Глава вторая. Пустяковое дельце

Молнии резали клубящуюся серую массу над городом, от бешеных порывов ветра стонало и дергалось в пазах оконное стекло. Иван Петрович, наконец, справился с непокорной форточкой, почти вбив ее в раму. И тут грохнуло последний раз. Ударило так, что из дождевой тьмы выхватило всю заречную часть — на долю секунду даже показалась далекая отсюда река, словно темный влажный горб подводного чудовища. В розетке затрещало, и настольная лампа погасла. Однако тут же засветилась снова.

Шмыга вернулся к столу.

— Продолжайте, Надежда Сергеевна!

— С тех пор, как Павлик познакомился с Алиной, он совсем от дома отбился. Стал чужим, неразговорчивым. Несколько раз я видела, как он читал газеты, обводя ручкой объявления о сдаче квартир внаем. Помирились мы с ним, когда он получил вторую травму. Посадил свою кралю в такси, хлопнул дверцей, да так неловко, что сломал палец на правой руке. Я тогда с ним две ночи сидела, мы о многом говорили, и мне показалось, что он ко мне вернулся. Но… едва выздоровел, как снова — Алина, Алина… только Алина на уме.

— Что тут плохого? — улыбнулся Иван Петрович. — Любовь, она ведь облагораживает, — махнул он широко рукой, показывая, что предмет разговора ему хорошо известен, и уж он то в любви собаку съел. И не одну.

Жест получился чересчур залихватским, Надежда Сергеевна взглянула с осуждением.

— Моего сына эта любовь до добра не доведет, — ответила она. — Еле-еле защитил диплом бакалавра, хотя экзамены всегда сдавал на отлично. Затем отказался ехать в Москву, хотя его ждало оплаченное место студента Баумановской академии… Теперь говорит, если не дадите денег на свадьбу, то пойду в бандиты. В этом, по-вашему, благородное влияние любви?

— Надежда Сергеевна, давайте вернемся к несчастным случаям, — попросил обеспокоенный детектив. Ему вовсе не улыбалось слушать переживания мамаши, которая так безумно ревнует сына к будущей невестке. Пока в том, что она рассказывала, ничего интересного не было.

Однако Бурцева продолжала, и Шмыге ничего не оставалось делать, как покорно слушать и делать для серьезности пометки в блокноте.

— И вот вчерашний случай. Я чуть инфаркт не получила, когда мне позвонили из приемного покоя дежурной больницы и сообщили, что с Павликом произошло несчастье… Бедный мальчишка, и за что ему выпала такая судьба! Боже, как я корила себя, что раньше не обратилась к вам…

— Я берусь за ваше дело, — сказал детектив поспешно, боясь, как бы ему не пришлось выслушать ревнивые излияния по второму кругу. — С вас небольшой аванс, сегодня же выпишу Павлу некоторые рекомендации, которые следует выполнять, пока не закончится расследование и не станет ясно, в чем причина его повышенной травмоопасности.

— И сколько это будет мне стоить? — спросила она.

— Вообще, подобные расследования — довольно дорогостоящие мероприятия… Приходится много ездить, работать с соответствующей литературой, привлекать для анализа сторонних специалистов, — начал мучительно изворачиваться Шмыга, проклиная коммерческий век, в котором приходилось торговаться на каждом шагу.

— Сколько?

— Пятьсот рублей. А вообще мой день стоит двести рублей. Думаю, за неделю мы управимся.

Бурцева расплатилась сотенными купюрами и отказалась от квитанции.

«Надо было больше просить», — мгновенно пожалел Иван Петрович.

Когда за посетительницей закрылась дверь, он подергал розетку, но контакт был надежным, и настольная лампа продолжала ровно излучать свет. Впрочем, надобность в ней отпала — тучи разошлись, и горячие солнечные плиты лежали на полу.

«Дельце, скорее всего, пустяковое, — решил удовлетворенно Иван Петрович. — Надо лишь выяснить, от кого идет постоянная агрессия. Не исключено, что она может происходить от самой Надежды Сергеевны. Иная мать так упрется, что готова своего ребенка инвалидом сделать, лишь бы не отпустить от себя».

Старенькие серого кирпича четырехэтажные корпуса дежурной больницы Иван Петрович не раз посещал по долгу своей прежней службы. Часами высиживал в реанимации с черной потертой папочкой на коленях, выжидая момент, когда потерпевший придет в себя и заговорит. Бывал там одно время чаще, чем дома. Но еще ни разу дорога туда не отняла у него так много времени, и не обошлась ему так дорого, как в этот день.

Во-первых, сразу же пошли глупые непредвиденные задержки. Брюками зацепился за край стола так, что карман вывернулся наизнанку, и вся мелочь разлетелась по полу. Можно изорвать с десяток штанин, экспериментируя, но подобного результата не добьешься! Во-вторых, уже готовый к выходу, полчаса простоял с телефонной трубкой, выдумывая один предлог весомей другого, чтобы отказаться от встречи с Зосимовым. У того горело сердце от очередной обиды, понесенной от начальства, которое в довесок к его девяти делам всучило еще и ДТП на Моховой, и он требовал немедленной встречи «у Бахуса» (так выспренне называлась заурядная попойка в его холостяцкой квартире).

Еще, Иван Петрович долго прождал транспорт на остановке, но прежде оживленный маршрут вдруг затих, и ему пришлось пойти пешком с проспекта Октября до Дворца культуры. Но и там, перед его носом красный вагон трамвая вильнул и скрылся за поворотом. Поэтому, чтобы окончательно не опоздать, он решил сократить путь и свернул в оживленный и, казалось, совершенно безопасный в этот час городской парк.

Пока довольно складно получается. Как в известном анекдоте: круиз, теплое море, на палубах теплохода отдыхающие. Вдруг корабль натыкается на старую мину, взрыв, все тонут, один пассажир, захлебываясь, вопрошает: «Господи, за что?» А в ответ седенькая бородка из-за облаков выглядывает: «Я вас, гадов, десять лет на этот пароход собирал!»

Так и на улице Моховой. Превысило в «Продмаге» число грешников критическую величину, сработала разрядка — мгновенный процесс самоочищения. Кто убит, кто надолго выведен из строя, и сейчас они опасности ни для самих себя, ни для окружающих не представляют.

«Если Воротынцева знала за собой что-то, недаром, старая клюшка, смерть предчувствовала, то как мой клиент туда забрел — случайно или не случайно? Сам пошел или его туда послали? Одной беседы будет достаточно. Уложусь в два-три дня, но потяну неделю — такие пустяковые дела не каждый раз перепадают. Семь дней на двести — 1400. Пятьсот получил. Значит, еще 900 причитается».

Погруженный в финансовые расчеты, Иван Петрович не заметил, да и не мог заметить, как мир вокруг него дрогнул и начал меняться. И совсем не в лучшую сторону. Словно некто один за другим начал гасить вокруг него светильники, и в образующиеся сумерки, крадучись, вошли низкие уродливые тени, пока принюхиваясь, пока еще туго соображая своим невещественным мозгом…

Ничего не заметил Иван Петрович, проходя в раздумии парковыми дорожками. За ржавым чертовым колесом шел небольшой участок густого запущенного ельника. Он решил спрямить дорогу и направился в зеленую чащу по едва заметной тропинке, надеясь выскочить через пару минут к западным парковым воротам, от которых больница находилась всего лишь в двух кварталах.

Вначале детектив услышал негромкие голоса, затем под зелеными разлапистыми елочками увидел мужчин, сидевших на корточках вокруг мятой газеты с остатками неприхотливой закуски. Две пустые бутылки водки блестели поодаль. Немного дальше из-под куста можжевельника торчали ноги в дешевых синих спортивных штанах. И потому как они торчали, Иван Петрович понял, что принадлежат они совсем неподвижному человеку.

— Опаньки! — Вырвалось у него. — Я не помешал?

— Проходи! — зло отозвался худой, взвинченный мужик в синей майке и закатанных до колен трико.

— Можешь присоединиться, — засмеялся другой, рыхлый беловолосый парень.

Был еще и третий, полуголый до пояса. Он ничего не говорил. Он сидел молча, на корточках, и чистил пучком травы лезвие длинного кухонного ножа с черной пластмассовой рукояткой.

— Понял, — торопливо сказал Иван Петрович и обогнул компашку.

— Что ты понял… понял он, — услышал вслед себе. — Понятливый какой…

С бьющимся сердцем, живой и невредимый Шмыга выскочил туда, куда и намеревался — к западным воротам.

Неподвижное тело в сочетании с ножом, чье лезвие чистили, еще ничего не означало. Один из товарищей перепил — попробуй, попей водочку при такой жаре и влажности. Сморило, прилег отдохнуть. А трава прекрасно счищает с металла запах рыбных консервов, например. Он сам всегда чистил травой лезвие своего «золлингера», когда на пикнике открывал консервы. Нож длинный, кухонный — так гуляли сначала на квартире, взяли какой под руку подвернулся, и переместились в парк, под елочки.

«Не надо ничего выдумывать, — убеждал он себя. — Прекрасный летний вечер. Люди сидят, выпивают и закусывают, делятся планами на дальнейшую трудовую жизнь».

Хорошее объяснение. Несмотря на некоторые противоречия, скажем, спать на мокрой после дождя траве не совсем уютно, да и выглядели граждане довольно трезво… объяснение казалось простым, логичным, и, главное, разрешало ему спокойно продолжать заниматься своим делом, за которое ему выдали аванс и неплохо заплатят по завершении. А совать свой нос в чужие дела, да еще задарма… нет, это не его стиль!

Так решила его голова, однако ноги распорядились по-другому и понесли его к ближайшему телефону-автомату.

— Привет, Толич. Я на секунду отвлеку тебя.

— Передумал? — обрадовано воскликнул Зосимов.

— Нет, извини. В дворцовом парке какая-то неточная компания. Один в кустах лежит, другой нож вытирает. Кажется, криминал. Кто сегодня дежурный следователь?

— Ну, я, — кисло сказал Зосимов. — И что ты хочешь?

— Пошли кого-нибудь из ментов проверить.

— Оно тебе надо? Раз в неделю администрация парка субботники проводит. Найдут, пошлют телефонограмму.

— И потом «из-за выраженных гнилостных изменений причину смерти установить не удалось», да?

— Да… но это не в мое дежурство.

— А распишут дело тебе, помяни мое слово. Ладно, петух прокукарекал, а солнце может не вставать. Я гражданский долг исполнил: просигнализировал в правоохранительные органы. Пока, тороплюсь.

— Может, все-таки зайдешь? Обещал расплатиться…

— Не сейчас. Проблемку одну решить надо.

— Давай, решай, — разочарованно отозвался Толич.

«Я дойду когда-нибудь до больницы?» — спросил себя Иван Петрович, вешая трубку.

Как оказалось впоследствии, это был вовсе не риторический вопрос. Тонкие черные пальцы стиснули язычок пламени последнего светильника, и тот погас, выбросив струйку дыма. Вокруг Шмыги окончательно стемнело, и голодные тени увидели его.

— Иван Петрович! — окликнул детектива пьяный женский голос. — Вы меня не узнаете?

Дорогу перегородила тонкая в талии высокая девица с коротко стрижеными волосами. От нее несло водкой вперемешку с острым запахом мятной жвачки.

— Бабаян? — остановился удивленный Иван Петрович.

Ирина Бабаян в прошлом году проходила у него по уголовному делу свидетелем. К сожалению, свидетелем. Ее сожитель зарезал хозяйку квартиры, где они снимали комнату. Шмыга копал под Ирину, будучи уверен в том, что она помогала возлюбленному, однако доказательств на нее собрать не смог. Когда-то он очень хотел ее видеть, но на шконке следственного изолятора.

Если утверждать, что пьяному море по колено, то она была пьяна настолько, что даже Марианская впадина была бы сейчас ниже ее смуглых, исцарапанных, как у девчонки, коленок. Лицо от непонятного возбуждения горело красными пятнами.

— Иван Петрович, — подмигнула она ему. — А ведь тогда у вас не получилось?

— Мне некогда, — брезгливо отозвался Шмыга и попытался пройти мимо. Но в самый последний момент Бабаян сделала шаг назад и вновь встала у него на пути рядом с подъездом, перед которым на лавочках сидели какие-то ребята в синих тренировочных штанах с белыми лампасами, совсем молоденькие, лет по шестнадцать-семнадцать.

Говорила она громко и отчетливо.

— Хотел, мусор, чтобы я прицепом пошла, да?

Иван Петрович опешил:

— Ты что такая смелая?

— Я знаю, тебя уволили, следак поганый…

Она набрала в грудь воздуху, и вот-вот разразилась бы откровенной и циничной бранью, как это не раз проделывала в его кабинете, но Иван Петрович цепко и больно схватил ее за локоть и грубо переставил на другое место. Она взвизгнула, и Шмыга даже не заметил, как рядом оказался высокий молодой паренек с красными опухшими губами.

— Ты что, козел, женщину обижаешь?

Шмыга не успел возразить, как получил первый удар по лицу. Бил маленький чернявый, невесть как оказавшийся с правой стороны. Потом удар обрушился ему уже спереди, в нос… и через очень короткий промежуток времени он обнаружил себя сидящим в кустах у стенки дома, а благородные заступники довольно проворно обшаривали его карманы.

— Стас, у него только два червонца!

Сильный болезненный пинок под ребра показал, что Стасу не нравится финансовое положение Ивана Петровича. Детективу тоже не нравилось, что некоторые его знакомые перебиваются от зарплаты к зарплате, но он никогда не пинал их по этому поводу под ребра.

Шмыга вскочил на ноги и с криком «Убью!» бросился мимо хулиганов к тротуару. Они отпрыгнули от него, как отпрыгнули бы молодые коты, увидев, что, казавшаяся дохлой, мышь вдруг шевельнулась. Он выскочил к бетонной ограде пришкольной территории, перескочил через нее, преодолел небольшое футбольное поле, выбежал сквозь узкие ворота и остановился у заброшенной трансформаторной будки.

Кажется, его не преследовали. Иван Петрович оглядел себя. Крови вытекло из носа немного, но рубашка на груди цвела алыми пятнами, да и костюмчик выглядел неважно — мальчишки пинали его грязными ботинками… Это обстоятельство разозлило вконец, точно, если бы его пинали в чистой обуви, было бы намного легче.

О том, чтобы идти в таком виде в больницу и речи не могло быть. Оскорбленный детектив присел рядом с лужей, стал отмываться… И едва он задумался над интереснейшим вопросом «Так кто ж такой Павлик Бурцев, если мне даже поговорить с ним не дают?», как вновь увидел тех мерзавцев во главе с красногубастым. Человек пять или шесть. Они шли скорым шагом, настороженно озираясь, вытянувшись в цепочку. Шмыга оглянулся. Слева от него тянулась глухая кирпичная стена гаражей. Впереди, в метрах двухстах шла перпендикулярно улочка, которая выводила в оживленное место. Но эти двести метров он не пробежит быстрее, чем эти чертовы спортсмены. «Догонят и забьют у гаражей», — торопливо подумал Иван Петрович. Справа — здание школы. Лето. Вряд ли там сейчас даже сторож есть. Ему ничего не оставалось делать, как скользнуть внутрь трансформаторной будки. В ней было темно, прохладно, под ногами заскрипело кирпичное крошево. В щели проржавленной двери он хорошо видел приближавшихся преследователей.

— Здесь пробегал, — сказал один мальчишка и поддел носком кроссовки заляпанный кровью и грязью носовой платок. — Стас, ты его здорово зацепил.

«Ах ты, маленькая сволочь, и не сидится тебе за книжками», — с неудовольствием подумал детектив. Дрожь в коленях прошла, и бывшего следователя стала раздражать роль гонимого. Шмыга присел и нащупал рядом с собой обломок кирпича. Хороший такой увесистый обломок.

— Может он сюда залез? — отозвался чей-то голос с повелительными нотками. — Отойди, я гляну.

Бить следовало крепко. Так, чтобы смельчак вылетел из будки с размазанным лицом. Просто ударить, даже очень больно, означало вызвать на себя лишь всплеск лютой злобы. Потерпевших от рук подростков иногда находили в таком неприглядном виде, что судмедэксперты несколько часов вносили в протокол переломы. Шмыга привстал, отвел руку…

Ему повезло. Заглянул тот самый красногубастый, главный волчонок. Вначале осторожно, но поскольку ничего не увидел за железной станиной трансформатора, да еще со свету, то шагнул дальше и даже руку не успел выставить в свою защиту, как в лицо ему полетел кирпич.

Заорал он страшно. Перепугал не только своих, но и самого Ивана Петровича, который не догадывался, что хулиганы очень нежный и чувствительный народ. Подхватив еще один обломок кирпича, детектив выскочил наружу. Солнечный свет ослепил его, он размахнулся и дико закричал:

— Убью! Всех положу!

Шмыга помахал в разные стороны кирпичом, и оглянулся. Никого. Лишь быстрый топот за углом школы показал, в каком направлении скрылись «физкультурники». Он бросил оружие и посмотрел на худенького пенсионера, который от неуемного любопытства даже влез на ограду, придерживая обеими руками широкополую пляжную шляпу.

— А тебе чего надо? Пошел отсюда.

Дедка смыло с ограды, как волной.

— Кино бесплатное нашел… Милицию вызывать надо! — раздраженно крикнул ему вслед Иван Петрович, и сам незамедлительно покинул место происшествия.

В агентство он вернулся поздно, пробираясь переулками, взъерошенный, как еж, но продолжения атаки не последовало. Прошмыгнул мимо конторки дежурной. К счастью, сегодня не было Варвары Федоровны, его доброй знакомой и покровительницы, иначе бы ему не избежать дотошных расспросов. И лишь когда оказался у себя в кабинете, смог окончательно перевести дух.

— Мерзавцы! — выругался детектив, осторожно трогая перед небольшим зеркальцем распухший нос, — распустились, сопленыши. И наши из ментуры тоже хороши. Куда смотрят тетки из инспекции по делам несовершеннолетних? Действует готовая организованная преступная группа и практически безнаказанно.

Но все это были риторические вопросы, годные лишь для газетных статей. Кирпич, а он мог выглядеть как угодно — и металлическим кастетом, и кухонным ножом, и кулаком распоясавшегося хулигана, просто так по голове не бьет. Как правило, удар направляет чья-то умелая рука. Если смотреть с этой точки зрения, то не очень-то умелая, да и удар вышел вскользь, едва задел.

И поэтому специалист по несчастным случаям, несколько успокоившись, даже с высокомерием подумал:

— Это все? Слабовато, однако…

Однако, едва он это произнес, как ему почудился чей-то сдавленный смешок. Иван Петрович даже оглянулся, хотя, конечно же, понимал, что никого не увидит, и нездешний холодок вдруг коснулся его сердца.