Запах младенца

Боль началась постепенно. Сначала в виде редких потягиваний внизу живота, которые уже стали почти привычными за последний месяц. Поэтому сначала она и не придала им значения, продолжая свои ежедневные хлопоты.

В желудке ощущение пустоты, но есть не хочется. Организм готовится к испытаниям. Грызет яблоко, но не съедает даже половины.

А боль все настойчивей. Блуждает, то напрягая низ живота, то разливаясь по пояснице. Она опускается на четвереньки, следуя приказам тела, которым сейчас руководят древнейшие инстинкты. Для каждой женщины первый раз незабываем и связан с животным страхом, кульминация месяцев, проведенных в тянучем ожидании.

Надо идти, но она все ждет, словно надеясь, что скоро все прекратится. Но у нее уже подсчитано: длительность, интервал, интенсивность. Сомнений нет, время пришло.

Больница встречает холодно. Здесь никому не рады, но любого обязаны принять. Оформление, размещение, осмотр, подтверждение того, о чем и сама она уже знает.

Боль становится надоедливой. Минуты растягиваются до часов и сжимаются в вечность, когда очередная волна боли заставляет вспомнить умершую мать. Она ведь тоже через это прошла. Сейчас бы взять ее за руку, как в детстве. «У кошечки болит, у собачки болит, у рыбки болит, а у нашей Тани не болит». Эти простые слова когда-то могли решить любую проблему.

Очередной осмотр. Обещают, что скоро все закончится, но уставшие передавать сигналы нервные волокна объявляют забастовку, устраивая в мозгу панику и ступор.

В другой палате все иначе, отсюда хочется убежать. Похожее на богомола кресло, холодный блеск инструментов, все, вроде бы, стерильно, но прикасаться к чему-либо противно. Однако настроение приподнятое, потому что конец, он вот он, в руках у доктора, который тысячный раз в жизни коротко командует «Залезай», а спустя какое-то время, когда само понятие времени стирается, настойчиво кричит «Тужься!». Как будто у нее есть выбор.

Хриплый писк означает, что жизнь изменилась навсегда. Красное сморщенное существо мало похоже на человека. У него резкие комвульсивные движения, беззубый рот с подрагивающим при крике языком и мутные глаза. Он противный, как и его отец, который однажды тоже изменил ее жизнь, цинично и хладнокровно отняв честь, радость, надежду.

Сын насильника. Сын подонка. Сын мрази. Он зачат благодаря жестокости отца и рожден из-за нерешительности матери. Он — напоминание о том дне. Он — вечный вопрос «а если бы этого не было?» Он — бесконечные «почему?» и «за что?».

Наконец можно отдохнуть. Теперь она может попробовать начать жизнь заново, вычеркнув из книги последние страницы, притворившись, что уснула и увидела плохой сон.

Его приносят покормить, вручая с улыбкой, словно по ней не видно, что улыбка тут не к месту. Ведь есть любимые дети, а есть ненужные. Напряженный пронзительный взгляд нового человека заставляет ежиться, сдерживаясь, чтобы не отшвырнуть от себя этот сверток. Становится противно от мысли, что сейчас он присосется к той же груди, которую несколько месяцев назад терзал его отец. Ее промедление принимают за нерешительность, вкладывая ребенка в руки, обнажая грудь, засовывая сосок в его беззубый рот. Ему не приходится предлагать дважды.

Он берет то, что по праву принадлежит ему, что было для него создано. Материнская грудь должна насыщать, дарить покой и уют. Материнские руки должны согревать и ласкать. Материнский голос должен успокаивать. Мать должна любить.

Слезы появляются внезапно. Их ни разу не было за последние месяцы. Даже когда она задыхалась под тяжестью той мрази. Даже когда терла кожу, желая смыть с тела его малейшие частицы. Даже когда врач сообщил о переменах в ее теле. А теперь они оставляют теплые полосы на щеках, вымывая из души обиду, страх, безнадежность.

Ребенок смотрит на них распахнутыми глазами, словно извиняясь и благодаря. Она осторожно прикасается к пухлой щеке, покрытой тонкой, как крыло бабочки, кожей. Она нежная, не такая, как у его отца. И тонкие пальчики не такие, как у него. И нос ее. Наклоняется и целует сына в лоб, осторожно. Младенцы действительно потрясающе пахнут, молоком и будущим, которое еще невозможно рассмотреть в линиях сжатой в кулачок ладошки. Будущим, которое зависит от нее. Будущим, которое она решает ему дать.