Рассказ третий. Живые и мертвые

Полдня Ваня идет за ведьмой молча. Ничего не говорит, ничего не спрашивает, успокаивается и даже перестает сердиться. Женщина начинает меняться в его глазах. Казалось, некого больше винить. Она же была там в лесу. Ведьма. Как поверить, что не по ее вине погибли все мужики из деревни? Да и село она спалила, еще и призналась. Хотя, оправдаться тоже смогла. Очень странная она, никогда юноша не встречал такого странного человека, пусть и бывали в селе самые разные торговцы. Но Ваня не мог и представить, что ведьма станет вести себя так необычно. Еще сердясь, он поначалу только смотрел, не решаясь заговаривать. А ведьма шла впереди, напевая что-то, но едва замечала какой-нибудь цветочек или какую-то букашку, начинала радоваться, как ребенок. Наконец, Ваня чуть не наступил на жука, так ведьма успела подскочить в мгновение, ударила по ноге, что юноша чуть не свалился, а сама подняла с земли здоровенного жука, погладила, отнесла в сторону и выпустила в траву. Странно все это выглядело в глазах Вани. К ночи, надеясь поспать, он стал идти вяло, ожидая скорой остановки, но ведьма никак не останавливалась. Так что миг, когда юноша заговорит, был неизбежен. — Долго ли идти нам, ведьма? — Наконец, не сдерживается Ваня. Женщина оглядывается, но лишь на миг и, улыбнувшись, продолжает идти. — А что такое? Устал, что ли? Ваня всегда пытается говорить мудро. Умно. Как мужики в деревне, кто постарше. Сейчас бы ответить, что веки тяжелеют под грузом усталости, или что ноги каменными глыбами встают и идти сами боле не желают, но в усталую голову эти мысли прокрадываются неоконченными, сырыми, и Ваня отвечает проще, не решается мудрить. — Устал. — Говорит он, чувствуя себя оттого даже неловко и торопясь как-нибудь оправдаться. — А кто бы не устал? — Ха-ха! Ничего! На том свете отдохнуть успеешь! Ха-ха! — Отвечает ведьма, перестает смеяться и идет спокойно дальше, что-то похмыкивая. А Ваня только расстроено вздыхает, сознавая, что отдохнуть ему, может, и не скоро придется. — Да скорее бы уже. — Буркает он сердито. — С тобой навозишься. Ведьма тут же останавливается и поворачивается. А юноша застывает. Он ведь никак не ждал, что его тихий шепот женщина может расслышать. Но она подходит и становится так близко, спрятав руки за спиной, что неопытный юноша краснеет поневоле. — Ох, не спеши Ванечка. — Отвечает ведьма тихим голосом, загадочно улыбаясь. — Не спеши. Ничего ты там, кроме вечного сна не найдешь. Немного поглядев на растерянного юношу, ведьма снова рассмеивается и с прежней бодростью идет дальше, будто бы усталость ее вовсе никогда не заботит. Но Ваня успевает к этому моменту посмелеть. Все же, женщина добра даже к травам, ни цветочка не сорвала, к дереву на развилке, еще днем, так и вовсе прижалась, как к родному. За какой-то мошкой бегала, смеясь, пока та летела по пути и не унеслась куда-то в сторону. Видно, думается Ване, ему тоже нечего бояться. — Все лучше, чем с тобой таскаться, ведьма. — Буркает он сердито, лишенный отдыха. И ведьма снова оборачивается. Но на этот раз она не отвечает сразу же, а только рассмеивается и идет дальше. И лишь позже, успокоившись, заговаривает, не поворачивая головы. — Ну раз так! — Веселым, бодрым и радостным голосом начинает ведьма. — То не расстраивайся, Ванюша! Жить тебе недолго осталось! Так что скоро ты успеешь вволю наспаться! Ха-ха! Вечность проспишь! И не заметишь! Ха-ха! И вот тут-то усталость вся пропадает в мгновение. Ваня теперь идет молча, едва перебирает ногами, чувствует, как продолжает тяжелеть длинный меч, взваленный на плечо, но только идет и о сне не может даже помыслить. В конце концов, слова ведьмы так приедаются мыслям, что юноша опять не сдерживается. Он даже находит сил, чтобы догнать ведьму и поравняться. — О, что такое, красотуля? — Надувает ведьма губки. — Соскучился по мне? Ты же мой хороший. Кто у нас хороший мальчик? — Хватит, ведьма. — С трудом проговаривает Ваня, стараясь дышать ровней. — Снова ты мучаешь меня. Скажи, не терзай душу, ответь, скоро ли гибель моя? Знаешь ты. Не зря же пугаешь меня! Скажи, ведьма! Молю! — Ну, скоро, да. — Спокойно идет женщина дальше. — Когда! — Хватает Иван ведьму за руку. — Ответь мне, ведьма! Как скоро смерть моя придет? — Да откуда ж я знаю? — Одергивает женщина руку, недовольно хмыкнув. — Как придет, так и придет. Не пропустишь, не волнуйся. Ваня вздыхает расстроено, отстает на шаг, помедлив, но тут же снова нагоняет спутницу. — Ты же смерть мне напророчила, ведьма. Али врала? Али напугать хочешь? Так не… — Ха-ха! Да что тебя пугать? — Перебивает женщина. — Когда… когда… Вот заладил? Не знаю я, когда. Знаю, что скоро. Ваня идет несколько шагов молча, но уже снова хочет начать расспрашивать. Только ведьма сама заговаривает раньше. — Если видишь гусеницу, ползущую по ветвям горящего дерева, то понимаешь, что жить ей осталось недолго. — Спокойным, ровным, необычным для себя голосом отвечает ведьма. В нем нет ее усмешки, женщина не улыбается, хотя в темноте и трудно разглядеть. Но даже так, в кромешной тьме, голос ложится на слух мягким, но ощутимым полотном, окутывая сознание. И легко представить, воображение само рисует, будто бы задумчивый, холодный взгляд женщины устремляется к горизонту. Ване же становится не по себе настолько, что всю ночь он идет за ведьмой молча, больше ни разу даже не заикнувшись об отдыхе. К утру, когда всходит солнце, юноша уже едва держится на ногах. Он все равно идет, все равно не дает себе упасть, и не говорит уже потому, что лень даже тратить на это силы. Меч, наконец, падает на землю и врезается, когда рука слабеет настолько, что уже не может удержать лезвие на плече. Ваня дышит открытым ртом, медленно оглядывается, дергает лениво руку, но меч с места не двигается. Юноша пытается тянуть, но ослабший, не способен даже притвориться, что старается. — Ну чего ты плетешься? — Оборачивается ведьма. — Торопись! Говорю же. Но Ваня не может даже ответить, из-за усталости начав даже соображать медленнее. — Воды… — Только и говорит он. Женщина хмурится недовольно, упирает руки в бока, выдыхает с недовольством, но вдруг взмахивает рукой. — Ладно. Нарисованный ей в воздухе символ из мерцающих песчинок мгновенно тает, не давая себя разглядеть, а прямо на землю перед Ваней сваливается целый здоровенный бурдюк с водой. Юноша уставляется на женщину удивленно, но тут же про все забывает, бросает меч, хватает бурдюк и начинает с жадностью глотать воду. — Ха-ха! — Смеется женщина. — Осторожней, мальчишка! Но Ваня не обращает внимание, а с первыми же глотками успевает поперхнуться и долго откашливается, давая ведьме повод посмеяться дольше. — Напился? Ха-ха! — Спрашивает она, когда Ваня перестает кашлять. — А теперь идем. И ведьма снова рисует в воздухе быстро тающий символ, а бурдюк тут же бесследно исчезает. Но идти юноша не может. Он даже не пытается снова поднять меч, сознавая, что все равно не осилит. Да и руки, ноги, все тело, кажется, отказывается слушать. Ведьма оборачивается, смотрит и опять вздыхает. — Вот же бесполезное существо. — Вздыхает женщина. — День только начинается, а ты уже, как сонная муха. А ну, дай сюда. Подбросив до плеч широкие рукава длинного платья, которые немедленно сваливаются обратно, ведьма подходит, сама берет меч за ручку, поднимает и идет вперед. Сделав пару шагов, женщина начинает крутить длинное лезвие пальцами, словно какую-то невесомую веревочку. И даже слышно, как широкое лезвие грозным басом рассекает рядом с ней воздух. Ваня не шевелится, застыв в изумлении. И ведьме снова приходится обернуться. — Ну еще что? Уж не хочешь ли ты, чтобы я тебя на себе потащила? — Хмурится женщина. — Топай! И поживее! Делать нечего. Юноша только вздыхает и пытается идти дальше. Но теперь усталость разом сваливается на плечи Вани. Пройдя всего несколько шагов, он начинает спотыкаться, а уже скоро запинается чуть ли не о каждую встречную кочку. Наконец, он сваливается. Ведьма ругается, велит быстрее подниматься, и Ваня идет снова. Чуть не засыпает на ходу. И снова валится наземь. — Слабак! — Бросает ведьма. Корчится, хмурится, фыркает сердито и вдруг показывает язык. Но тут же вздыхает и успокаивается. — Деревья впереди видишь? — Указывает ведьма дальше. — Там легче будет. А теперь, давай, топай. Если не хочешь врасти тут в землю еще до полудня. Тратя последние силы, но юноша идет. В голове мелькает недоумение, но мысли от усталости рассеиваются, не успевая застояться. Он снова падает, снова выслушивает ругань и опять поднимается. Так Ваня и добирается за ведьмой до тени деревьев. Едва ступив в тень, он снова сваливается на землю, но теперь уже просто надеясь хоть немножко отдохнуть. А ведьма, не обращая внимания, подходит к дереву и крепко к нему прижимается, обнимая, словно родное. Юноша смотрит. Только бы закрыть глаза и уснуть, но сознание не дает. Нужно узнать, что задумала ведьма, а иначе, бросит, и даже слова не скажет. Кто ее знает? Но женщина начинает что-то негромко говорить, и это помогает Ване сосредоточиться и еще мгновение не дать себе рухнуть в объятия сна. — Прости, старушка. — Говорит ведьма тихим, ласковым голосом, медленно глядя кору дерева ладошкой. Но больше ведьма ничего не добавляет. Миг спустя, когда Ваня снова чуть не проваливается в сон, она вдруг поднимается с места, опять поднимает оставленный рядом на земле меч, взмывает вверх и, зависнув перед широкой, большой ветвью, раскрутив тяжеленное лезвие, как невесомую веревочку, легким движением отрезает ветку от дерева. Старая, толстая, многолетняя ветвь падает. Треск и шелест сливаются в грохот, что даже Ваня мгновенно теряет сон и широко открывает глаза, приподнявшись на руках. А ведьма рисует в воздухе знак, и ветвь мгновенно превращается в аккуратную, красивую телегу, украшенную листьями, как только тает в воздухе последняя мерцающая песчинка. — Давай, залезай. — Приказывает ведьма. Сама она, легко держа меч кончиками пальцев, забрасывает его, будто невесомую игрушку, в телегу и пальцем указывает юноше лезть внутрь, но тот лишь удивленно таращится. — Ну все! — Вздыхает женщина, вмиг теряя терпение. — Доконал ты меня, мальчишка. Она снова рисует в воздухе символ, но… на этот раз ничего не происходит. — А теперь полезай в телегу! Живо! — Приказывает ведьма. И Ваня сразу перестает искать, что изменилось вокруг после ее колдовства. Впрочем, скоро он это понимает. От усталости, юноша ползет к телеге прямо на четвереньках, хочет уже залезть, вытягивает руку, но вместо обычных, своих, родных человеческих пальцев видит черные, толстые, короткие ногти, едва заметно торчащие из здоровенной, мохнатой лапы. Ваня тут же начинает чувствовать себя странно. Будто бы ноги короткие, да и сзади что-то тянет по сторонам, жарко, открываешь рот, вываливаешь язык и словно пламенем дышишь, чувствуешь, как весь жар тела выходит изо рта. Пес, понимает Ваня, превратила, ведьма, в собаку, заколдовала. Он кричит, ругается, начинает вертеться. А женщина, глядя на него, так радостно хохочет, что не сдерживается и сгибает спину, продолжая смеяться. Ведьма едва успокаивается. Ваня перестает кричать, понимая, что она не слушает. А женщина, отерев пару выпавших от смеха слезинок, еще хихикает, но успокаивается, не желая задерживаться. — Хи-хи… полезай в телегу. Ха-ха! О, духи, какой же ты смешной! Ваня обижается. Пытается заскочить в телегу, но слабость тут же напоминает об усталости, о которой юноша, рассердившись, даже успел на миг забыть. Он недопрыгивает до телеги, ударяется животом, начинает испуганно царапать деревянную телегу собачьими когтями, виснет на мгновение, и чувствует, как проваливается. Упав на спину, Ваня, ругаясь, пытается встать на ноги. Непривычно управлять собачьими лапами вместо обычных рук и ног. Юноше не сразу удается совладать с ними, впрочем, не сказать даже, с непривычки или от усталости. А ведьма, смотря за ним, снова разражается радостным, но теперь еще более звонким хохотом. Женщина так долго смеется, что Ване становится уже не по себе. Он пытается ей крикнуть, но ведьма не обращает внимания. Наконец, он уже сам забирается в телегу, со второго раза сумев прыгнуть выше, что с такими лапами оказывается не очень сложно, если привыкнуть. Забравшись в телегу, он сразу ложится, но еще долго кривится, слушая, как задорно хохочет над ним ведьма. Вдруг, телега двигается с места, и Ваня тут же поднимает голову. Ведьма еще хихикает, кончиками пальцев отирает слезы, но одной рукой в то же время тянет по дороге целую телегу без лошади, даже не напрягаясь. — Хи-хи-хи. Мальчишка… как же ты меня насмешил. — Успокаивается ведьма. Несколько шагов она проходит молча и широко улыбается. — Мальчик, а ты вообще хочешь знать, зачем я тебя за собой тащу? — Вдруг оборачивается ведьма. Пес в ее телеге поднимает голову и начинает лаять. И женщина улыбается еще шире. — Ну, хватит, хватит, мой мальчик. — Говорит она, надувая губки. — Я все равно тебя не понимаю, так что слушай, расскажу, зачем я тебя взяла с собой. Даже если тебе не очень хочется. Хи-хи. И пес мгновенно затихает. — Я видела знак. — Вдруг продолжает ведьма спокойным, тихим голосом, непринужденно ведя телегу по ухабистой дороге. — Там, в лесу, духи прислали мне знак. Ты. Ты зачем-то им нужен. Она говорит спокойно и серьезно, лишившись радостного выражения, и с таким чувством, что пес не отрывает глаз, внимательно вслушиваясь. Хотя сон уже заставляет его клевать носом. — Они отметили тебя… — Заканчивает ведьма говорить серьезным тоном, и уже снова улыбается. — И поэтому я вмешалась. Хи-хи. А иначе бы вы все в лесу так и вросли в землю, ваши соседи бы… кто знает, сожгли село, прогнали бы женщин. А потом лес бы уничтожил и вторую деревню. А так хоть кто-то выживет. Да и интересно теперь узнать, зачем ты нужен духам. Но больше ведьма ничего не говорит. И пес быстро засыпает, опустив голову на лапы. — Просыпайся, мальчишка! Ну сколько можно?! — Начинает звенеть голос ведьмы. Чуткий собачий слух дает псу расслышать ее голос даже сквозь сон, и он тут же поднимает голову. — Мне что, всю дорогу теперь тебя на себе тащить? Хм. — Недовольно фыркает женщина. — А ну вылезай! Пес спросонья не торопится, но ведьма оборачивается, вскрикивает и он тут же выпрыгивает из телеги. — Сколько можно? — Жалуется колдунья. — Целый день проспать! Все! Надоело! Не успевает пес задуматься о том, что ведьма устала везти его целый день, смотря на красное закатное пламя, полыхающее от горизонта до середины неба, как женщина снова недовольно хмыкает и легким взмахом отбрасывает телегу в сторону, рисует в воздухе волшебный знак, и повозка снова оборачивается здоровой веткой. Но опять, тает ее недовольство так быстро, что не успеваешь опомниться. — Ха-ха! — Рассмеивается ведьма. — Наверное, в деревне последним просыпался, ха-ха, а к столу все равно первым прибегал, а?! Ха-ха! Пес останавливается, смотрит на женщину, упирается лапами в землю и начинает лаять. — Ой, да шучу я. Ну тебя, мохнатый. Иди. Не мозоль мне уши. И пес, порычав, молча отправляется следом. А впереди уже виднеется огромная скала. Пес таращится, едва продрав от сна глаза, и не может насмотреться, перебирая лапами. Гигантский камень, гора, растущая из земли, окрашенная красным, с каждым шагом начинает казаться все больше, вырастает на глазах и, кажется, сейчас достанет до самых облаков. Как и рассказывали торговцы, и те несколько путников, которые за всю жизнь Вани проходили мимо его села, ненадолго задержавшись, чтобы отдохнуть, вся скала красная. Говорят, будто это после той битвы. На вершине, когда целых три дня ни на миг не останавливалась битва, погибло много людей. И после того, как говорят, скала и окрасилась в кровавый цвет. Будто бы настолько много было крови, что даже камень изменил цвет, пропитавшись ею. Трудно было в такое поверить. Тогда, когда об этом болтали пара торговцев и ободранный путник. Но теперь, видя скалу, еще более красную и кровавую в лучах закатного солнца, Ваня, превращенный в пса, ни на миг не отводит от скалы взгляда. У подножия скала выглядит еще поразительнее. Здесь можно вблизи рассмотреть красные скалы, будто и правда напитанные людской кровью. А скала уходит отсюда ввысь так далеко, что разглядеть верхушку уже не удается. В королевстве, впрочем, никто давно не бывал наверху. Уже вскоре после битвы гора загадочным образом раскололась. За ночь вдруг исчезла со своего места целая гора, соединявшая вершину с полями, навсегда отрезав простым людям путь к месту легендарной битвы. Но тому, кто способен владеть силами колдовства, не составит труда туда забраться. Пес и не замечает, как ведьма щурится, смотря на него и улыбаясь. Вжав голову в плечи, она заходит к нему за спину, но пес еще не успевает ничего заметить, как уже не ведьма, а большая птица хватает его когтями за собачью шкуру и тащит вверх так быстро, что внутри все будто проваливается к пяткам. Пес начинает скулить и лаять от испуга, но птица машет крыльями, продолжает кружить вокруг скалы, освещенной красными лучами, поднимается к самой вершине и лишь там сбрасывает пса на землю. Тот, упав, быстро поднимается на лапы, смотрит на землю, впитавшую память о легендарном сражении, и застывает, не смея пошевелиться или даже вздохнуть. Птица же в воздухе обращается в женщину, и ведьма уже становится рядом с псом, смотрит на него и начинает смеяться. А, впрочем, как всегда быстро успокаивается. — Ну, ты полюбуйся червями, раз хочешь, — смеется ведьма, — а я пока души убитых соберу. Не вечно же им тут без дела валяться, верно? А мне камешки пригодятся как раз. Пес тут же уставляется на ведьму. А женщина рисует в воздухе магический знак, перед ней появляется небольшой мешочек, и ведьма ловко подхватывает его в воздухе. Похмыкивая что-то похожее на мелодию, женщина проходит вперед. — Так-так… — Приговаривает она. — О! Ну-ка, иди-ка ко мне! Снова нарисовав быстро тающий знак, она заставляет подняться из земли самого настоящего мертвеца. Здоровенный воин, как живой, только почерневший, в блестящих доспехах выбирается прямо из-под земли. Но только он успевает вылезти по пояс, как ведьма протягивает к нему руку, рассекает острыми ногтями грудь, словно кинжалами, засовывает ладонь прямо в тело мертвого героя и вытаскивает небольшой, блестящий камушек. А поднятый из мертвых воин тут же разваливается на куски самой обычной грязи. И следа от него не остается. Ведьма закидывает камушек в мешочек, а сама поднимает уже следующего воина и снова забирает камень из его груди. Пес не сдерживается и начинает лаять. — Вот только не надо мне тут! — Резко оборачивается ведьма. — Можно подумать, ты вообще понимаешь, что я делаю! Я, может, мир спасаю! Лает он еще… Пес рычит, но внезапно смолкает. Он успевает заметить, как за спиной у ведьмы снова поднимается кто-то прямо из-под земли, начинает рычать, лает… но уже поздно. И мгновения не проходит, как красный кинжал поднявшегося мертвеца пронзает ведьму насквозь. Пес еще даже не успевает и подумать о том, что ему сделать, броситься ли вперед или нет, еще мысль не загорается в его уме, как ведьма уже все решает. Мгновения, всегда какие-то мгновения, которые лишь потом сознание разукрашивает красками воспоминаний. Вот поднимается мертвец, вот ведьму пронзает кинжал, вот птица больно впивается в шкуру, вот близится земля, и вот кубарем пес катится по земле, зажмурив глаза. И лишь потом все становится ясно. Ум начинает вспоминать все точнее, повторять в деталях и украшать их объяснениями, будто все это еще происходит. Ведьма, отвлекшись на пса, беззаботная властительница колдовских чар, не смогла заметить заколдованного мертвеца, вонзившего ей кинжал в спину. Это топор деревенщины отскочил от нее, словно черенок от камня, а этот кинжал, порожденный самой смертью, вонзился в тело мягко и спокойно, прошив насквозь и выйдя через живот. Но ведьма тут же бросилась вперед, на ходу обернулась птицей, схватила неосторожно пса за его толстую шкуру, второпях пронзив ее острыми когтями, и бросилась со скалы вниз, держа в клюве волшебный мешочек. А перед самой землей еще смогла остановиться, чтобы оба не расшиблись в лепешку. Осознав все произошедшее, пес тут же открывает глаза и рыщет вокруг, смотря, куда упала птица. Боль от ран, нанесенных ее когтями, почти не чувствуется. Ну а птицы уже нет, обратившись собой, ведьма лежит в стороне и быстро умирает. Лая, пес тут же бросается к ней. Но едва успевает подскочить, как ведьма уже тычет ему в нос маленьким мешочком, теряет силы, роняет его на землю и больше не может удержать руку, и последние мгновения тратит на скупые слова. — Королевский… замок… сестра… — Вздыхает ведьма. — Камни… не смей ос… И тут же огонь в ее глазах меркнет. И больше ведьма ничего не говорит, не шевелится. Быстрая смерть не дает ей объясниться, не оставляет подсказок. И пес остается один. Человек, проклятый ведьмой, в шкуре здоровенного пса. Обреченный внезапно на новое испытание.