Глава 1. Слёзы надежде не помеха

— Всё! Я ухожу!

Моё сердце ухнуло куда-то вниз, под кровать, руки ослабели, мне стало совсем плохо. Но всё, что я могла сделать, это проблеять тоненько:

— Сашенька, нет! Не уходи, пожалуйста!

— Хватит, с меня хватит!

Он метался по комнате, бросая свои вещи в спортивную сумку — толстовку, ноут, невымытую чашку из-под кофе. Я протянула руку, будто бы могла вырвать её, спрятать, и тогда Сашка останется… И понимала, что это конец, он уйдёт, теперь-то уйдёт навсегда!

— Сашенька… Давай поговорим, пожалуйста! Давай попробуем ещё раз! Я уверена, что всё получится…

— Три! Тонька, три раза!

— В четвёртый обязательно получится!

— Хватит!

Он рявкнул и стукнул кулаком в стену. Я вжалась в подушку, замолчала, не смея больше рыдать, и только тихонечко постанывала от боли в животе и от бесконечной неизбежности. Сашка выплюнул в меня:

— Тварь! Ты до меня аборты делала, поэтому и родить не можешь!

— Не-ет…

— Ты даже не женщина! Ты пустоцвет! Правильно мне мама говорила…

— Сашенька…

— Заткнись! Не смей больше со мной заговаривать!

Боже мой, Саша, зачем ты так… Я скрючилась в кровати, всхлипывая, чувствуя, как боль режет живот пополам, а кровь, пульсируя, вытекает из меня на прокладку. Это конец, конец всему… Мне больше незачем… Я не женщина…

Он ушёл, а я всё лежала, лежала, рыдая. В голос кричала, корчась от боли, кусала подушку, потом встала, поплелась в ванную. Привела себя в порядок, приняла душ. Боль сошла почти на нет, кровь ещё текла, но немножечко, каплями. Всё кончено. Я пустоцвет, у меня больше никогда не будет детей. Больше никогда.

Потом я прошлась по квартире. Глаз сразу выхватывал дыры, оставленные Сашей. Он забрал икону Богородицы, которую нам подарила на свадьбу его мама. Забрал будильник, который противно звенел у меня над ухом почти пять лет. В шкафу зияли пустые полки, на которых раньше лежала заботливо сложенная мною одежда мужа. Так непривычно… Ведь мы с Сашкой вместе сняли эту квартиру. А теперь… Он ушёл, а я одна не смогу платить за неё. Придётся возвращаться в коммунальный клоповник, в маленькую сырую комнату рядом с кухней.

А может быть, Саша ещё вернётся? Может, одумается? Ведь всё же пять лет вместе!

Я прислонилась к кухонному шкафчику и закрыла глаза. Выпить чаю? Нет. Надо позвонить Ларе. Ларка подскажет, что надо делать!

Где мой телефон?

Может, сначала позвонить Сашке?

Я потащилась в комнату, то и дело хватаясь за живот. Потягивало… Надо завтра Анне Иванне показаться, гинекологу нашему. Телефон лежал на прикроватной тумбочке, и я схватила его в надежде, что увижу там пропущенный от Сашки. Но звонков и смсок не было. Дрожащими пальцами я разблокировала телефон и открыла список контактов. Нашла «Любимый» и хотела ткнуть в иконку вызова, но заколебалась.

«Тварь! Пустоцвет! Не женщина!»

Зажмурившись, отогнала слёзы и промотала список контактов до Черёмушкиной, нажала на кнопку и приложила телефон к уху.

— Ларуся… Ты дома?

— На дежурстве, — скучным тоном протянула подруга. — А ты чего, ревёшь, что ли?

— Реву.

— Что случилось?

— Сашка ушё-о-о-ол… — взрыдала я, схватившись за живот от судороги. — А у меня выкиды-ы-ыш…

— Опять? Эх, горе горькое… — Ларка вздохнула и решительно заявила: — Давай, приезжай. Напою тебя… да хоть чаем.

— А может, мне Сашке позвонить? А?

— Ни в коем случае! — повысила голос Ларка. — Хватай такси и пулей ко мне!

— Ладно, не ори, — уныло ответила я и отключилась. Надо одеться и вызвать такси. Краситься не буду — не в кино иду. И в сумку прокладок напихать… Плавали, знаем.

В городе бушевала непогода. Дождь как из ведра. Как же Сашка в такой ливень, ведь шины почти лысые… Я жалась к сиденью такси и изо всех сил жалела себя. И Сашку. И нашего нерождённого ребёночка. Всех наших с Сашкой нерождённых детишек… И того, самого первого.

— К приёмному покою везти? — спросил таксист, оглянувшись.

Я подняла голову, с трудом поняв, что он говорит, потом вытянула руку в сторону:

— Нет, нет, вон туда, к отделению.

Расплатившись, я поспешила к корпусу, где располагалось отделение сердечников. Открыла служебную дверь ключом и почувствовала, как холодит промокшие ноги. Глянула вниз и тяжко выдохнула: сапоги забыла надеть, вышла в тапочках! Ну надо же! Вот почему таксист всю дорогу на меня странно косился…

— ------

Ларку я нашла на посту. Плюхнулась на стул и вытянула ноги с мокрыми тапочками-зайчиками:

— Прикинь, как я из дома вылетела!

— Ну ещё бы, — ухмыльнулась подруга. — За Сашкой своим света белого не видишь…

— Лар… Может, он вернётся, а? Может, ему позвонить?

— Сиди, где сидишь, и не двигайся! — строго сказала Лариса и, выглянув над стойкой поста в коридор, плюхнулась обратно, полезла в ящик: — Во, нам с тобой в самый раз будет — и выпить, и закусить.

Она положила на стол коробочку конфет «Мон Шери» с ликёром, а на коробку — цветной журнал сплетен, потом встала:

— Сейчас чайку заварю, и поболтаем о твоём Сашке.

С Ларисой мы познакомились в первый мой рабочий день. Я пришла в больницу на втором курсе училища, а она уже работала медсестрой. Мы сразу нашли общий язык, потому что бросали курить и постоянно стреляли друг у дружки жвачку. Да и вообще — общаться с Ларкой было легко и просто. Именно ей первой я рассказала про Сашку, как он за мной ухаживал, как сделал предложение. Именно она была моей свидетельницей на свадьбе. Именно она должна была быть крёстной моих детей… И именно Ларке я рыдала в плечо после каждого выкидыша.

Ноги начали конкретно замерзать. Я стащила тапки и положила их на батарею за стулом. Поджала ноги на стул и взяла журнал из ящика стола. Стар. Вот что читают девчонки на дежурстве… Сплетни и откровения российского шоу-бизнеса меня никогда особо не интересовали, но ждать Ларку и пялиться в стену мочи не было.

С обложки на меня смотрели трое. Актриса какая-то, я видела её в сериале. Её муж, очевидно, — моложавый серьёзный брюнет. И между ними — девочка, светловолосая, голубоглазая и улыбчивая. Про таких говорят — не в масть. Она не была похожа ни на мать, ни на отца. Господи, как этим людям повезло! У них такой красивый ребёнок, такая дочь… Вон какой взгляд умненький!

У меня могла бы быть такая дочка, если бы не умерла…

Я коснулась пальцами лица девочки. Маленькая! Ей повезло, и родителям её повезло… А мне нет. Мне вообще не везёт в жизни.

Слёзы подступили к глазам снова, но вовремя вернулась Ларка с двумя чашками, из которых свешивались хвостики с этикетками «Липтон».

— Ну вот, сейчас посидим. Что смотришь? О, Стасов! Какой мужчина! Ах, какой мужчина! И жена у него такая талантливая… Обожаю эту пару!

— Дочка у них красивая, правда? — спросила я, словно только и ждала свидетельства подруги. А та глянула и ответила:

— Ага. На кого-то похожа… Не помню, на кого.

— Тебе кажется. Милашка такая…

— Ну. Не помню. Держи чашку.

— У моей мамы были голубые глаза, — задумчиво протянула я, грея руки о чай.

— И у тебя они голубые, солнце! — рассмеялась Ларка и отмахнулась: — Сколько в мире людей с голубыми глазами!

— Даже не знаю… Слушай, что мне делать? Что с Сашкой-то делать?

— А ничего!

— Как это? Подожди, ты что сейчас говоришь?

— А то. Ничего не делай. Пусть валит!

— Ла-ар!

— Тонь, солнце, на минуточку — у тебя случился выкидыш. У тебя, Тонь, не у Сашки твоего! А он истерит, вместо того чтобы тебе помочь, успокоить, утешить… Он! Истерит! Уходит он!

— Лар…

— Нет уж, молчи! Скатертью дорога, блин! Наконец-то!

— Лар, он же мой муж… Я люблю его…

— Ну и дура. Послушай меня, Тонька, отпусти говно плыть дальше по реке. Хватит его к себе руками подгребать и с наслаждением вмазывать в морду лица!

Чашка дрожала в моих руках, и я смотрелась в тёмную жидкость, как в зеркало. Ларка всегда как выдаст что-нибудь… Саша не говно, а я не вмазываю ничего… Ну, может, немножечко… Сашка, конечно, мог бы меня пожалеть!

Но это же Сашка, у него же работа нервная… У него обязанности… Он семью кормит! Он же имеет полное право хотеть ребёнка!

— Лар, он так хочет детей…

— А ты типа нет? Ты типа просто рядом стояла? Ты здоровьем не расплачиваешься при каждой беременности, нет?

Ларка поставила чашку на стол и перегнулась через стойку:

— Наталь Матвевна, а куда это вы собрались в тапочках?

— Да воздухом подышать, — невнятно ответила больная.

— Я вот щас вам подышу воздухом! Курить вам нельзя, понимаете? Нель-зя!

— Да я воздухом…

— В палату, рысью, иначе позову дежурного врача, поняли меня, Наталь Матвевна?!

Пациентка с тяжким вздохом развернулась и пошлёпала тапками обратно. Я усмехнулась. Ничего не меняется. Четыре года я здесь работаю, и всегда на смене есть один больной, которому надо сходить покурить несмотря на заперт врачей! Ларка снова села на стул и фыркнула:

— Вообще оборзели! Ну ты видела?

— Видела, — уныло протянула я, невольно снова бросая взгляд на семейство Стасовых. Теперь и мне эта маленькая девочка начала казаться знакомой. Овал лица, улыбка, разрез глаз — всё это я где-то определённо видела.

Господи, почему я думаю о каком-то постороннем ребёнке? Я только что потеряла своего! Я потеряла Сашу! Я потеряла всё, господи боже мой! Как жить?

— Так, ты опять реветь? А ну! Съешь конфету, — Ларка открыла коробку и молниеносно сунула мне в рот конфету: — Жуй! Давай, раскусывай!

В общем, через час я уже была почти спокойна. Ликёрчик с чаем подействовал. Мы с Ларкой вовсю трепались о знакомых, о медсестре, которая недавно ушла в декрет, и мне было только совсем немного больно. Кому-то везёт в этой жизни, кому-то не везёт… Это нормально. Что поделать… У меня не будет детей, вот и всё. Я проживу свой век одна, без Сашки, без маленького…

— ------

Мне никогда не везло, и я всегда надеялась, что вот-вот — и на моей улице перевернётся грузовик с удачей. Родители погибли в аварии, когда мне было восемь лет. Ехали встречать меня из школы и не доехали. Оба они были детдомовскими, и я повторила их судьбу. В детском доме надеялась, что вдруг кто-нибудь возьмёт в семью. Но нет. До девятого класса доучилась, потом пошла в медицинский колледж на сестринское дело.

Неудачная влюблённость, умершая в роддоме дочка — всё это словно карма, которая потихоньку съедала мою жизнь. И выкидыши тоже съедали — каждый раз будто маленький кусочек жизни, два года или три… А вишенка на торте — уход Сашки. Видит ли мама с небес, что происходит с её дочкой? Жалеет ли меня?

Совсем размякшая, я полезла в телефон. Там хранились оцифрованные фотографии родителей: детские, взрослые, свадебные. Когда мне было грустно, я всегда пересматривала их, любовалась счастливыми лицами. Вот и сейчас — открыла, полистала медленно. Моя самая любимая фотография мамы — когда она была в первом классе, со смешными хвостиками и большими, неуклюже завязанными бантами, с улыбкой, в которой не хватало двух зубов…

Ларка вернулась с укольчика на пост, заглянула через плечо и воскликнула:

— Ну вот! Я же знала, что где-то видела эту девочку!

— Какую?

— Стасова дочку. Ну, с обложки!

— Лара! Это моя мама.

— Да знаю я, ты же показывала… Ой, а почему твоя мама похожа на Стасовскую дочку?

— Откуда мне знать? — я схватила журнал и положила на него мобильник с фотографией. Да, одно лицо! Улыбка эта щербатая без резцов, слегка приподнятые внешние уголки глаз, тонкий носишко с маленькой горбинкой, да всё! Вообще всё…

— Может, он твой родственник? Или его жена, как её… Актриса она. Левицкая, во!

Я покачала головой. Никакие они мне не родственники. А девочка не в масть… Открыв журнал, я пробежалась взглядом по статье. Ничего интересного, новая роль, трали-вали, муж обожает жену, жена снисходительно позволяет себя обожать, звезда сериалов, банкир с долей в Газпроме… Полезла в интернет. По запросу «левицкая стасов ребенок» мне выдало пять страниц интервью, и я открыла первое попавшееся. И позвала Ларку:

— Смотри, смотри же!

— Ну что там?

— Вот, написано: «Наша дочь родилась 6 августа 2012 года от анонимной суррогатной матери»! От анонимной, Лар, суррогатной матери!

— Ну? И что? Так многие делают. Вообще, по договору суррогатная мать и не должна знать, для кого рожает ребёнка…

— Дату смотри!

— А что дата?

— Именно в этот день я родила девочку, — сказала шёпотом, чтобы не спугнуть внезапно родившуюся надежду.

Лара села на стул, глядя на меня встревоженным взглядом, сказала осторожно:

— Не-е-е, мать, ты это бросай! Ты сейчас из одной крайности в другую…

— Если есть хоть малейшая возможность… — начала я, но подруга перебила меня:

— Тонька, твоя дочка умерла, и надо с этим смириться, понимаешь? Ты же видела её тело, ты держала его на руках. Может, тебе сходить к Валентину Петровичу? Что у нас, зря психолог в штате?

Я закрыла глаза. Боже, дай силы… Мне всегда казалось, что и я никогда не смогу забыть тот день. Каждая его деталь останется в памяти навсегда… Но со временем детали стёрлись, ушли, я могла ощутить лишь атмосферу. Глухая бесконечная тоска, щемящее сердце…

Я не видела тела.

Акушерка пришла, зашептала, что будут ещё дети, а сейчас даже хорошо, что девочка умерла, ведь у меня ни мужа, ни работы… Я разрыдалась, всё было как в тумане, а мои просьбы показать дочку, дать подержать остались без внимания. Только эти горькие слова про будущих детей. Тогда я не хотела будущих, я хотела этого ребёнка. Я ощущала пустоту повсюду: в животе, в груди, в руках…

— Лар, я не видела тела.

— Тонечка, зайка, ты о чём сейчас говоришь? — всерьёз обеспокоилась Ларка. — Хочешь сказать, что в нашем роддоме действует банда похитителей детей? А Анна Ивановна главарь?

Я внезапно успокоилась. Нет, всё не так. Тогда мне ничего не сказали, потому что я была соплюшкой, глупой и неопытной девчонкой в горе, а теперь скажут. Я выросла. Я хочу знать, что случилось с моей дочкой.

— Лара, я рожала в Питере. Меня по Скорой привезли, с автобуса сняли. Вопросы всякие задавали, пока я в схватках корчилась — замужем ли, есть ли парень, работаю ли и где… А я, дура, всё им рассказала, всю правду. И документов при мне не было, кроме паспорта. Если подумать — идеальная жертва.

— Тонь, ты меня прости, но мне кажется, что ты сейчас невменяемая. И пьяная… Надо же было так нализаться конфетами!

— Да не пьяная я… Ларк, спасибо, дорогая, я поеду домой.

— Нет, стоп! Куда ты домой поедешь и останешься одна?! Я через час сменюсь, и поедем ко мне. Хоть переночуешь у меня, ладно?

— Успокойся, — с улыбкой ответила я. — Всё в порядке. С жизнью кончать не собираюсь. Мне просто надо побыть одной и подумать.

— Если ты… — зловеще начала Ларка. — Если вдруг… В общем, я на телефоне, поняла? Даже ночью звони. Не бойся разбудить, поняла?

— Поняла я, поняла.

Напялив на ноги высохшие тапки, я обняла подружку и добавила:

— Спасибо.

Такси — уже другое — довезло меня до дома, я поднялась на этаж, открыла дверь ключом, остановилась посредине комнаты. Сердце снова кольнуло — Сашка… Но усилием воли я загнала мысли о муже далеко в уголок мозга, заварила себе крепкий кофе (теперь можно) и села на кухне с телефоном. Мне нужно взять больничный и съездить в Питер. Прошло семь лет, но не двадцать же, вряд ли акушеры и медсёстры в роддоме поменялись.

Я должна узнать, что случилось с моей девочкой.