Тьма над городом

1

Я, честно признаться, не помню, как оказался здесь и что делаю. «Делаю», конечно, в глобальном смысле, но конкретно сейчас моя голова наполнена пустотой, если так можно говорить, и действия мои автономны. Тело не согласуется с мозгом. Коряво сказано, зато точно. Всё происходит машинально, на уровне инстинктов. В общем, я знаю, что делать.

Надо сдвинуть канализационный люк и спуститься в кромешную тьму. Интересно, но тьма окружает повсюду. Сознанию не за что зацепиться. Перед моими глазами люк, который я сдвигаю. Боковое зрение отсутствует. Борюсь с желанием осмотреться по сторонам. Наконец, осматриваюсь, но в глаза бросается (удачный глагол — бросаться) канализационный люк. Мелькнула мысль, что выбор иллюзорен, и у метафоричной реки времени не существует притоков и ответвлений. Время всегда движется по прямому как струна руслу. Берега высоки.

Я отбросил все мысли и спустился в канализацию. Я захватил с собой фонарик. Вынул его из кармана, включил и посветил вниз — мокрые поверхности стен и совсем недалеко влажно и матово блестит пол. Он похож на спину гигантской рыбы. Я встаю на эту «спину» и опять осматриваюсь.

Сноп фонаря скользнул влево и вправо, вверх и вниз. Я задумался, но не удивился тому, что это место вновь, — в который раз не знаю — не дает шансов. Выбора нет. Есть только путь в полумраке коммуникаций. Идти можно в одном направлении. И я пошел. Я знаю, что там встречу, знаю, что не удивлюсь и, находясь во власти смутного болезненного ощущения, которое не могу описать, буду смотреть на двустворчатую дверь.

Так и происходит. Я достиг конца коридора. Проход дальше загораживает дверь. Она огромна: от пола и до потолка. Есть стыки, по которым я определил, что это двустворчатая дверь. Над проходом висит ртутная лампа. Он мигает. Ее света достаточно, чтобы заметить странное углубление в одной из створок. По форме — шестиконечная звезда. Я бы не сказал, что это звезда Давида, так как лучи сильно вытянуты.

Я не выключил фонарик. Я так и стоял в паре шагов от двери. Затем подошел к ней и направил сноп в углубление, и это меня напугало. Свет не то чтобы таял в шестиконечной звезде. Я отчего-то знал, что это углубление, а не сквозное отверстие в двери. Свет не мог проникнуть во тьму. Он резко гас на границе тьмы отверстия.

Я выключил фонарь и стоял в задумчивости, прислушиваясь. Где-то далеко текли сточные воды, совсем рядом капало, над головой металлически гудела ртутная лампа. Сквозь этот звук прорвалось утробное гудение мобильного телефона.

Я достал сотовый, нажал на «вызов».

— Слушаю.

— Хочешь знать, кто зажег этот мир?

— Что? Вы кто?

— Этот мир зажег тот, кто его сжег.

— Вы…

Я осекся и замолчал. До меня дошло, что пока звучал голос незнакомца, вибрация продолжала работать, будто рядом был еще один мобильный телефон.

— Познать истину, — продолжал незнакомец, — так же легко, как убить человека. Для этого необходимо встать утром рано и провести нехитрый ритуал. Своеобразное камлание реальности, которое поможет стереть грань между иллюзорным и настоящим. Необходимо омовение под краном холодной воды, ибо вода с железным привкусом, как кровь. Не забудь почистить зубы, и чтобы не сломаться на середине пути к истине, подкрепись. Съешь чего-нибудь. Главное, не нажирайся как та свинья, которая упала с обрыва в реку, потому что в нее вселился бес. Важен легкий прием пищи, иначе заснешь от тяжести пищеварительных процессов, а через некоторое время проснешься вновь в постели и начнешь с камланья. И так много раз, пока не научишься действовать правильно…

Вибрация все еще звучала, причем этот звук отчего-то был настолько противным, даже мерзким, что у меня заломило голову. Затем вибрация проникла под ребра и начала выворачивать наизнанку внутренние органы. Я схватился за грудь и затем выбросил руку вперед, хватая воздух, потому как двери передо мной не оказалось. Хватательное движение — и еще один мобильный телефон очутился в руке.

Я сел на диван и сонно глянул на экранчик сотового. На экране светилось: «Серега».

— Да, Серег. Я понял, что это ты. Ты знаешь, что сейчас воскресенье, а завтра понедельник и мне на работу? Что? Да, это твой друг Леха. Ты не ошибся. Погоди, ты опять нажрался? Какая вещь? — Задумавшись, я встал с дивана и прошелся по комнате. — Нет, сейчас мне ничего не нужно. Может, потом, когда проспишься… Я знаю, что ты разбираешься в ювелирке, и, если понадобится твоя помощь, обращусь к тебе. Да. Пока.

Нажав «отбой», я машинально сел за стол и осмотрелся.

Еще не прогнав сонливость, с удивлением изучил собственную комнату, словно вижу ее впервые.

Спальня, совмещенная с кабинетом, освещается только светом ночного города. Искусственный свет белыми полосами ложится на стол. На столе монитор компьютера, канцелярские принадлежности: в стаканчике скальпель, карандаши, ручки, рядом тюбик клея и настольная лампа, рядом с ней неаккуратно лежат фотографии. Я бездумно начал рассматривать их. На снимках я и Марина. Мой взгляд остановился на одном из них: парная фотография. Мы с Мариной смотрим в камеру, а за нашими спинами находится стена, на которой висит абстрактная картина. Единственное, что можно на ней разобрать — шестиконечная звезда с вытянутыми лучами. Понятно теперь, откуда во сне взялось углубление в двери.

Я вернулся на диван, но спать не хотелось. Тогда, пройдя на кухню, взял из холодильника пару бутылок пива и отправился к знакомому. Его звали Дмитрием. Он жил этажом выше.

…

Морской пейзаж пронизан лазоревым светом. Кажется, можно рассмотреть тонкие нити, что прошивают воздух, песок и море. Но самое важное: умиротворение. Внутреннее спокойствие поглотило меня. Мне ничего не нужно.

Я иду вдоль береговой линии к странному серо-зеленому предмету, лежащему на берегу, вспоминаю, как здесь очутился.

Я нахожусь в темном помещении. Где источник света, не знаю, поэтому нет смысла искать его, но вижу светящуюся решетку. Она висит в воздухе. Наконец я догадываюсь, что это шкаф с множеством маленьких ящиков. Это как каталоги в библиотеке: тянешь за ручку — и выдвигается длинный деревянный пенал, внутри которого стальной стержень с нанизанными на него картонками. Каждая картонка является описанием одной книги.

Но меня не интересуют каталоги. Меня интересует свет, который они прячут.

Я берусь за ручку, ощущаю холод металла, как освобождение от вечного плена замкнутого темного пространства. Выдвигаю ящик, бросаю его на пол. На месте ящика остается пятно яркого света. Тяну второй. Третий. Четвертый. Пятый. И так далее, пока не образовывается проход, сквозь который можно выбраться.

Я выбираюсь и оказываюсь на море.

Итак, я иду вдоль линии прибоя.

Я приблизился к серо-зеленому предмету.

Это умирающая гигантская рыба. Я знаю, она жива, но скоро умрет, я чувствую запах разлагающейся плоти.

Рыбы шевелится и переворачивается на бок. Она показывает желтое брюхо, на котором я различаю человеческое лицо, обезображенное длинным косым шрамом. Он проходит от глаза через губу и заканчивает у подбородка. Лицо открывает слепые глаза, а губы шепчут: «Приходи завтра».

…

Дмитрий не сразу открыл дверь. Видимо, я его разбудил.

— Привет, — сказал он и опустил взгляд: заметил две бутылки в руке. — В чем дело?

— Решил заглянуть.

Дмитрий поднял взгляд на меня.

— Зачем?

— По поводу сновидений?

— Проникся моей идеей?

— Не то чтобы, но подумал, ты от меня не отстанешь, если… Да и любопытно стало.

Дмитрий отступил назад, пропустив меня. Я прошел в прихожую.

— Кстати, не разбудил?

— Извиняться не придется. — Он задумался на мгновение. — Все равно не спал.

— А че так?

— Кошмары мучают. Пошли в комнату.

Что-то в этом мире не меняется. На самом деле, сам мир не меняется. Дмитрий тоже.

Спальня его маленькая. В ней стоят: огромный шкаф под потолок, кресло-диван с накинутым небрежно на него покрывалом, стол со стулом у окна. На столе стоит ночник.

Дмитрий наскоро поправил покрывало на кресле-диване и жестом пригласил сесть. Я сел, достал из кармана ключи и ловко открыл две бутылки. Дмитрий взял стул и сел рядом. Я протянул ему бутылку.

— Извини, не подумал насчет пива. Ты же почти не пьешь.

— "Почти" — это не "совсем", — ответил он, взяв бутылку.

— Твое здоровье. — Сделал глоток. — Так чего не спится?

— Кошмары мучают. Периодически.

— Забей. Кстати, ты специалист по сновидениям. Забыл, как это называется.

— Сомнолог.

— Точно. Так что странно обращать на это внимание.

— Но это же моя работа. Поэтому и обращаю внимание. Тем более, исследование не было закончено.

— Выкинь его из головы. У меня тоже бывают. Не кошмары. А так. Херня какая-то. Все время канализация снится. — Он удивленно посмотрел на меня. — Ты че так смотришь?

— Часто канализация снится?

— Раз в неделю. Наверно.

— Интересно. Я изучал морфологию сновидений. Мы работали вместе с Каменским. Я тебе рассказывал. Помнишь?

— Да.

— Так вот, в фокус-группах людям снились разные сны, но все заканчивалось в канализации.

— Да ладно? Серьезно?

Дмитрий кивнул в ответ.

— Тебя тоже канализация достала? — спросил я.

— Да. Но в последнее время другое. Море снится.

— Не понял. Что такое море?

— Огромный водоем с соленой водой.

— Зачем?

— Откуда я знаю, это же сон!

— Ладно, расскажи, о чем сон?

И тут он мне рассказал такой бред. Нет, даже не бред, правильнее сказать, абсурд, потому что такого в реальности не существует. Вот во сне, да, там может быть что угодно, но то, что рассказал он… Короче, не у всех хватит фантазии.

Какой-то водоем с соленой водой, причем вода плещется, будто живая. Яркое освещение. И еще странное существо, которое умирало. Оно лежало на брюхе, затем переваливалось на бок, и на желтом брюхе лицо человека со шрамом. Лицо попросило прийти завтра.

— Ничего не понимаю, — произнес я, когда история закончилась. — Бред какой-то. Тесное помещение. Море. Рыба. Как они связаны?

— Это же сон, но он всегда кажется таким реальным.

— Не, просто интересно. Пытаюсь анализировать, хоть я и не сомнолог. Это как-то связано с твоими ощущениями? Может, ты загнал себя мыслью о работе, что она не завершена, и вот, результат. Каменский, что думает?

— Мы давно не общаемся.

— Почему?

— Он трус.

— Это не повод для молчания.

— Ты тоже не хочешь говорить о своей Марине.

— Это другое дело. Тем более, все в прошлом. И она уже не моя.

— Вот и у меня все кончено. Все в прошлом.

— Он трус, потому что не захотел продолжить исследование? Рыба, море и прочее. Этих вещей не существует в мире. Откуда они взялись в твоей голове?

— Я прекрасно понимаю, что ни рыбы, ни моря не существует, но, знаешь, они существуют за пределами города.

— За пределами города нет мира. Город — это и есть весь мир.

— Нет. Канализация, которая сниться — выход из города. Я уверен. Или указание на выход. Некий символ. Город — живой, он не хочет держать нас здесь, он показывает выход, а ему что-то мешает.

— Это паранойя.

— Чтобы убить паранойю, надо ее проверить.

Мы в молчании допили пиво.

Что думает Дмитрий? Наверно, жалеет, что рассказал мне сон. Я точно в растерянности. Я не понимаю, к чему эта история о море. Конечно, я не сомнолог, но что это знание может изменить?

— Ладно, пойду, — сказал я.

— Спасибо, что выслушал.

— Не на чем.

— Может, еще посидим. Просто так. В молчании.

Я задумываюсь. Честно говоря, сон сбит. Вряд ли я теперь усну до начала работы. Ну, разве что вздремну на пару часиков, да и то лишь сделаю себе хуже.

— Хорошо. Посидим.

…

Я отчасти знаю, где нахожусь. В темноте ползу по неширокому проходу, металл подо мной, гулко гремя, прогибается. Это вентиляционный ход, вот только не знаю, где он находится. Где? В каком помещении? Ощущаю только легкое дуновение, шум винтов еле уловим, а впереди свет полосами — ребра решетки. Она закрывает проход. С чего вдруг мне надо туда? Не думаю об этом — просто ползу, наконец, достигаю своей цели, берусь за решетку и с усилием отталкиваю ее от себя. Решетка поддается. Она бесшумно отделяется от вентиляционной трубы. Она легкая. Выставив вперед руки, переворачиваю ее в воздухе и протягиваю через образовавшееся окно. Делаю все тихо. Вылезаю из трубы и спускаюсь на пол.

Оказавшись в огромном помещении, осматриваюсь. Оно освещено тусклым зеленоватым светом. Повсюду стоят стеклянные колбы огромных размеров. Они, подобно хрустальным колоннам тянутся от пола и до потолка. За толстым бледно-зеленым стеклом в церебральной жидкости плавают подростки. Непонятно, как я определил, что это подростки, ибо люди внутри колонн обезличены. Они как болванки: на одно лицо и не имеют волос на голом теле.

Самое интересное, такая картина не пугает, а вызывает любопытство.

Иду среди хрустальных колб почти в тишине. Слышится шипение сервоприводов и насосов. В церебральной жидкости всплывают пузырьки. Люди, спящие за стеклом, подключены к проводам и шлангам. Они подходят к головам, позвоночникам, сонным артериям, запястьям.

Помещение кажется бесконечным. Идешь — и нет конца. Но оно кончается огромными воротами. Я прохожу их и оказываюсь в полной темноте. Трудно различима линия горизонта. Где-то вдалеке тусклые огоньки печально желтеют. Я не могу удержать равновесия, не понимая причин, но, в конце концов, смекаю: земля движется. Возможно, не земля, а асфальт или иное покрытие. Замечаю перемену: циклопические ворота исчезли. Они уехали бесшумно, а меня продолжает куда-то тянуть, в непроглядную тьму, в которой даже эти желтые огоньки не могут успокоить и не дают надежды.

…

Рано или поздно, но пришлось покинуть Дмитрия. Он проводил меня до прихожей, открыл дверь. Я, переступив порог, задержался и произнес:

— Диман, нарисуй мне море и рыбу.

— Зачем?

— Да так…

— Слушай, я подумал и все-таки решился. — Дмитрий протянул мне ключ. — Это дубликат. От моей квартиры.

— Для чего?

— Мало ли. Так, на всякий случай. Если со мной что-то случится.

— В смысле «случится»? Сновидения не убивают.

— Я в курсе. Просто возьми.

Поколебавшись, я взял.

На лестничной площадке набрал номер Сергея. Ждал, что он ответит, однако на том конце звучали одинокие гудки. Никто не брал трубку.

…

Я был пьян, голова пуста и тошнота то и дело подступала к горлу. Мир казался издыхающим животным, которое никак не может умереть. Оно старается, оно хочет прекратить собственное страдание, но нет, сдохнуть ему не дают. Животное-неудачник, его не только жизнь, но и смерть покинула. Они не хотят иметь ничего общего с этой тварью.

Звонок отчасти вернул из вязкой неопределенности.

Я глянул на экран: «Леха».

Мелодия звучала и звучала, тираня мозг, но я выдержал пытку и был вознагражден: звуки прекратились.

Набрал Марка.

— Алёу, Марк. Узнал? Это я.

— Серый! Мать твою! Уже первый час ночи! Че надо?

— Короче. Я звонил Лехе. Он отказался. Есть дело.

— На миллион?

— Типа. Есть вещь. Имеет историческую ценность. Но она мне нахрен не нужна.

— Серый, ты забыл, че я те говорил? Информационный центр, где я работаю, не занимается, как ты говоришь, историческими ценностями. Этим мусором в городе никто не интересуется.

— Марк, сделай исключение. Я нашел ее...

— Плевать, где ты ее нашел.

— Марк, Марк… Закрой глаза на правила. Условности. Один раз. Ради друга.

— То, что мы познакомились в баре, не дает тебе право...

— Марк! Сволочь! Я помню тебя давно. Ты всегда был таким… Занудой. Закон для тебя… Выше всего.

— Я советую...

— Да пошел ты со своими… Заешь куда?! Не хочу тебя слушать.

…

Спать не хотелось. Сел за стол, включил лампу, начал рисовать море. Когда нарисовал хвост гигантской рыбы, задумался. Было в этом хвосте что-то нереальное и пугающее. Не только изуродованное лицо на брюхе, но и… Что «и»?

Море, побережье и солнце я нарисовал. Рыбу не стал.

2

Я зашел в помещение, интерьер которого решен в светлых тонах: пол, стены и потолок — всё это должно настроить на спокойный лад. Большое панорамное окно закрыто вертикальными белыми жалюзи. Посередине большой стол с массивной столешницей бежевого цвета напоминал стол для серьезных правительственных заседаний, но вся претенциозность исчезала благодаря черным стульям и искусственной пальме.

Стулья были дешевыми: крашенный металлический каркас, обтянутый синтетическим материалом.

Искусственная пальма вовсе пальмой не являлась. Присмотревшись, я заметил трубу, которая нагло, другого слова не подобрать, ломала геометрию помещения. Судя по диаметру, это либо часть канализационного канала, либо вентиляционного. Для отвода глаз труба обмотана грубым материалом, напоминающим мешковину. Ткань имитировала кору пальмы. Уж не знаю, какие сорта пальм растут в оранжереях нашего города, не знаю, действительно они имеют грязно-желтый цвет и слегка волосаты?

Я сидел за столом. На остальных местах — сотрудники нашего предприятия и соседнего. У нас с ними была совместная работа, а сегодня мы собрались обсудить итоги окончания первого этапа. Кого-то я знал, кого-то — нет. Естественно, присутствовал начальник подразделения, а также Альхович. Он с другого предприятия, но, раз услышав его фамилию, запомнил.

— Я думаю, на этом надо остановиться, — сказал Альхович, глядя на наручные часы. — Скоро обед. У вас он когда начинается?

— Одиннадцать тридцать, — ответил начальник подразделения.

— Хорошо. Давайте повторим, что будем писать в замечаниях к проекту. До начала второго этапа провести коррекцию...

Альхович взял одну из папок, лежащих на столе, открыл ее, пролистнул страницы, изучая.

— Массогабаритных размеров, — подсказал начальник подразделения.

Альхович перестал изучать страницы проекта и поднял глаза на нашего руководителя. Что-то было в этом взгляде, или почудилось, будто он не на него смотрел, а прислушивался, хотя прислушиваться не к чему. В помещении стояла тишина. Все, кто мог и хотел, высказался.

— Верно, — проговорил Альхович. — То есть убрать «уши» и массу сделать один и три десятых килограмма. Еще. Предлагаю ввести отдельно клемму заземления или провод заземления. На ваш вкус. Или-или. Всё. Теперь можно и на обед.

— Может, сделать массу один килограмм?

— Не стоит. Пусть будет запас. И нам и вам хорошо. Так? — Пауза. — Ну, и отлично. На обед.

И все, как по команде, встали из-за стола, и пошли на выход. Я был среди последних, кто покинул зал. Пройдя коридор, направился к лестничным маршам, которые вели вниз и вверх. Столовая находился внизу. На площадках — большие окна. Там я и заметил Альховича. Он стоял в задумчивости, опираясь спиной о ребро высокого подоконника. На подоконнике стоял большой кожаный портфель, видимо, его. Я прошел мимо Альховича, но он задержал меня, когда я спускался вниз:

— Алексей Алексеевич, если не ошибаюсь?

— Да.

Я остановился и обернулся.

— Извините, что задерживаю. Давайте, телефонами обменяемся, а том нам четыре этапа работать вместе.

— Конечно, — согласился я, подходя к окну.

Мы обменялись.

Альхович, взяв портфель, стал спускаться по ступеням. Я заметил на подоконнике непонятный предмет. Какая-то коробочка. Я взял ее и спросил:

— Простите, это не вы забыли?

— Нет. Она здесь уже была, — ответил он, обернувшись, но продолжая осторожно спускаться. Извините, спешу.

Альхович ушел.

Вещица, честно говоря, занятная. Сказать правильнее, не коробка, а шкатулка, но не квадратная, не круглая, а шестигранная. На торцах имелись непонятные рисунки. Судя по цвету металла — медь. Я вспомнил о Сереге и решил ему позвонить, как-никак он давно крутится в ювелирном да антикварном деле, что-нибудь да скажет. У меня не было особых претензий на этот предмет. Ясно, что он дешевый — медь же. Однако Сергей не взял трубку.

…

Господин директор вызвал к себе. Я даже не успел приступить к повседневным обязанностям.

— Здравствуйте, господин Марк, — поприветствовал он.

Я остановился перед столом, за которым сидел руководитель. Он был немного в тени и красный свет рекламных вывесок причудливо искажал его фигуру. Верхний свет не включен, только настольная лампа давала желтый тусклый конус. В его поле попали кисти. Пальцы вертели в руках черную шариковую ручку.

— Вы должны понимать, что мы работаем не только со статистикой, но и с перераспределением информации, — начал директор. — Я это к тому говорю, что ваш вчерашний разговор насторожил меня. Ваш знакомый предлагал вам какую-то вещь…

— Да, господин директор, все верно.

— «Историческая ценность» — такого понятия не существует, ибо предметы должны обновляться, так как в ходе естественного протекания времени они ветшают. Всё ветшает. Для этого существуют производства. Они изготавливают новые вещи, ведь в каждом предмете главным является функциональное предназначение, а не историческая ценность. Если предмет перестал выполнять функцию, то его списывают в утиль. Так вашему знакомому и скажите.

— Я не буду этого говорить, господин директор.

— Почему?

— Он сам должен догадаться, что необходимо обратиться в службу утилизации. Если позвонит ещё раз, скажите об этом.

Руководитель, как мне показалось по движению фигуры, одобрительно кивнул. Кивок был медленным, будто он что-то еще обдумывал.

Директор поднял указательный палец и произнес:

— Именно. Кроме всего прочего, насколько мне известно, он работает в ломбарде и разбирается в ювелирных изделиях и разных безделушках.

— Верно, господин директор.

— Уж он-то очень много знает о ценности предметов. В частности, о ценности редкоземельных металлов. Дело не в эстетике бижутерии, а в редкости сырья, из которого делают украшения. Ведь у нас только одна точка в городе, которая занимается добычей того самого сырья.

Точкой было рудодобывающее предприятие, расположенное на окраине города. Оно стояло, что интересно, на довольно богатом месторождении, причем богатства сосредоточены на малой площади. Как уже давно выяснили геологи, это была не жила редкоземельных руд, а, говоря правильнее, точка. Жирная сочная точка.

— Поэтому учтите впредь, господин Марк.

— Я учту, господин директор.

— Мы та организация, которая дорожит своей репутацией, поэтому имеются только два ответа на один вопрос: что делать? Либо вы работаете с нами, либо работаете в другом месте. Но в любом случае вы работаете и приносите пользу городу.

…

Пока шел к Сереге (решил пройтись пешком) размышлял о шестигранной шкатулке. Кто ее мог потерять? Хотя какая разница? Не сегодня, так завтра на проходной повесят объявление, что кто-то и там-то при таких-то обстоятельствах потерял некий предмет, и далее будет идти его описание.

Медь, из которой сделана шкатулка, не такой редкий металл. На окраинах города есть несколько добывающих и перерабатывающих предприятия. Медь добывают из-под канализации. Интересный, кстати, момент. Имеется городская канализация, а под ней строители обнаружили еще одну — древнюю и примитивную. Это говорит в пользу многовековой истории нашего города. Вот только странным было для меня одно: я не знал истории города. Тот, кто раньше строил инфраструктуру использовал медь, медь под землей хорошо сохранилась, и ее стали переплавлять. Была байка о том, что какая-то бригада геолого-разведывательной партии наткнулась на подземные помещения. Что-то в роде подсобок. Подсобки оказались пусты, но в одной обнаружили топчан, на котором лежал человеческий скелет. Конечно, такого не было — байка, скорей всего.

Я позвонил в дверь квартиры. Серега не открыл. Ушел? Странно. Ломбард в такое время уже не работал. Я позвонил еще раз. Открылась соседняя дверь.

— В чем дело? Вы кто такой? — прозвучал недобро голос из дверного проема.

— Знакомый господина Золина.

— Вы договорились о встрече?

— Нет, я собирался приехать, но его, видимо, нет дома. Может, что-то случилось? Несколько раз до этого звонил. По телефону.

— Вряд ли. Он дома. Скорей, не слышит. Я так однажды в душе мылся, а мне звонили. В дверь. И по телефону. Такую бучу подняли.

Наконец Серега открыл дверь.

— Леха? — удивился он.

— Вот видите, я же говорил, — сказал сосед и закрыл за собой дверь.

— Че не отвечаешь? Я тебе звоню, звоню.

— Я думал, Марк… — растерянно ответил Сергей.

— Причем здесь он? Короче, есть дело.

— Ну, заходи.

Когда мы прошли в его комнату и сели за стол, начал сразу без предисловий:

— Дело в том, что… — Я вынул из кармана и положил на стол находку. — Вот эту, как мне кажется, шкатулку не мог бы ты оценить?

Сергей взял ее и, повертев на ладони, буднично произнес:

— Почему «кажется»? Это и есть шкатулка. Смотри.

Он зажал шкатулку между средним и большим пальцем, а указательным нажал на дно шкатулки. Она со щелчком резко раскрылась подобно цветку с шестью острыми лепестками. В раскрытом виде находка напоминала шестиконечную звезду. Коробочка оказалась пустой.

— Пустая, — растягивая слово, сказал Серега. — И эта пустая.

— В смысле, и эта пустая. В ней что-то должно быть?

Сергей, не слушая, сосредоточенно и с подозрением посмотрел на меня.

— И откуда она у тебя? — спросил он.

— Да на работе нашел. А в чем дело?

Сергей, не отрывая взгляда от шкатулки, поставил ее аккуратно в раскрытом виде на стол. Пауза, как показалось, затянулась. Он смотрел на нее с таким усердием, то ли пытался уличить в чем-то, будто это живой человек, то ли сдвинуть предмет взглядом. Я ждал. Наконец-то, гипнотизирование находки завершилось. Серега поднял глаза на меня и вымолвил:

— Она не уникальна. Посиди. Я кое-чего тебе покажу.

Он встал и покинул комнату, а менее чем через минуту вернулся и сел за стол. У него в руке оказалась такая же шкатулка.

— Вот, сравни. — Сергей поставил свою шкатулку рядом с моей. — Что видишь?

— Фабричная поделка. Только у тебя как новенькая. Купил?

— Нашел. В ломбарде. Досталось от предыдущего хозяина.

— А к нему как попала?

— Теперь не узнаешь. Предыдущий владелец умер. Шкатулка лежала в сейфе, будто ценная вещь, хотя медная коробочка со странными рисунками на гранях.

— А если у Марка спросить?

— Они в инфоцентре такой ерундой не занимаются.

— Это он тебе так сказал? Или ты так решил?

— Он сказал. Помнишь, вчера вечером звонил? Как раз насчет шкатулки. Я хотел толкнуть ее тебе.

— Марк не захотел связываться с тобой пьяным, поэтому так и сказал. Но я все равно его спрошу.

— Не связывайся.

— Почему? Ты что-то знаешь?

— Нет. Да и вообще, Марк скользкий тип.

— Ты, вроде, с ним дружишь?

— Дружу? Познакомились по пьяни.

— А где он после работы зависает?

— Да в том самом баре, где мы обычно тусуемся.

— Пойду.

— Все-таки...

— Да? — спросил я, вставая.

— Не связывайся. Ничего он тебе не расскажет.

…

Знал я этот бар. Самый обычный, ничем не выделяющийся, с безликой музыкой, звучащей на фоне человеческих разговоров и зеленый приглушенный свет. Возможно, идея хозяина была намекнуть на абсент. Травяной мутноватый оттенок освещения чем-то напоминал цвет этого алкогольного напитка. Возможно, я ошибаюсь и это всего лишь совпадение.

Марка сразу заметил у одного из столиков. Он сидел за стаканом пива, наполовину опорожненным, рядом — металлическая пустая пепельница и блюдце, кажется, с орешками — обычно по умолчанию подают такую закуску, если клиент не попросит чего-нибудь другого.

— Привет.

— Здорово, — ответил лениво Марк.

Он был пьян.

— Неожиданно, — продолжил Марк. — С чем пожаловал?

— Не в настроении? — Он пожал плечами. — Хотел у тебя кое-чего спросить.

— Дело срочное? Мог бы и позвонить.

— Тут еще и показать надо.

— Показывай.

Я сел напротив, достал шкатулку и положил ее на столик.

Марк посмотрел на нее то ли растерянным, то ли безразличным взглядом, будто соображал, зачем это ему и что делать с коробкой. Если бы выключили музыку, и публика на минуту замолкла, я бы расслышал, как вращаются шестерни в его голове, стараясь вымучить следующую фразу: что от меня надо?

— Не мог бы ты пробить информацию по ней?

— Ну… — протянул Марк. — Мы этим не занимаемся.

— Не понял?

— Ничего понимать не надо. Инфоцентр, точно тебе говорю, этим не будет заниматься. Я тоже. Никаких загадок.

Он поднял на меня затуманенный взгляд.

— Какие загадки? Сфоткай ее и найди сведения. Это обычная шкатулка. Что здесь такого?

Марк взял шкатулку, рассмотрел ее со всех сторон и вернул на место. И опять этот слегка расфокусированный взгляд остановился на мне.

— Почему для тебя это так важно, Лёх? Это обычное заводское изделие. Таких тысячи, наверно, по городу. Интереса не представляет. Разве, рисунки на торцах.

— Там человечки. Сюжет какой-то. Может исторический?

— В городе нет истории. А на шкатулке изображен какой-нибудь миф. Возможно. А инфоцентр не занимается сказками.

— Не мог бы ты расшифровать для меня этот миф?

— Хорошо. Я скажу, по-другому. Я не советую тебе узнавать, что за миф изображен на шкатулке.

— Вы здесь, чо? С ума все посходили? Угрожаете?

— Мы? Кто это, мы? И это не угроза, а совет.

Я понял, что пришел не вовремя, но решил-таки уломать Марка. Взял находку и стал вертеть ее перед его глазами.

— Я ее нашел на работе. Вряд ли с ценной вещью так поступают: забывают на видном месте. Не понимаю, зачем ты раздуваешь ее значение?

— Просто поверь мне. И я… Я не хочу потерять работу.

Я убрал шкатулку в карман.

— Причем здесь твоя работа? Кстати, как она?

— Потихоньку. Бумажки с места на место перекладываем. Обычная бюрократическая волокита. На клаве стучим. Сам понимаешь.

— А я чего-то устал от своей работы. Вроде, есть движение, но все остается на месте.

— Устал? Может, что-то или кто-то мешает?

— Погода, — со злобой произнес я, ожидая ответной реакции, но Марк удивил.

Он сухо хихикнул и даже чуть подобрел.

— Ты че, Лёх? Прикалываешься? Какая погода? — Марк отпил пива. — В городе нет погоды. Здесь, как и дома: плюс двадцать по Цельсию. Стабильно. Влажность умеренная. Почти безветренно. Все отлично.

— В курсе. Но ты не задумывался над этим? Не кажется тебе это странным? И то, что все время ночь?

— Это ты странный. Я бы на твоем месте не парился. Так ли важно, какая погода в городе и какое время суток? Я об этом просто не думаю. А ты чего себя грузишь?

— Интересно же. Да и шкатулка с картинками. Что за картинки? Ладно, если передумаешь, звони.

— Удачи в поисках.

Мы попрощались.

Серега оказался прав — тупик. Единственный человек, который занимается учетом и статистикой всего в городе — Марк — отказал.

Выходя с работы, кстати, я не заметил никаких объявлений. Никто не вывесил информацию о пропаже шкатулки. Может, Марк прав, никакой ценности вещь не представляет, но меня заинтересовали картинки, тем более сам Марк подогрел любопытство. На гранях запечатлен миф? Тогда какой? Я напряг память, но никаких подходящих мифов не вспомнил.

Размышляя, я шел по улице и не сразу заметил, что нечто белое падало сверху, похожее на пух из подушки. Конечно, это был не он. Сколько времени длилось это, неизвестно. Я остановился и, раскрыв ладонь, окончательно убедился в загадочности явления. Пушинка легла на кожу и в мгновение исчезла, уколов холодом. Это был иней из холодильника. Мне показалось, что схожу с ума. Иней? Откуда? Как? Задрав голову, всмотрелся в черноту, откуда летели белые хлопья. Воздух стал холоднее. Сделал осторожный вдох, а затем еще один более смелый. Откуда они летят? Ведь там ничего нет — тьма, а они… Закружилась голова, и я упал на тротуар. Думал встать, но сознание погрузилось в зыбкую неопределенность, сквозь которую возникло ощущение полета. Я полетел вверх туда, откуда появился иней.

3

Морской пейзаж пронизан лазоревым светом. Кажется, можно рассмотреть тонкие нити, что прошивают воздух, песок и море. Но самое важное: умиротворение. Внутреннее спокойствие поглотило меня. Мне ничего не нужно.

Я иду вдоль береговой линии к странному серо-зеленому предмету, лежащему на берегу, вспоминаю, как я здесь очутился.

Я нахожусь в темном помещении. Где источник света, не знаю, поэтому нет смысла искать его, но вижу светящуюся решетку. Она висит в воздухе. Наконец я догадался, что это шкафы с множеством маленьких ящиков. Это как каталоги в библиотеке: тянешь за ручку — и выдвигается длинный деревянный пенал, внутри которого стальной стержень с нанизанными на него картонками. Каждая картонка является описанием одной книги.

Но меня не интересуют каталоги. Меня интересует свет, который они прячут.

Я берусь за ручку, ощущаю холод металла, как освобождение от вечного плена замкнутого темного пространства. Выдвигаю ящик, бросаю его на пол. На месте ящика остается пятно яркого света. Тяну второй. Третий. Четвертый. Пятый. И так далее, пока не образовывается проход, сквозь который можно выбраться.

Я выбираюсь и оказываюсь на море.

Итак, я иду вдоль линии прибоя.

Я приблизился к серо-зеленому предмету.

Это умирающая гигантская рыба. Я знаю, она жива, но скоро умрет, я чувствую запах разлагающейся плоти.

Рыбы шевелится и переворачивается на бок. Она подставляет желтое брюхо, на котором я различаю человеческое лицо, обезображенное длинным косым шрамом. Он проходит от глаза через губу и заканчивает у подбородка. Лицо открывает слепые глаза, а губы не шепчут приглашения на завтра. Лицо открывает рот, слышен звук дверного звонка.

Я проснулся.

Опять был этот сон, но звонок — часть реальности. Он вновь повторился. Звук настойчивый и долгий. Я даже знаю, кто ждет за дверью.

Пройдя в прихожую и открыв дверь, увидел на пороге Алексея. Он тяжело дышал, а волосы всклоченные и мокрые.

— Ты откуда такой? — удивился я.

— Войти можно?

Алексей волнуется — голос его дрожит, или ему холодно. Кажется, его бьет озноб.

— Выпить есть?

— Ты же знаешь, я почти не пью.

— А сок? Минералка?

— Пошли на кухню.

Алексей, не дожидаясь приглашения, сел за стол. Я налил ему стакан воды и поставил его рядом. Он, немного отдышавшись, стал жадно пить.

Что с ним такое? Попал в передрягу? Ничего, скоро расскажет. Не теряя времени, я взял пустой электрочайник и налил в него из крана воды. Будет, не будет — неважно, я сам пить хочу. Во рту сухо и солоноватый привкус на языке.

— Я лучше чайник поставлю, а то ты весь промок. Где искупался?

— Даже не знаю с чего начать?

— Начни с простого.

— Вышел из бара...

— Ты пил?

— Ну, не прикалывайся. Не начинай, а.

— Я не в том настроении. Что дальше было?

— Потом сверху пошел… Ну, как в холодильнике иней бывает.

— Снег.

— Да. Он падал сверху. Я потерял сознание. Короче. Снег сыпал сверху, но этого не может быть. Ты что-то говорил о другом мире. Так что выкладывай все, что знаешь.

— Только предположения.

— Неважно.

— Что-нибудь слышал о потерянном солнце? Ну, легенду там? В общем, когда-то наш город принадлежал огромному миру, в один из дней солнце как обычно зашло за горизонт, а утром не взошло. Окружающий мир исчез. То, что снег падал сверху, означает, что кто-то или что-то меняет в этом городе. Или оно само меняется.

Я замолчал.

— Не густо, — резюмировал он.

— Чем богаты.

Алексей, задумчиво посмотрев на подсветку электрочайника, вымолвил:

— Знаешь, я не буду чая.

Он сказал, как отрезал. Минуту назад просил воды, сейчас же им овладели непонятные мне мысли. Алексей сорвался с места, поблагодарив за воду. Я проводил его до прихожей и закрыл за ним дверь.

Вернулся на кухню. Открыл окно. В окно пахнуло морозным воздухом. Пластиковый карниз был укрыт снегом, словно припудрен толстым слоем кристаллов сахара. Я сгреб снег в ладонь и сильно сжал его в кулаке. Непривычное ощущение. Оно несравнимо с тем, если ты засовываешь руку в морозильную камеру. В ней холод кажется мертвым, а выпавший снег живой, он точно не из нашего мира. Я с минуту смотрел на то, как из сильно сжатого кулака вытекала мутная струйка.

Вода в чайнике заклокотала, и тумблер щелкнул.

Я выбросил снежок в окно, высунулся на улицу, осторожно опираясь о раму, поднял взгляд. Откуда там быть снегу? Алексей прав: этого быть не может. Вверху тьма настолько плотная, что представляется черным стеклом. В сознании вспыхнуло слово, значение которого не знал. Обсидиан. Что это?

Я открыл шире окно и недолго наблюдал за жизнью города.

Улицы от выпавшего снега стали светлее. Пешеходы шагали с опаской. Машин, как мне показалось, стало меньше, хотя конец рабочего дня.

…

Уже отходил ко сну, когда до меня дошло, почему не удивился своей находке, не удивился и тому, что такая же шкатулка нашлась у Сергея. Я видел раньше, всё было. Всё это я видел на фотографиях, которые сейчас лежали на моем столе.

Просматривая их, нашел ответ на вопрос. На одном из снимков запечатлён я с Мариной. Мы фотографировались у нее дома. За нашими спинами стена, на которой висит та самая картина. Качество изображения оставляет желать лучшего, но крупные детали легко читаются: в центре шестигранник, окруженный абстрактным рисунком, но, кажется, там было что-то изображено. Когда бывал у нее дома (это квартира Марининого отца), лишь раз, к сожалению, взглянул на картину. Она не больше альбомного листа. В центре точно шестигранник, но вокруг художник изобразил вполне осмысленный сюжет. Но что он изобразил? Не помню.

Для верности я взял шкатулку. Да связь есть, и она важна. Еще непонятно какова эта связь, то есть, что всё это означает.

В адресной книге мобильника Маринин номер сохранился. Я решил позвонить ей.

— Привет, Марин.

— Леша? В чем дело?

— Помнишь, та картина, которая была у твоего отца? С шестигранником?

— Да. А в чем дело?

— Откуда она?

— Ты чего такой возбужденный? Не может подождать до завтра?

Действительно, я говорил громко. Скоро спать, а я возбужден, знаю, что не усну, если не дойду до конца. Это как выйти на финишную прямую. Ты видишь цель, тебе никто не мешает, поэтому нет смысла отдыхать перед последним рывком. Есть ощущение, что отдых может стать роковым, и тогда ты не пересечешь финишную линию.

— Нет, до завтра не может ждать. Ответь на вопрос: откуда картина?

— Не помнишь? Я тебе рассказывала. Ее подарили отцу, когда он уходил на пенсию. Он работал в Центральном городском банке.

— Мне нужна эта картина.

— Сейчас?

— Да.

— С ума сошел? Какая картина в такое время? И, кстати, я ее все равно не отдам.

— Я куплю ее у тебя. Штуки хватит?

— Она столько не стоит. Но дело не в цене. Она дорога мне как память.

— Твой отец коллекционировал абстрактные картины. У него их до черта.

— Леш, давай, завтра. Ты успокоишься...

— Нет. Она мне нужна. И я не успокоюсь.

— Ты точно кукухой поехал. Она есть на фотографиях, которые у тебя остались.

— Мне нужен оригинал. На фотографиях она не в фокусе.

— Завтра.

— Я еду к тебе сейчас.

— Леша!

Я не стал дальше слушать и нажал «отбой».

Быстро одевшись, выскочил на улицу.

Снег почти растаял. Движение транспорта стало оживленнее, люди запрудили улицы, будто город сбросил с себя паутину сна, накинутую неизвестным шутником. Он погрузил всех в снежное онемение не ради определенной цели, а чтобы развлечься. Ему было скучно.

…

Этот придурок все-таки приперся.

Я не поверил рассказу Марины, а зря. Вначале решил, что она придумала историю на ходу, пока говорила с неким Алексеем по телефону, но когда позвонили в дверь, я сам направился в прихожую. На пороге стоял возбужденный молодой человек. Он явно не в себе — такое первое впечатление.

— Здрасте… — немного растерянно вымолвил он.

Интересно, а кого он хотел увидеть?

— Алексей? — уточнил я.

— Да. Позовите Марину, пожалуйста.

— Она не выйдет, — решил я за нее.

— Мне нужна одна вещь. Она у нее. Я заберу вещь и уйду.

— Точно?

— Обещаю.

Я осмотрел его с ног до головы. Ладно, чтобы успокоить возбужденного, надо дать ему успокоительное.

— Марин! Выйди! К тебе пришли!

Она вышла, и удивленно уставившись на него, вымолвила:

— Леш, я же сказала.

Кажется, она до последнего надеялась, что он не явится.

— Пока добирался, я все обдумал, — сказал Алексей. — Она мне нужна.

И в подтверждение своих серьезных намерений он достал из кармана деньги. Сколько их там было, не знаю. Кажется, несколько тысяч.

— Если нужно, заплачу.

— Ты серьезно? Хочешь купить ее?

— Да.

— Ты чокнулся. А я-то раньше думала это у тебя просто… Ну… Ты оригинальничаешь, выпендриваешься. Даже забавно было.

Представление затягивалось. Я еще раз глянул на деньги, зажатые в кулаке, и произнес:

— Какого здесь происходит?!

— Я только хотел забрать картину.

— Какого черта здесь происходит?! Незнакомый мне мужик вламывается перед сном. К нам, домой и требует какую-то картину. — Я посмотрел на непрошеного гостя. — Слышь, вали отсюда на все четыре стороны прям щас, иначе спущу с лестницы.

Я сделал шаг к Алексею. Он не отступил, только отстранился, будто давая мне пройти.

— Я уйду сам. Я не чокнулся и не хочу причинять вам беспокойства.

— Что ты сказал?

— Я…

— Да отдай ты ему эту картину! — обратился я к Марине. — А ты, убери свои деньги.

Наконец-то этот цирк закончился. Придурок убрал деньги в карман и выжидающе посмотрел на Марину. Она ушла и вернулась с картиной.

— Марин, спасибо, — сказал он. — Ты выручила меня. Не знаю, как тебя...

Я глянул на него, напоминая, что он здесь лишний и произнес:

— По-моему, мы закончили. Не?

Марина отдала ему картину, и ее бывший наконец-то оставил нас в покое.

…

Надо успокоиться, ведь все закончилось как нельзя лучше: картина с шестигранником у меня, а ее парень не спустил с лестницы раньше времени.

Теперь можно сравнить картинки на полотне и на шкатулке.

Как я и думал картинки одни и те же. На полотне они расположены вокруг шестигранника, а на находке сценки имелись на шести торцах.

В первой сценке изображается человечек. Он держит в руках отрубленную голову и большой нож в другой руке. Во второй сценке тот же человечек стоит с большим ножом, занесенным над головой. Рядом с человечком другой — лежит на земле. Сценки похожи, но ясно, что одна продолжение другой. Жертвы разные, а убийца с ножом тот же. В третьей сценке человечек стоит в позе: правая рука на поясе, левая — поднята в приветственном жесте. Перед человечком висит вверх ногами другой человечек. Последний связан. Значит, еще одна жертва. В четвертой сценке человечка, который совершал убийства, ведут с заломленными за спину руками сквозь толпу людей. Перед пойманным человечком стоит другой и что-то зачитывает по книге. Выходит, убийцу поймали, а чтение по книге — это оглашение вины и приговора. В пятой сценке пойманный убийца один, вокруг него никого и ничего нет, кроме солнца. Солнце высоко. Убийца выставляет перед солнцем полусогнутую руку, будто отгораживается от него. В шестом эпизоде изображена панорама города — это нижняя половина. Верхняя половина — небо, на котором месяц пронзает большим ножом солнце.

Меня не покидало ощущение, что здесь чего-то не хватает. Естественно, на шести гранях вряд ли можно рассказать историю подробно, но чувство, что тебя обокрали, не оставило. Имелась еще какая-то сцена. На крыше и донце находки не было изображений. Последний эпизод с убийством солнца — аллегория? Или Диман прав в том, что наш город был частью мира, и светило поднималось каждый день, а потом… Что потом? Как серийный убийца связан с исчезновением солнца?

Осмотрев внимательней шкатулку, понял, что это не гравировка по металлу. Раз Серега сказал, что это фабричная поделка, скорее всего чеканка или даже басма.

…

Я вновь шагал по улице недалеко от бара. Опять шел снег, но в этот раз он падал крупными светящимися хлопьями. Куда я шел, не знаю, цели не было. Просто понимал, что нужно идти.

Призрак появился. Он собрался из светящихся хлопьев в человеческую фигуру. Хлопья кружили внутри нее, вихрясь и причудливо закручиваясь.

— Пойдем со мной от этих мест подальше, — сказал призрак.

— Вы ошиблись, я не тот...

Призрак приложил указательный палец к своим губам. Правда, у него не было ни губ, ни рта, это мое воображение дорисовало их.

— Не имеет значения, кто ты. Все вы одним миром мазаны, — таинственно ответил призрак.

— Я не пойду за вами.

Но призрак не послушал меня, он махнул рукой, приглашая следовать за ним. Он развернулся, хотя ему и не нужно этого делать. Призракам не нужно разворачиваться. У них нет такого плотного тела, как у человека. Призрак как бы проник внутрь себя самого: передняя часть из выпуклой стала вогнутой и посмотрела внутрь снежного тела, а затем задняя часть поменялась с передней и продвинулась ко мне, выгибаясь. Теперь я смотрел на спину призрака, а в области затылка сквозь непрерывное движение хлопьев, едва проглядывало лицо — передняя часть.

Призрак пошел вперед. Я решил, что раз уж сам шел в том же направлении, так почему не последовать за ним. Можно успокоить себя мыслью: я не иду за призраком, просто наши пути на некоторое время совпали.

4

Я набрал Дмитрия. Хотел поговорить с ним.

— Леха? Ты че, не спишь?

— Извини. Хотел тебя спросить…

— Не извиняйся, — перебил он, видимо, куда-то спеша. — Я тоже не сплю. Кстати, молодец, что позвонил. Есть дело. Фонарик мой не захватишь?

— Фонарик?

Этот вопрос выбил из колеи. Я забыл, что хотел спросить.

— Ключ-то у тебя есть. Так?

— Ты где?

— Неважно. Зайди ко мне в квартиру и возьми фонарик. Он у меня на столе.

— Зачем? У меня есть фонарик. Хочешь, свой захвачу?

— Мне нужен мой. Твой на батарейках, а мой с динамо.

— Погоди. Ты недалеко? Так сам зайди.

— За мной следят.

— Ну, не начинай, а!

— Так ты зайдешь?

— Да.

Дмитрий прервал разговор.

Я задумчиво сидел, держа в руках сотовый. Черт! Вот вылетело из головы, что хотел спросить. Так. Стоп. На торцах шкатулках изображена история серийного убийцы и, судя по всему… Судя по всему сцены из жизни преступника связаны с исчезновением солнца, а Дмитрий говорил об этом.

Я было решил позвонить ему еще раз, но не стал.

Ключ? Ключ оказался в столе. Взяв его, покинул квартиру. Как только фонарик с динамо оказался у меня, перезвонил Диману и спросил, где он. Он назвал автобусную остановку.

Автобусная остановка пустовала. Кроме Дмитрия, никого не было.

— Привет.

— Принес? — нетерпеливо спросил он.

Я молча протянул ему фонарик.

— Спасибо.

Диман воровато спрятал его во внутренний карман кожаной куртки.

— Может, расскажешь, что случилось?

— Времени мало. Если хочешь, пошли со мной. Проще показать.

— Диман, мне на работу через пару часов.

— Туда, куда я собираюсь на работу можно плевать. Или работа важнее?

— Скажи прямо.

— Я в канализацию.

— Ты серьезно?

— Автобус подъезжает. Ты со мной?

Я отрицательно мотнул головой.

Подъехал автобус.

— Ключ вернуть? — вспомнил я.

— Нет. Мне он не нужен, а тебе пригодится.

Автобус открыл двери.

— Пока. Еще увидимся? — спросил я.

— Возможно.

Дмитрий запрыгнул в полупустой салон. Двери закрылись. Я поднял руку на прощанье. Дмитрий кивнул.

Позже в столовой опять мыслями вернулся к находке. Набрал Марка.

— Марк.

— Привет, Лех. Я как понимаю, ты насчет шкатулки? Еще не надоело?

— Верно.

— Я не собираюсь тебе ничего рассказывать.

— И не надо. Я сам тебе расскажу.

— Надо же.

— Короче, как я понял, там изображена легенда, объясняющая, почему исчезло солнце. На торцах шкатулки сценки, рассказывающие о маньяке, которого поймали и осудили, а он что-то сделал с солнцем. Типа проклял. И вот поэтому у нас все время ночь.

— С такими аналитическими способностями тебе надо в следственный отдел. От меня что требуется?

— Во всей этой истории я не понимаю только одного: зачем это скрывать? На шкатулке легенда о потерянном солнце. Ясно, что этого не было. Должно быть другое объяснение вечной ночи. Так?

— Ну… Возможно.

— А чего так неуверенно?

— На чистоту. Есть корпоративная этика. Правила. Там, где я работаю, есть правило: не заниматься реальной историей города, а также сказками, легендами. По сути, мы собираем текущую статистику, сортируем, архивируем. Это неинтересная информация, поскольку она доступна всем в сети. На остальное — запрет. Запрещается говорить об этом и на работе, и вне работы.

— Не знаю, зачем ты это сказал, но… Дурацкое правило. Закроем тему. У меня обед. Пока.

Голос Марка во время разговора насторожил. Он беседовал осторожно. Хотя, как ему еще беседовать? Если у них дурацкая корпоративная этика, так не его вина, но не покидало чувство, что он знает чуть больше. Похоже на шахматную партию. Ты делаешь ход, а соперник отказывается от выпада, соперник совершает пустой ход и, анализируя его, закрадывается мысль о ширме, скрывающей истинные мысли.

…

— Здесь ничего нет, — отозвался напарник.

Я, выдвинув ящик стола, заметил рисунок, на котором изображен странный пейзаж. Ясно одно — пейзаж, но никак не понять, что это. Пожалуй, фантазия. Таких мест в городе точно нет.

— Но почему же здесь ничего нет? Вот, смотри, что я нашел, — сказал я и показал рисунок.

Напарник сосредоточенно посмотрел на него и, скривив губы, спросил:

— И что это?

— Чертовщина какая-то. Что здесь нарисовано, как думаешь?

— Не знаю. Может, действительно с катушек слетел? Зачем он полез в канализацию?

— У тебя ничего? — уточнил я.

— Чисто.

— Вот и у меня тоже никаких мыслей не возникает.

Рисунок не может быть уликой, поэтому я вернул его в стол и аккуратно задвинул ящик.

— Ничего странного мы не обнаружили, кроме… — начал я рассуждать вслух. — Кроме вот этой фантазии.

— Фантазии?

— Я о рисунке. Надо опечатать квартиру.

…

Кажется, я в своей квартире. Полумрак настолько густой, что предметы и фрагменты интерьера висят в пустоте. Четко видно окно на расстоянии вытянутой руки. Оно зашторено. Занавески слегка шевелятся. Возможно, окно приоткрыто, но, раздвинув ткань, я вижу только непроглядную тьму за стеклом. На мгновение мне кажется, что окно заклеено с той стороны черной пленкой, но, присмотревшись, понимаю — пленки нет. Тьма густа и молчалива. Она живая. Это открытие пугает. Я сделал шаг назад машинально, и в это мгновение стекло трескается и осыпается. В комнату медленно затекает черная смола, но мерещится, будто она выползает из всех щелей и сочится сквозь стену. Смола медленно, даже лениво переваливается через край подоконника, образуя маслянистый язык. Я ненадолго замечаю свое изуродованное отражение на поверхности языка, а в следующую секунду проступает лицо Дмитрия, словно он надевает на себя маску из смолы. Губы шепчут: «Свобода!»

…

Я испуганно смотрю в потолок, вспоминая сон: непроглядная ночь за окном, лицо на смоляном языке, моя комната, висящая в черной бездне.

Звонок в дверь вывел из ступора.

Я прошел в прихожую и, вытирая пот со лба, открыл дверь. На пороге стояли два полицейских.

— Алексей Алексеевич?

— Да.

— Полиция.

Они показали удостоверения.

— Мы хотим задать несколько вопросов о соседе сверху. Дмитрий Анатольевич Бессонов. Вы знакомы с ним? И если да, как давно?

— Знаком. Сколько, не помню. Наверно, как он сюда переехал. А что случилось?

— Господин Бессонов был обнаружен мертвым в канализации.

— В канализации?

— Понимаем, это звучит странно, но он был найден службами водоканала. Версию убийства мы не можем исключать...

— Как убийство?

— У Бессонова были враги?

— Насколько я знаю, нет.

— Ничего странного за ним не замечали? В словах? В поведении?

— Нет. Правда, в последнее время его бессонница мучила. Он на нее жаловался.

— Ну, с такой фамилией не мудрено, — неуклюже пошутил полицейский. — Извините.

— Если что-то вспомните еще, звоните в Первое управление.

— Да. Конечно.

Они ушли.

С минуту постоял в задумчивости перед закрытой дверью. Затем я приоткрыл ее и прислушался. Шаги полицейских внизу. Писк домофона. Металлический стук — сработал электромагнит двери.

Идея созрела быстро, а мысль заработала четко. Я вспомнил о том, что просил Дмитрия нарисовать сновидение с морем и рыбой. Однако его квартира оказалась опечатанной. Это меня не остановило.

Взяв скальпель и тюбик клея, вернулся. Бумагу, что заходила на косяк, срезал. Хорошо, что клей не успел подсохнуть, и полоска отошла легко. Оказавшись в квартире Дмитрия, сразу шагнул в спальню, где мы обычно беседовали, бросил взгляд на стол. Подойдя к нему, открыл ящик и забрал рисунок: быстро сложил и спрятал в карман брюк — посмотрю в спокойной обстановке.

Интересно, почему Дмитрий забыл о рисунке? Видимо, спешил в канализацию… Ну да, канализация. Всем она снится. Мне тоже.

Сидя у себя перед монитором, раскрыл рисунок. Это был волшебный и мрачный пейзаж, может, оттого, что нарисован синей ручкой. Имелось море, но рыбы я не заметил, только ее хвост, изображенный неуверенной рукой Дмитрия. Хвост будто висел в воздухе.

Я спрятал рисунок в столе.

Включил компьютер.

В поисковой строке поочередно забил следующее: «Бессонов Дмитрий Анатольевич» и «Каменский Петр Петрович».

…

Как только я оказался в офисе, коллега сказал:

— Привет. Пока не забыл. Шеф задание тебе оставил. Письмо на клавиатуре.

— Спасибо.

Сев на место, я распечатал письмо и прочитал: «Ваш знакомый по имени Алексей направил запрос на Дмитрия Бессонова и Петра Каменского. Первый мертв, поэтому странно интересоваться мертвыми. Второй — незнаком Алексею. Здесь также странность: зачем интересоваться незнакомыми людьми? Алексей успел собрать некоторую информацию. Ваша задача — перекрыть источник информации. К исполнению приступить немедленно».

Я откинулся на спинку. Видимо, Леха не бросил затею со шкатулкой, а эти люди как-то связаны с ней. Бессонов? Да, Леха говорил мне о соседе, а Каменский? Наверно, у него есть какая-то информация. Первый мертв… Нет, нужен перерыв. И почему немедленно? Он же добыл информацию, значит…

Я встал с места, налил кофе, затем с кружкой направился на балкон.

Город жил своей жизнью. Все куда-то ехали, спешили, словно у всех были важные дела, и только я, облокотившись о перила, потягивал напиток. Только я никуда не спешил. Выпив половину, вернулся на рабочее место и включил компьютер.

Что ж, приступим. Перекроем канал информации.

…

Я нажал кнопку звонка. Каменский открыл не сразу. Его взгляд, как показалось, был заторможенным, может, чуть удивленным.

— Здравствуйте, я от Бессонова. Дмитрия Анатольевича? Помните?

Взгляд его не изменился. Глаза похожи на глаза замороженной рыбы.

— Меня зовут Алексей. Я был соседом Бессонова.

— Так бы сразу и сказали. Он рассказывал о вас. Проходите.

Окна в комнате Каменского закрыты вертикальными жалюзи. В центре лежит серый небольшой ковер с длинным ворсом, на ковре стоит журнальный столик. Его столешница из толстого стекла, нога — массивная тумба. Вдоль стен расположены: небольшой книжный шкаф, разлапистое кресло, два стула.

Каменский жестом предложил сесть на кресло. Я сел. Он взял один из стульев и, расположившись напротив, повторил:

— Дмитрий рассказывал о вас.

— А как вы меня узнали?

— Он точно описал вашу внешность. У него была хорошая фотографическая память.

— А он мне сказал, что вы не общались.

— Он не хотел встречаться, но по телефону...

— Поссорились?

— Что вы, нет. Он не хотел встречаться, потому что боялся. Точнее, подозревал, считал странным, что работу по психологии сна прикрыли в тот самый момент, когда мы подобрались к сути вопроса. Чаю хотите?

— Нет.

— Вы ведь по этому поводу пришли? Вас беспокоит сон. Так?

— Не совсем. Я пришел насчет канализации. Дмитрий считал, что там выход из города.

— Вы легенду о потерянном солнце слышали?

Каменский сложил руки на груди.

— Да. По-моему, маньяка осудили, а он проклял за это город.

— Это не всё. Легенда имеет продолжение. Преступник реально отсидел два пожизненных срока. В следующем воплощении маньяк родился от проститутки. Она продала дитя в обмен на свободу. Ребенок остался в тюрьме. Его воспитала тюрьма. Он жил, работал и на свободу не хотел. Весь мир для него был тюрьмой. Так он отсидел второй срок, а затем родился в богатой семье, стал главой города. Неплохой карьерный рост?

— Вся эта история попахивает...

— Безумием. Но это же легенда. Кроме того, по легенде, считается, что маньяк всегда рождается и становится главой города.

— Вы хотите сказать, что глава города, то есть, как мы его называем, Великий Архитектор...

— Всего лишь красивый титул и нами управляет убийца. Он закрыл город, превратил его в тюрьму, из которой нельзя сбежать. Кстати, это объясняет смерть Бессонова.

— А что вы скажите об этом.

Я достал шкатулку и положил на журнальный столик. Каменский взял, повертел ее в руках и протянул мне со словами:

— Откуда это у вас?

— Нашел.

Я убрал находку в карман.

— Такие вещи не находят. Они сами липнут к рукам.

— Поясните.

— Сейчас покажу.

Он встал со стула, подошел к книжному шкафу, распахнул дверцы и скользнул задумчивым взглядом по корешкам. Затем выудил книгу и протянул ее мне.

— Возьмите и обратите внимание на обложку.

На обложке красовались крупными буквами имя автора и название книги: «Артур Кононов. Тайна шестой семьи». В центре обложки изображена шестигранная шкатулка со сценками про маньяка. Обложка чересчур уж была похожа на картину, которую я забрал у Марины.

— Читали?

— Да, — ответил Каменский, сев.

— И что там?

— Бульварный романчик. Детектив в стиле нуар. Так себе. Книга мне досталась в довесок, по акции. Обложка, кстати, не соответствует содержанию. Никаких шкатулок, тем более шестигранных… Так откуда у вас шкатулка?

— На работе нашел. Сначала я решил, что ее забыл командировочный, но он сказал, что это не его. Черт! Как я мог ему поверить.

Я нервным движением достал мобильник и набрал Альховича, но голос автоответчика безжизненно проговорил: «Абонент находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, позвоните позже».

— Вы понимаете, Дмитрий нашел выход из города. Был новостной выпуск. Его все видели. То место.

— Вы собираетесь туда сунуться? — испуганно спросил Каменский. — Не советую. Если хотите жить, то не стоит. Новостной выпуск специально показали по всем каналам, чтобы привлечь внимание. Это уловка.

— Я вас не понимаю? Вы предлагаете отказаться?

— Я предлагаю быть осторожнее.

— Бездействовать. Вы же сами сказали: глава города — маньяк.

— Вы ничего не измените.

— Но я не могу сидеть просто так, зная, что… Правильно говорил Дмитрий, что вы трус, а я еще не поверил ему, не пошел за ним.

— Алексей.

— К черту вас!

Не прощаясь, я покинул его квартиру. Он даже не проводил. Видимо, был ошарашен переменой в моем настроении.

Я недалеко ушел от квартиры Каменского. Стоя на лестничной площадке, набрал коллегу по работе.

— Привет, извини, что беспокою. Я не могу дозвониться до Альховича. Что значит, не надо? Как отстранили от работы? А, даже так? Я не в курсе. Да нет, просто интересно стало. Потом расскажу. Бывай.

Каменский, видимо, услышал мой взволнованный голос и открыл дверь.

Я убрал телефон.

— Алексей, вы еще не ушли? — Я обернулся. — Поймите, я беспокоюсь… О вас.

— Я так не думаю. Короче. Предлагаю объединить усилия. Вместе проще.

— Нет.

— Мы найдем выход.

— Зачем?

Я, не понимая вопроса, посмотрел на него. Он действительно не понимал, или боялся?

— До свидания. — И я спустился по лестнице.

Оставаться не имело смысла. Встречаться вновь и уговаривать — тоже.

Я вышел из подъезда и остановился в ужасе. Я никогда не замечал этого, когда бывал на окраине города, а теперь исполинская стена словно выросла из-под земли. Завороженный направился к ней.

Звуки пропали. Будто у меня имелась вилка, которой я подключался к розетке городской жизни. Сейчас вилку выдернули.

Тишина. Только мелькание огней, людей и транспорта, но даже они существовали на периферии. Я чуть не попал под машину.

— Эй, урод! Че на дорогу не смотришь? Не видишь, я еду! — крикнул водитель.

Я бросил на него растерянный взгляд и направился к стене. Встав перед ней, осмотрелся. Она была высокой и, куда не кинь взор, продолжалась слева и справа, растворяясь среди улиц и домов. Наверху стена терялась во тьме.

Я развернулся спиной к стене и долго рассматривал город.

5

Я, видимо, задремал и будто сквозь тонкую стену слышал звук работающего телевизора. Изображения не видел, но мозг сам его дорисовал.

Было время криминальных новостей. Я смутно видел улицу, людей, машины скорой помощи, пожарных и служб водоканала.

На экране появилась девушка. Она говорила: «Работниками водоканала было обнаружено тело мужчины средних лет. Признаков насильственной смерти нет. Уже установили личность мужчины. Это Бессонов Дмитрий Анатольевич. Причина смерти уточняется».

Звук пропал.

Я дернулся в кресле и открыл глаза. Взгляд уперся в потухший экран.

…

Бессонов, Дмитрий Анатольевич.

Сожалеем, по вашему запросу ничего найдено.

Каменский, Петр Петрович.

Сожалеем, по вашему запросу ничего найдено.

Центральный городской банк.

История.

Смотреть в источнике.

Загадочная смерть главы банка.

Имелась единственная фотография для статьи, на которой глава банка позирует. Протокольный снимок. Он смотрит в камеру. За его спиной стена. На стене висит знакомая картина. Я увеличил фотографию и рассмотрел картину. Она та самая, которую забрал у Марины. Достав ее из ящика стола, сопоставил снимок и шестигранник со сценками из жизни убийцы. Сомнений нет, она. Интересно, а имеются ли в городе репродукции? Я машинально перевернул картину и заметил небрежную надпись карандашом. На подложке размашисто выведено: «Тьма над городом».

Может, что-то Серега еще знает? Какие-нибудь незначительные детали, о которых не рассказал он, потому как счел неважными, но я не смог дозвониться до Сергея. Я набрал Марка.

— Да, Лех.

— Привет. Не могу дозвониться до Сереги.

— Ломбард в это время закрыт. Значит, он бухает.

— Он с тобой? Вы в баре?

— Нет. Я дома. С чего ты взял, что Серый со мной?

— Что-то происходит в городе. Что-то херовое творится.

— Я не заметил. Все как обычно. А о Сером не стоит беспокоиться. Он проспится, и вы завтра встретитесь. Или поговорите.

— Я пойду к нему.

— У тебя что-то с голосом. Ты волнуешься? Не стоит ходить.

— Ну, если тебе наплевать...

— Не надо давить на совесть. Если хочешь, пошли к нему вместе. Ну?

— Давай. Словимся на улице.

Решив успокоить себя, набрал еще раз Сергея, и он ответил:

— Да?

— Привет. Ты чего трубку не брал?

— Да так. Я… Зачем позвонил?

— Появились кое-какие мысли насчет шкатулки и всей этой херни.

— А… Ясно...

Было такое впечатление, что его мысли витали далеко отсюда, от любых тем касающихся загадочных шкатулок.

— А че случилось-то? Тебе не интересно? — спросил я.

— Лех, это я убил Бессонова.

Вначале не понял смысла фразы. Я судорожно прокрутил ее несколько раз в мозгу, и когда осознал, всё равно не поверил. Это было неверие, доходящее до полного отчаянья, но слабость оказалась секундной и вылилась в пунктир коротких предложений.

— Что? Твою мать! Какого? Так. Стоп. Ты где?

— Дома.

— Вот сиди и никуда не выходи.

— Полицию приведешь?

— Нет. Короче, жди.

Как добирался вместе с Марком до Сереги, не помню, как туманом заволокло. Даже мысли превратились в бессвязный набор слов. Помню только, что я и Марк стоим перед дверью в квартиру Сергея. Я, нажимая на звонок, коротко объяснил, в чем дело, закончив:

— Короче, у Серого поехала крыша. Моего соседа никто не убивал.

— В курсе, — кивнул Марк. — Об этом в новостях было. Может, ты прав. В городе какая-то чертовщина происходит.

Дверь открылась. На пороге стоял бледный как полотно Серега.

…

Я иду по темному и мокрому коридору. Трудно сказать, где находится коридор. Это подземелье? Канализация? Я склоняюсь к последнему.

Неясно откуда льется свет. Не вижу источника. Видимо, он спрятан далеко впереди, а его свечение, многократно отражаясь от влажных стен, создает тусклое мерцание.

Я иду вперед и встречаюсь с незнакомцем. Я удивлен, а он же — напротив — смотрит на меня обычным взглядом, как будто ждал. Его слова подтверждают это:

— Здравствуй, я пришел, как вы и просили.

— Что мне делать.

— Вы знаете.

— Кто вы?

— Меня зовут Бессонов. Дмитрий Анатольевич.

— В первый раз слышу.

Но я во власти самообмана. Я знаю, что делать. Внутри бурлит нечто темное и непроглядное. Ему нет названия. Единственное, что желает это нечто: вырваться наружу и совершить действие, используя мое тело. Ничего не остается, как подчиниться.

Я съедаю Бессонова. Не убиваю его и не расчленяю на куски, а проглатываю целиком. Физически ясно, такое невозможно, но нечто, которое внутри, плевать на логику и биологические законы. Оно способно их обойти. Поэтому и я их игнорирую. Я открываю рот широко и проглатываю человека.

…

Даже не знаю, как я буду объясняться, но сам виноват, поэтому они пришли и разговор предстоит тяжелый.

— Привет, ребят.

Алексей с удивлением посмотрел на меня и спросил:

— Ты в порядке?

— Лех, такими вещами не шутят. Зачем я с тобой поперся. Он, вроде, ОК.

— Марк прав. Сейчас немножко отошел, — начал я подбирать слова. — Понимаю, все вышло как-то так, глупо.

— Вышло как-то? Да? Ты знаешь, как вышло? Кстати, откуда Бессонова знаешь? Новости смотрел?

— Сон приснился, в котором я иду по канализационному стоку, встречаю Бессонова. Я его фото в криминальных новостях видел. Бессонов говорит: «Вот я и пришел». И я проглатываю его целиком.

— И ты не понял, что это сон?

— Он показался таким реальным.

— Ты ж молодой, вроде, — философски заметил Марк.

— Это здесь причем?

— Да у меня бабка была, почти до ста лет прожила. Физически крепка, а вот умом тронулась. Она в последнее время сон и реальность путала. Думала, что приснилось, то и на самом деле случилось. А когда не спит, шепчет, потом говорит, что ей кто-то это рассказал, хотя это она сама себе нашептала.

— Серег, ты как? — не унимается Алексей.

Зря он пришел с Марком. Я ему не доверяю.

— Норм. Спасибо, что заглянули. Все в порядке. Правда, все в порядке.

— Ладно, пошли. А ты выкинь все из головы. Не думай просто.

Хорошо не думать. Легко сказать: не думай. Если в твоей голове постоянно крутятся мысли, словно рой насекомых, которые ищут выход из города. Насекомые? В первый раз слышу это слово.

В мозгу вертятся не мысли, а слоги или буквы. Порой они случайно складываются в неизвестные слова, таким вот способом и возникло «насекомые».

…

Возможно, это мои заморочки, но я поступил так, как посчитал нужным.

Мы пожали друг другу руки. Марк повернул направо. Я — налево. Дойдя до угла здания, свернул и остановился. Досчитал до шестидесяти и вернулся в подъезд, поднялся к Сергею и позвонил в дверь. Он открыл, и мы молча прошли в комнату.

— Хорошо, что вернулся, — сказал Серый.

— Ты хоть объясни, что происходит с тобой. Мне показалось, или ты действительно скомкал беседу.

— Я боюсь Марка.

— Почему?

— Дело в том, что Марк настойчиво интересовался шкатулкой. Ты ведь говорил ему о ней?

Я утвердительно кивнул.

— Я не все рассказал о сне. У Бессонова еще были слова. Сон несколько раз повторялся. В одном из них Бессонов произнес типа: шкатулка — ключ ко всему.

— Хм. Это всего лишь сон, но шкатулка...

— Ты что-то знаешь?

— Не так много. Но если ты опасаешься, то не встречайся и не разговаривай с Марком.

— Хорошо. Так что ты узнал о шкатулке?

Я выложил ему всё, что знал. Это была моя версия событий: серийный убийца, которого приговорили, проклял солнце, поэтому у нас ночь. Не понимал одного: как маньяк сумел проклясть. Он что, колдун?

Выйдя на улицу, заметил: погода изменилась. Накрапывал дождь. Я выставил ладонь, холодные капли коснулись кожи. Задрав голову, всмотрелся — та же тьма, из которой не может ничего появится, но был снег, а теперь шел дождь. Пока бежал до остановки, сверху полило как из ведра.

…

Не помню, как оказался здесь и что делаю. «Делаю», конечно, в глобальном смысле, но конкретно сейчас моя голова наполнена пустотой, если так можно говорить, и действия мои автономны. Тело не согласуется с мозгом. Коряво сказано, зато точно. Всё происходит машинально, на уровне инстинктов. В общем, я знаю, что делать.

Надо сдвинуть канализационный люк и спуститься в кромешную тьму. Интересно, но тьма окружает повсюду. Сознанию не за что зацепиться. Перед моими глазами люк, который я сдвигаю. Боковое зрение отсутствует. Борюсь с желанием осмотреться по сторонам. Наконец, осматриваюсь, но в глаза бросается (удачный глагол — бросаться) канализационный люк. Мелькнула мысль, что выбор иллюзорен, и у метафоричной реки времени не существует притоков и ответвлений. Время всегда движется по прямому как струна руслу. Берега высоки.

Я отбросил все мысли и спустился в канализацию. Я захватил с собой фонарик. Вынул его из кармана, включил и посветил вниз — мокрые поверхности стен и совсем недалеко влажно и матово блестит пол. Он похож на спину гигантской рыбы. Я встаю на эту «спину» и опять осматриваюсь.

Сноп фонаря скользнул влево и вправо, вверх и вниз. Я задумался, но не удивился тому, что это место вновь, — в который раз не знаю — не дает шансов. Выбора нет. Есть только путь в полумраке коммуникаций. Идти можно в одном направлении. И я пошел. Я знаю, что там встречу, знаю, что не удивлюсь и, находясь во власти смутного болезненного ощущения, которое не могу описать, буду смотреть на двустворчатую дверь.

Так и происходит. Я достиг конца коридора. Проход дальше загораживает дверь. Она огромна: от пола и до потолка. Есть стыки, по которым я определил, что это двустворчатая дверь. Над проходом висит ртутная лампа. Он мигает. Ее света достаточно, чтобы заметить странное углубление в одной из створок. По форме — шестиконечная звезда. Но теперь я знаю, что делать. Губы сами шепчут: «Шкатулка».

…

Я сидел на кровати и вертел в руках шестигранную шкатулку. Затем открыл ящик стола и стал рассматривать рисунок Дмитрия. Мне позвонили по сотовому. Вернув рисунок в стол, взял трубку.

— Да? Да, это я, все верно. Что значит, знал? Как? Когда? Когда выбросился из окна? Морг? Да. Сейчас могу подъехать.

Я будто и не слышал голоса врача. Он говорил из неведомой глубины, и только слова: «Золин» и «умер» коснулись сознания. Недавно беседовал с Серегой. Он опасался Марка. Теперь Серый мертв. Марк? Нет. Он-то здесь причем? Возможно, ошибка.

…

Меньше чем через полчаса был на месте. Разыскать морг оказалось легко. Он располагался на цокольном этаже, и лаконичная табличка хорошо виднелась на серой стене: «Городской морг».

Оказавшись в приемной, меня встретил работник учреждения и, спросив кто и по какому поводу, произнес:

— Пройдемте сюда.

Мы прошли в основное помещение. Не помню, как оно правильно называется. В нем чисто и прохладно. Пахнет химией. Одну из стен занимает ряд встроенных холодильников. Работник морга подошел к одному из них и, выдвинув полку, откинул ткань.

— Подойдите. — Я подошел. — Он? Золин Сергей Сергеевич?

— Да.

Патологоанатом закрыл лицо Сергея.

— Как это случилось?

— Вам же сказали по телефону. Выбросился из окна.

— Убийство?

— Почему? В квартире не обнаружено чужих следов, взлома нет, насколько я знаю. К сожалению, у него не было родственников. Некому опознавать. Пойдемте, распишемся в протоколе.

— А Марк?

— Кто такой Марк?

— Знакомый.

— Не знаю. При Золине обнаружили сотовый, в нем только один номер телефона. Ваш.

— Странно. Марк тоже знал его.

Работник учреждения равнодушно пожал плечами и вышел в приемную. Я последовал за ним, расписался и вышел на улицу.

Хотел глотнуть свежего воздуха, но дыхания не хватило. По телу пробежал озноб, и кисти похолодели. Я сунул руки в карман. Пальцы в правом кармане нащупали шкатулку. Вынув ее, сжал в ладони.

Налетел сильный порыв ветра, который чуть не сбил с ног. Ветер поднял в воздух городской мусор. Непонятно откуда взялся мусор. Улицы были чисты.

Я не смог переварить произошедшее. Не то чтобы я переживал утрату, но события последних дней точно селевой поток сбили с ног и…

Я остановился в испуге. Во-первых, не заметил, как оказался рядом со своим домом. У подъезда стояли знакомые полицейские и ждали явно меня. Во-вторых, напугало слово — «селевой». Сель. Что оно означает? Откуда оно взялось?

Я замедлил шаг и остановился перед служителями закона.

— Алексей Алексеевич, мы бы хотели задать пару вопросов.

Полицейский достал из внутреннего кармана сложенный вдвое лист бумаги, развернул его и показал мне. На листе изображено море и хвост недорисованной мертвой рыбы. Они были у меня дома. Они знают, что я проник в дом Дмитрия.

— Объясните, как рисунок оказался у вас?

Я молча смотрю на рисунок.

— Господин Карев?

Я резко разворачиваюсь и убегаю.

6

Один раз нам улыбнулась удача. Мы не застали господина Карева дома и, имея ордер на руках, произвели обыск. Обнаружили рисунок, который мы видели в квартире Бессонова. Это оказалось таким невероятным, что решили вначале — перед нами ксерокопия. Нет, оригинал. Это означало, что Карев проник в квартиру уже после опечатывания. Тем самым, во-первых, несанкционированное проникновение, во-вторых, он знал больше, чем говорил. Он был близко знаком с покойным.

Второй раз нам не повезло. Карев ушел буквально из-под носа. Пришлось преследовать его. Мы загнали беглеца в какой-то переулок, там он и исчез.

— Где? — спросил я.

— По пожарке ушел, — ответил напарник.

Луч фонарика скользнул по металлическому остову, приставленному к кирпичной стене.

Как он так быстро сумел? У него крылья выросли? Металлический грохот мы слышали.

— Ладно, пошли. Никуда он из города не денется.

…

Я спрятался в мусорном баке.

Полицейские перекинулись парой слов и ушли.

Выждав с минуту, осторожно вылез, выглянул из-за угла — никого. Пешком направился к Каменскому, однако безрезультатно. Он не открыл дверь. Домой возвращаться опасно. На руках была шестигранная шкатулку. Она и подсказала следующий шаг.

…

Я наклонился над телом Каменского и проверил сонную артерию. Сердце не билось. Прозвучал звонок в дверь. Конечно, Карев. Звонок нервный и настойчивый. Наконец он прекратился.

Я, натянув на левую руку перчатку и спрятав пистолет, подошел к окну. Чуть раздвинув пальцами жалюзи, всмотрелся. Карев даже не бросил взгляда на окна. Он быстрым шагом исчез за углом. В каком месте он окажется в следующий раз, знаю. Нужно лишь опередить его.

…

Это уже не сон.

Я стою в канализации перед двустворчатой дверью. Углубление в виде шестиконечной звезды. Открыв шкатулку, вставляю ее в углубление и надавливаю на дно.

Внутри что-то щелкнуло. Дверь приоткрылась. В образовавшуюся щель полился яркий белый свет.

— Открыли? Спасибо. Теперь отойдите от двери, — прозвучал знакомый голос за спиной.

Я резко обернулся и увидел Альховича.

— Вы? Что вы здесь делает?

— Тоже что и вы. Собираюсь свалить из этого города.

Альхович достал правую руку из-за спины. В руке — пистолет с глушителем. Он нацелил его на меня.

— Зачем? Мы могли бы уйти вместе, — удивился я, еще не понимая.

— Значит, вам не всё рассказали. Это вы господин судья подмахнули два пожизненных и еще трое уродов: Каменский, Бессонов и Золин. Я поклялся мстить вам в каждом воплощении. Для этого пришлось запереть город, чтоб вы не сбежали.

Альхович достал из-за спины левую руку и показал шкатулку. Она такая же, как и у меня — шестигранная.

…

Перед домом на земле лежит Сергей. Он мертв. Окно квартиры Сергея открыто. В оконном проеме стоит Альхович. Он смотрит на труп Сергея.

…

— Вначале я нанимал убийц, но все это не то. Совершить месть собственными руками — иное наслаждение.

…

Альхович закрыл окно. Он подошел к столу, на котором лежала шестигранная шкатулка.

Альхович покинул квартиру Сергея с шкатулкой.

…

— Я создал этот мир. Мой мир — мои правила игры. Поэтому я не боялся, что меня поймают.

…

Перед двустворчатой дверью лежит Дмитрий. Он мертв. Альхович стоит перед ним на коленях и ощупывает одежду, затем встает, берет под руки Дмитрия и оттаскивает в сторону.

…

— Но мой мир наскучил мне. Я придумал выход из города, вот только дверь почему-то не пустила меня. Я решил сыграть в последнюю игру: подкидывать ключи вам. Вдруг кому повезет. И вот ты оказался первым на финише.

— Но зачем запирать остальных людей?

— А статисты вроде Марка? Они тоже нужны. Вы столько раз умирали на моих глазах.

Альхович нажал на курок. Прозвучал выстрел.

…

Алексей упал спиной на дверь. Дверь медленно открылась. Яркий белый свет залил всё вокруг. Всё утонуло в белом свете. Ничего не осталось, кроме белого света.

…

Я лежал на постели с открытыми глазами. Горел ночник.

Попытался сообразить, сон ли это? Альхович? Шкатулка? Канализация?

Спустя минуту тяжких мыслей, я пришел к выводу: явь и сон поменялись местами. То, что казалось явью, не более чем смутное сновидение, увиденное кусками, как частично утерянный фильм на кинопленке.

В моей квартире кто-то есть. Я осознаю, что мысли о чужаке нелепы. Никого в комнатах нет, но все же встаю и, включая везде свет, исследую пространство. Наконец добираюсь до прихожей и открываю дверь.

Осмотрев лестничную площадку, заметил листок бумаги, лежащий перед дверью. Это незапечатанный конверт. Я раскрыл его. Из конверта вырвалось пламя.

…

Огонь, внезапно вырвавшийся из конверта.

Испуг.

Я резко вскочил с дивана. Сердце бешено колотилось. Яркий свет ударил в глаза, но это был не искусственный свет. Солнце пробивалось сквозь стекла. Я прищурился и еще раз взглянул в окно. Это мой город, только светило высоко стояло в ослепительно синем небе.

Вспомнил последнюю минуту и обнаружил пулевое отверстие в одежде. Крови нет. Пошарил по карманам и нашел шестигранную шкатулку, у которой оказались гладкие грани. История серийного убийцы исчезла. Я положил шкатулку на спинку дивана и с минуту — не меньше — рассматривал ее.

Мозг кольнула неприятная мысль, что всё было сном. Вся моя жизнь в темном городе — иллюзия, но есть единственный способ узнать правду — Дмитрий.

Я через несколько секунд стоял перед его дверью и жал звонок.

Дверь открылась. На пороге стоял Дмитрий. Наверно, на моем лице застыли испуг и удивление, поэтому он сразу сказал:

— Не удивляйся. Я жив.

— Я… Вижу… В чем...

— Тебя действительно убили. Если ты об этом? Там, в том мире у двери лежит твое тело.

— Альхович, он...

— Остался там. Я не смогу объяснить тебе всей механики. Почему дверь нас пустила, а его нет? Скорее всего, город, его творение, взбунтовалось против творца.

— Откуда ты знаешь?

— Чувствую.

— То есть?

— Это другой мир. Другой город, хоть и похожий. Здесь город принадлежит целому миру, здесь нет границ, нет стен...

— Стен?

Я вспомнил и понял, что должен сделать.

— Ты куда? — сказал Дмитрий, когда я стал спускаться по ступенькам.

— Ты извини. Поговорим потом. Мне надо кое-что проверить, — ответил я на ходу.

И вот, я уже стоял на остановке. Подъехал автобус, идущий на край города. Что увижу там, знал, но мне нужно было поставить точку.

Так же, как и в тот раз, сломя голову бежал к стене, вновь чуть не попал под машину.

— Ты опять?! — возмутился водитель.

Он тот же самый. Всё повторилось, лишь стена пропала. Я остановился на том месте, где она стояла раньше. Серая полоска шоссе продолжалась. Она убегала вдаль, теряясь в зеленом океане полей.