Рассказ первый. Казнь в черном лесу

Большая, широкая дорога, ведущая из королевства к небольшим поселениям, здесь, ближе к Черному лесу, становится все уже, а потом раздваивается. Впереди лежат два поселения. К одному ведет левая тропа, к другому правая. И, по правде говоря, торговцам было бы удобнее, будь развилка ближе к селам. А так, приходится сперва ехать в одну деревню, а затем возвращаться сюда, почти за полпути от селений, чтобы свернуть ко второй деревне. И иначе никак. Ведь жители этих сел настолько яростно ненавидят друг друга, что немедленно нападают на любого, кто идет со стороны враждующего села. Вообще, между селами прежде была дорога. Когда-то между ними держался мир, но теперь уже слишком давно от него ничего не осталось. В своей ненависти, люди уже забыли, за что так ненавидят друг друга. Как дорога между селами, память их от времени поросла сорняками, и теперь каждый уже на свой лад рассказывал байки о соседях. И те и другие воображали недругов тупыми, грубыми, никчемными, жалкими и подлыми людьми. И стоило бы кому-то со стороны одного села пойти к другому, как его встретили бы вилами и камнями. Но уже давно жители сел даже не видят друг друга. К чужой деревне ходить никто не решается, о границе они не спорят, и только тихо, яростно ненавидят друг друга уже не первую сотню лет. Ненависть пропитала эти земли насквозь. Эти последние села на границе королевства все равно никому не интересны. Никто не пытается мирить жителей. Да и если бы они перебили друг друга, если бы никого не осталось, назавтра в королевстве никто бы об этом даже не заговорил. И даже редкие торговцы, заезжающие сюда со своими товарами, не пожалели бы об этом. Эта местность вообще почти у всех жителей королевства не вызывает никакой приязни. В основном из-за Черного леса. Вечно сухой, лишенный жизни, но никогда не умирающий. Полуживой, серый и пугающий своим мрачным видом, Черный лес как раз расположился за селами. Прежде, как говорят старики, там жили ведьмы, а их мрачное колдовство напитывало землю, пока сама смерть не поселилась в лесу. И с тех пор он пуст. Ни жив, ни мертв. Стоит молчаливо. И ждет. Ждет, когда очередная жертва решится пройти внутрь, чтобы сгибнуть посреди черных деревьев навечно, не оставив и следа. Но рано или поздно что-то должно было нарушить хрупкий мир этих земель. И клином, вонзившимся в тело многолетнего спокойствия, умудрился стать человек, впервые оказавшийся в этом месте. Молодой, беспринципный торгаш, напоив одного старого путешествующего торговца, разузнал от него о вечной ненависти этих двух сел. Решив подзаработать и мгновенно отыскав в голове идею, он потратил все деньги, чтобы скупить у кузнецов оружие. В одну из деревень торговец приехал с утра. К развилке он добрался на своей телеге еще вечером, но специально ждал ночь, затаив хитрость, чтобы выручить денег. И не прогадал. Утром, торговец на телеге въехал в село со стороны заросшей дороги между селами так торопливо, что у нее едва не отвалились колеса. Он начал кричать еще заранее, чтобы не убили ненароком, а затем ворвался в деревню на полном ходу. С беспокойством, он начал расспрашивать, нужно ли оружие, кричал, навел панику, а когда его схватил один из мужиков, встряхнул и грозно велел все объяснить, торговец уже понял, что поймал свою птицу удачи. Взмолившись его не убивать и разыгрывая страх, торговец рассказал, что только вечером продал соседней деревне кучу мечей. Он даже не постеснялся броситься мужику в колени, да еще и едва не заревел, стал просить его отпустить, но продолжал захватывать умы тревожными словами. Он сказал, будто бы только и хотел просто продать немного оружия, а в соседнем селе его встретили радостно и купили мечей почти столько же, сколько в деревне жителей. Сказал, что сначала и не понял, отчего они так рады его приезду, что даже уговаривать взять оружие их не пришлось, сказал, будто бы отпустили его лишь потому, что селяне вырежут в деревне всех до последнего еще прежде, чем он отъедет к развилке и доберется до соседнего села. Дальше страх, паника и ненависть селян закончили труд торговца за него. Жители немедленно похватали оружие прямо с тележки, а когда торговец стал просить оплату, когда начал рассказывать, как, не побоявшись смерти, бросился по дороге к селянам кратчайшим путем, то никто и не подумал, что торговец может лгать. За мечи жители расплатились последним серебром, которое оставалось в деревне. А торговец решил перестраховаться и, увидев, что селяне решили готовиться к нападению немедленно, предложил им хитрый план. Сказав, что мужики из соседней деревне наверняка уже идут сюда, он предложил устроить засаду, встретить их так, словно о нападении никто и не знает. Авось, добавлял он, выйдет. Слова торговца не казались глупыми. Определенно, в его логике было достаточно смысла, чтобы прислушаться. Так что жители так и сделали. И начали готовиться к встрече неприятеля. А торговец отправился дальше. Торопясь, он доехал до развилки и погнал тележку в соседнюю деревню. Там он решил провернуть такой же трюк, прогнал телегу по полю, а в село въехал со стороны заброшенной тропы, объединявшей когда-то деревни. Правда, на этот раз ему все же больно саданули по голове брошенным камнем. Голова сильно заболела, в ушах стало звенеть, так что торговец резко остыл и уже не сумел разыграть панику. Его, впрочем, точно так же, как и в соседней деревне схватили и стали расспрашивать. А торговец только повторил все то же, рассказал, будто соседи скупили у него все оружие, что он несся по старой дороге, лишь бы только успеть принести мечи тем, кому нечем защититься. Ему и здесь заплатили. Но уже никаких советов торговец давать не стал. Пожелал защитить свои дома, взял серебро и тут же уехал к развилке. И только головная боль помешала ему сейчас же насладиться своим жестоким успехом. Мужики в белых рубахах, похватав мечи, уже собираются вкруг на окраине села. Сбегаются женщины, бабки, дети. Окрестные собаки начинают лаять, и тоже собираются за людьми у крайнего дома. — Бить надобно! Бить! — Кричит один из мужиков. — Ежели не ударить, так тут всех нас и поклодут! — Так, мош, они уже сюды идут! Демоны! — Кричит второй, крепкий мужичок, схватившийся за топор. — Тута надо их и изловить! Первый оборачивается к нему и взглядывает недовольно, с укором. — Эх ты! Да что же ты говоришь?! — Восклицает первый тяжелым, звонким басом. — Дурак! А бабы-то куда?! Бить надобно! Все остальные молчат, смотря на мужика со звонким басом и суровым, яростным взглядом. Только юноша, лет двадцати, нетерпеливо оглядывается. И мужчина продолжает. — Братцы! — Звучит опять его бас. — Что же мы?! Встретим, плешивых, как надобно! Выйдем в поле чистое, да и побьем, чтоб не забывалось! А, братцы?! Все молчат и переглядываются, а нетерпеливый юноша тут же выходит вперед. — Дадим! — Выкрикивает он смело во весь голос, не сдерживая порыва храбрости. — Дадим! Гадам! Ух, как дадим! — А ну ша, сосунок! — Тут же говорит здоровый бородач у него за спиной. — Сопли подбирать научись, прежде чем других на смерть звать! Юноша умолкает, хотя не теряет пыла. Ответить бородачу он не решается, и только нахмуривается сердито, пытаясь сдержать порывы молодого сердца. — Хотя, — вдруг продолжает бородач, — я и сам всыпал бы этим плешивым собакам! Юноша тут же ободряется, и вместе с ним все оборачиваются к бородачу. — Только, — продолжает он, — надобно бы не одним кулаком уметь махать. Мы сделаем умнее. Возьмем чертей за хвост умом и смекалкой, братцы. Все смотрят, но бородач ждет, не решается сразу же высказать мысль. — Пойдем лесом. — Заговаривает он снова после паузы. — А ежели увидим кого, так со спины как раз и выйдем. Поначалу, никто даже не понимает, не шутит ли он. Но через миг, несколько мужиков открывают рты и один из них выходит вперед. — Да ты рехнулся? — Негодует мужичок. — Как же это, через лес? Ополоумел, что ли? Остальные три десятка сельских мужиков, кто с мечом, купленным у торговца, кто даже со щитом, а кто с топорами и вилами, все таращатся на бородача. Но он не отступается, осматривается гордо и многие здесь не выдерживают тяжести его сурового взгляда. — А скажите-ка, братцы, много ли битв повидали, а? Чего молчите? То-то же. А я повидал. И на красной скале был, и живым вернулся. Все молчат, а некоторые даже опускают головы. Но бородач продолжает. — Да вот только эти собаки первыми решили напасть, а значит, готовились. Теперь уже ждать не станут. Потому, надо хитростью брать. Иначе, можем не выстоять. Мужики хмурятся. Чего только о Черном лесе не говорят. Правда, ходить в него не отваживается никто уже лет сто. — Нет. — Выступает один из мужиков. — Через лес нельзя. Там, чего доброго, сгибнем и того раньше. А что тогда с бабами будет? — Да. Нельзя. Точно нельзя. — Поддерживают несколько. Но времени спорить, как решает бородач, нет. Ведь он тоже со всем своим военным опытом не сумел разгадать хитрости торговца. — Как знаете. — Говорит он, закидывая на плечо большой меч, который давно лежал в доме без дела. — Да только устоять здесь нам тоже не выйдет. А бабам мы ничем не поможем, ежели ляжем мертвою стеной на поле, пусть хоть и этих псов с собой всех до одного заберем. И он начинает идти. Сделав пару шагов в сторону леса, куда и тропы не ведут, бородач останавливается перед высокой травой, и оборачивается. — А я все же рискну, братцы. — Говорит он с чувством. — Обойду по лесу, да за спину зайду. А как они на вас пойдут, так я и вдарю плешивым по затылку! Не поминайте лихом, братцы. Меньше чем за десятерых я жизнь свою не отдам. Ну, бывайте. Больше он ничего не говорит. Выглядит еще суровее обычного. Раньше, когда бородач только вернулся в деревню после двадцатилетнего странствия, то им даже детишек пугали. Старухи, глядя, как он косит траву, даже говорили, что будто бы он людей так же косил прежде. Но все это болтовня, а сам он ничего не рассказывал. Однажды проговорился, спьяну, что на красной скале бывал, да и все. Но и этого было достаточно, чтобы больше его никто ни о чем без страха не спрашивал. И так бы он, наверное, и ушел в лес. Но только юноша, слишком молодой, слишком горячий, слишком мало повидавший еще, опять не сдерживается. — А я не боюсь! — Выкрикивает он неуверенно, но сразу же ободряется. — Не боюсь я! Во как! Я тоже пойду! Но делает он пару шагов, как бородач оборачивается и тут же его останавливает. — А ну… — Только и говорит бородач, как юноша тут же встает на месте. — Не дури, щенок. Не дури. Голову сложишь только попусту. Но мужики уже и сами готовы пойти за бородачом. Как бы там ни было, а во всем королевстве нет ни единой собаки, чтобы не слыхала о Красной скале, и даже в такой ситуации трудно устоять перед авторитетом человека, пережившего все ужасы той легендарной битвы. — А… леший! — Срывает шапку пожилой, щуплый, но бодрый мужичок. — Я пойду! Помирать, так чтоб не зазря! Тут же он идет в сторону, чтобы поднять вилы у забора, но перед ним встает испуганная женщина, и старичок молча, с недовольным видом останавливается. — Не надо… — Выдавливает из себя женщина. — Не надо. Ну куда ты, старый? Тебя ж там… ой… Женщина отмахивается, чуть не расплакавшись. Но мужичок отодвигает ее рукой и подходит к вилам. А она вцепляется в руку. — Не ходи… не пущу… не пущу! — Вскрикивает женщина. Мужичок не сразу, но выдергивает руку. — Да тихо ты! Чего разоралась? Женщина, плача, обращает к нему взгляд, снова хватается за руку, не дает вырваться, и он тогда замахивается кулаком. Ойкнув, женщина закрывается руками и мужичка отпускает. А он вздыхает, хочет уйти, но не сдерживается и поворачивается к женщине, подходит ближе и обнимает одной рукой. — Тихо ты. Не реви. Ну. Без меня не пропадете. Женщина поднимает к нему глаза, прижимается, но только и может, что разрыдаться. — Ишь! — Вдруг отстраняется мужичок. — Да ты, поди, хоронить меня уже собралась, старая?! А ну, брось это! Женщина, недоумевая, поднимает глаза. — Да я еще… вернусь я еще! Чего нюни рассусолила? Все. Хватит. Хватит. Женщина немного успокаивается, но снова чуть не начинает плакать, едва мужичок отходит к бородачу. А возле нее собираются уже остальные женщины, начинают успокаивать, но и сами едва могут сдержаться, и все глядят на своих мужиков. Тяжелое молчание даже за несколько мгновений оставляет на душе неприятный след. Вот он, момент, когда нужно выбрать, как умирать. И потому в тишине никто не скажет тихим голосом, и лишь порывом можно выразить чувства, рождающие действие. Один из мужиков, широкоплечий, невысокий человек, в молчаливом бездействии отступает к сараю и берет в руки толстый, деревянный, старый, но прочный черенок. Все тут же оглядываются на него, а мужик чуть ли не со свистом набирает воздуха. — Э-э-э-х! — Выкрикивает он с силой, мощно, что кажется, будто звук, разлетаясь волной, сейчас ударит по ушам, словно гром. Одновременно с этим, он поднимает черенок над головой, держа его обеими руками, ударяет об колено, раскалывает, а обе половины бросает в сторону. Когда он оборачивается, с него никто не сводит взгляд. — Чего ждать?! — Возвращается он к мужикам, на ходу подняв с земли один из мечей, купленных у торговца. — Коли надо, то на поле станем! Коли надо, то хоть и лес пройдем! Он проходит мимо остальных и становится перед бородачом. — Я с вами. Только… — Вздыхает мужик, заговорив тише. — Только миг еще… Не поднимая головы, он идет в сторону женщин. Наконец, поднимает глаза, видя подол выскочившей ему навстречу стройной, молодой женщины, и взглядывает на нее с тяжелым вздохом. Женщина глядит со страхом и надеждой, растерянным, напуганным взглядом. И молчит, даже не зная, что сказать. Но и мужик, посмотрев на нее, путается в мыслях. Он подходит ближе, кладет руку ей на затылок и прижимает к груди. А пока женщина бегает глазами по сторонам, прижимаясь к нему щекой, он крепко целует ее в волосы и наклоняется ближе к уху. — Главное, ничего не бойся. — Говорит он. — И не жалей. Не жалей ни о чем. Как знать. Может, свидимся, осинушка ты моя. Сразу же он разворачивается и уходит, стараясь не оборачиваться. А женщина стоит, не может ни заплакать, ни слово сказать, только тянет руки к мужику, но потом сжимает их на груди.А теперь и остальные мужики уже порываются идти. Все начинают прощаться с женщинами, с детьми, и тут же начинается плачь. Быстро набирается больше половины готовых идти, а тогда и остальные соглашаются на опасную затею. И женщины, провожая мужей, братьев и сыновей, не выдерживают и начинают рыдать все громче. Даже собаки поначалу замолкают, а потом начинают выть. Солнце светит ярко, а кажется, будто все потемнело. Женский плачь и вой собак… и надо уходить. Нужно скорее идти, пока рыданий не услышал подлый недруг. Но в лесу умирают даже звуки. Стоит только шагнуть за первые деревья, как уже не слышно плачущих жен, сестер и матерей, и воющих собак. Ни птиц, ни зверей, ни даже шелеста. Стоит шагнуть, ломается под ногами сухая веточка, но даже хруста не слышно. Кажется, заговоришь, а даже сам своего голоса не услышишь. — Братцы. — Оборачивается бородач. Мужики тут же останавливаются и все уставляются на него. И, промедлив всего миг, он продолжает. — Братцы, пойдем у самого края. Я первый, вы за мной. — Говорит бородач. — Да смотрите внимательно за рукой. Ясно? Коли подыму, так сразу пригнитесь и молчите, да по сторонам глядеть не забывайте, и ни звука. Ясно? — Да поняли мы, поняли. — Отвечает один из мужиков, держа наготове вилы, но и заткнув за пояс купленный у торговца меч. — Чего тянуть-то? Идем. — Ну, — вздыхает бородач, — вдарим, братцы. Так вдарим, чтобы и через сотню лет не забыли. Мужики, видя суровый, холодный и пугающий взгляд бородача, как только он разворачивается и идет вперед, тут же начинают хмуриться. Сжимая в руках мечи, вилы или топоры, мужики идут следом и молчат. В полной тишине. В лесу, где даже ясный день обращается светлой, лунной ночью. Но усталость здесь наваливается чуть ли не мгновенно. Напрягшись, мужики идут, ожидая, что вот-вот где-то рядом появится неприятель. Через деревья, идя по самому краю леса, хорошо видно просторное, спокойное, дикое поле, заросшее высокой травой. И заметить недруга можно будет уже издалека. Но позади уже, наверное, пару верст, а все никого в округе. И нервы, беспокойное ожидание и страх выматывают не хуже пылкой битвы. Становится тяжелей. Кажется, начинает темнеть. Верно, тучи закрыли солнце, что в лесу становится почти как ночью. И оттого беспокойно. Бородач все время оглядывается, но из мужиков никто, вроде, не отстал, и приходится идти дальше. Слух пронзает, будто стрелой. — Осторожно, мальчики! Все тут же останавливаются, с недоумением глядя друг на друга, но вокруг никого постороннего не замечая. — Хто тут?! — Вдруг, заговаривает мужичок с вилами. — А ну, выдь-ка сюды, я тебе как… — Тихо. — Мгновенно оборачивается бородач. Все замолкают. Тишина. Ни звука, ни шороха, ни движения. — Ха-ха-ха! — Снова разливается звоном молодой, бойкий женский голос. По звуку кажется, словно кто-то смеется прямо над ухом, а затем быстро, в мгновение уносится дальше, за пределы леса. И все мужики оборачиваются в сторону поля. Но только горячий, молодой юноша, не терпящий уже познать вкус битвы, замечает странный, женский силуэт. В черном платье, стройная, молодая женщина, смеясь, висит над землей прямо в воздухе, но уже в следующий миг растворяется бесследно. Но юноша не успевает даже что-нибудь сказать. Все остальные тоже замечают что-то в том направлении, но что-то другое. Бородач поднимает руку, но все и так уже пригнулись и смотрят, как по полю движется толпа мужиков в темных рубахах. И их вид мгновенно наполняет сердца мужиков яростной ненавистью. — Тихо. — Шепчет бородач, пока кто-то из мужиков случайно не зашумел. — Ждем. Пройдут, и ударим со спины. И все снова напрягаются, готовясь к бою, а юноша встряхивает головой, решив, что ему почудилось. Усталость тут же проходит. Силы возвращаются бурным приливом, и мужики в любой момент готовятся выбежать из леса и наброситься на врага со всей яростью. — Братцы. — Вдруг заговаривает бородач. — Пора, братцы! Но кричать и шуметь никто не торопится. Выбравшись быстро из леса, мужики толпой, слегка пригнувшись, бегут не слишком быстро, чтобы не привлечь внимание. А в толпе неприятеля никто не оглядывается. Да и в топоте ходьбы трудно сразу различить звуки надвигающегося противника, когда со спины никто нападения и не ждет, а смотрит только вперед, готовясь мысленно к битве. И все же, нападающих замечают. Только поздно. — Мужики! — Вскрикивает один из толпы, идущей по полю. Но тут же в его голову врезается широкое лезвие, выпуская душу несчастного на свободу из бренного тела. И мгновенно начинается резня. Следом, валятся замертво еще пятеро. За ними еще трое, а остальные поддаются страху и панике. Так и проигрываются сражения. Когда солдаты гибнут, даже не понимая, что делать. Когда в одно мгновение сваливается десяток товарищей, а победа в мыслях уже ускользает из рук. Но не в этот раз. Что-то странное творится. Первым сваливается старичок с вилами. Пытается замахнуться, но вдруг теряет силы и уваливается на землю. Лежит, тяжело дышит и не может даже поднять головы. За ним валятся еще несколько мужиков. А затем еще. Наконец, предпоследним, выронив меч, на спину падает юноша. Остается только бородач. Но и он, дрожа от слабости, пытается удержать меч, пытается ударить неприятеля, но понимает, что силы его покинули. И только успевает подумать об этом проклятом Черном лесу, как тоже сваливается. Мужики из соседнего села, успевшие попрощаться в мыслях с жизнью и готовившиеся уже принимать последний бой, оторопевают настолько, что сначала даже не двигаются, ничего не говорят, а только смотрят. Наконец, один из них вскидывает руку с мечом, глядя на лежащего недруга, только что зарубившего его брата, и со всей ненавистью, с истошным криком с размаха ударяет неприятеля лезвием по голове. — Бей, братцы! Бей, собак! Бей плешивых! — Кричит другой. И мужики бросаются рубить обессилевшего противника. А бородач, проклиная себя за непростительную ошибку, смотрит, до последнего глядит на неприятеля, и так и не закрывает глаза. Даже когда у него в черепе застревает лезвие дешевого меча, взгляд остается еще будто бы живым, словно обещая вернуться за неприятелем даже с того света. И остается только юноша. Его не торопятся убить, оттягивают. Молод еще. Даже пусть и извечный враг, а жалко. Совсем еще не пожил. Небось, даже женской ласки еще не знал. Но кому-то нужно взять на себя эту ношу. И один из мужиков, здоровый, грозный, выступает вперед, становится над юношей и готовится занести топор. — Ох, ну как же так?! — Вдруг раздается звонкий, радостный женский голос со стороны леса. Мужики сразу оборачиваются и замечают на ветви высокого дерева, саженях аж в трех от земли, молодую женщину в черном платье. Болтая ногами, она смотрит на их изумленные лица и улыбается. — Мальчишку хоть не трогайте! — Кричит женщина. — Смотрите, какой красавец! Тут же она спрыгивает с ветви, летит вниз, как камень, но перед самой землей опускается плавно, как перышко. И даже ее платье не задирается. Мужики немеют на миг. — Ведьма! — Видали?! — Ведьма же! — Ведьма! — Кричат мужики. — Держи ведьму, братцы! Держи! Позабыв про юношу, мужики бросаются к лесу. — Ой! Как же так? Что же делать? — Кривляется женщина, даже не пытаясь казаться искренней. — Ох, что же со мной будет! Что будет! Но только к ней приближаются шага на три, как женщина, смеясь, оборачивается, и бежит босиком в лес. Она отбегает всего дерева на три и останавливается. Но мужики тоже встают и идти дальше не решаются, мешкают, оглядываясь. — О, ну и чего вы встали? — Расстраивается женщина, но тут же начинает улыбаться. — Я же вот, протяни руку и достанешь. Чего боитесь, мальчики? А один из мужиков, тот, что с топором, который собирался зарубить юношу, вздыхает, отмахивается и поворачивает голову к остальным, только взгляд от женщины все равно не отрывает ни на мгновение. — В лес никому не ступать. Ясно? Видали, как эти псы попадали? Как листья осенние. Это все ее… — Вот не надо только зверя из меня делать! — Оскорбляется женщина, но снова ее гнев мгновенно сменяется улыбкой. — Можно подумать, это я им головы кривыми мечами отсекала. Я их вообще не трогала, чтобы вы знали. Даже помогла, сказала, чтобы были осторожнее. Ну так что, зайдете, или приглашение нужно? Один из мужиков тут же делает шаг, женщина уже начинает смеяться и дрожать, словно ее щекочут, но тот, что с топором, ударяет мужику в грудь ладонью и этим его останавливает. — Не пойдем, сказал. — Рычит он грозно. И женщина тут же вздыхает. — Ой, ну и… да ну вас! Скука! Как дворняжки… только лаять и умеете. — Разворачивается она спиной и плюхается на землю, сев, и скрестив руки на груди. — Ха-ха! Зато, чуть в штаны не наложили, когда мои мужички на вас накинулись! Ха-ха! Мужичок не теряется. Тут же он заносит орудие и бросает топор в женщину. Лезвие как раз ударяет ей в голову, но отскакивает, как от камня. Впрочем, женщина все равно перестает смеяться и валится на землю, потеряв сознание. Очнувшись, она находит себя привязанной к дереву. Внизу лежит куча хвороста, куча веток. Но женщина не унывает. — Вот это вы навалили! Аж по пояс! — Смеется она. — А что делать будете, а? Ну скажи, скажи! Ну? Чего молчишь? Да ну тебя. Эй, ты, вроде, похож на смешного человека! Скажи, что задумали? Ну? Ха-ха! Ну и чего такие суровые? Эх вы! Женщин красивых никогда, что ли не видели? Мужики не обращают внимания. Не заговаривают, не отвечают. Мало ли, на что ведьма способна? — Ээ… — Протягивает она вяло. — Да ну вас всех. И тоже замолкает. А долго ждать не приходится. Вскоре уже женщина, привязанная к дереву поясами, оказывается завалена ветками до самой груди. Юношу тоже перетаскивают ближе, связав ему руки, но тот и так не может шевельнуться. И, наконец, в Черном лесу загорается факел, впервые за сотни лет. — Да ладно вам, мальчики, вы чего? — Заговаривает женщина, увидев в руках одного из мужиков факел. — Бросьте это, пока не поздно, я же ничего не сделала. Честно говорю, ничего я не сделала. Но мужичок с факелом медленно, но решительно идет к ней, наклоняя пламя все ниже и ниже, и готовясь вскоре зажечь большой костер. — Да что же ты делаешь? — Начинает женщина паниковать, и выглядит очень правдоподобно, что нельзя ни на миг усомниться, будто она притворяется. — Убери! Да перестаньте! Хватит! Хватит… Пошутила же я. Ничего я не сделала… Не надо… Вдруг, мужичка с факелом останавливает тот, с топором, которого все слушают. — Ну ты чего? Ведьма же… — Да знаю я! — Рявкает мужик с топором. — Знаю, что ведьма. Он оглядывается, а мужики смотрят и ждут объяснений. — Да только, братцы, уж больно похоже, что она сама не знает, за что ее… — Не знаю! — Сразу оживляется женщина. — Не знаю! Ну, правда же! Ну что я вам такого сделала! Не злая же я! Не… — А ну умолкни, дьявольщина. — Грозно рявкает на нее мужик. — Отпускать мы тебя не станем. Только, раз не знаешь, за что тебе нелюбовь такая, мы уж тебя вразумим, да потом уже дух и испустишь. Мужик с факелом отступает, а остальные безмолвно соглашаются с таким развитием событий. Нельзя же ведь убить человека, пускай и такую гнусную тварь, как ведьму, если она сама не понимает, за что. А иначе, были бы не лучше дикого зверя. Тот, что с топором, откладывает свое оружие в сторону, и сам берет факел. — Ты, ведьма, бесовское порождение, змеиная душа, — заговаривает он чинным голосом, направляя факел к ветвям, но не спеша зажигать костер, — землю-матушку терзаешь. Ты обрекаешь села на голодную смерть, насылаешь на людей болезни, лишаешь ума и чувств. Ты… — Ну так а вам-то я что сделала? Ничего же не сделала. — Спокойно, с улыбкой перебивает женщина. — Ну отпустите, мужички. Ну чего вам? Не трону я вас. И не собиралась. Мужик с факелом от злости начинает корчиться. — Видали?! — Оглядывается он на остальных. — Изворотливая тварь! Смеется над нами! Мужики разом вспыхивают гневом. — Сжечь ведьму! — Кричит один. И тут же начинают орать все остальные. — Жги! Жги! — Гореть ей! Гореть! Твари поганой! — В пекло! Никто не любит ведьм. Женщина, поймав на себе взгляд юноши, обессиленного, неспособного даже голову повернуть, но не отводящего от нее глаз, хитро ему улыбается. Она подмигивает юноше, а в следующий миг от факела огонь начинает все быстрее разбредаться по сухим веткам. Женщина начинает ворочаться, корчиться, а жар подступает, и пламя становится все ярче. Мужики в голос кричат, кажется, с каждой секундой все яростнее и нетерпимей. И, наконец, женщина вскрикивает. — Аа! — Задирает она голову, ворочаясь, но не в силах выбраться. — Не-ет! Не-е-ет! И мужики начинают орать еще сильнее, так что некоторые в порыве ненависти даже разбрызгивают слюни. — Ах! Нет! — Продолжает женщина кричать, но появляется в ее голосе что-то пугающее, какая-то легкость, это лживое, игривое кривляние. — Ох! Как больно! Ах! Душа моя этого не выдержит! Не видать мне больше грибочков моих лесных! Не бывать на моей полянке родной! Ах! Ох… эх… А, да ну вас. Мужики молчат, застыв от недоумения и страха. А женщина, легко выпутываясь из обгоревших поясов, развалив костер, спокойно выходит, отряхивает черное платье и оглядывается с улыбкой. — Ух! Жарковато с вами, мужички. — Подмигивает она тому, который бросил к ее ногам факел. Мужики сразу же бросаются на ведьму, поднимая оружие. — Ах! — Откидывает она голову, приложив ко лбу тыльную сторону ладони. А мужики подскакивают чуть ли не разом, заносят мечи, но все тут же немеют, не в силах пошевелиться. — Ах! Убивают! — Кривляется женщина, но открывает один глаз, осматривается и убирает руку с расстроенным видом. — Ну что опять? Чего встали, как чучела? Эх, вы! Да кому вы такие нужны вообще. Мужики начинают валиться с ног. Один неудачно падает на меч, распоров себе брюхо, другой цепляется шеей за чужие вилы, третий, поранившись, сваливается и начинает истекать кровью. А женщина, печально вздыхая, отворачивается и идет к юноше. Тьма начинает пожирать лес. Так сильно и резко темнеет, что даже горящий костер начинает светить меньше. Вдруг, пламя совсем затухает. Но всего несколько мгновений, и становится опять светло. Пламя больше не горит, валит свежий дымок из-под сухого дерева, вокруг лежат бездыханные тела, а женщина прыжком усаживается на колени обездвиженного юноши. Она смотрит, улыбается, дрыгает носочками, обхватив юношу руками за шею, и смотрит ему в глаза. — Ну и? Так и будешь молчать? Или… Ах да! Ха-ха! Я и забыла! — Рассмеивается она, ерзая у юноши на коленях. — Да ты не бойся, красотуля. Сейчас пройдет. Этот лес… эх, дураки вы, дураки! Этот лес был создан гневом, пламенем ненависти. Ее же он и пожирает. И каждый, кто сюда зайдет с ненавистью, лишится всяких сил. Вот так вот. Так что, если бы не я, то и ты бы уже дух испустил. Женщина вздыхает, приближается и начинает улыбаться. — Весело, да?! — Рассмеивается она. — Хи-хи! Но выражения на ее лице сменяются в мгновение, и тут же женщина широко раскрывает глаза, будто бы ее пронзило неожиданное волнение. — Ой! Чуть не забыла! В общем, ты побудь тут, красотуля. Только никуда не уходи! Ладненько? А я сейчас, быстренько. Туда и обратно. Только сделаю свое черное, подлое… как вы там говорили? Ну, в общем, ведьмино дело. А ты пока не скучай, мальчик! Мы с тобой еще поиграемся! И тут же женщина растворяется прямо в воздухе, развеивается, словно пепел, но только внезапно и резко. Раз, и только видишь, как уже разлетелись в стороны клубы черного дыма, но уже и следы от них мгновенно улетучиваются. Вечереет. Но еще светло. Голова торговца раскалывается от боли, но это не мешает ему иногда улыбаться, заглядывая в набитый монетами мешочек. Но внезапно, лошадь останавливается прямо под невысоким, раскидистым деревом, единственным отсюда и до самого леса. — Но! — Сердится торговец. Но лошадь не слушает, а голова от крика начинает трещать. Снова кричать он не решается, ударяет коня хлыстом, тот ржет от боли, но с места не сходит. — Ах ты… — Ой, да ладно тебе! Оставь бедняжку в покое. — Раздается сверху звонкий, радостный голос. Торговец поднимает голову и видит, как на ветке, прямо над ним, сидит красивая женщина, разбалтывая босыми ногами. — А ты еще… — Пытается спросить торговец, но голова раскалывается от боли. — Ха-ха! — Звонко смеется женщина. Голова начинает болеть еще сильнее. Торговец хватает первое, что попадается под руку, хочет бросить в женщину надкусанным яблоком, но слабеет так быстро, что яблоко вываливается из рук, не успев вылететь. — Ну! Тише, тише! — Улыбается женщина, продолжая болтать ногами. — Ты уже так и так не жилец. Поверь, уж я то чувствую! А вот серебришко твое мне бы пригодилось! А тебе, ха-ха, оно все равно уже не понадобится! Торговец еще успевает скорчиться недовольно и зло, схватиться за нож, спрятанный за поясом, но в этот миг у него уже закатываются глаза. Голос пропадает, и торговец пугается, осознавая, что не может ничего сказать. Он пытается вытянуть руку вперед, но тело не слушается. Наступает мрак. Звенит в голове радостный смех женщины, но больше уже свет не касается глаз торговца. — Ну, похоже все! Прощай, змееныш! — Смеется ведьма. И этими словами, мир прощается с находчивым, но жестоким в своей беспринципности торговцем.