Глава 3. Кастинг

— Курица — очень элегантная птица, — сказала Амина с неудовольствием. — Будь осторожна с такими высказываниями, Мать-драконица не любит языкатых! А ну, повтори файшет.

— Я не стану изображать курицу, — отказалась. — Быть может, у вас она и элегантная, но я не собираюсь оттопыривать жопу даже перед Матерью-драконицей.

— Ша-ас-са! — прошипела Амина, будто выругалась. Упёрла руки в боки и выпрямилась, отчеканила: — Я не для того трачу своё время с тобой, чтобы тебя сослали в прачечную! Сейчас ты выдохнешь, быстренько подумаешь головой и сделаешь мне красивый глубокий файшет. Потому что ты очень красивая девушка, и жаль будет, если такая красота пропадёт на тяжёлой работе через пару лет.

Бла-бла, красивая, красота… Я не только красивая, но и талантливая! Я умная! Я сообразительная! Я… Так, стоп, я оттопырю филей, чтобы стать похожей на курицу, которая ищет червяка, чтобы понравиться матушке правителя, который возьмёт меня триста двадцать восьмой женой?

А у меня есть другой выход?

В принципе, думаю, что нет.

А раз я умная девочка, то попытаюсь подстроиться под образ жизни и дурацкие правила, которые мне навязали, не спросив.

Как она там раскорячивала локти?

— Твой файшет неплох, — задумчиво сказала Амина. — Но нужно постараться и изогнуться ниже. Расставь ноги пошире. Гибучести у тебя не хватает… Нет, не хватает.

— Да ладно! — фыркнула я из позы курицы, которая защищает цыплят. — Нет такого слова — гибучесть.

— Ц-ц-ц, — Амина покачала головой. — Опять твой язык. Закрой рот, — и она провела пальцами по губам, как будто повернула ключ в замке. Закатив глаза, я выпрямилась и снова растопырилась разъярённой курицей.

— Вот так! Очень хорошо, — сказала Амина. — Теперь садись, я сделаю тебе причёску.

Время тянулось так долго, что я заскучала. Ликки вертела мои волосы, как ей хотелось, правда, не дёргала и не тянула, чем часто грешат наши парикмахеры. А, когда закончила, поднесла мне зеркало в красивой тяжёлой бронзовой оправе:

— Посмотри. Тебе очень идёт эта причёска! Она выгодно оправляет твоё лицо. Думаю, ты понравишься правителю!

— Бу-бу-бу, — откликнулась я. — Сколько времени жду, никак не дождусь, чтобы увидеть вашего правителя.

— Он не только наш, а теперь и твой, — поправила меня Амина. — Пора возвращаться к Гасспару, а он представит тебя Матери-драконице.

— Наконец-то, — выдохнула я. — Пусть уж поскорее…

— Не терпится попасть к правителю? — лукаво усмехнулась ликки. — Вижу, ты решила быть покорной! Это хорошо. Покорная рабыня понравится правящей семье!

Я промолчала. Усилием воли. Очень большим усилием! Молчи, не жужжи, делай всё, как надо, как положено, и ты, возможно, понравишься правящей семье! А если вдруг тебе захочется проявить немного индивидуальности, не забывай, что любят только покорных, а непокорных наказывают.

Амина оглядела меня со всех сторон, поправила локон там, складку болеро сям и кивнула сама себе. Набросила мне на голову всё то же неизменное покрывало и велела:

— Следуй за мной по пятам, ни на кого не смотри и не вздумай ни с кем заговорить!

Я только фыркнула. Ей-богу, мне хотелось, чтобы всё закончилось поскорее. Мать-драконица, правитель, постель, отмучиться и жить спокойно целый год.

Гасспар встретил нас в конце длинного коридора. Всплеснув руками, зацокал языком:

— Красавица, ах красавица! Я знал, что не ошибся в тебе, Амина! Посмотри, какая нежная кожа! Какая белая! По моему скромному мнению, ни у одной женщины в гареме нет такой белой кожи!

— Ты прекрасно знаешь, Гасспар, что в гареме нет ни одной человеческой женщины, — Амина покачала головой и сказала тише: — А эта слишком языкатая. Вот уж не знаю, сможет ли она сдержаться и не язвить в присутствии Матери-драконицы…

— Ай-ай, Алина, ты же придержишь свой острый язычок? — спросил подозрительно цветочек. — Ты же не подведёшь меня? Ты же помнишь, что ты специальный подарок для правителя! У меня нет времени искать другой!

Я пожала плечами. Буду молчать. Вообще ничего не скажу, ни слова! Ни полслова, ни буквы, даже если это будет буква «ы».

— Пойдём, Алина, — Гасспар кивнул мне. — Нельзя заставлять Мать-драконицу ждать.

Ну ещё бы, подумала я. Алле, хоп, рысью! И двинулась за ним, разглядывая сквозь полупрозрачную ткань коридор. Двери какие-то, прикрытые строгими занавесями, факелы в железных креплениях на стенах, камень холодный и безразличный. Сколько же километров в этом коридоре? Не меньше пяти, ёлки! Должен же он когда-то закончиться?

Когда я уже устала топать за Гасспаром и молчать (главное — молчать!), коридор неожиданно вывел на большой зал с каменной лестницей, ведущей на второй этаж. Тут уже было больше жизни — сновали девушки и женщины постарше, гладколицые мужчины в смешных шляпах, вероятно, одного вида с главным хранителем покоев. Кто-то где-то напевал незатейливую мелодию, слышались птичьи голоса, звяканье посуды, перестук чего-то деревянного.

Я даже замедлила шаг, чтобы всё рассмотреть, но Гасспар шикнул мне на ухо:

— Не отставай! За мной!

— Иду, иду, — пробурчала я, нащупав ногой первую ступеньку лестницы. Мы поднялись на второй этаж, и там уже оказалось больше воздуха — широкий коридор с частыми маленькими зальчиками, по стенам которых стояли узкие, но мягкие скамеечки, перемежаясь с длиннолистными растениями в кадках. Гасспар вдруг перешёл на коротенький шаг, напомнив мне знаменитый танец «Берёзки» — ног мужчины не было видно, и казалось, что он плывёт над полом. Остановился хранитель покоев только у двери, возле которой стояли, склонив головы, две девушки в платьях из серых и красных перьев. Девушки, не глядя на Гасспара, синхронно открыли обе створки двери, и он кивнул мне:

— Следуй за мной и молчи.

Мы вошли в большую комнату, где каменные полы были застелены пушистыми коврами, круглый камин у стены пожирал огнём два больших полена, а на банкетках возле окна чинно сидели, сложив руки на юбках платьев (без перьев!) три женщины без возраста. Перед ними на столике стоял поднос с тарелочками и пиалами, полными разных вкусностей, которые я никак не могла разглядеть. В комнате витал запах сандала, который я очень любила в мужском парфюме, и ещё что-то неуловимо знакомое, но ускользающее.

— Драгоценная Мать-драконица, умоляю, удостойте вашего мудрейшего внимания подарок нашему любимейшему правителю на День его дракона! — залебезил перед старшей из женщин Гасспар. Я силилась рассмотреть её лицо через покрывало, но не могла. Мать-драконица сделала лёгкий жест рукой, и Гасспар сдёрнул тряпку с моей головы. На секунду наши с женщиной взгляды встретились, и я ощутила холодок, пробежавший вдоль позвоночника. Поспешно опустила глаза, уставившись на тканый рисунок ковра, и в панике несколько раз вдохнула и выдохнула.

На лице Матери-драконицы — на её висках, скулах, шее — вился узор из чешуек, подозрительно напоминавших змеиную кожу. И эта женщина-змея молвила сурово:

— Одной мало, где вторая?

— Драгоценная, если я могу позволить себе, вторым подарком занимался Лалик, но я могу сейчас же пойти узнать, если вы пожелаете! — согнулся в поклоне Гасспар. Мать-драконица отослала его жестом, и хранитель покоев, не разгибаясь, попятился до двери. Интересно, если он не смотрел на женщину, как узнал, что она согласна?

Но додумать эту мысль мне не дали. Одна из женщин — постарше — сказала с упрёком:

— Разве тебя не научили, что перед Матерью-драконицей нужно проявить уважение?

Я вспомнила про файшет и поспешно растопырила локти, приседая в глубоком «ку» с подвыподвертом. Очень хотелось посмотреть на реакцию дракониц, но я никак не могла из этого положения. Застыла и, молча, стиснув зубы, терпела боль в растянутых мышцах.

— Она неплоха. — Голос женщины постарше.

— Ты действительно считаешь, что она может понравиться правителю? — А это Мать-драконица. Не слишком довольна.

— А кто она? Какой расы? Из какого мира? — Третий голос, глуховатый, но приятный. — Я нахожу её бледноватой. И слишком худой.

— У нас нет времени раскармливать подарок.

Скрип диванчика. Тихие шаги. Шорох юбок. Меня обдало запахом песка после дождя. Ничего себе, это у неё такие духи, что ли? Мне нравится! Я тоже такие хочу!

— Встань.

Машинально я выпрямилась и взглянула на драконицу. Она подняла брови:

— Я не приказывала тебе поднять глаза, только подняться самой. На первый раз прощу. Но не вздумай ослушаться снова.

Достали!

Опустив взгляд на ковёр, я принялась считать завитушки вокруг большого круга. А дамы совещались вполголоса, обсуждая меня, будто я не могла их слышать.

— Ни одно платье не подойдёт на эту нескладную фигуру.

— Матушка, можно позвать портниху и быстро подшить платье.

— Иссэини, не стоит, потому что, если повезёт, она не останется в платье надолго.

— Ассарна! Что за мысли!

— Простите, матушка.

Так, одну из женщин, та что оценила меня неплохой, зовут Ассарна. И она дочь старшей драконицы. Резка и слегка цинична. Другая, Иссуини, тоже дочь, но мыслит практично и отвлечённо. Если я правильно помню законы турецких гаремов, Мать-драконица тут главная после правителя, а потом её сыновья и дочери. Ладно, поберегу зубы, а то сотрутся так скрипеть… Потерплю немного, а когда стану главной и самой любимой женой — заправлять буду я.

Ёшкин кот, я уже собралась тут всем заправлять? О побеге надо думать! О возвращении в свой мир. О кастингах, съёмках и своей семье! А я думаю о том, как выжить в гареме…

В дверь постучали, и почти сразу же я услышала шелестящие шаги.

— Драгоценнейшая! — голос Гасспара стелился по коврам так же, как и полы его халата. — Я привёл вам второй подарок для нашего мудрейшего правителя!

По ковру переступили ноги в тонких балетках и шароварах, как у меня. Ещё девушка? Правителю одной мало? Подавай сразу двух? У нас что, будет партеечка на троих?

— Гасспар, в каких мирах вы их нашли?! Что за худышки?

— Это неприсоединившиеся миры, моя драгоценная госпожа, — в голосе хранителя покоев я услышала страх, но Гасспар взял себя в руки и снова залебезил: — У нас ещё не было таких девушек, во всяком случае, целительницы таких не видели.

— Матушка, не тревожьтесь! Правитель оценит ваш подарок.

Мягкий голосок Иссэини начал меня раздражать. Слишком сладкая, слишком беззаботная. Её вообще ничто не беспокоит, наверное, кроме рукоделия и вкусной еды… Какое ей дело до тех, кого силой привели в это место и заставляют спать со столетним дедом!

— Правитель празднует сто пятидесятый День дракона, это должен быть идеальный праздник, и подарки должны быть идеальными! — сердито ответила Мать-драконица. — А вы притащили непонятно что! Даже одеть их прилично не получится. Худые, необученные, глупые!

Этого я снести уже не могла.

— Я не глупая! — вскинув голову, возразила женщине. — И я получила вполне себе хорошее образование! И не худая, а стройная, вот!

Гасспар икнул.

Вторая девушка рядом со мной чуть отодвинулась в сторону, боязливо сжавшись.

Чёрт, почему я не умею вовремя затыкать себе рот?

— Дерзкая, — удивилась Мать-драконица, подняла одну бровь и кивнула Гасспару: — В Забытые покои.

— Но, драгоценная наша, как так? — изумился он. — Ведь деньги уплачены охотнику… Я выдрессирую, не извольте волноваться… Я смогу!

— Нет времени. У нас есть один подарок, второй… обойдёмся без второго. Прочь с глаз.

Гасспар подхватил меня под локоть и потащил к выходу, постоянно кланяясь. Я возмутилась:

— Стоп, стоп! Так нечестно! Я же уже настроилась!

— Надо было молчать, как рыба, — прошипел хранитель покоев. — А теперь ты попадёшь навсегда в ублиеты, и там у тебя будет вся жизнь, чтобы раскаяться о своём вызывающем поведении перед лицом Матери-драконицы!

— Подожди, нет! Ты не сделаешь этого, — я попыталась вырвать руку.

— Ещё как сделаю! Мне повелели — я подчиняюсь.

— Ты можешь просто отправить меня домой, я знаю, что ты можешь!

Он остановился, не выпуская меня из цепкой ладони, и разразился гневной тирадой:

— Ты не вернёшься домой! Домой — нельзя! Запрещено! И закрой уже свой рот, спрячь язык, чтобы я вообще никогда тебя больше не слышал! Ты меня разочаровала! Я думал, ты умненькая девочка, а ты глупая и невоздержанная!

Я аж задохнулась от негодования. Нет, что он себе позволяет?! Я дура? Я не дура, я умнее некоторых здесь, которые ничего не знают о свободе слова и демократии! А воображают из себя всесильных цариц савских!

Гасспар тем временем толкнул меня на лестницу, ведущую вниз. Я чуть было не споткнулась на первой ступеньке и возмущённо воскликнула:

— Осторожнее!

— Да теперь уж всё равно, в каком состоянии ты будешь прозябать в ублиетах!

— Я не собираюсь нигде прозябать, — фыркнула. — Я выйду из них очень быстро!

Он остановился, глянул на меня, как на прокажённую, и вдруг захохотал, откинув голову и разбрасывая эхо по длинному лестничному пролёту. Я вырвала руку из его пальцев и пихнула Гасспара в грудь:

— Чего ты ржёшь, как конь? Сказала: выйду, значит, выйду.

— Не выйдешь, Алина, — ответил он, покачав головой, и принялся спускаться, подталкивая меня вниз. — Не выйдешь никогда, и тебе лучше с этим смириться.

— Значит, вам проще и дешевле кормить меня еще шестьдесят лет, чем просто отпустить и забыть?

Я не могла смириться. Это не та жизнь, для которой я родилась! Не может такого быть, чтобы в самом расцвете сил, в расцвете лет меня заперли где-то только потому, что я сказала то, что думаю! Но по мере того, как мы спускались под первый этаж, углубляясь в землю, становилось сырее, прохладнее, темнее, и я вдруг ощутила — даже не разумом поняла, а всей кожей, всем своим существом, что да. Может. Меня отсюда не выпустят. Я буду сидеть в этих чёртовых ублиетах, пока не сдохну — от болезни ли, от старости, от тоски или от скуки, но сдохну. Меня похоронят и забудут.

Здесь были каменные стены — не влажные, конечно, как в замковых подземельях или где-нибудь в тюрьмах прошлых веков, но мрачные и холодные. Кое-где на стенах висели факелы — и это только усилило моё впечатление, что я в подвале, где водятся крысы и ходят молчаливые стражники с алебардами… Гасспар вёл меня вперёд, вниз, опять вперёд, неожиданно вверх. А я нетерпеливо спросила:

— Ещё далеко? В моей камере хотя бы кровать будет?

— Женщина, на твоём месте я бы уже начал думать над своим дерзким поведением, — покачал головой хранитель покоев. — А ты опять языком мелешь!

— Слушай, я привыкла говорить то, что думаю, и задавать вопросы, когда хочу что-то узнать, — возмутилась я. — А у вас тут, походу, вообще разговаривать не принято!

— Разговаривать принято, но ты разговаривать больше не будешь ни с кем, — в голосе Гасспара появились мстительные нотки. — Служанка, которая убирается в комнатах и приносит еду — глухонемая.

— Подстава-а, — пробормотала я. — Ты серьёзно? Вообще ни с кем не общаться? Торчать всю жизнь в комнате? Не слишком ли строгое наказание за фразу, брошенную по незнанию?

— Я тебя предупреждал? Предупреждал. Ты не послушалась? Не послушалась. Теперь ты наказана.

— Охренеть, — только и ответила я. Заткнулась. Рыдать и умолять больше не буду. Не дождутся!

Именно в таком настроении, ещё и с гордо задранным подбородком я вошла в свою «камеру». Отдельную, со всеми удобствами, с окном. Твою мать, они мне оставили окошко, чтобы дышать свежим воздухом? Миновав лежанку со свёрнутым матрасом и постелью, миновав туалетный столик с маленьким зеркалом, я шагнула прямо к окну, встала на цыпочки, чтобы дотянуться до подоконника, и выглянула наружу.

Сад. Красивый сад, ухоженный, цветущий. Девушки в длинных платьях, в накидках, закрывающих волосы, прогуливались по две, по три, чуть ли не под ручку. Смеялись. Срывали цветы и нюхали их. Счастливые… Я даже ладонь подняла, чтобы помахать им, привлечь внимание, но сзади раздался голос Гасспара:

— И не мечтай, тебя никто не увидит и не услышит! Снаружи окно запечатано заклинанием.

— Подлюки, — с достоинством ответила я, не оборачиваясь. — Этот вид в садик — чтобы заставить меня страдать ещё больше?

— Таково твоё наказание, Алина. А теперь прощай, мы больше никогда не увидимся.

Он шагнул назад, за дверь, но я крикнула ему со злостью:

— А вот и не прощай! Я выйду отсюда, даже если тебе этого не хочется! Даже если весь мир будет против меня, я не сдамся и выберусь из этой дыры!

Гасспар покачал головой, как мне показалось, скорбно и закрыл дверь. Замок щёлкнул. Шелестящие шаги удалились по коридору.

И я осталась одна.

Для актёра очень важно уметь вжиться в роль. Маститым это сделать легче — у них опыта больше, они дольше живут и попадали в разные жизненные ситуации, из которых могут черпать пережитые эмоции и показывать их зрителю. А начинающие, как я, должны импровизировать и выдумывать.

В том, что приключилось со мной, был только один плюс. Я без труда смогу теперь играть недавно схваченную рабыню или осуждённую на пожизненное заключение преступницу.

Мои эмоции трудно было описать словами. В первые полчаса я просто сидела на жёсткой кровати, тупо глядя в одну точку на стене, и твердила себе, что всё это просто сон, ибо в реальности случиться такого не могло никак. Потом разозлилась на себя и на проклятых драконов, на цветочков, на камешков и иже с ними, пинала дверь, стучала в окно, орала даже и матом крыла всех, кого видела снаружи, но это тоже ничего не дало.

После гнева пришёл торг.

Я принялась молиться, хотя никогда не была особенно верующей. Ну, для меня бог существовал где-то в других измерениях, ангел-хранитель частенько отлучался, зато карма всегда била без промаха. Чем я провинилась настолько, чтобы со мной случилась такая невероятная и жуткая история? Если я пообещаю, что буду хорошей девочкой, что буду жить, не высовываясь, и что никогда в жизни никому не совру, меня выпустят? И молилась. Долго, горячо…

Но боженька не проявил себя никаким знаком. За окном уже начало темнеть. Я лежала, безучастно водя пальцем по узору ткани, покрывавшей изголовье кровати, и вяло думала о том, что вот так мне придётся провести остаток жизни. Хоть ты бейся лбом о стену, хоть ты молись по десять часов в день — никто не придёт и не спасёт. Я обречена, остаётся только смириться…

До пятой стадии принятия неизбежного я дойти не успела.

В коридоре послышались шаги. Небось, глухонемая служанка, которая мне несёт ужин. Даже вставать не стоит, останусь лежать и жалеть себя.

Замок снова щёлкнул. Дверь распахнулась. Ставь уже еду и вали отсюда…

— Вставай, Алина, тебе неслыханно повезло!

Услышав голос Гасспара, я уныло удивилась. Слуховые галлюцинации? Вроде бы рано ещё, я и суток не провела в заточении и информационной депривации! А потом будто очнулась, подскочила на кровати и уставилась на хранителя покоев. Он был спокоен, как слон, надут, как павлин, и доволен, как кот над сметаной. Вот такой цветочек-зоопарк.

— Меня что, простили? — с обычным ехидством уточнила у него. Гасспар закатил глаза. Я спохватилась: — Ой, вырвалось! Я больше не буду, честное слово!

— Мать-драконица никогда бы не простила тебя, — веско заметил он. — Если бы не обстоятельства.

— Какие?

— Второй подарок пришёл в непригодность.

Нифига себе заявленьице! Я встала, а в голове засела мысль — ту самую напуганную девушку убил правитель. Ну, может, не нарочно… Может, он хотел с ней того самого этого, а она померла со страху!

Мамочки!

— Да не смотри на меня так, — пробормотал Гасспар. — Она заболела. У эльфов это обычное явление — слабенькая душевная конституция… С этими утончёнными натурами всегда одни проблемы.

— Изверги вы, ей-богу, — сказала я с убеждением. — Игрушка сломалась, дайте другую? И не важно, что это живой человек… эльф… существо!

Он поджал губы. В его глазах я увидела разочарование. И какую-то тоску, что ли. Вздохнула. Выпрямилась, вскинула голову. Мне нужно выжить. Мне нужно выбраться отсюда, раз уж судьба услышала мои молитвы и подкинула второй шанс. А для этого стоит и правда прикусить язык. Я же могу комментировать происходящее про себя! А вот потом… Потом я развернусь по полной программе.

— Прости меня, Гасспар, — сказала ему с виноватой улыбкой. Актриса я или нет? Умею я играть на публику или нет? — Я всё осознала, я закрою рот и больше не буду говорить, не подумав.

Он смерил меня с ног до головы подозрительным взглядом и поджал губы снова, теперь уже скорчив гримасу недоверия. Но кивнул, предложив следовать за ним. А я облегчённо выдохнула.

Второй шанс, я не упущу тебя!