Сны смерти

Рассказ о ещё одном соседе Игната.

— Игнат, а ты думаешь я всегда таким был? Нет, — Федор ненадолго замолчал, но тут же принялся говорить снова, видимо боясь, что моё внимание переключится на кого-то другого, и он не успеет договорить. К слову сказать здесь такое частенько случается, поэтому если уж решился на что-то, то будь понастойчивее. — Раньше я был нормальным, ну как нормальным,… я просто боялся умереть и поэтому всячески соблюдал все меры возможной предосторожности. — Он задумался, рассказывать ли и углубляться в это или не усугублять своё здесь положение, ведь после подобной же беседы с врачами всё повернулось не в его пользу. Видимо всё же решив посвятить меня в тайны и премудрости того, до чего дошел в этом ремесле, которому он посвятил всю свою жизнь, он рассказал мне прелюбопытнейшую историю своей жизни.

— Страх умереть сначала заставлял меня лишь соблюдать элементарные, но прививаемые нам всем со школы правила простейшей безопасности, то есть не знакомиться с прохожими и случайными людьми, переходить дорогу только на зеленый, не входить в лифт с неизвестными, при обнаружении забытых вещей звонить 02, пользоваться общественным транспортом, так как он более безопасен… и много чего ещё, сейчас не упомнить. Постепенно мне стало казаться этого не достаточно и я стал более боязлив. Сигнализация на двери. От вирусов и микробов— маска на лицо. От друзей и девушек я почти отказался, потому что насмотревшись телевидения я стал в уме рисовать картинки того, как лучший друг во время дружного веселья возьмет нож и раскромсает меня ради пары сотен баксов, завалявшихся у меня в кошельке. Девушек я стал бояться, потому что представлял, как буду мучительно умирать от СПИДа. Страхи и боязнь неминуемой смерти овладели мною. Я стал вести правильный образ жизни, но утратил радость от неё. Она проходила мимо. Я стал бояться выходить на улицу. Пришлось уволиться и искать работу на дому, то что я могу выполнять и пересылать при помощи интернета. Но потом я и интернета стал бояться, потому что он зомбирует и выпивает мозг, а потом… СМЕРТЬ. Я боялся, что дом мой рухнет и я окажусь погребённым под его обломками, буду мучиться, кричать, но меня не смогут найти, я буду медленно, много дней умирать, сначала у меня начнется голод, потом обезвоживание, руки и ноги занемеют, а потом я буду молить бога, чтобы это побыстрее закончилось… Мучения и смерть. Но с этим я ничего не мог поделать. Я не мог покинуть свой дом, свою квартиру, ради чего-то другого, потому что только здесь я был более-менее в безопасности, так как над этим своим пристанищем я трудился долго. Электропроводка идеальна(от замыкания), сигнализация (от воров), автономная система пожаротушения (от возгорания), запас провизии (от голода), электронные кредитки, которыми я могу расплачиваться за товары через интернет, не выходя из дома. Даже чтобы не общаться и обезопаситься от посыльных я организовал комнату шлюз с видеонаблюдением, в которую я мог дистанционно впускать, там товары (оплаченные дистанционно кредиткой через интернет) оставлялись, когда человек покидал её, то я пускал туда обеззораживающий газ, он разлогался спустя полчаса и лишь потом я беспрепятственно забирал приносимое… Было ещё многое, как я уже сказал, я думал, что предусмотрел всё, и стал было успокаиваться, перестал себе представлять как я умру и насколько это будет мучительно, но… себя не предусмотришь и не предугадаешь. Мне каждую ночь стали сниться сны, смерть и мысли о ней… ОНА не оставляла меня...

— Я знаю… — Неожиданно, даже для самого себя встрял в этот монолог я.

— Откуда? — кажется, что удивлению его не было границ. Федор недоверчиво покосился.

— Я услышал разговор врачей. — Сначала было потянувшись, чтобы взять его руку успокоить, я тут же остановился… Это не тот случай, когда такое можно делать. Здесь это табу. Такой контингент. Поэтому решил просто поговорить и объяснить. — И к тому же я каждое утро просыпаюсь в 3.15, когда ты вздрагиваешь и либо кричишь, либо задыхаешься, или ещё что… В общем мы все это знаем.

— Да? — он немного смутившись замялся озираясь и будто обращаясь ко всем в палате продолжал. — Извините, но я с этим ничего не могу сделать… Каждую ночь они приходят, разные… Вот сегодня был сон. Будто пробираюсь, ползу в какой-то темной тесноте вглубь чего-то… Могу полагаться только на запахи, слух и осязание. В этой тьме кромешной зрение мне не помощник. Неприятный запах ударил в нос, будто духами или одеколоном кто-то пытается перебить другой, более отвратительный запах. Потом понимаю, что не один ползу, за мной вереница людей и мы в могиле… Прорытый туннель (лаз узкий, ползком только один протиснется) по которому мы пробираемся уже почти весь нами заполнен и я начинаю задыхаться. Знаю, что если сейчас закричать и поднять панику, то мы здесь застрянем и все умрем от удушья. Постепенно, тихо и спокойно говорю всем, по цепочке, чтобы аккуратно, по одному, задом выползали обратно наружу. Главное спокойствие и без паники… И вот я заперт, бессилен что-либо изменить и выбраться наружу самостоятельно, остается лишь неспеша подгонять тех, кто ближе к выходу и довольствоваться теми крупицами, глоточками воздуха, что доходят до меня сквозь мизерные щели между телами и стенами лаза. Но и эти случайные тоннельчики, воздушные крохи уже бывают кем-то вдохнутыми и выдохнутыми. Поэтому кислорода почти не остается. Однако я знаю, что главное не запаниковать, иначе расход кислорода и мой, и остальных резко увеличится. Ещё важно, чтобы никто не потерял сознание, иначе своим телом перекроет путь к спасению остальным, тем кто ползет за ним, ведь вытолкнуть его не будет возможности. К тому же мы задохнемся раньше, чем сделаем это. Поэтому каждый своим ходом должен выбираться и никакой паники. Несмотря на самовнушения и здравый смысл мною овладевают паника и страх полностью зависеть от других людей, ведь если замкнет хоть одного из этой цепочки… и я не могу ничего с этим поделать. И даже черви в руках и под ногтями, раздавленные мною, не занимают мой ум, я не обращаю на эту мерзость никакого внимания… Зачем мы только туда полезли? Я начинаю задыхаться в чужой могиле и уже не могу дышать… От страха умереть я проснулся. Потому что мне кажется, что если я не проснусь во-время, то обязательно умру во сне.

Я молчал, но посмотрев в моё лицо он вдруг одернулся и будто успокаивая меня продолжил уже тараторя.

— Но ты не бойся, она не всегда страшная приходит, иногда добрая и даже ласковая… Вот однажды будто на поле из одуванчиков я лежу, я так уже лет двадцать не бывал на природе, всё боялся то клещей, то ещё чего… А тут лежу, и так хорошо мне, тепло и уютно, благодать разливается по рукам и ногам, в голове будто музыка красоты необыкновенной и сам я словно бабочкой легкой по ветру носимой порхая вылетаю из тела, которое в блаженстве раскинулось привольно на лугу… Красота и никакого страха… Я будто одновременно и из тела наблюдаю за этим и будто бабочкой на всё смотрю… Тогда мне было очень хорошо. Но я испугался чего-то, наверное испугался нового состояния "небояться". Страх свободы и смелости… И я перестал видеть и чувствовать как бабочка, вернулся в себя, а ведь было это так близко, мог улететь… — С некоторым оттенком жалости о несбывшемся он это произнес, будто потерял и упустил что-то важное в жизни. Даже я его тогда искренне пожалел… — Нет, не всегда и не для всех она страшная, она бывает и ласковая. — Кто "ОНА" уточнять я не стал, это было итак ясно...

Федор умер примерно через месяц после нашего с ним разговора. В свои сорок с небольшим лет, в прекрасной физической форме. Врачи констатировали время смерти между 3.00 и 3.30. Хотя кому это теперь было важно. Гораздо более важным было то… что мы все ходили на покойника смотреть и улыбались, радуясь за него. Счастье, успокоение и благоденствие читались на его лице… Я никогда не видел ничего подобного и видимо уже никогда и не увижу. Лицо взрослого мужчины с выражением, будто счастливо спящего ребенка у груди матери. Вот так он не смог вовремя выпрыгнуть из сна, или попросту и не захотел. "ОНА" пришла к нему, и, освободив от страхов, сделала действительно счастливым.