Глава IX

Ночь я проспал как младенец. Не понимаю, правда, почему так говорят. Сами младенцы не рассказывают, как именно они спят, поскольку говорить еще не умеют, а когда вырастают, они совершенно не помнят такие подробности своего прошлого. Однако по наблюдениям со стороны младенцы ночью постоянно просыпаются и плачут. То у них животики болят, то зубки режутся, то они просто есть хотят. У меня зубки не резались, есть я не хотел и спал как убитый. Вот это сравнение больше подходит. Хотя, конечно, убитые тоже про качество своих снов ничего не рассказывают. Но все-таки. Словом, спал я без снов, кошмаров и прочих беспокойств.

Наутро, после завтрака, Федор предложил мне переехать в свободный дом неподалеку.

— Тебе там удобней будет, поживешь спокойно, без нашей суеты семейной, обдумаешь, что дальше делать. Все, что для хозяйства нужно, там есть, а чего не хватит, так мы рядом. Настасьи это дом, хорошая женщина была, да все мы невечны. Кстати, родня твоя, внучка бабы Варвары, как ее у нас называли. Прабабушки твоей. Да, ты ведь, наверное, не знаешь эту историю. Или знаешь?

— Варвары Костылевой? Знаю, что уехала отсюда, выйдя замуж за моего прадеда, перебрались они в Поволжье, а в тридцать седьмом ее арестовали. Дальше следы теряются.

— И правильно, что теряются. Варвара, когда поняла, что статья у нее расстрельная, что к семье она больше не вернется и жить ей в большом мире не судьба, отвела глаза конвоирам да и отправилась обратно на свою малую родину через всю страну. Сильная ведьма была. Добралась нескоро, но добралась. Поначалу все грустила. Она, видать, очень твоего прадеда любила. Да, конечно, любила. Иначе бы отсюда с ним не уехала, ведь знала, что только здесь такие, как она, в безопасности. Ну а потом… Жизнь берет свое, вышла замуж снова. Вот такие дела. Ты не осуждай ее, что вашу семью бросила. Спасла она твоих предков этим бегством.

А дом этот твой по праву получается. Законное наследство. Мария с Никитой там уже с утра прибраться успели, порядок навели, так что можешь вселяться и жить. Я провожу да и деревню нашу покажу заодно. Ты вчера вряд ли что увидеть смог, не до экскурсий тебе было.

Заречная встретила меня ярким солнечным светом и плохо скрываемыми любопытными взглядами местного народа. Пока мы с Федором шли к моему новому жилищу, поздороваться мне пришлось раз десять. Я заметил, что люди с интересом, но не зло, а скорее доброжелательно провожали меня взглядом. Я тоже с любопытством оглядывался по сторонам. Несколько улочек, я вроде насчитал семь, лучами расходились от круглой центральной площади, образуя как бы рисунок солнца. Стена векового леса окружала эту небольшую деревню со всех сторон. За кронами огромных елей в голубой дымке виднелись горные вершины. Заборов в деревне не было, разве что невысокие зеленые изгороди, которые служили скорей украшением, чем преградой.

— Слушай, Федор, — спросил я своего провожатого, — вы что, недавно все построили? Дома совсем новенькие. Вон — бревна желтые, как янтарь все светятся.

— Сотни лет этим домикам. Не всем, но многим. Ты не забывай, что за люди их строили и кто в них живет. Заговорены они специальным образом, вот и не стареют. Жаль, с людьми так нельзя. Стареем и умираем как все. Ну, разве что болеем меньше благодаря таким, как Олеся наша. Ты небось кино насмотрелся про трехсотлетних ведьм. Так сказки все это, не бывает таких. И Олеське нашей девятнадцать годков всего, правду она сказала… — Федор хотел еще что-то добавить, но замолчал. Потом вроде как принял решение и сказал уже совсем другим — серьезным тоном: — Пришли, Саша, вот твой дом. Зайдем, разговор у меня к тебе есть персональный. Только чайку вот заварю сначала.

Дом, в который привел меня Федор, и правда был вполне уютным и чистеньким. Стол в большой главной комнате был накрыт свежей белой скатертью. На нем уже стояли чашки и тарелки с румяными пирожками, накрытые салфеткой. Вся комната, залитая солнцем из раскрытых окон, отражалась в блестящих боках пузатого самовара. Пахло деревом и какими-то пряными травами. В печи потрескивал огонь, а рядом с дверцей лежала стопка дров. «Мария с Никитой постарались», — понял я.

— Скажи, Федор, отчего вы так со мной возитесь, прямо как с родным? Нет, мне приятно, не спорю, и благодарен я безмерно за гостеприимство. А за спасение вообще по гроб жизни обязан. Но есть у меня чувство, что чего-то я не понимаю.

— Вот об этом как раз и разговор. Хорошо, что ты начал, а то не привык я к таким миссиям деликатным. Олеся сама собиралась сказать тебе, да не смогла. Меня попросила. Никакая она не эта, как вы там вчера говорили, женщина-вамп роковая. Вообще, еще и не женщина, а девчонка совсем. А груз на ней недетский лежит. Она из Основателей. В ответе она за нас, за весь наш род, за наше будущее. Прости за сумбур и громкие слова. Так ею судьба распорядилась, не по своей прихоти. На ней сходятся наши, как теперь говорят, энергетические каналы. Всех в общине. Она нам силы дает, мы ей. Так наша природа устроена. Этот дар Основателя по наследству передается. И не просто так, а через определенное количество поколений, в определенное время. Я в этом не очень разбираюсь, это наши старейшины по древним, еще рукописным книгам и по звездам вычисляют.

— Ясно. Ну а я в этом как участвую? Я до сих пор так и не понял.

Федор замялся, полез зачем-то подкидывать дрова в печь. Потом решился:

— Ты не кипятись только, ладно? Пойми, я ей как отец, что ли, или как старший брат. Она в моей семье росла с малых лет. С тех пор, как ее родители погибли. Ребенок ей от тебя нужен, Саша. За тем и звала. Чтобы род Основателей не прервался. Через отца твоего вначале звала, ты поначалу совсем глухой был. А как стал о Заречной думать, и до тебя достучаться смогла.

Федор замолчал и втянул голову в плечи, будто опасаясь, что в него сейчас полетит чашка с горячим чаем, которую я в этот момент держал в руках. Первым моим желанием и правда было гордо возмутиться: «Что я вам, бык этот самый?!» Или: «Да вы что тут, совсем с ума посходили?!» Или: «Доколдовались до маразма!» Ну и в таком духе. И тут я с удивлением понял, что возмущаться у меня нет никакого настроения. Вместо этого я сказал после долгого молчания:

— Да уж, министр иностранных дел из тебя, Федор, точно не получится. Дипломат ты еще тот.

Глава Х

Мы сидели молча. Мне надо было разобраться в себе, а Федор, почувствовав это, не хотел мне мешать.

Какой смысл себя обманывать? Я любил эту девушку. Уже давно — со вчерашнего дня. Это могло бы показаться смешным, но мне было не до смеха. Я пропал, растворился без остатка в бесконечности ее глаз, в запахе ее волос, в ее улыбке, в ее силе колдуньи и одновременно слабости почти ребенка. Скажи мне об этом кто-нибудь еще два дня назад — ни за что бы не поверил, что так может быть. Жизнь, все, что я делал до вчерашнего дня, казалось мне сейчас только пустым томительным ожиданием этой любви. Я не понимал уже, как я мог существовать, чем-то заниматься, даже веселиться и получать от жизни хоть какое-то удовольствие, когда рядом не было Олеси. Строить планы на будущее, в котором не было этой девушки. И, ужас-то какой, я даже не подозревал о ее существовании! Я ненавидел Москву — там не было моей Олеси, я терпеть не мог свой студенческий городок Нью-Хейвен, с которым с грустью расставался всего две недели назад, обмывая с друзьями свой диплом. Я с трудом мог вспомнить (да и зачем, собственно?) лицо моей подруги Женьки, оставшейся где-то в совершенно бессмысленном и пустом мире, потому что в том мире не было Олеси. Я жалел все человечество — они, эти несчастные миллиарды людей, ничего не знали о моей любимой и могли при этом спокойно и бессмысленно жить. Бедняги.

Жалкими остатками скучного здравого смысла, который в испуге от взорвавшегося фейерверка чувств забился в самый дальний и пыльный уголок моего сознания, я понимал, что влип. Но как же я был этому рад! Я был благодарен даже бандиту Мише и подлецу Силантьичу. Они, сами того не понимая, помогли мне встретиться с моей судьбой. Вергилий все-таки довел меня до моей Беатриче, хоть и порывался грохнуть по дороге.

Ребенка? Да хоть двух! Тоже мне, этическая проблема для доктора философии. Так бы сразу и сказали.

— Так я сразу и сказал, — неожиданно подал голос Федор.

Я о нем совсем забыл. Вот черт, их способность читать мысли напрягает.

— Да ничего я не читал, — возмутился Федор, стараясь, чтобы улыбка не расползлась дальше ушей, — у тебя все на лице было написано здоровенными буквами.

Ну да, конечно, не читал он. Жулик.

Дверь распахнулась, и на пороге появились Мария и Олеся. У Марии в руках была здоровенная кастрюля, а Олеся держала корзинку, накрытую полотенцем.

— Обед готов, ребята. Вы тут голодные си… — Олеся осеклась на полуслове, встретившись со мной взглядом и моментально все поняв.

— Ты уже все сказал ему, Федор, — с укором не спросила, а констатировала она. Щеки ее пунцово вспыхнули, она развернулась и бросилась из дома прямо как была, вместе с корзинкой, чуть не сбив по дороге едва успевшую отскочить Марию.

— Вот тебе и женщина-вамп, — махнул рукой Федор. — Маша, догони ее, что ли, успокой. А то она нам бурю с градом какую-нибудь сейчас устроит. А у нас огурцы с помидорами в огороде дозревают.

— Не надо, Мария. Я сам. — Я встал и направился к выходу. — Что она мне сделает? Ну в лягушку превратит. Подумаешь, делов.

Мария перевела взгляд с меня на мужа в ожидании подтверждения. Тот только кивнул. А я вышел из дома.

Далеко идти не пришлось. Олеся сидела на ступеньках крыльца и решительно доедала кусок пирога, извлеченного из той самой корзинки под полотенцем. Видимо, правду говорят психологи — от стресса женщины начинают есть все, что попадет под руку.

Я уселся рядом, демонстративно заглянул в частично опустошенную корзину и решительно заявил:

— Это был мой пирог. Мария, между прочим, его для меня пекла. Ты. Съела. Мой. Пирог.

Олеся, перестав жевать, посмотрела на меня совершенно ошалевшими от такого заявления глазами и аккуратно положила надкусанный ломоть обратно в корзинку. Потом поняла, попыталась удержать на лице серьезное выражение, но не смогла и неожиданно для самой себя прыснула от смеха. Крошки от пирога, вылетев изо рта, тут же стали добычей обрадованных нежданным деликатесом кур. Через секунду мы оба хохотали, не в силах остановиться, а выскочившие на крыльцо Федор с Марией взирали на нас как на окончательно и безнадежно ненормальных людей.

— Спасены твои помидоры, Федор, — только и смог выдавить я сквозь смех. — Пошли доедать, что осталось.

Заходя в дом, я оглянулся и успел заметить, как с быстротой льдинки, брошенной в кипяток, тает огромная черная туча на горизонте, растворяясь в синеве неба.

Продолжение следует