Плохая привычка

Килька заворожено смотрела в окно, в темноту улиц, освещаемых редкими фонарями. Первый снег еще не успел полностью выбелить город, а в ее душе уже росло возбуждение. Оно растекалось по телу жгучим желанием, охватывало мелкой нетерпеливой дрожью, вытесняло из головы все другие мысли и чувства, принуждая маниакально хотеть только одного — окунуться в эту снежную пелену, слиться с робко пляшущими снежинками, почувствовать кожей их щекочущую мягкость.

Килька нервно обернулась на дверь. Отец еще не спал, читал в своем кабинете. Надо пробраться незамеченной. Как-то раз он все же услышал щелчок входной двери, и его гневный, отчаянный зов преследовал ее до самого первого этажа.

— Вернись немедленно! Килька!

Да, Килька — это ее прозвище. Маленькая и тонкая — килька и есть. Она не обижалась. Привыкла. Только в кабинете доктора отец называл ее Татьяной. А психотерапевт ласково — Танечкой. Но врачи не помогали. Это началось после смерти мамы. В любое время года Килька надевала наушники и под музыку танцевала на улицах. И это был всегда неизменный вальс Дога из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь». И непременно должен был идти дождь или снег. И обычно Килька была босиком, в одном и том же белом платье. В одном лишь платье.

Дождевые ручейки струились по телу, капли срывались с кончиков волос, скатывались по щекам, на миг задерживаясь в уголках губ. А ступни чертили в лужах замысловатые узоры. Килька ничего не видела и не слышала вокруг — только музыка, только танец. На лице — блаженная улыбка и мечтательный взгляд, устремленный в далекие дали. Как она ни разу не попала под машину, не наткнулась на здание или столб, не упала через бордюр — для всех оставалось загадкой. Люди уступали ей дорогу и реагировали по-разному. Некоторые улыбались, другие смотрели с жалостью, находились и такие, кто вызывал неотложку. Особенно зимой. Где это видано — босиком и по снегу? Но Килька ничего этого не видела, пребывая в полной отрешенности от внешнего мира, окунувшись в чувства и образы. Она ходила по облакам, играла с ветром, считала звезды. А отец переживал и пытался ее лечить. Килька не понимала — зачем? Что она делает плохого? У каждого свои привычки.

Да она и сама не знала, почему бежит танцевать на снегу. Словно что-то тянуло её, манило и звало, уговаривая: «Не бойся, с тобой ничего не случится!» Килька не собиралась признавать свою дурацкую привычку манией или безумием.

Дверь бесшумно отворилась под напором её руки. Выскользнув в мрачный коридор, Килька рванула с места, стартовала подобно ядерной ракете «земля-земля». Стало неважно, шумит она или нет. Важным был только вальс в ушах, снег, облепивший босые ноги, и густые тяжёлые хлопья, усеявшие волосы и плечи.

«Там… там… там… та-дам-да-дам!» — пела она, кружась в трёхмерном танце, в такт песне, звучащей в наушниках. И снежинки кружились вместе с ней, словно повинуясь мановению тонких Килькиных кистей… Она дирижировала белым многомиллионным оркестром!

— Неплохо у тебя получается!

— Что? — не расслышала она, поворачиваясь на голос. Молодой мужчина мягко улыбался ей, прислонившись к заснеженному фонарному столбу, одетый лишь в светлую тунику и свободные штаны. Босой, с непокрытой головой, с выбеленными снегом волосами, он показался Кильке сумасшедшим, пока она не вспомнила, что её личный наряд тоже оставляет желать лучшего. И усмехнулась: похоже, психотерапевт заработает ещё немножко денежек, её привычка оказалась заразной!

— Тебе не холодно?

— А тебе? — задорно засмеялась Килька, затевая новый круг вальса. — Вон сосульки на усах уже!

— Мне никогда не бывает холодно, — серьёзно ответил мужчина. — Это моё царство.

— Здравствуй, дедушка Мороз, борода из ваты! — пропела Килька, стараясь вплести эту фразу в музыку вальса. — А где подарки?

Он не рассердился, а засмеялся, протягивая ей руку:

— Меня, и правда, зовут Мороз, только до дедушки ещё не дожил! Потанцуем вместе?

Килька, завороженная взглядом серых глаз, острых, словно льдинки, холодных, словно снег, и таких ясных и приятных, вложила руку в широкую ладонь. Мороз приобнял её за талию и закружил по мостовой, крепко и властно. Килька расслабилась, от неожиданной радости: наконец-то нашёлся человек, который не стал убеждать её в безумности поступков, а просто разделил с ней счастье одиночества в ледяном белом мире.

— Я давно наблюдаю за тобой, — тихо сказал он. — Я пришёл забрать тебя.

— Куда? — так же тихо поинтересовалась Килька.

— Туда, где никто не будет больше тебя лечить.

— Я согласна! — мигом ответила она, только представив жизнь без психотерапевта и без вечных замечаний отца. А потом запоздало спросила:

— А ты не маньяк случайно?

Мороз рассмеялся, открыто и заразительно. Холодной ладонью провёл по голой руке Кильки, и колючие поцелуи снега превратились в тёплую ласку.

— Как это? Как ты это сделал?

— Я же Мороз, — улыбнулся он.

— А я Метелица Килька, — подхватила она.

— Просто Метелица, — мягко поправил её Мороз. — Выходи за меня замуж! Ты мне предназначена судьбой!

— Откуда ты знаешь?

— Я наблюдаю за тобой уже несколько лет. Мне не найти лучшей жены, чем ты. И дело даже не в том, что ты любишь вальсировать под дождём или снегом.

— А в чём? — тихо спросила Килька, уже зная ответ.

— Ты упорная, а ещё и увлечённая! Такая жена всегда мужу в помощь! Не говоря уже о том, что…

Мороз замялся, чертя пальцами ноги замысловатый узор на бархатном снегу. Килька присоединилась к творчеству, и у них вышла абстрактная картина из полосок и точек.

— Ты мне давно нравишься, Метелица… — тихо закончил Мороз и обнял её.

Снег припорашивал следы. К утру никто не найдёт картину, нарисованную ногами. Даже отец, поискав, смирится с неизбежным. А Килька-Метелица будет счастлива в снежном мире, с любимым Морозом, с вальсом в наушниках и с ледяным царством впридачу...