Завтра-послезавтра

— Дядя Юра, ты почему такой грустный? — мелкаш сидел у него на коленях и не понимал причину задумчивости и тишины, которая повисла. Дядя, который всегда был добр, весел и приветлив, вдруг ни с того ни с сего резко замолчал и словно обиделся на него, больше не хотел говорить с ним и играть.

— Ничего, все пройдет, — ответ прозвучал глухо. Оцепенение спало и яростно оживилось чувство одиночества и утраты. Оно возникло в низу живота и медленно тяжелым комом поднималось к горлу. Запершило и не хотелось говорить. Словно голосовые связки были заблокированы. Через силу он ответил, но больше не мог. Что-то говорить и отвечать, когда мысли твои где-то очень далеко и совсем с другими людьми… это тяжело. Он так не умел.

Спустив племянника на пол, Юрий пошел на кухню, провожаемый недоуменно — непонимающим взглядом ярких глазёнок.

Сигарета, огонек, пряный дымок щекотливо проник в отвыкшие от него легкие. Глубокий вдох, опустошающий выдох.

Завалившаяся за плиту сигарета, о существовании которой он всегда помнил, еще с момента, когда бросал курить и оставлял это НЗ на критический случай, была извлечена сейчас и закурена. Отдушина. На миг стало легче. Ритуал внес свой мотив в настрой. Но этого не хватило надолго.

Еще затяжка. Но мысли вернулись на свой круг, от которого он долго бежал и лечился, но и теперь они не хотели оставлять его.

Затяжка, и еще, и еще. Докурив до фильтра он понял, что хвататься дальше за эту соломинку и втягивать в себя дольше не имеет смысл. Помощи нет. Легкости тоже. Тяжесть и подташнивание от чувства безвозвратности и полного безысхода.

Ему часто во снах приходили видения, которые теперь приходят к нему и наяву. Он словно видит своих сыновей, стоящих перед ним на коленях. Почему так он не понимает и от этого ему и страшно, и одновременно возникает сила на то, чтобы поднять их и помочь.

Ради детей. Или ради себя? Нет, на себя он давно махнул рукой, так же как и на то, что матери его сыновей давно замужем и видит он их раз в полгода, когда те прилетают в их родной город. А сыновей он не видит и вовсе, только фото присланные по интернету, вот по ним и тоскует дико. Безумство в такие периоды и пустота. И волком выть, и вены резать люди начинают, наверное, именно в такие минуты отчаяния.

Вот так волею судьбы пока он провалялся в больничке и потом бежал от реальности, его женщины по странному стечению обстоятельств нашли других мужчин и покинули его. Хотя это и было то, о чем он мечтал неоднократно, но… Страх выбора между двумя и боязнь обидеть одну из них вызвал в нем пассивную потребность желать чтобы выбор и решение легло на них. Юрка мечтал, чтобы одна из них нашла себе мужчину и тогда он волею судьбы останется со второй.

Да, он прекрасно осознавал, что это трусость перед принятием решения, но так ему было легче. Однако, как и все в его жизни, это тоже произошло синхронно и с обеими сразу.

Они слишком долго мучились и ждали. Он слишком долго доставлял им боль своей пассивностью, загоняя проблему все глубже в состояние хронической и вот результат.

Но почему обе сразу и обе в другой город он не понимал. Почему у него после того, как он получил такой подарок судьбы, как два сына, их вдруг так одновременно отняли у него. Неужели он так прогневил кого-то свыше, что это ему как наказание? Кара слишком велика за то, что многие другие делают постоянно.

Вернувшаяся из магазина сестра выкладывала продукты в холодильник. Она заскакивала к Юрку иногда чтобы отвлечь и приготовить еды. Изредка она оставляла с ним племяша, но ненадолго, мало кому после «больнички» могут доверить ребенка. Вот и сейчас, заметив новое в глазенках сынишки она исподлобья поглядывала на брата и словно исподтишка подводила вопросами к тому что же произошло.

Юрка был не готов говорить об этом с Катюхой. Он вполуха слушал ее и не слышал.

Это еще больше напрягало ее. Неужели опять? Опять с ним «это»? Так много времени и сил они с мамой положили на то, чтобы вытащить его оттуда, чтобы адаптировать и вновь вернуть в нормальную жизнь, но словно всё напрасно. Он как сломленное дерево не может брать соки из земли и жить. Подвязывать его у нее больше нет сил. Своя семья и дети, свои проблемы. Когда мамы не стало, после долгой болезни, то вообще все навалилось на Катю и накатило одним комом. Пока бегала и ухаживала за мамой, то не было много времени переживать, нужно было делать. А сейчас стало больше часов на раздумья и жалость к себе. И тут еще развод с мужем, мелкому сад не предоставляют, нужно работать, алименты не дают возможность сидеть дома с сыном. Нянечки дороже, чем она сможет оплачивать. Не жизнь, а выживание. Юрка, милый Юрка. Вспоминая детство, она частенько ласково гладила его по голове и иногда трепала за волосы.

Сегодня она принесла инструменты чтобы постричь его, но то ли его настрой, то ли ее мысли и жалость к себе… И она не смогла даже прикоснуться, приблизиться и сделать это. Даже не заикнулась об этой родной близости, которая сегодня должна была быть. Которая всегда связывала их уже много лет, с тех пор как это стало ритуалом для них двоих. Даже в больницу она ходила стричь его как в детстве и не изменяла ни себе, ни ему, не им. Это как поддержание их хрупкой связи. Связи между двумя близкими людьми и память о общем детстве и крови.

Втроем, в полной тишине они попили чай и Катя начала собираться домой.

На полпути к дому, сидя уже в автобусе и удивляясь молчаливости сына она пыталась понять что ее напугало и почему вдруг так резко ей захотелось уйти от Юрки. Не ясно и потому еще страшнее.

Катя не говорила брату, но она все эти годы продолжала поддерживать отношения и переписку с его женой и с Людочкой, с которой она познакомилась во время посещения брата в больнице. Отношения с ними у нее сложились почти сестринские, но была все же обида за брата. Предательство с их стороны она не могла оправдать даже из чувства женской солидарности. Но вот сейчас все чаще она задумывалась и понимала, что это был пожалуй единственный выход для всех них для того, чтобы выжить. Не просто устроить свою жизнь, но и именно перестать мучить друг друга и значит выжить в физическом смысле. Потому что есть, пить и дышать это не единственно необходимое для продления своих часов на этом свете. Да, Юрке сейчас плохо, но ему лучше, чем тогда, когда он не мог решиться на выбор. Сейчас он жалеет об утрате, но зато перестал терзать себя из чувства вины перед ними. Он думает, что они счастливы.

Юрка, милый Юрка. Катя горестно улыбнулась. Неужели он так и не понял, что они просто обе решили уйти из его жизни ради него же. Она узнала об этом совсем недавно. Об их заговоре. О их совместной заботе о детях. О том, что они обе работають и берут подработки, ради того, чтобы дать им необходимое.

Они пригласили ее в гости. Но она боится ехать. Боится, и в то же время понимает, что это единственная реальная возможность получить поддержку и иметь возможность вырастить сына. От Юрки помощи нет, он даже не работает толком и с племянником не посидит. А там у нее будет возможность их поддержки, да и его братья двоюродные там же. Как бы и не совсем к чужим поедет.

Но с другой стороны у Юрки никого не осталось кроме нее. Не будет ли это окончательной, добивающей его каплей.

Да и сказать ему правду она не имеет право. Это не ее тайна и открыли ей ее только недавно, когда узнали о ее положении.

Катя «уйдя» рисовала круги на стекле окна. Автобус вез ее с сыном «домой». Туда, куда она так спешила убежать.