал ты с ней?

— Только лишь по протоколу.

Ты на горьком опыте своем

Знаешь, что я ночью да и днем

К слабому не тяготею полу.

Только по нужде терплю,

Так сказать, по этикету.

Ну а сам я бабу эту,

Как и прочих, не люблю.

Но она презентовала,

Так сказать, на память дала

больше тыщи дорогих

Нам гондонов на двоих.

— Много ли в резинках тех корысти!

Нам нужды в них больше нет.

Ты хоть помнишь, сколько лет

Надо женщине, чтоб снова

Не бояться ничего такого?..

И не в силах скрыть конфуза

Муж жене заметил вяло:

— Все-таки она сказала,

Не такие уж они обуза:

Лучшая английская резина

В случае интимной связи

Защищает сукиного сына

От инфекционной грязи.

И совет, как он мне мыслится,

Не такая уж бессмыслица.

— Что ж, по-твоему, я — потаскуха?

И чувствительная оплеуха

Обожгла генсеку ухо.

Понапряг ревнивец торс,

Поиграл мускулатурой:

— Ну, не будь, голубка, дурой —

Закругляй нелепый форс.

И не строй ты из себя,

Понапрасну мне грубя,

Кухонного аналитика:

Вся высокая политика

Неотъемлема от блуда,

И порядочных борцов

Нет под сводами дворцов.

И оставь свои капризы,

Пока мы еще без визы

Можем съездить на Форос!

После чертовой англиской соли

Надо мне расслабиться на воле

Меж кустов цветущих роз.

— Пока ты там, ради протокола

Лебезил у дамского подола,

Отобрали у России

В пользу всей буржуазии

Украину вместе с Крымом.

— Украина — русская земля!

С Киева, а не с Кремля

Начиналась Русь!

— Спорить не берусь.

Только кончились твои мытарства —

У тебя нет больше царства.

След хотел оставить свежий,

Но подвел синдром медвежий.

— Со своей не справился я ролью —

Пудинги у них с английской солью.

А когда достанет диарея

Тут уж не до нового мышления.

Тут все мысли — как бы поскорее,

Пока есть еще терпение,

Где-нибудь уединиться.

Слышь меня, моя царица,

А укромнее сартира

Нам от загнивающего мира

Не досталось ничего —

И беги в него.

Не умом, а животом

Мир реальный мы осознаем.

Стали жертвой гуманизма

Светлые идеи коммунизма.

А при торжестве соцстроя

Запросто мне дать могли Героя...

— Жизнь капризна и жестока,

И до времени, до срока

Перешли мы Рубикон,

А была, как сон.

— Да капризной шибко

Оказалась золотая рыбка.

Слышь меня, моя царевна!?

Я расстроился душевно,

И не плохо бы опять

Мне граммулечку принять

...

Вздрогнул. Крякнул.

И слеза

Набежала на глаза.

*******************

ещё не КОНЕЦ

Продолжение и окончание этой повестюшки есть в романе «Аттическая соль земли».

***