Влюбленный водяной.

— Устроить бурю, не то… Потопить корабль… Где? В моей «переплюйке? Не смешите меня, и так пузыри из носу. Лодка — максимум, что тут ходит, а её я и так потопить могу. Иссушить колодец, напустить туман, вызвать дождь, град… Всё не то, не то.

Распугивая рыбу Ипифан рванул к стеллажу забитому книгами и свитками.

— Не то! Не то!

Книги летели в стороны, мечущиеся рыбки едва успевали собирать их в подобие стопок. Хозяин в гневе, давно такого не было.

— Неужто нет? Почему? Как же так?

Водяной упал лицом на стол, уткнувшись в руки. Он бы заплакал, если бы умел. Всё вокруг замерло, речка затихла в ожидании бури. Ни рыба, ни прочая живность не рисковала шевельнуться, даже вода замедлила свое течение, боясь колыхнуть водоросли.

— К бабке что ли сходить? Эй, мокрохвостые, а ну вернули зеркало на место, живо!

Водяной встал, и обернулся. Пара русалок, испуганно хлопая огромными глазищами держали в руках ростовое зеркало в старинной кованной оправе.

— Кыш!

Взмах руки, и стройные девичьи тела скрылись в зарослях. Были и нет, не рассмотреть, не найти, сколько глаза не ломай. Спрятались, укрылись длинными зелеными волосами, слились с водорослями. Обиделись.

— Гхм, как там… А ну, кусок стекла, быстро свяжи меня с теткой моей троюродной.

Рябь пробежала по поверхности зеркала, будто и не стекло там, а воды налито. Пробежала, на месте отражения водяного проступил образ старушки, методично чистящей чеснок.

— Привет-привет, внучок-племяшек, случилось чего, аль просто со скуки бесишься? Наверно случилось, лица на тебе нет. Девки что ли сбежали из реки? Не видать ни одной чой-то. Так не проблема, новых утопи, будут у тя полюбовницы, те небось и надоели уже, последнюю лет пятьдесят как уже заволок-то?

— Тьфу ты, — вырвалось у водяного и он свернул изображение.

Может и правду, утопить ее и делу конец, будет со мной вечно, а не жалкие полвека или чуть более. Не состариться, не потеряет красы…

Ипифан закрыл глаза, вспоминая её. Нет, не мог он ее утопить, сам не понимал почему, но не мог. Она была нужна ему живая. Такая гибкая, стройная, полногрудая. Выйдет из воды, а капельки на бронзовой коже золотом блестят в солнечном свете. Рассмеется, как серебряные колокольчики зазвенят. Ипифан смущенно покраснел, вспоминая, как подглядывал за девушкой, пока та переодевалась. Вроде сколько голых баб за века видел, а тут смутился, как мальчишка, да сердце забилось часто-часто.

— Не могу! Хочу по людски… — проорал водяной. — Хочу, да не могу, кто я ей. Заморыш бледный. Встретит на улице и не заметит, мимо пройдет.

Кресло тихо скрипнуло, принимая в себя Ипифана. Рыбки замерли, ожидая беззвучного приказа. Из зарослей показались любопытные русалочьи мордашки.

— Эй, мокрохвостые, как мне до Маринки достучаться, как сердце её покорить? Говорите, не бойтесь, может, отпущу вас тогда…

— Так, хозяин, ты бы ей хоть показался сперва, познакомился, а то только слюни на нее роняешь да плаваешь неподалеку, — начала первая, самая смелая, с задорно вздернутом носиком на круглом личике.

— Да! да! — загомонили остальные, покидая подводную чащу. — Познакомься. Стихи ей прочти, Подарок дорогой сделай! До дому проводи!

— А ну цыц! — рявкнул Ипифан. — Ищь, вздумали, меня учить… Но, спасибо. А теперь кыш, плывите куда пожелаете, не держу вас боле.

И вновь, как и не было девиц, из стайки лишь одна осталась. Хрупенькая, тоненькая, буквально прозрачная. Подплыла к Ипифану, прижалась.

— Не прогоняй, хозяин, — жалобно заглядывая водяному в глаза взмолилась русалка. — Не люб мне мир без тебя. Позволь остаться.

— Оставайся, коль хочешь, — кивнул водяной. — Оставайся, за хозяйством присмотри, а я к людям пойду.Но если вернусь, то уже не один.